Rambler's Top100

III. Богатые благотворят, бедные благодарят?

 

Николай Сомин

 

Зачастую в православной литературе высказывается тезис, что основой христианской социальной жизни служит солидарность между бедными и богатыми. Таков социальный строй, основанный на частной собственности, но с осуществлением милостыни. Другими словами, идеалом считается, когда имеются богатые, т.е. владеющие значительной собственностью и по своему усмотрению распоряжающиеся ею, в том числе и в делах благотворительности, и  бедные, которые получают милостыню от богатых.

Причем предполагается, что богатые остаются богатыми, а бедные, несмотря на милостыню,  остаются бедными – именно такой и должна быть социальная структура общества. Так установлено Богом, ибо сказано «бедность и богатство – от Господа» (Сир.11,14).. И если обе социальные группы будут эту ситуацию смиренно принимать – богатые отдавать часть своего богатства, а бедные благодарить за это, – то наступит мир и благоденствие. Такая вот социальная идиллия. Иначе говоря, формула такова: «богатые благотворят, бедные благодарят. Этим спасаются и те, и другие». У католиков даже бытует выражение:  «богатые созданы для спасения бедных, а бедные для спасения богатых».

Однако можно выдвинуть целый ряд возражений против столь благополучной пасторали.

 

I.

Прежде всего, такой концепции мы в Новом Завете не найдем. Ничего подобного там не утверждается. Скорее библейские аналогии следует искать в Ветхом Завете. Только вот спасаются ли христиане исполнением ветхозаветных концепций? Далеко не всегда. Ибо апостолом сказано: «закон ничего не довел до совершенства» (Евр.7,19), т.е. идеалом, тем более христианским, ветхозаветное положение может и не быть. Что же касается процитированного выше  (Сир.11,14), то св. Иоанн Златоуст по его поводу замечает: «это было сказано в Ветхом завете, когда богатство считалось весьма важным, а бедность была презираема, одно было проклятием, а другое - благословением. А теперь не так» /XII:160/. То есть новозаветные оценки иные, чем ветхозаветные. В «Основах социальной концепции РПЦ» тоже нет этой схемы. Там вопрос социального устройства почти не рассматривается – подробно обсуждается лишь форма правления.

Новозаветная социальная концепция  совершенно иная. Самый яркий эпизод, проливающий свет на новозаветный социальный идеал, – описание жизни Иерусалимской общины: "Все же верующие были вместе и имели все общее: и продавали имения и всякую собственность, и разделяли всем, смотря по нужде всякого" (Деян.2,44-45). Иначе говоря, в Деяниях апостольских утверждается, что христианский социальный идеал –  христианский коммунизм. Не должно быть ни бедных, ни богатых, а должна быть общая собственность – именно она укрепляет любовь, которая должна соединять христиан в общине. Вот такое устроение действительно спасает. И поэтому его с энтузиазмом поддерживали и святые апостолы, и практически все древние святые отцы. И, как видим, оно в духовно-нравственном отношении несравненно выше обсуждаемого тезиса о трогательной любви богатых и бедных.

Таким образом, именно коммунистический, уклад, связанный с общностью имущества, а вовсе не солидарность богатых и бедных, является настоящим евангельским идеалом.

 

II.

Апологеты «идиллии» твердят о ее спасительности, причем как для богатых, так и для бедных. И опять-таки надо хорошенько разобраться – спасительна ли?

Сомневаться в этом дает основание евангельский эпизод с богатым юношей. Там ситуация где-то аналогична: бедная община Христа с Его последователями и богач. Казалось бы, согласно нашей идиллии, Христос должен был попросить у богатого юноши спонсировать Его общину, обещая ему в итоге Царство Небесное. Но нет, Христос предлагает юноше совершенно другое: «поди продай имение твое и, раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй за Мною» (Мф.19,21). Не отдавать часть, оставаясь богатым, предложил юноше Господь, а раздать все и вступить в общину Христа. Вот путь спасения, указанный Самим Спасителем. Ибо оставаясь богатым, т.е. удерживая у себя средства, которые богатый юноша мог раздать бедным, он на самом деле отрекался  от заповеди любви к ближнему. А без исполнения этой заповеди спастись невозможно. А ведь юноша думал, что он все заповеди исполнил, достиг совершенства – «чего еще недостает мне?» самодовольно он вопрошал Христа. И в ответе Спасителя проглядывает горькая ирония: «уж если ты мнишь себя таким совершенным, то давай, подтверди это делами, раздай все имение твое».

Нельзя, оставаясь богатым и лишь немного отстегивая бедным, по-настоящему любить ближнего – вот что  нам надо уяснить из  эпизода с богатым юношей. Не спасаются богатые, которые только благотворят. Ибо это слишком просто – 5-10% на благотворительность бизнесу богатого в общем-то не повредят. А вот раздать  все, переменить образ жизни и последовать за Христом – это действительно трудно, это подвиг, за который Господь и дает Свое Царство.

Если же уяснить, откуда у богатых богатство, то  ситуация предстает просто в мрачном свете. Златоуст на то же (Сир.11,14) дает такой комментарий:  "Откуда же, скажешь, богатые? Ведь сказано: богатство и нищета от Господа (Сир.11,14). Но спросим возражающих нам: всякое ли богатство и всякая ли бедность от Господа? Кто может сказать это? Мы видим, что многие собирают великое богатство хищением, гробокопательством, чародейством и другими подобными способами, и, владея им, даже недостойны жизни. Что же, отвечай мне, можно ли сказать, что это богатство от Бога? Нет. Откуда же? От греха" /X:350/.  Великому сердцеведу ясно, что  богатство сплошь и рядом неправедное. А вот еще определеннее: "В отношении имущества невозможно быть одному богатым без того, чтобы наперед другой не сделался бедным" /X:419/. И это про Византию начала V века.  А уж что говорить про современных российских богачей-нуворишей? У них все богатство нажито неправедно. Святитель Феофилакт Болгарский, комментируя притчу о неверном управителе, сформулировал два условия, когда богатство допустимо. А именно:

1)   если богатство получено честным путем (как результат добросовестного труда) и

2)   если оно находится в процессе раздачи.

Если и встречаются (хотя и очень редко) бизнесмены, щедро расходующие средства на благотворительность, то честно заработавших свое богатство нет ни одного – хотя бы потому, что сама прокрутка частной собственности несправедлива – она обворовывает наемных рабочих. Поэтому предлагаемая нам схема «идиллии» выглядит в моральном отношении просто неприлично: богатые благотворят из наворованного, а бедные их благодарят за то, что они их обворовали. Вот какова поднаготная «идиллии»! Она и предназначена для того, чтобы оправдывать неправду. Сейчас она особенно пригодилась для религиозного оправдания капитализма.

 

III.

Давайте попробуем сравнить «идиллию» с социальным строем, во главу угла которого положена трудовая справедливость. И, если мы хотим оставаться в рамках христианства, то мерой сравнения должна быть степень любви. А любовь – это вовсе не только улыбки и благие пожелания. Любовь, как и вера, без дел мертва. И тут как раз впору вспомнить утверждение св. Василия Великого: «Кто любит ближнего, как самого себя, тот ничего не имеет у себя излишнего перед ближним». Иначе говоря,  мера любви в имущественных  отношениях – в том, насколько человек делится с другими людьми.

И что же получается? В нашей «идиллии» богатые делятся с бедными, но при этом богатые остаются богатыми, а бедные – бедными. Хотя каждый прекрасно знает, что богатые работают отнюдь не больше бедных, а в подавляющем большинстве случаев – гораздо меньше. Значит, в справедливости больше любви, чем в «идиллии». Хоть в справедливости нет показных благотворительности и благодарности. Любовь тут заключена в самих социальных отношениях.

Но в принципе можно себе представить еще один социальный уклад – когда больше получает более нуждающийся. Что это? высшая справедливость? Ибо для многих не очерствевших душ такая норма представляется подлинно справедливой. Мы все же склонны рассматривать такой уклад как любовь. Но любовь особую – социальную любовь. Такое возможно, если любовь является доблестью не отдельных душ, а охватывает большую часть населения. Тогда общество сообща соглашается на эту высокую норму – «больше получает нуждающийся». Именно так было в первохристианской Иерусалимской общине. Разумеется, степень любви при этом укладе намного превосходит и «идиллию»  и трудовую справедливость.

Таким образом, обсуждаемый вариант общественного устройства «богатые благотворят, бедные благодарят» в смысле любви проигрывает и трудовой справедливости и социальной любви.

 

VI.

До сих пор мы смотрели на социальные уклады с точки зрения основного критерия, ставящего во главу угла содействие людям в их шествию в Царство.  Если же мы посмотрим с позиций вспомогательного критерия, «критерия выживания», учитывающего реальную падшесть человечества, то  сравнение будет выглядеть несколько  иначе, но тоже весьма поучительно.

Прежде всего, предлагаемая нам «идиллия» не подразумевает никакого нового общественного строя. Богатые остаются богатыми,  бедные – бедными. Неравенство и несправедливость по-прежнему нераздельно царит там.  «Идиллия» и не пытается установить справедливость, наивно полагая, что это вовсе не нужно. Но в этом-то и заключается ее главная неправда.  Неправда под маской любви. Ведь  любовь – вещь факультативная – никого насильно любить не  заставишь. И, как показывает жизнь, богатые далеко не стремятся благотворить. Статистика неумолима – богатые на благотворение тратят меньшую часть своего дохода, чем бедные. Так что норма «богатые благотворят, бедные благодарят»  является не принципом, на котором может стоять общество, а нравственной заповедью; она лишь призывает богатых поступать так, но не может утвердить себя законодательно.

Иное дело – справедливость.  Ибо  справедливость – Божий закон. Бог есть Любовь, но он также есть и Справедливость. Закон справедливости (материальной) предназначен для больших обществ –  по более высокому закону такое общество, находясь  в падшем состоянии, жить не может. А вот справедливость большинство населения признает  основным принципом совместного существования. Справедливое общество – здоровое общество, оно может успешно развиваться. Особенность справедливости в том, что она может быть записана в закон и тем послужить крепкой основой общественного устройства. И в тоже время справедливость  нисколько не противоречит любви. И потому на базе справедливости могут расцветать любые формы солидарности, в том числе и «идиллия». Правда последняя в условиях справедливости преображается, преобразуется в соответствии с новой  формулой «работящие и способные к работе помогают неспособным». Кстати именно трудовая справедливость в советское время была дополнена социальной помощью престарелым и немощным. И такая социальная справедливость была реализована и составляла основу жизни такого большого общества как СССР.

Что же касается  принципа «больше получает нуждающийся», то его полноценная реализация в большом обществе представляется утопичной. Безусловно, высшим законом человеческого общежития является закон любви. Собственно любовь – суть христианства, вне которой  оно превращается в мертвую букву. И первые христиане это прекрасно чувствовали, живя небольшими общинами, в которых дух любви объединял людей вплоть до общей собственности. Воистину «любовь… не ищет своего» (1 Кор.13,4-5). Однако уже в Иерусалимской общине, несмотря на данную Господом благодать и огромный энтузиазм ее членов, все же начались нестроения. Их честно и объективно описывают Деяния апостольские:  печальная история с Ананией и Сапфирой,  эпизод с притеснением вдов эллинистов. Это говорит о том, что если в малых  обществах принцип «сострадания к нуждающимся» может быть успешно реализован, то в больших обществах его реализовать не удается. Численность Иерусалимской общины (порядка 5000 чел.) видимо, была предельной – история не доносит нам осуществления этого принципа в более многочисленных обществах. И поэтому предлагать такой вариант социальной любви в больших обществах нереально. Это и понятно – если в малых обществах еще может подобраться контингент людей с высоким духовно нравственным уровнем, то в больших обществах неизбежно живут люди разного уровня – и пшеница и плевела. Как говорил еще блаженный Иероним «Ибо в одном доме, в одном городе, в одной общине жители Вавилона и жители Иерусалима перемешаны между собой».  Падшесть  людская велика, и объединить большинство членов такого общества может только принцип справедливости.

 

V.

Однако могут возразить: как же так? В «идиллии» и богатые и бедные проявляют высокие христианские добродетели: богатые – милостыню, бедные – смирение и благодарение. Не могут столь замечательные достоинства не дать соответствующего плода!

Да, несомненно, эти добродетели прекрасные, но, увы, зачастую они используются в качестве ширмы, скрывающей несправедливость. Посмотрим на ситуацию повнимательнее.

Сначала о добродетелях бедных. Говорят, что бедные спасутся своим смирением. Но смирение действительно представляет собой высочайшую добродетель, если она добровольна. То есть настоящее смирение проявляется тогда, когда человек имеет возможность поступить иначе, но  смиряется перед складывающимися обстоятельствами, понимая, что их предлагает Бог. Вот такого человека можно назвать смиренным. А у наших бедных никакого  иного выбора, кроме как оставаться бедными, нет. Тут скорее не «человек смиряется», а «Господь смиряет», когда Он своей тяжелой дланью ложится на плечи, и поневоле приходится подчиниться. И потому такое смирение невысоко ценится – ведь буквально нас всех смиряет Господь,  но далеко не все  истинно смиренные.

Теперь о милостыни. Не секрет, что многие святые отцы превозносили милостыню. И может быть более всех восторгался милостыней св. Иоанн Златоуст. Он утверждал:

"Милостыня есть царица добродетелей, весьма скоро возводящая людей на самое небо и лучшая защитница" /II:326/.

«Нет ничего хуже нечестия, нет ничего несчастнее беззакония против Бога, нет ничего нечестивее хулы на Бога. Но и такое беззаконие может загладить милостыня, если грешник не продолжает своей хулы, но исправляет грех покаянием» /V:711/.

Но о какой милостыне говорил Златоуст? Наше обычное бросание монеток в пластмассовые стаканчики нищих он и за милостыню-то не считал. Настоящая милостыня, с точки зрения Златоуста, должна обладать тремя достоинствами: во-первых, ее должны творить все – и богатые и бедные; во-вторых, надо давать всем, даже если вам кажется, что нищий недостоин или обманывает; и в-третьих, милостыня обязательно должна быть щедрой, дать надо не мелочь, а нечто для вас существенное, в пределе – отдать всё. Вот такая милостыня действительно спасает. Вот такая милостыня, когда «все отдают всем всё» может привести к социальному преображению. Именно это, как считал Златоуст, и произошло при образовании Иерусалимской общины.

По этим «златоустовским» критериям милостыня наших богачей до настоящей милостыни явно не дотягивает: она дается не всем, а избранным, и главное,  не есть для них что-то значимое. Такая милостыня  социальный строй не лечит – он остается тем же самым, со всеми наличными несправедливостями. Такая милостыня  не может бедных вытащить из бедности. Скорее это или пиар, или излишнее доверие к батюшкам, которые им нашептывают, что  за это, мол, ты получишь Царство Небесное. Ох вряд ли, за Царство нужно отдать все, да еще последовать за Христом.

Вот и получается, что совершаемые и богатыми и бедными добродетели – отнюдь не высшего достоинства. Их сильно обесценивает то, что они прикрывают собой явную неправду. Но эти добродетели могут воссиять, если в основе их будет лежать справедливость.

 

IV.

Отсюда напрашивается вывод, что если у дарителя имеется возможность вместо милостыни поступить иначе, т.е. изменить характер социальных отношений и организовать  настоящее христианское братство, желательно трудовое, пусть и в малых масштабах, то надо идти по этому пути. Об этом не раз говорил замечательный русский православный человек и социальный деятель Николай Николаевич Неплюев. Он обычную милостыню, которую, как считают православные, надо обязательно творить, называл «бессистемной благотворительностью» и утверждал, что на нее идут огромные средства, а результат практически нулевой – деньги уходят в песок, а эффект  подобен, как он говорил, эффекту «вычерпывания ковшиком моря зла и страданий». По Неплюеву имеющиеся средства надо использовать на создание христианских братств. Сам он основал в конце XIX в. знаменитое Трудовое Крестовоздвиженское братство, где любовь между братчиками привела и к равенству в распределении, и к великолепным хозяйственным успехам, и к твердой православной вере. Неплюевское братство (просуществовавшее, кстати, около 40 лет и пережившее три революции и три войны) можно рассматривать как успешный случай осуществления принципа «социальной любви» в малых масштабах (братство насчитывало около 500 чел.).

Но если милостыня сводится к «бессистемной благотворительности», то почему же Иоанн Златоуст так превозносил ее?  Дело в том, что создать самоокупаемую общину с истинно христианскими отношениями трудно, в особенности, когда ни государство, ни Церковь (как социальный институт) никакой помощи не оказывают, а скорее мешают. Неплюев, благодаря исключительному дару христианской любви, благодаря организационному таланту, а также значительным материальным средствам, сумел эти трудности преодолеть. Но у других (а попыток было множество) дело разваливалось. И тогда, в таких условиях, для христианина и остается милостыня – как единственное  средство хоть чем-то помочь страждущим. Поэтому-то расцвет  милостыни как правило означает, увы, не возрастание любви, а  умаление справедливости. Милостыня – паллиатив, действенный лишь в условиях земных тягот и беспросветной неправды (состоянии, к сожалению, постоянном в этом мире). Златоуст утверждает, что в Царстве Небесном милостыни не будет:  "Сделаем душе золотое ожерелье, то есть милостыню, доколе мы здесь. Ибо когда пройдет сей век, тогда уже не будем творить ее. Почему? Потому что там нет бедных, там нет денег, там нет нищеты " /XI:222/.  Логика Златоуста такова: если нет болезни,  то не нужно и лекарство.  К тому же милостыня – прекрасное средство заглушить голос совести при виде моря страданий и безысходности. Недаром Златоуст замечает, что милостыня прежде всего нужна  дающему – она умягчает его сердце. Впрочем, он же указывает и на опасности милостыни – она частенько подогревает наше тщеславие и себялюбие – мол, вот я какой добрый!

Поэтому совершенно ложной представляется мысль, часто повторяемая православными ортодоксами, что ради сохранения столь высокой добродетели как милостыня следует законсервировать частнособственнический строй ( мол, «милостыня дается только из своего») и даже специально поддерживать имущественное неравенство. Нет, милостыня – лишь земная добродетель, годная в условиях социальной безысходности. Она радикально не лечит, но лишь временно уменьшает боль. Она только елей, который пролил самарянин на раны впавшего в разбойники.

Здоровье общества достигается не милостыней, а установлением справедливости.

 

14.06.17

 



На главную страницу

Список работ автора


Rambler's Top100