Сомин Н.В.

    Право собственности в церковной оценке

 

СОДЕРЖАНИЕ

ВВЕДЕНИЕ

1. О ЦЕРКОВНОМ ОБСУЖДЕНИИ ФОРМ СОБСТВЕННОСТИ

1.1. Пристало ли христианину говорить о собственности?

1.2. Точка зрения и метод исследования

1.3. Собственность с правовой точки зрения

1.4. Выводы

2. ЭКСПОЗИЦИЯ. ДВЕ ТОЧКИ ЗРЕНИЯ

2.1. Энциклики "Рерум новарум" и "Центесимус аннус"

2.2. Иван Ильин о частной собственности

2.3. Иоанн Златоуст как экзегет фрагментов Писания о богатстве

2.4. "Не собирайте себе сокровищ на земле"

2.5. "Блаженны милостивые"

2.6. "Если хочешь совершен быти"

2.7. "И имели  все общее"

2.8. "Одно сердце и одна душа"

2.9. Выводы

3. НОВЫЙ ЗАВЕТ И СВЯТЫЕ ОТЦЫ О СОБСТВЕННОСТИ

3.1. Святоотеческое учение о собственности: нравственные доводы

3.2. Святоотеческое учение о собственности: богословские доводы

3.3. Святоотеческое учение о собственности: аскетические доводы

3.4. Социальный аспект святоотеческого учения о собственности

3.5. Святоотеческое учение о милостыне

3.6. О корректной интерпретации святоотеческого наследия

3.7. О коммунизме Иерусалимской общины

3.8. Евангелие и собственность

3.9. Трактовка права собственности в западных церквах

3.10. Выводы

4. ЦЕРКОВЬ, СОБСТВЕННОСТЬ И СОЦИАЛИЗМ

4.1. О социальном измерении христианства

4.2. Критика частной собственности в социалистическом учении

4.3. Энциклики и И.А.Ильин о социализме в России

4.4. Вопрос собственности в русской философии XIX-XX веков.

4.5. С.Н.Булгаков о капитализме, социализме и марксизме

4.6. Три социализма С.Булгакова

4.7. Общественный строй и жизнь Церкви

4.8. Английский христианский социализм

4.9. Русское богословие XIX-XX вв. о собственности. Вопрос церковной собственности

4.10. Собственность и обновленцы

4.11. Выводы

5. АНАЛИЗ АРГУМЕНТОВ ЗА ЧАСТНУЮ СОБСТВЕННОСТЬ

5.1. Критерии оценки аргументов

5.2. Разбор аргументов за частную собственность (аргументы от естественного права, от справедливости, от свободы, от творчества, от семьи)

5.3. О библейском аргументе

5.4. Об этическом аргументе

5.5. Аргумент от эффективности

5.6. Социализм и тоталитаризм

5.7. В чем правы защитники частной собственности?

5.8. Капитализм: идеология, психология и эсхатология

5.9. Треугольник формы и содержания

5.10. Об искажениях православного учения в Русском богословии XX века

5.11. Выводы

6. СОЦИАЛИЗМ И КАПИТАЛИЗМ В РОССИИ

6.1. Св. Владимир и милостыня

6.2. "Стяжатели" и "нестяжатели"

6.3. "Русский путь" в экономике

6.4. Марксизм и общение имуществ

6.5. История cоветской России

6.6. Сверхзадача России

6.7. Выводы

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

ЛИТЕРАТУРА

ВВЕДЕНИЕ

"А мы имеем ум Христов" (1 Кор.3,16)

Учение Христово - это истина, освещающая в должном свете не только духовную жизнь человека, но и, казалось бы, далекие от этого вопросы материальной и социальной жизни человека на земле. И это не удивительно, ибо цель земной жизни - воспитание, приготовление нас к жизни Небесной. Поэтому обязанностью христианина является расс­мотрение и устроение всех земных вопросов с точки зрения христианс­кой, с точки зрения нашего спасения и вечной жизни со Христом. Прекрасно об этом пишет известный историк Церкви А.В. Карташев:

"С точки зрения Евангелия должна быть оцениваема вся наша жизнь, каждый ее момент, каждая точка. От суда церкви в совести ве­рующего не может быть свободно ничто в этом мире. Каждое, даже внешнее, явление церковь оценивает с точки зрения его соответствия или несоответствия, пользы или вреда Царству Божию. И эту оценку, т.е. в сущности руководство в социальной жизни, должен давать не только отдельному христианину одинокий его духовный отец, но и все­му верующему народу вся церковь ее соборным разумом и ее соборным голосом. У церкви должны быть принципиальные ответы на все реши­тельно вопросы жизни" /94:244-245/.

Не является исключением в этом смысле и социально-экономичес­кая деятельность людей. Напротив, экономика в жизни человеческой занимает столь значительное место, что ее истинно православное уст­роение играет исключительную роль в деле спасения человека.

Следует отметить, что Православная Церковь отнюдь не игнориру­ет этот вопрос. Сейчас можно найти целый ряд изданий, толкующих в православном духе проблемы богатства, бизнеса и пр. (например, /98/). Однако в большинстве такого рода брошюр упор делается на ре­комендациях православному человеку, как ему следует себя вести в тяжелых условиях нынешнего дикого капитализма. Сам же капитализм при этом рассматривается скорее как некая "природная" реальность, не подлежащая нравственной христианской оценке. Мол, в любых усло­виях христианин должен соблюдать заповеди Христовы. Не отрицая по­лезности такой постановки вопроса, настоящая работа направлена прежде всего на осмысление с Православной точки зрения самих прин­ципов организации экономики общества. При этом основное внимание уделяется феномену собственности как основе построения всех соци­ально-экономических отношений. Православная традиция дает нам в этом отношении богатый материал.

Сегодня, когда Россия переживает ломку общественно-экономичес­кой формации, когда наша страна ограблена, народ разорен, и когда идеологическая машина новой власти наперебой восхваляет частную собственность, личный интерес, выгоду, наживу, насущно важны выяс­нение и актуализация подлинного учения Православной Церкви о нравс­твенных критериях социально-экономической жизни людей. В этой связи основное внимание в работе уделяется обоснованию и актуализации не­обычайно высокого религиозного идеала, но в то же время ясно данно­го нам в Писании - идеала общения имуществ. Сейчас, после крушения социалистической системы, этот идеал непопулярен, и церковная об­щественность пытается найти выстроить образ православного государс­тва, в основе которого лежит частная собственность. По нашему мне­нию этот подход неверен в своей основе, и требует критического от­ношения, причем с нравственно-христианских позиций.

Сейчас на повестку дня поставлена проблема разработки правос­лавной концепции социума. Эта работа только начинается и поэтому очень важно сделать верные первые шаги, которые определят характер всей доктрины. Пока в основном идет обсуджение проблемы взаимоотно­шения Церкви и государства и выработка наиболее приемлемых форм го­сударственной власти. Однако представляется, что не меньшее значе­ние имеет выработка подлинно православного взгляда на экономику. Автор сознает дискуссионность предлагаемой в работе концепции. Но ввиду того, что в Церкви ясно намечаются два противоположных виде­ния экономического идеала (частноая собственность - общественная собственность), дискуссия по этому поводу имеет объективный харак­тер. Поэтому данную работу следует рассматривать не как подведение итогов, а скорее как первый шаг в направлении более пристального изучения такого социального феномена как собственность.

. О ЦЕРКОВНОМ ОБСУЖДЕНИИ ФОРМ СОБСТВЕННОСТИ

"Да будет воля Твоя, яко на небеси,

и на земли" (Мф.6,10)

1.1. Пристало ли христианину говорить о собственности?

Нередко в церковных кругах высказывается мнение, что христиан­ство и форма собственности - настолько разные предметы, что их со­отнесение носит искусственный, не актуальный для Православия харак­тер. Христианство призывает к внутреннему духовному преображению человеческой личности. В этом содержание христианства. Вопрос же собственности есть вопрос формы, причем формы даже не личной, а именно общественной жизни. Поэтому совершенно неверно устанавливать связь между этими сферами, из одного выводить другое и вообще об­суждать в рамках христианства социально-экономическую жизнь. В от­ношении богатства и вообще обладания содержание христианского уче­ния давно выяснено - дело не в самом имении, а в отношении к нему, а именно: богатство не должно владеть человеком, личность не должна быть рабом своего имения. Форма же реализации этого содержания мо­жет быть различной: можно привести примеры и бессеребренников, от­давших все свое имение и пребывавших в добровольной нищете, и бога­тых владельцев, обладавших однако высокой праведностью и верой в Бога. Более того, церковное обсуждение вопросов собственности "неп­равославно" - это удел протестантов и католиков. Такое обсуждение приводит к обмирщению Церкви, сосредоточению ее на чисто земных проблемах социального устройства, замене содержания формой, к фети­шизации материальных феноменов, короче говоря, - к идолопоклонству.

Кроме того, зачастую утверждается, что феномен отказа от собс­твенности, т.е. нестяжание, всегда рассматривалось в Православии как подвиг личной аскезы, и переносить его в социальный план непра­вомерно. Иными словами, раздать все свое имение, стать нищим Христа ради - это хорошо, за это Бог воздаст тебе в будущей жизни, но предлагать нечто обществу или хотя бы оценивать с нравственной точ­ки зрения его социальные институты - это уже не корректно.

Следует отметить, что такая точка зрения, к сожалению доста­точно распространенная, базируется на недостаточном понимании соот­ношения как между формой и содержанием, так и между духом и матери­ей. Конечно же, содержание Христианской веры - главное. Главное - преображение внутреннего, воссоздание образа и подобия Божия в че­ловеке. Но именно ради содержания Церковь такое важное значение придает форме, причем форме не только в чисто церковной жизни, но и, в более широком смысле, форме как сосуду, в котором содержится духовность. Форма должна соответствовать содержанию. Это означает следующее.

Во-первых, форма обеспечивает сохранность духовного, его жизнь в нашем падшем мире. Поэтому форма вовсе не может быть любой. Нао­борот, чем выше в духовном смысле явление, тем более жесткие требо­вания налагаются на форму. Пасть можно в любой момент, в особеннос­ти, когда забираешься высоко. Поэтому, достигнув победы над страс­тями, ни один монах не дает себе послабления. Он отлично знает, что это смерти подобно и поэтому еще с большим рвением предается аске­зе. В случае же жизни общества форма еще более важна; она должна безусловно отвечать духовному уровню общества. Иначе общество раз­рушается с неисчислимыми бедами для его членов.

Во-вторых, если явление представляет собой процесс (а духовная жизнь - всегда такова), то формы, в которых оно проходит, должны не только сохранять явление, но и направлять движение в правильном направлении. Иначе говоря, имеет место эффект обратного влияния формы на содержание. В неверных формах развитие духовности невоз­можно, это развитие неизбежно примет искаженный, уродливый характер и, в конце концов, перейдет в свою противоположность.

Итак, форма в жизни духа выполняет важную роль и активно вли­яет на дух. Эффект обратной связи, обратного влияния формы (мате­рии) на содержание (дух) всегда значителен; он присутствует и в на­чале и в конце пути, и отвергать его было бы неверно. По указанным соображениям Церковь всегда уделяла в своей жизни большое внимание форме: обряду, богослужебным канонам, правилам аскетической жизни, каноническому праву, церковному календарю и пр. Но не только в узко церковном смысле: Церковь никогда не старалась разрушить ту или иную форму социальной жизни, если она имеет положительную нравс­твенную оценку, а наоборот, старалась ее упрочить, облагородить и воцерковить.

О зависимости формы и содержания говорит нам само Евангелие. Имеется в виду притча о молодом вине и ветхих мехах: "И никто не вливает молодого вина в мехи ветхие; а иначе молодое вино прорвет мехи, и само вытечет и мехи пропадут; но молодое вино должно вли­вать в мехи новые; тогда сбережется и то и другое" (Лк.6,37-38). Это притча о форме и содержании: новое содержание требует и новых форм.

Возвращаясь к вопросу собственности, мы видим, что к форме собственности применимо все вышесказанное о форме: форма собствен­ности несет исключительно важную (охранительную и воспитательную) функцию и во многом определяет нравственный уровень общества.

Кроме того, не следует недооценивать влияние на человека мате­риальной сферы. Конечно же, дух первичен, он не является функцией материального. Однако, человек двусоставен, он есть синтез души и тела. Кроме того, человек - существо падшее, и поэтому власть мате­риального над ним иногда настолько сильна, что кажется подавляющей (отсюда и проистекает атеистический тезис о первичности материи и вторичности сознания). Хочешь - не хочешь, а именно эта самая собс­твенность в реальности является той почвой, на которой строится все социальное здание человечества. Поэтому отмахиваться от вопроса от­ношения к частной собственности христианское сознание не может. Чем точнее и глубже христианство вникнет в нравственное содержание той или иной формы собственности, тем точнее будет анализ как истори­ческих событий, так и современного состояния общества, тем более точные социальные ориентиры оно сможет предложить человечеству.

Разумеется, этими замечаниями важный для нашего рассмотрения вопрос соответствия формы и содержания не исчерпывается. Продолже­ние обсуждения читатель может найти в п.5.9.

1.2. Точка зрения и метод исследования

Церковное обсуждение форм собственности возможно только с уче­том нравственной точки зрения. Насколько та или иная форма собс­твенности соответствует заповедям Христовым? Насколько она способс­твует спасению человека? - вот вопросы, на которые должно ответить учение Церкви о собственности. Для христианина должно быть очевид­но, что другие соображения, которые могут привлекаться для анализа собственности (экономические, политические, социальные, правовые, исторические), должны рассматриваться под углом зрения этики.

В этой работе речь пойдет о нравственном анализе двух форм собственности - частной и общественной. Можно было бы не останавли­ваться на определении этих феноменов - настолько они хорошо извест­ны жителю нынешней России. Но, все-таки, ради более точного описа­ния предмета рассмотрения, в п.1.3 дается формально-правовое описа­ние этих форм.

Необходимо подчеркнуть, что вопрос о принципиальной нравствен­ной оценке самих форм собственности как таковых сейчас часто подме­няется другим нравственным вопросом: как остаться христианином в условиях той тяжелой социально-экономической ситуации, в которой очутились все мы в теперешней России. Данная работа направлена как раз на прояснение первой постановки вопроса. Представляется, что такая направленность работы не только корректна, но и весьма важна, ибо любые конкретные рекомендации должны основываться не только на общих христианских соображениях, но и на глубоком нравственном ана­лизе господствующих в обществе экономических формаций.

Для христианства вопрос собственности особенно важен, посколь­ку он тесно связан с пониманием и нравственной оценкой капитализма и социализма - альтернатив, реально испробованных Россией в своей истории. О. Сергий Булгаков в своей итоговой работе "Православие" пишет:

"Каково же собственное отношение православия к социализму? Оно не дало доселе вероучительного определения по этому вопросу, да оно и не нужно, потому что это есть вопрос не догматики, а социальной этики" /11:362/. (Здесь и далее до знака ':' указан номер источни­ка, а после ':' - номер страницы; после ',' указывается номер то­ма).

Однако именно с этической точки зрения рассматриваемый вопрос отнюдь не столь ясен, как может показаться с первого взгляда. Поэ­тому его изложение имеет смысл начать с сопоставления двух точек зрения, каждую из которых отстаивает ряд крупных церковных автори­тетов.

Несколько замечаний о методе исследования. Безусловно, он дол­жен быть христианским, церковным и соответствовать традициям пра­вославия.

Основной вопрос, который следует решить, состоит в соответс­твии той или иной формы собственности заповедям Христовым. Однако, как хорошо известно, заповеди Христовы (например, в Нагорной пропо­веди) носят идеальный характер. Они представляют собой высшие нравственные нормы, во всей их полноте недостижимые для человека. Но, тем не менее, сказано: "будьте совершенны, как совершен Отец ваш небесный". Иными словами, заповеди Христа являются теми ориен­тирами, которые указывают нам правильное направление духовного со­вершенствования, являются теми идеалами, к исполнению которых дол­жен стремиться каждый христианин в отдельности и общество в целом. Относительно этих заповедей и должны мы оценивать формы собствен­ности: соответствуют ли они идеалам Христовым или нет. Эта часть исследования должна прежде всего базироваться на анализе Священного Писания и святоотеческого предания.

Но Православие есть не только учение о личном спасении челове­ка. Человек - существо общественное, и Православие это не отрицает, поскольку рассматривает все человечество как один род и принимает учение о единой человеческой природе. Человек живет и воспитывается в обществе, и Церкви вовсе не безразлично, какие взгляды общество своим членам внушает, какие события с человеком в социуме происхо­дят.

Дать нравственную оценку социальным явлениям - одна из важней­ших задач Церкви. Избегать этой своей обязанности Церковь не может и не должна. Если не она, то кто еще скажет людям о том, насколько их социальная жизнь соответствует заповедям Христовым? Думать, что это сделает само общество по меньшей мере наивно. Наоборот, подлин­ные оценки похоронены под семиэтажной ложью, возведенной различными политическими силами и их наемниками - средствами массовой информа­ции. Только Церковь может разобрать эти завалы дезинформации и отыскать зерно правды.

Но этого мало. Следует подчеркнуть, что несмотря на то, что апокалиптические пророчества говорят нам о чрезвычайном понижении нравственного уровня общества в последние времена и о великом паде­нии подлинной веры во Христа, тем не менее человек обязан не только знать заповеди Христовы, но и стремиться осуществить их уже здесь, на земле. "Да приидет Царствие Твое, да будет воля Твоя яко на не­беси и на земли". Хотя, по-видимому, даже приближение к идеальному устройству общества так и не будет реализовано до второго пришест­вия, но идеал это должен быть сформулирован, и должны быть приложе­ны все усилия для его осуществления. Поэтому и формы собственности, соответствующие этим заповедям, Церковь должна не только оценивать, но и способствовать их реализации.

Но одно дело - идеалы, а другое - путь к ним эмпирического че­ловечества. И здесь Православная Церковь всегда учитывала падшесть человеческой природы, учила постепенности, стадийности. Святые отцы строго запрещали увлечение высшими формами монашеского делания, когда еще не освоены более простые. Трезвение, т.е. объективная оценка духовного состояния, всегда являлось одним из важных принци­пов церковной жизни.

Тем более это верно для общества в целом. Нельзя сразу постро­ить общественный идеал. Падшесть человеческой природы велика. Даже если человечество поняло свою греховность и узрело святое, к кото­рому его призывает Христос, оно не может сразу приблизиться к свя­тости. Только очищение народа в течение многих поколений, укоренен­ность в Церкви, воцерковление всей жизни людей может дать устойчи­вую основу для позитивных изменений в их социальном устоении.

Поэтому обсуждение путей совершенствования форм собственности необходимо вести с позиций реализма, с учетом ситуации, сложившейся в обществе сейчас, оглядываясь на несовершенство человека. В этой части исследования, помимо Писания, существенное внимание следует уделить обсуждению исторического опыта человечества, и, в особен­ности, - опыта социализма в России.

Таким образом, наиболее адекватной следует признать методоло­гию, учитывающую два аспекта: 1) выяснение форм хозяйствования, со­ответствующих идеалам Христовым и 2) обсуждение проблем приближения к этим формам с учетом падшести человеческой природы. Учет только первого аспекта приводит к утопизму, учет только второго - к забве­нию целей христианской жизни. Такая методика, как представляется, может применяться к церковному обсуждению и других социальных воп­росов: государства, права, национальности и пр.

Можно выделить два уровня обсуждения проблемы. Первый уровень связан с нравственными проблемами индивида при владении собствен­ностью. Именно этот уровень глубоко проанализирован в творениях святых отцов. Вершиной святоотеческой традиции по обсуждаемому воп­росу следует признать наследие святителя Иоанна Златоуста, уделив­шего проблемам собственности, богатства, милостыни очень большое внимание.

Но рассматривать проблему на чисто личном уровне совершенно недостаточно. Собственность - категория общественная и ее влияние прежде всего распространяется на взаимоотношения между людьми. Поэ­тому в данной работе рассматривается и социальный уровень проблемы. Как будет показано, и святые отцы значительное место уделяли соци­альным аспектам собственности. Здесь опять-таки ведущая роль при­надлежит Иоанну Златоусту. Кроме того, в работе достаточно подробно рассматриваются взгляды С.Н.Булгакова, поскольку в творчестве имен­но этого русского православного философа и богослова обсуждению со­циальных аспектов хозяйственной деятельности отведено очень большое место.

Проблема форм собственности является проблемой весьма сложной, существующей много тысячелетий, имеющей множество различных сторон. Эта проблема является проблемой крайне пререкаемой, относительно которой ведется острая полемика. Множество мнений высказано, мно­жество копий сломано. Диаметрально противоположные мнения высказы­ваются не только в социально-философской, но и богословской литера­туре, в том числе - и православной. Среди всей литературы, по наше­му мнению, следует обратить внимание на прекрасную работу проф. Ки­евской Духовной академии Василия Ильича Экземплярского "Учение древней Церкви о собственности и милостыне" /55/. Эта незаслуженно забытая книга по четкости изложения, обоснованности и этической вы­соте оставляет позади все написанное в русской православной литера­туре по вопросу собственности. Представляется, что сделанные Эк­земплярским выводы аккумулируют подлинное православное учение по данному вопросу. Наша трактовка вопроса собственности лишь расширя­ет точку зрения Экземплярского на социально-политическую сферу и учитывает опыт, полученный человечеством в XX веке.

Но вокруг собственности ведется не только полемика, относи­тельно нее ведется борьба не на жизнь, а на смерть, причем борьба, поднимающая такие страсти и такие общественные силы, какие не при­водятся в движение ничем другим. Поэтому обсуждение этой проблемы не может быть ни кратким, ни строго последовательным. В настоящей работе принят способ изложения в несколько стадий, каждая из кото­рых завершается выводами. После правового введения в структуру от­ношений, связанных с собственностью (п.1.3), дается изложение двух основных точек зрения, призванное ввести читателя в проблематику (раздел 2). Последующие шаги изложения имеют целью одновременно провести анализ и ввести в круг рассмотрения новые мнения и аспекты проблемы. Раздел 3 посвящен истории споров о собственности в рамках церковной ограды. Рассматриваются воззрения православных отцов Церкви, а также мнения деятелей католической и протестантской церк­вей. В разделе 4 обсуждаются воззрения на богатство и собствен­ность, имевшие место в социалистических учениях, а также в русской философской литературе "серебряного века". Раздел 5 содержит итого­вое обсуждение всех аргументов за частную собственность. Наконец, раздел 6 посвящен опыту капитализма и социализма, который имела Россия на протяжении своей истории.

В заключении дается сжатое изложение основной проблематики дан­ной работы.

1.3. Собственность с правовой точки зрения

Рассмотрим более внимательно формы собственности, уже вырабо­танные человечеством. По сути дела их две: частная собственность и общественная собственность. Возможно, многим такой подход покажется неоправданным упрощением. Однако представляется, что для нравствен­ной оценки такой уровень рассмотрения достаточен. Именно на этом уровне останавливается святоотеческое предание, что, тем не менее, дает возможность ему сделать, как мы увидим, достаточно ясную и од­нозначную оценку.

Под частной собственностью понимается все, связанное с челове­ком отношением "владения". В римском праве, однако, понятия "владе­ния" и "права собственности" различались. Владение (possessio) представляло собой именно фактическое обладание, но соединенное с намерением относиться к вещи как своей /68:76/. Собственность же - более узкое (в смысле объема) понятие. Собственник одновременно яв­ляется и владельцем, но владелец - не обязательно собственником; он может быть и незаконным владельцем. Для наших целей различие между владением и собственностью несущественно.

Право собственности (dominium) у римлян понималось фактически как право делать с вещью все то, что прямо не запрещалось. Анало­гично понимает право частной собственности и знаменитый русский фи­лософ и теоретик права И.А.Ильин:

"Говоря о частной собственности, я разумею господство частного лица над вещью - господство полное, исключительное и прочно обеспе­ченное правом...(везде курсив принадлежит авторам цитат - Н.С.) Это господство должно быть исключительным, т.е. собственник должен иметь право устранять всех других лиц от пользования вещью или от воздействия на нее...Частный собственник должен быть уверен в своем господстве над своими вещами, т.е. законности этого господства, в его признанности, почтенности и жизненной целесообразности; он дол­жен быть спокоен за него, за его бесспорность и длительность" /2:278/.

Отметим, что именно такое понимание права собственности ("гос­подство полное, исключительное и прочно обеспеченное правом") явля­ется непреложным для современного западного общества.

Известный правовед, Один из идеологов евразийства Н.Н.Алексеев указывает, что нужно различать частную и личную собственность:

"акционерное общество есть частный собственник, однако же не собственник личный, а собственник коллективный" /67:367/.

Однако акционерная собственность не есть собственность общест­венная, ибо акционер может в любой момент потребовать свою долю и обратить ее в личную собственность. Соответственно под общественной собственностью понимается возможность пользования или даже распоря­жения вещью при отсутствии возможности присвоить ее, обратить ее в личную собственность.

Многие авторы считают, что феномен частной собственности столь сложен, что следует подвергнуть анализу различные ее формы, сущест­венно влияющие на ее социальную оценку. Так, Алексеев /67/ предла­гает различать собственность по объектам. Здесь прежде всего следу­ет провести одно разграничение, обычно приводимое в учебниках поли­тэкономии: собственность на потребляемые вещи и собственность на средства производства. По своим нравственным свойствам эти два вида собственности существенно отличны. Ниже эти различия подлежат об­суждению.

Наконец, Алексеев видит различия в степени правовых полномо­чий, предоставляемых собственнику и предлагает "отличать безуслов­ную (абсолютную) собственность от собственности ограниченной (отно­сительной или функциональной)". Абсолютное право собственности свойственно народам романской культуры и является основой современ­ного западного общества. Понятие об относительной собственности возникло в ареале славянской и германской культур. Для относитель­ной собственности характерна идея воздействия на собственника со стороны других лиц или государства.

Нетрудно видеть, что приведенные выше различения собой ту или иную степень компромисса между двумя основными (и всегда хорошо различающимися) формами - частной и общественной собственности, причем компромисса, в котором выражается борьба обеих тенденций, определяющая конкретную форму общественно-экономического устройс­тва. Иногда этот тезис подвергают критике, говоря, что на путях со­вершенствования общества возможен не компромисс, а высший синтез, решающий все проблемы. Например, тот же Алексеев уповает на относи­тельную собственность как способ разрешения социальных противоре­чий. Однако, это предположение исторически совершенно не оправдано и является просто игрой ума: даже намека на подобный синтез в исто­рии не наблюдалось. Что же касается будущего, то реализация в этом мире чего-то качественно высшего, по сравнению с формами, явленными в истории после пришествия на землю Христа, для христианского соз­нания совершенно непредставимо.

Но главное даже не в исторической невозможности, а в том, что второстепенные различения, являясь по сути дела выражением степени обладания, располагаются на той же нравственной оси, проходящей че­рез основные формы. Поэтому нашей задачей является скорее не анализ конкретных точек этой оси, а выяснение ее направления: куда ведет общественная собственность, взятая как принципиальная идея, и куда

- частная собственность. Обсуждению проблемы в такой принципиальной постановке и посвящены последующие разделы работы.

1.4. Выводы

1. Неосновательным является мнение о том, что церковное обсуж­дение вопросов собственности и богатства неправомерно. Действитель­но, форма собственности является "формой", но формой, существенно влияющей как на личную духовную жизнь христианина, так и на нравс­твенное устроение общества в целом. Этот вопрос весьма важен не только для общества, но и для самой Церкви.

2. Целью работы является рассмотрение феномена собственности с христианской нравственной позиции. При этом оценке должна подвер­гаться само право собственности как таковое и существующие на ее основе социальные формы жизни человека.

3. Задачей обсуждения должна стать попытка восстановить во всей полноте Евангельские идеалы относительно вопросов собственнос­ти, богатства и милостыни. Эти идеалы раскрыты в творениях святых отцов и лучших работах русских религиозных философов и богословов.

4. Обсуждение не должно замыкаться только на теоретических по­ложениях, но должно привлекать исторический материал и рассматри­вать вопросы реального приближения к идеалам.

5. Налицо в истории человечества две формы собственности: частная и общественная. Нет необходимости усложнять вопрос рассмот­рением различного рода компромиссных форм, поскольку целью является принципиальная оценка этих форм и выявление основных тенденций, вы­текающих из преобладания той или иной формы.

. ЭКСПОЗИЦИЯ. ДВЕ ТОЧКИ ЗРЕНИЯ

"удобнее верблюду  пройти  сквозь  игольные

уши,  чем  богатому войти в Царство Божие"

(Мф.19,24)

"только тогда ты оправдаешься, когда ниче­го не будешь иметь,  когда ничем не будешь владеть;  а пока ты что-нибудь имеешь,  то хотя бы ты дал тысячам людей,  а  остаются еще другие алчущие,  нет тебе никакого оп­равдания"

Иоанн Златоуст

2.1. Энциклики "Рерум новарум" и "Центесимус аннус"

Не так давно на прилавках книжных магазинов появилась интерес­ная брошюра "100 лет христианского социального учения" /1/. В ней напечатаны две папских энциклики: "Рерум новарум" папы Льва XIII (1891г.) и "Центесимус аннус" папы Иоанна Павла II (1991г.), в ко­торых мы знакомимся с католическим взглядом на социальное устройс­тво общества.

Предметом энциклики "Рерум новарум" ("Новые веяния", далее РН) является "рабочий вопрос", т.е. положение трудящихся в конце XIX в., которое вследствие быстрого развития капитализма стало необы­чайно тяжелым. В этой энциклике католическая церковь впервые после­довательно и обстоятельно высказывается о справедливом экономичес­ком устроении человеческого общества. Эта энциклика приобрела боль­шой вес и рассматривается в католических кругах как "бессмертное послание".

Энциклика "Центесимус аннус" ("Сотый год", далее ЦА) написана по поводу столетия написания РН. В ней нынешний папа, отдавая дань своему предшественнику и полностью солидаризируясь с его выводами, развивает дальше католическое социальное учение применительно к се­годняшнему дню. Энциклика анализирует такое событие как крушение социалистической системы и объясняет, какими принципами должно ру­ководствоваться общество в новых условиях.

Обе энциклики тщательно продуманы, написаны ясно и достаточно определенно (особенно РН). И в обеих большое внимание уделяется вопросу частной собственности, как основе социально-экономической жизни общества. Собственно, их тезис простой - безусловное право человека на частную собственность. Так, Лев XIII пишет:

"социалисты, рассчитывая на зависть бедных к богатым, предла­гают уничтожить частную собственность и требуют, чтобы личное иму­щество стало общим и находилось в ведении государства или местных властей. Им кажется, что, передав собственность от частных лиц об­ществу, они исправят нынешние беды, ибо каждый гражданин будет иметь долю во всем, что ему может понадобиться. Однако предложения эти настолько непригодны, что если бы выполнить их, рабочие постра­дали бы первыми. К тому же они несправедливы - ведь, следуя им, пришлось бы ограбить законных владельцев, ввести государство туда, где ему не место, и совершенно расстроить общественную жизнь" (РН).

Этот тезис подтверждается мощной фалангой аргументов, нередко сопровождающихся суровой критикой социализма. Кратко рассмотрим их.

1. Аргумент от естественного права.

"Каждый человек имеет от природы право владеть собственностью, она ему принадлежит... Среди живых существ лишь у человека есть ра­зум и потому он вправе владеть вещами не только для временного, да­же минутного, употребления, как владеют другие существа, но и проч­но, постоянно" (РН).

2. Аргумент от справедливости вследствие вложенного труда. "Все, что нужно для поддержания жизни и для физического благополучия, земля производит в изобилии, но лишь тогда, когда человек обрабатывает ее с заботою и искусством. Прилагая деятельность духа и силы тела к добыванию плодов природы, он делает своею ту часть природы, которую он обрабатывал и на которую наложил отпечаток сво­ей личности; а потому справедливо, чтобы он владел этой частью как своей собственной, и мог спокойно удерживать ее за собой" (РН).

"человек трудом подчиняет себе землю и обращает ее в удобное обиталище. Так присваивает он часть земли - именно ту часть, какую он приобрел работою; отсюда и берется личная, индивидуальная собс­твенность" (ЦА).

"Следуя им (рекомендациям социалистов - Н.С.) пришлось бы ог­рабить законных владельцев" (РН).

3. Аргумент от свободы и достоинства человека.

"У современной деловой экономики есть положительные стороны. Основа ее - свобода человека, осуществляемая в экономической сфере так же, как и во многих других. Экономическая деятельность, конеч­но, - лишь часть многоразличной человеческой деятельности и, подоб­но прочим частям, она включает в себя право на свободу, и обязан­ность ответственно ею пользоваться" (ЦА).

"Человек осознает свое богоданное достоинство, отвечая на зов Бога, заключенный в бытии вещей. Ответить должен каждый, здесь - вершина человеческой ответственности, и никакой социальный меха­низм, никакой коллектив человека не заменят" (ЦА).

"Церковь всегда, до наших дней, защищала это право (на частную собственность - Н.С.), без которого невозможны автономия и развитие личности" (ЦА).

II Ватиканский Собор утверждает то же самое:

"Частная собственность или некое владение материальными блага­ми каждому обеспечивает совершенно необходимый простор для личной и семейной автонимии и должны рассматриваться как продолжение челове­ческой свободы" /109:400/.

4. Аргумент от творческого самовыражения:

"труд - призвание каждой личности; в нем человек выражает и осуществляет себя" (ЦА).

5. Аргумент от семьи.

"право собственности, естественно принадлежащее отдельным ли­цам, должно принадлежать и человеку в качестве главы семейства... Отец может осуществить все это (содержание семьи - Н.С.), лишь вла­дея прибыльной собственностью, которую волен передать детям" (РН).

6. Наконец, аргумент от эффективности и удовлетворения потреб­ностей.

"Благосостояние современного общества зависит, среди прочего, именно от того, насколько мы способны предвидеть, в чем нуждаются другие и какое сочетание производительных факторов лучше всего удовлетворит эту нужду... Все более явной и насущной становится роль упорядоченного творческого труда и, как составляющей его части

- инициативы и предприимчивости" (ЦА).

"Второй фактор кризиса (социализма - Н.С.), бесспорно - неэф­фективность экономической системы, которую надо расценивать не только как техническую проблему, но главным образом как следствие нарушения человеческих прав - на инициативу, на собственность и на свободу в области экономики" (ЦА).

"Церковь признает законность прибыли, показывающей, что дела идут хорошо. Когда предприятие дает прибыль, это значит, что произ­водственные факторы использованы как надо и соответствующие потреб­ности удовлетворяются" (ЦА).

Вывод из всего этого совершенно однозначный:

"Отсюда явствует, что главное основание социализма, общность имущества, следует всецело отвергнуть, ибо это причинило бы вред именно тем, кому должно было бы принести пользу, стало бы в проти­воречие с естественными правами человека и внесло бы смуту в об­щественную жизнь. Стало быть, стремясь облегчить положение народных масс, мы должны признать первым и основным принципом нерушимость частной собственности. Только тогда сможем мы искать врачующее средство" (РН).

Более того, папа Лев XШ восклицает: "Доводы эти столь очевид­ны, что просто удивительно, как могли ожить противоположные мнения" (РН).

Ради объективности отметим, что папы видят и негативные сторо­ны частной собственности. Лев XIII указывает на тяжелое положение рабочих:

"Разъединенные рабочие ничем не защищены от бессердечия хозяев и жестокости неограниченного соперничества. Бедствия эти усугубляло хищное ростовщичество... Кроме того, теперь нередко работают по до­говору, а в руках незначительного числа сосредоточено столько от­раслей производства, что считанные богачи могут держать множество бедных под игом, которое немногим лучше рабства" (РН).

Иоанн Павел II также отмечает, что и "в наши дни, как в дни "Рерум новарум", мы вправе говорить о бесчеловечной эксплуатации" (ЦА). Он пишет:

"Спросим теперь снова: нельзя ли сказать, что сейчас, когда коммунизм пал, победа - за капитализмом, и к нему должны стремиться страны, пытающиеся восстановить и экономику и общество? Эту ли мо­дель надо предложить Третьему миру, который ищет путь к подлинному прогрессу в экономической и социальной сферах? Очевидно, что ответ сложен. Если под "капитализмом" понимать экономическую систему, ко­торая признает важнейшую и положительную роль дела, рынка, частной собственности и вытекающей из этого ответственности за средства производства, а также свободной и творческой деятельности на ниве экономики, тогда ответ, конечно, - "да", хотя лучше бы в этом слу­чае говорить об "экономике предпринимательства", "рыночной экономи­ке" или просто "свободной". А вот если под "капитализмом" понимать систему, где свобода в экономической сфере не подчинена строгим нормам закона, которые ставили бы ее на службу человеку во всей его полноте и считали бы ее лишь особым аспектом человеческой свободы, основанной на нравственности и религии, ответ, конечно, будет: "нет"" (ЦА).

Какое же средство предлагается для лечения? В основном - напо­минание об ответственности человека:

"Мы дадим самый точный отчет Высшему Судие во всем, чем владе­ем" (РН).

"ничего не может лучше, чем вера, которую хранит и толкует Церковь, примирить богатых и бедных, напоминая каждому классу об обязанностях к другому, особенно же - о справедливости. Так, она учит сельских и городских рабочих честно и по-доброму выполнять справедливые обязательства, не портить хозяйского имущества, не обижать хозяина; не прибегать к насилию и не заводить мятежей и беспорядков... Богатых же людей и хозяев она учит, что рабочие - не рабы; что в каждом надо уважать достоинство человека и христиани­на,... что позорно и бесчеловечно обращаться с людьми, как с собс­твенностью, при помощи которой наживать деньги, или видеть в них просто мускулы, физическую силу. Кроме того, в попечении о душевных потребностях рабочего и его духовной и умственной пище, христианс­тво учит хозяев следить за тем, чтобы у него было время для отправ­ления религиозных обязанностей, чтобы он не подвергался тлетворным влияниям соблазнов, чтобы не пренебрегал домом и семьей и не тратил безрассудно денег. Затем хозяин никогда не должен обременять своих рабочих сверх меры или использовать для работ, не подходящих их по­лу и возрасту. Прежде всего он должен платить каждому по справедли­вости" (РН).

Лев XIII восклицает: "Если бы христианские наставления обрели власть, оба эти класса (бедные и богатые - Н.С.) соединились бы не только узами дружбы, но и узами любви, ибо поняли бы и ощутили, что все люди - дети единого Отца, то есть Бога... Не очевидно ли, что борьба тут же прекратилась бы, если бы общество прониклось этими мыслями?" (РН).

В ЦА папа Иоанн Павел II говорит и о другом недуге - о феноме­не потребительства и, конечно же, осуждает его: "Если же ориентиро­ваться на инстинкты, не принимая во внимание ни разума, ни свободы, мы создадим потребительское отношение к жизни, потребительский жиз­ненный стиль, дурной сам по себе, а часто (! - Н.С.) - вредный и нравственно, и физически. Поэтому в высшей степени нужна культурная и просветительская работа, воспитывающая в потребителе умение от­ветственно использовать право выбора, а у производителей и особенно у тех, кто работает в средствах массовой информации - острое чувс­тво ответственности, не говоря уже о необходимом вмешательстве гражданских властей"(ЦА).

Итак, идеал социального строя в папских энцикликах видится та­кой: капитализм, основанный на частной собственности, но капитализм "мягкий", в котором все понимают, что лучше уважать другого и поэ­тому сотрудничать, а не эксплуатировать или конфликтовать. Этой гармонии можно достичь проповедью любви, напоминанием об ответс­твенности и пр. В этом и состоит социальное учение католической церкви, которое она сейчас активно проповедует.

5. Иван Ильин о частной собственности.

Действительно, приведенные выше аргументы о необходимости и полезности частной собственности "столь очевидны", что и большинс­тво православных, особенно в настоящее время, думает точно также. Если поговорить об этом предмете с батюшками или с простыми миряна­ми, то обычно можно услышать такое мнение: "Да, конечно, частная собственность лучше. Надо чтобы хозяин имел свою лошаденку, коро­венку, свой огород. О своем-то он будет радеть. А то, вон, комму­нисты у всех все отобрали, согнали в колхозы - и что хорошего полу­чилось?" Иногда, правда, человек вдруг останавливается и замечает: "а, впрочем, сложно все это".

Ярым сторонником частной собственности является выдающийся русский философ и публицист Иван Ильин. Его концепция впечатляет страстностью и определенностью.

"Частный собственник должен быть уверен в своем господстве над своими вещами, т.е. законности этого господства, в его признан­ности, почтенности и жизненной целесообразности; он должен быть спокоен за него, за его бесспорность и длительность... Это необхо­димо человеку и в инстинктивном отношении и в духовном измерении; и при том в силу того, что как инстинкту его, так и духу от природы присуща личностная, индивидуальная форма жизни" /2:278/.

По Ильину частная собственность вовсе не есть институт, кото­рый общество терпит по своему несовершенству, а светлое, положи­тельное начало, отход от которого чреват самыми тяжелыми бедствия­ми. Почему же частная собственность необходима? Аргументация Ильина сводится к следующему.

1. Частная собственность отвечает природе человека, его инс­тинкту и индивидуальному способу бытия. Это соответствует католи­ческому аргументу от естественного права.

"Идея частной собственности отнюдь не выдумана произвольно лу­кавыми и жадными людьми, как наивно думали Руссо и Прудон. Напро­тив, она вложена в человека и подсказана ему самою природою, подоб­но тому как от природы человеку даны индивидуальное тело и индиви­дуальный инстинкт" /2:278/.

"Частная собственность коренится не в злой воле жадных людей, а в индивидуальном способе жизни, данном человеку от природы. Кто хочет "отменить" частную собственность, тот должен сначала "переп­лавить" естество человека и слить человеческие души в какое-то не­виданное коллективно-чудовищное образование; и понятно, что такая безбожная и нелепая затея ему не удастся. Пока человек живет на земле в виде инстинктивного и духовного "индивидуума", он будет же­лать частной собственности и будет прав в этом" /2:283/.

2. Частная собственность позволяет человеку творчески самовы­ражаться в своих вещах - аргумент от творчества. На этот аргумент Ильин особенно напирает.

"Хозяйствуя, человек не может не сживаться с вещью, вживаясь в нее и вводя ее в свою жизнь. Хозяин отдает своему участку, своему лесу, своей постройке, своей библиотеке не просто время и не только труд; он не только "поливает потом" свою землю и дорабатывается до утомления, до боли, до ран на теле; он творчески заботится о своем деле, вчувствуется в него воображением, изобретает, вдохновляется, напрягается волею, радуется и огорчается, болеет сердцем. При этом он не только определяет и направляет судьбу своих вещей, но и сам связывает с ними свою судьбу, вверяя им и свое настоящее и свое бу­дущее (свое, своей жены, детей, потомства, рода). Все страсти чело­веческие вовлекаются в этот хозяйственный процесс - и благородные и дурные - от религиозно-художественных побуждений до честолюбия, тщеславия и скупости" /2:279/.

"Только люди религиозно мертвые и художественно опустошенные, люди механического века, люди рассудочные и бумажно-кабинетные мо­гут думать, что хозяйственный процесс слагается из эгоистического корыстолюбия (жадности) и физического труда и что он состоит в том, что "классовые пауки" "высасывают кровь" из "чернорабочих"...Хо­зяйственный процесс есть творческий процесс; отдаваясь ему, человек вкладывает свою личность в жизнь вещей и в их совершенствование. Вот почему хозяйственный труд имеет не просто телесно-мускульную природу и не только душевное измерение, но и духовный корень"... Человеку необходимо вкладывать свою жизнь в жизнь вещей: это неиз­бежно от природы и драгоценно в духовном отношении. Поэтому это есть естественное право человека, которое и должно ограждаться за­конами, правопорядком и государственной властью" /2:280/.

3. Частная собственность - гарант свободы и самостоятельности человека. Соответственно, социализм неизбежно приводит к тоталита­ризму. Соответствующие выписки из работ Ильина и их обсуждение мы приведем при разборе достоинств и недостатков социализма (раздел

4).

Вывод Ильина, по сравнению с папами, еще более однозначен: "Итак, частная  собственность  является той формою обладания и

труда, которая наиболее благоприятствует хозяйственно творящим си­лам человека. И заменить ее нельзя ничем: ни приказом и принуждени­ем (коммунизм), ни противоестественной "добродетелью" (христианский социализм). В течение некоторого времени возможно принуждать чело­века вопреки его инстинкту, есть также отдельные люди, способные усвоить себе противоинстинктивную добродетель. Но противоестествен­ное принуждение и противоестественная добродетель никогда не станут творческой формой массовой жизни" /2:281/.

Стремясь согласовать свою концепцию с Писанием, Ильин говорит: "Христос никогда не осуждал и не отвергал частной собственности, а говоря о "богатых", коим "трудно войти в Царство Божие" (Мтф.19,23-24; Марк.10,23-25; Лук.18.24-25), Он имел в виду не раз­мер их имущества, а их внутреннее отношение к богатству: они "наде­ются" на него (Марк.10,24); "служат ему, а не Богу" (Мтф.6,24; Лук.16,13); "собирают себе" земные сокровища и пребывают в них "сердцем" (Мтф.6,19-21) и потому "богатеют" "не в Бога" (Лук.12,21). Но изнутри Божья благодать уже посетила и преобразила души множества богатых людей, начиная с мытаря Закхея и Иосифа Ари­мафейского. Согласно этому и нищий, и зажиточный, и богач могут быть добрыми и злыми; и только апостолам ("следуй за Мною" Мтф.19,21; "возьми крест свой" Мтф.16,24;10,38; Марк.8,34) Христос советовал полное отречение от имущества (ср. Мтф.10,8-10; Марк.6,8; Лук.9,3). Остальным же Он заповедал милосердие (Мтф.9,13; Лук.10,37; ср. Римл.12,8; Филип.2,1) и щедрость (Мтф.5,42; Лук.6,30; ср. Ефес.4,28 и др.). Идя по этому пути, мы должны искать разрешения проблем, возникающих в связи с частной собственностью, прежде всего через внутреннее воспитание и просветление человечес­кого существа" /2:283-284/.

К сожалению, большинство православных изданий трактует вопрос примерно в том же стиле, приветствуя позицию Ильина (в качестве примера можно указать на /100/).

6. Иоанн Златоуст как экзегет фрагментов Писания о богатстве

Итак, что же, частная собственность - это и есть та заповедь Христова, которую Церковь проповедует в области социально-экономи­ческого устройства мира? Доводы вроде убедительные, но сердцу как-то не по себе. Очевидно, необходимо осмыслить все вышеприведен­ное, причем сделать это исходя из сугубо православного понимания ценностей. Это означает, что следует обратиться к Евангелию и свя­тоотеческому преданию Церкви.

Для исполнения этого нам не найти ничего лучше, чем творения святителя Иоанна Златоуста. Хорошо известно, что св. Иоанн Златоуст является не просто авторитетным экзегетом, но одним из всего лишь трех Великих святителей и Вселенских учителей Церкви; авторитет его необычайно велик, поражают его совершенное владение Писанием, глу­бочайшее знание души человеческой, необычайная сила ума. В своем громадном наследии он исчерпывающе подробно истолковал все места Нового завета, касающиеся частной собственности, богатства, беднос­ти, милостыни и пр. Наконец, следует указать на то, что св. Иоанн Златоуст отнюдь не являлся мечтателем-отшельником; наоборот, он жи­вет и проповедует в гуще жизни, его речи отличаются удивительной здравостью, рассудительностью, так что обвинить его, что он "витает в облаках" совершенно невозможно. Посмотрим же, что говорит Великий святитель по интересующей нас теме.

Прежде всего поражает то поистине колоссальное внимание, кото­рое уделяет Златоуст вопросам богатства и бедности - казалось бы, таким земным и далеким от Царства Небесного. Огромное количество отрывков из его произведений посвящено проповеди милосердия, милос­тыне, необходимости избегать излишества, презрении богатства, обли­чению богатых, рабства сребролюбию и т.д. Это говорит не столько о том, что данный вопрос был весьма актуален для византийцев того времени, сколько о важности его для спасения души.

Следует указать, что Златоуст трактует вопрос чрезвычайно глу­боко, всесторонне, стройно и в полном соответствии с Писанием. Бо­лее того, и по сути дела, и по форме он лишь комментирует весьма ясное и полное новозаветное учение о собственности. Действительно, в Новом Завете вопросам богатства, имения, сребролюбия уделяется очень большое внимание (основные Евангельские фрагменты о богатстве и собственности приводятся и обсуждаются в п. 3.8). И надо сразу сказать, что воззрения Иоанна Златоуста кардинально отличны от представленной в п. 2.1 концепции пап. Чтобы структурировать даль­нейшее изложение, тезисно наметим основные темы, которых касается Иоанн Златоуст:

- богатство как соблазн, как стена, разделяющая нас с Богом;

- милостыня как выражение любви к ближнему и как способ разру­шить власть собственности над нами;

- личный идеал - нестяжание: "если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим";

- общественный идеал - общность имущества: "все же верующие были вместе и имели все общее";

- путь к обоим идеалам - милостыня.

Но все по порядку.

7. "Не собирайте себе сокровищ на земле"

Обычно, православное учение трактуют в том смысле, что дело не в самом имении, а в отношении к нему: имение не должно владеть человеком. Однако, если для многих нынешних богословов этим вопрос и исчерпывается, то Златоуст смотрит глубже. Для него вся проблема в том, как осуществить, чтобы богатство не владело человеком. Ведь Златоуст отлично знает, сколь часто богатство становится непреодо­лимым барьером на пути к Богу.

В комментарии /4/ на Евангельский текст Мф.6,19-21 ("не соби­райте себе сокровищ на земле") Златоуст пишет: "немалый для тебя вред будет заключаться в том, что ты будешь прилеплен к земному, будешь рабом вместо свободного, отпадешь от небесного, не в состоя­нии будешь помыслить о горнем, а только о деньгах, о процентах, о долгах, о прибытках и о гнусных корчемствах. Что может быть бедс­твеннее этого? Такой человек впадает в рабство, более тяжкое, чем рабство всякого раба, и что всего гибельнее, произвольно отвергает благородство и свободу, свойственную всякому человеку. Сколько ни беседуй с тобою, имея ум пригвожденный к богатству, ты не можешь услышать ничего полезного для себя. Но как пес в логовище, прико­ванный к заботам о деньгах крепче цепи, бросаешься ты на всех, при­ходящих к тебе, - занимаешься только тем, чтобы для других сохра­нить лежащее у тебя сокровище. Что может быть бедственнее этого?" /4:236/

Вот еще: "Находящийся только во мраке при появлении солнца ос­вобождается от тьмы; лишенный же зрения даже и при появлении солнца не видит. То же самое претерпевают и богатые. Даже и тогда, когда Солнце правды осиявает и наставляет их, они не чувствуют, ибо бо­гатство ослепило их очи" /4:240/.

Подобных мест у Златоуста громадное количество и мы, чтобы не растягивать изложение, опустим прочие подобные цитаты. Иван Ильин провозглашает: "Частная собственность есть свобода" /2:287/. С точ­ки зрения Златоуста - совсем наоборот, она закабаляет "крепче це­пи". О том же в один голос говорит и вся православная аскетика, признавшая сребролюбие одним из восьми основных грехов. О том же говорит и Апостол Павел:

"Имея пропитание и одежду, будем довольны тем. А желающие обо­гащаться впадают в искушение и в сеть и во многие безрассудные и вредные похоти, которые погружают людей в бедствие и пагубу; ибо корень всех зол есть сребролюбие" (1 Тим.6,9-10).

Комментируя евангельское "Не можете служить Богу и мамоне" (Мф.6,24), Златоуст пишет:

"Помыслим и ужаснемся, что заставили мы сказать Христа, - сравнить богатство с Богом! Если же и представить это ужасно, то не гораздо ли ужаснее на самом деле работать богатству, и его самов­ластное владычество предпочитать страху Божию? ... Итак, не мудр­ствуй излишне! Бог однажды навсегда сказал, что служение Богу и ма­моне не может быть соединено вместе" /4:243/.

Таким образом, для католического сознания богатство - источник свободы, для православного - источник рабства. Поэтому "Удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царс­тво Божие" (Мф.19,24). Но позвольте, говорят защитники частной собственности, в Евангелии от Марка сказано несколько иначе: "Как трудно НАДЕЮЩИМСЯ на богатство войти в Царство Божие!" (Мк.10,24), так что дело не в самом богатстве, а в надежде, уповании на него и, соответственно, отвержении Бога. Разумеется, говорит об этом и Зла­тоуст:

"Не о богатых упоминай мне, но о тех, которые раболепствовали богатству. Иов был богат, но не служил мамоне" /4:243/.

Однако, он тут же замечает:

"Но ныне не таковы богатые; они, будучи несчастнее всякого пленника, платят дань мамоне, как некоему жестокому тирану".

Особенность учения Златоуста состоит в том, что он видит бога­того как бы находящегося под беспрестанным обстрелом диавола, пус­кающего в него стрелы сребролюбия. У Златоуста есть и другой образ: некто выливает из окна на голову стоящему внизу грязь, помои, не­чистоты /5:77/:

"ты знаешь, что сребролюбие - от диавола; знаешь, что оно - причина бесчисленных зол; видишь, что диавол бросает как грязь, не­чистые и постыдные помыслы, - и, с обнаженною головою принимая не­чистоту его, ты не думаешь о том, что следовало бы, посторонившись несколько, освободиться от всего этого. Как тот, если бы посторо­нился, избавился бы от грязи, так и ты не принимай подобных помыс­лов, и избегай греха, отвергни пожелание",

т.е. отвергнись богатства.

Именно отвержением, отказом, раздачей богатства можно по Зла­тоусту бороться с этой страстью, но никак не наоборот. Толкуя еван­гельский эпизод с богатым юношей и слова Христа "невозможное чело­векам возможно Богу" (Лк.18,27) Златоуст пишет:

"Итак, каким же образом невозможное сделается возможным? Если ты откажешься от своего имения, раздашь его нищим и оставишь злые вожделения".

А перед этим замечает:

"Я никогда не перестану повторять, что приращение богатства более и более возжигает пламя страсти и делает богачей беднее преж­него, возбуждая в них беспрестанно новые пожелания... Смотри вот, какую силу и здесь показала эта страсть. Того, кто с радостию и усердием подошел к Иисусу, так помрачила она и так отяготила, что когда Христос повелел ему раздать имение свое, он не мог даже дать Ему никакого ответа, но отошел от Него молча, с поникшим лицем и с печалью".

Этот отрывок ставит и другой вопрос: легко ли отвергнуться. Златоуст отвечает:

"Если бы ты был язычник и ценил бы только настоящее, - может быть, это было бы весьма трудно, хотя и язычники делали это. Но ты

- человек, ожидающий неба и того, что на небесах, - и говоришь: как отвергнуть?...Не удивляюсь тем которые пренебрегают (деньгами), но удивляюсь тем, которые не пренебрегают... Что ты говоришь? Хочешь наследовать жизнь вечную, и говоришь, как буду презирать для нее настоящую? Ужели можно это сравнивать? Хочешь получить одежду царс­кую, и говоришь: как презреть рубище? Ожидаешь, что тебя введут в дом царя, и говоришь, как презреть настоящую бедную хижину?"

Итак, страсти, закрывающие нам путь в Царство Небесное - вот подлинно православное содержание вопроса частной собственности. А как же папы, что они говорят по поводу страстей сребролюбия и лю­бостяжания? Практически ничего. Иоанн Павел II вообще находится как бы в другом смысловом пространстве:

"Нет ничего плохого в желании жить лучше; плох тот стиль жиз­ни, при котором человек считает благом не столько "быть", сколько "иметь", иметь же побольше стремится не для того, чтобы стать луч­ше, но для того, чтобы тратить жизнь на удовольствия, видя в них некую самоцель" (ЦА).

Т.е. стяживайте себе богатства для самосовершенствования и тогда все будет прекрасно, хотя по Златоусту именно сам процесс стяжания неизбежно губит душу. Другой папа, Лев XIII, говоря:

"те, кому благоприятствует удача, не вправе забывать, что бо­гатство не охраняет от страданий и не способствует вечному блаженс­тву, скорее - препятствует ему" и "человек должен смотреть на свое достояние не как на принадлежащее ему, но как благо для всех, и беспрепятственно делиться со всеми, кто в том нуждается" (РН),

тем самым считает милостыню тем приводящим в Царство Небесное "де­лом", которое как бы "компенсирует" препятствия, воздвигаемые бо­гатством на пути к спасению.

8. "Блажени милостивии"

Последнее замечание ставит важный вопрос о православном пони­мании милостыни. Во-видимому, нет другого церковного писателя, ко­торый нашел бы такие прекрасные и проникновенные слова о милостыне, как Иоанн Златоуст.

"Милостыня есть превосходнейшая художница и покровительница упражняющихся в ней; ибо она любезна Богу и находится близ Него, легко испрашивая милость тем, кому хочет, только бы мы не оскорбля­ли ее; а она оскорбляется тогда, когда мы делаем ее из похищенного имущества; если же она чиста, то доставляет великое дерзновение возсылающим ее к Богу... Для нее беспрепятственно отверзаются врата небесные... она есть дева с золотыми крыльями, разукрашенная и име­ющая лице белое и кроткое; она легка и быстролетна и предстоит престолу царскому. Когда мы подвергаемся суду, она внезапно приле­тает, является и избавляет нас от наказания, осеняя нас своими крыльями. Богу она угодна более жертвы" /3,2:228/. (Здесь и далее через символ ',' указан номер тома)

Мысль о том, что милостыня изглаждает грехи, множество раз встречается в творениях Златоуста, например:

"Достаточно отдать серебро в руки бедных, и все грехи тотчас омоются без боли и труда... Ты даешь серебро, а получаешь отпущение грехов" (Бес. на 2 Кор. IV,13, цит. по /55:198/).

"милостыня стоит пред судом Христовым, и не только защищает, но и самого Судию преклоняет защищать подсудимого и произнести ми­лостивый приговор на него. Хотя бы он был виновен в бесчисленных согрешениях, она венчает его и провозглашает победителем: "дадите,

- говорит Господь, - милостыню, и се вся чиста вам будут (Лк.11,42)" /3,2:359/.

Не будем умножать выписок, но зададимся вопросом, почему ми­лостыня столь благодатна, почему святитель придает ей столь большое значение и ставит ее среди добродетелей на первое место? Конечно, милостыня представляет собой наиболее яркое проявление любви к ближнему. Это особенно проникновенно выражается в Евангелии:

"Истинно говорю вам: так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали Мне" (Мф.25,40).

Давая милостыню нищим, мы проявляем любовь к самому Христу. Об этом постоянно говорит Златоуст, но его мысль этим не ограничивает­ся. Златоуст дает нам удивительное по своей полноте и глубине разъ­яснение пути милостыни не только для отдельного человека, но и для всего человечества. Изложению этой мысли святителя и будут в основ­ном посвящены этот и последующие пункты настоящего раздела.

Златоуст говорит о целом ряде признаков подлинно христианской милостыни. Среди них отметим следующие.

Во-первых, милостыню обязаны давать все, не только богатые, но и бедные. Абсолютная величина милостыни здесь не играет значения. Златоуст пишет:

"Я часто говорил и теперь повторяю: важность милостыни измеря­ется не количеством подаваемого, но расположением подающего. Вы знаете о вдовице; хорошо всегда на память приводить этот пример, дабы и бедный не отчаявался, представляя ее, положившую две лепты" /4:229/.

Во-вторых, милостыню необходимо давать всем без разбора. Мы не имеем право выбирать, кому дать милостыню. Вот одно из многих выс­казываний святителя:

"Мы не поставлены быть судиями жизни других; иначе мы никому не подадим милостыни. Когда ты молишься Богу, то не говоришь ли: "не помяни грехов моих" (Пс.24,7)? Так и о нищем, хотя бы он был великий грешник, думай то же и не поминай грехов его. Ныне время человеколюбия, а не строгость суда, - милости, а не осуждения. Он хочет есть; если желаешь, дай ему: если же не желаешь, откажи, не исследуя, почему он беден и несчастен" /4:265/.

Господь требует "Всякому просящему у тебя, давай". Он Сам "по­сылает дождь на праведных и неправедных" (Мф.5,45), и поэтому и мы должны поступать также.

9. "Если хочешь совершен быти"

Обратимся теперь к третьему свойству подлинной милостыни. Оно, по Златоусту, заключается в том, что отдать нужно все. Требование, на первый взгляд, неисполнимое и не соответствующее нашим представ­лениям о милостыне. И, тем не менее, святитель о нем недвусмысленно говорит:

"только тогда ты оправдаешься, когда ничего не будешь иметь, когда ничем не будешь владеть; а пока ты что-нибудь имеешь, то хотя бы ты дал тысячам людей, а остаются еще другие алчущие, нет тебе никакого оправдания" ("О милосердии и страннолюбии", цит. по /55:47/).

Проф. В.И. Экземплярский по поводу этой выписки замечает (здесь и далее - курсив Экземплярского):

"В этих словах... выражена, по нашему убеждению, сущность воззрений св. Иоанна Златоуста на христианское употребление богатс­тва. Всякие границы в деле его раздавания отпадают, согласно с ду­хом Евангельского учения" /55:133/.

Таким образом, оказывается, что милостыня, которая возводит на небо и изглаждает все грехи, отнюдь не является приятной и легкой обязанностью кинуть бумажку нищему и пройти дальше, а вырастает в подвиг любви и отказа от привязанности к земному.

Здесь мы подходим к вопросу, каков же идеал, какова заповедь Христова в отношении вещного мира? Для Златоуста она заключена в словах Христа: "все, что имеешь, продай и раздай нищим, и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй за Мною" (Лк.18,22). Ибо главное для человека - последовать за Христом. Но этому пре­пятствует многое: богатство, семья, общество друзей, желание утех и творчества и пр. (и богатство - по Златоусту - отнюдь не на послед­нем месте). Комментируя параллельное место Евангелия от Матфея (Мф.19,21), он пишет:

"Итак, не довольно презирать богатство; а надобно еще напитать нищих, и - главное - последовать за Христом, т.е. делать все то, что ни повелит Он, быть готовым на страдания и даже на смерть" /4, 2:645/.

Но следование за Христом невозможно без любви, пусть еще несо­вершенной, ко Христу и ближним, и имеет своей целью упрочение и бесконечное возрастание в человеке христианской любви. Поэтому раз­дача имущества - не только аскетический подвиг, но и акт милосер­дия, проявление любви к Богу и ближним, врачующее душу дающего. Златоуст утверждает:

"он (богатый - Н.С.) становится благим, когда раздает свое бо­гатство..., а до тех пор, пока сдерживает его при себе, он не быва­ет благим... Если имея случай получить его, не возьмешь, то опять ты сделаешься добрым. Поэтому, если, имея богатство, раздаем его другим, или предложенного нам не берем, мы бываем добры; напротив, если берем или приобретаем его, то становимся недобрыми... неимение денег служит признаком доброго человека" ("Толкование на 1 Тим.", беседа 12, цит. по /55:125-126/).

Отметим, что такого рода высказывания отнюдь не противоречат другим словам Златоуста, в которых он призывает к милостыне в нашем смысле этого слова, т.е. к пожертвованию хотя бы части имения. Дело в том, что святитель, будучи величайшим пастырем, великолепно знал, насколько падшему человеку трудно эту заповедь исполнить. Поэтому, ради икономии, Златоуст часто снижает этот идеал, приноравливаясь к уровню аудитории. Вот фрагмент, разъясняющий его позицию:

"А что многие исполнили это учение ("не пецытеся, что ясте и во что облечетеся" (Матф.6,25)), мы можем доказать примером тех, которые так любомудрствуют и в наше время. Но на первый раз для нас достаточно будет, если вы научитесь не лихоимствовать, почитать добром милостыню, и узнаете, что должно уделять от своих имуществ неимущим. Если, возлюбленный, ты исполнишь это, то скоро будешь в состоянии исполнить и то" /4:247/.

Следует указать, что Златоуст вовсе не исключает возможности для человека обладать богатством, не впадая в сребролюбие. Комментируя слова Христа "удобнее верблюду пройти  сквозь  игольные  уши, чем богатому войти в Царство Божие" (Мф.19,24) он пишет:

"А отсюда видно, немалая награда ожидает тех, кто при богатс­тве умеет жить благоразумно. Потому Христос называет такой образ жизни делом Божиим, чтобы показать, что много нужно благодати тому, кто хочет так жить". Иметь богатство и не служить ему - удел лишь немногих высоких душ. "Должно знать, что только малое число богатых наследует спасение, а бедных спасется гораздо более" замечает Зла­тоуст. Таким образом, - этот путь возможен при наличии особой, иск­лючительной благодати, которая даруется Богом лишь некоторым изб­ранным личностям (Авраам, Иов). Для остальных же - путь один: "пой­ди, продай имение твое и раздай нищим", путь, безусловно, узкий, но, в принципе, после крестного подвига Спасителя, доступный для всех.

10. "И имели все общее"

Так видится Златоусту личный идеал. Но его мысль идет гораздо дальше и распространяется на общество: он проповедует и идеал соци­альный. Причем основывается он на нескольких "коммунистических" местах из Деяний, касающихся жизни Апостольской общины в Иерусали­ме. Выпишем наиболее значимые цитаты:

"Все же верующие были вместе и имели все общее: и продавали имения и всякую собственность, и разделяли всем, смотря по нужде всякого" (Деян.2,46).

"У множества же уверовавших было одно сердце и одна душа; и никто ничего из имения своего не называл своим, но все было у них общее" (Деян.4,32).

"Не было между ними никого нуждающегося; ибо все, которые вла­дели землями или домами, продавая их, приносили цену проданного и полагали к ногам Апостолов; и каждому давалось, в чем кто имел нуж­ду" (Деян.4, 34-35).

"когда умножились ученики, произошел у Еллинистов ропот на Ев­реев за то, что вдовицы их пренебрегаемы были в ежедневном раздая­нии потребностей" (Деян.6,1).

Определяющим в воззрениях Златоуста на первохристианскую общи­ну является то, что эта община есть логическое завершение того уче­ния о милостыне, которое святитель проповедует. Действительно, вспомним, что, по мысли Златоуста, милостыню должны давать все, должны оказывать всем и отдавать все. Но если к этим требованиям отнестись всерьез, если и в самом деле все отдадут всем все, то ре­зультатом будет... христианская община как раз наподобие Иеруса­лимской, ибо именно в ней и были осуществлены это "все, всем и всё".

Обратимся к комментариям Иоанна Златоуста на Деяния Апостоль­ские /5/. Прежде всего следует отметить, что св. Иоанн Златоуст бе­зусловно толкует устройство Иерусалимской общины как коммуну. И он с жаром и восхищением принимает все происходившее в общине, и преж­де всего - общение имуществ:

"Это было ангельское общество, потому что они ничего не назы­вали своим...Видел ли ты успех благочестия? Они отказывались от имущества и радовались, и велика была радость, потому что приобре­тенные блага были больше. Никто не поносил, никто не завидовал, никто не враждовал, не было гордости, не было презрения, все как дети принимали наставления, все были настроены как новорожденные... Не было холодного слова: мое и твое; потому радость была на трапе­зе. Никто не думал, что ест свое; никто (не думал), что ест чужое, хотя это и кажется загадкою. Не считали чужим того, что принадлежа­ло братьям, - так как то было Господне; не считали и своим, но - принадлежащим братьям".

"Смотри какой тотчас успех: (по поводу Деян.2,44) не в молит­вах только общение и не в учении, но и в жизни!" /5:71/.

"Как в доме родительском все сыновья имеют равную честь, в та­ком же положении были и они, и нельзя было сказать, что они питали других; они питались своим; только удивительно то, что, отказавшись от своего, они питались так, что, казалось, они питаются уже не своим, а общим" /5:110/.

"Не часть одну они давали, а другую оставляли у себя; и (отда­вая) все, не считали за свое. Они изгнали из среды себя неравенство и жили в большом изобилии, притом делали это с великою чес­тию"/5:113/.

"Видишь как велика сила этой добродетели (общения имений), ес­ли она была нужна и там (т.е. в Иерусалимской общине). Действитель­но, она - виновница благ" /5:113/.

Таким образом, для Златоуста первохристианская община - тор­жество милостыни. Потому-то так восхищается святитель этой общиной, что ее возникновение является закономерным логическим завершением пути милостыни. Потому-то так превозносит Златоуст милостыню, что она является путем к совершенству, причем не только личному, но и общественному.

А вот, цитаты, богословски обосновывающие общность имущества:

"у них (животных) все общее, - и земля, и источники, и пастби­ща, и горы и леса, и ни одно из них не имеет более другого. А ты, человек, кротчайшее из животных, делаешься свирепее зверя, заключая в одном своем доме пропитание тысячи и даже многих тысяч бедных, между тем как у нас одна общая природа" (цит. по /7/).

"Разве не зло, что один владеет тем, что принадлежит Господу и что один пользуется общим достоянием? Не Божия ли земля и исполне­ние ее? Поэтому если наши блага принадлежат общему Владыке, то они в равной степени составляют достояние и наших сорабов: что принад­лежит Владыке, то принадлежит вообще всем. Разве мы не видим такого устройства в больших домах? Именно всем поровну выдается определен­ное количество хлеба, потому что он исходит из житниц домохозяина: дом господский открыт для всех. И все царское принадлежит всем: го­рода, площади, улицы принадлежат всем: мы все в равной мере пользу­емся ими. Посмотрите на строительство Божие. Он сотворил некоторые предметы общими для всех, чтобы хотя таким образом устыдить челове­ческий род: воздух, солнце, воду, землю, небо, море, свет, звезды - разделил между всеми поровну, как будто между братьями, и другое сделал Он общим: бани, города, площади, улицы. И заметь, что каса­ется того, что принадлежит всем, не бывает ни малейшей распри, но все совершается мирно. Если же кто-нибудь покушается отнять что-ли­бо и обратить в свою собственность, то происходят распри, как будто вследствие того, что сама природа негодует, что в то время, когда Бог отовсюду собирает нас, мы с особым усердием стараемся разъеди­ниться между собою, отделиться друг от друга, образуя частные вла­дения, и говорить эти холодные слова: "то твое, а это мое". Тогда возникают споры, тогда огорчения. А где нет ничего подобного, там ни споры, ни распри не возникают. Следовательно, для нас предназна­чено скорее общее, чем отдельное, владение вещами, и оно более сог­ласно с самой природой...Несмотря на то, что необходимое находится в общем владении всех, мы не наблюдаем общения во владении даже ничтожнейшими предметами. Между тем для того-то Бог дал нам первое в общее употребление, чтобы мы научились из этого, что и последние должны быть у нас общие со всеми" ("Толкование на 1 Тим.", Беседа 12, цит. по /55:44/).

Комментируя последнюю выписку, Феликс Владимирович Карелин, глубокий и неординарный православный религиозный мыслитель, работы которого, к сожалению, до сих пор не изданы, пишет /7/:

"Итак, с точки зрения Златоуста, истинно священный характер имеет не частная собственность, но собственность общественная, ос­вященная двойной святыней - природы и благодати. Неудивительно, что при таком взгляде на основную проблему общественного устройства, Вселенский святитель усмотрел в социальном опыте Первенствующей Церкви не какую-либо крайность первоначального энтузиазма, от кото­рой впоследствии следовало освободиться, но трезвое осуществление такого общественного строя, который одновременно соответствует и небесному идеалу, и земной целесообразности".

Действительно, относительно "земной целесообразности", доказы­вая, что единение имуществ выгодно экономически, Златоуст пишет обстоятельно, с экономическими выкладками:

"А чтобы видеть, что разделение сопряжено с убытками и произ­водит бедность, представим себе дом, в котором десять человек де­тей, жена и муж: она, положим, прядет пряжу, а он получает доходы отвне. Скажи мне, когда больше издержат они, вместе ли питаясь и живя в одном доме, или разделившись? Очевидно, что разделившись; если десятеро детей захотят разделиться, то понадобится десять до­мов, десять трапез, десять слуг и постольку же прочих принадлежнос­тей. И там, где много рабов, не для того ли все они имеют общий стол, чтобы меньше было издержек? Разделение всегда производит убы­ток, а единомыслие и согласие - прибыль. Так живут теперь в монас­тырях, как некогда жили верные. И умер ли кто с голоду? Напротив, кто не был удовлетворен с большим изобилием? А теперь люди боятся этого больше, чем броситься в неизмеримое и беспредельное море" /5:114/.

Но "экономика"  Златоуста учитывает и высшие реальности:

"Что же, скажут, мы будем делать, когда истратим свои средс­тва? Ужели ты думаешь, что можно когда-нибудь дойти до этого состо­яния? Не в тысячи ли раз была бы больше благодать Божия? Не излива­лась бы благодать Божия обильно? И что же? Не сделали бы мы землю небом?" /5:114/.

Иначе говоря, Бог помогает исполнению Своих заповедей.

Не оставляет Златоуст без внимания и тему борьбы со страстями. С его точки зрения, общение имуществ - лучший способ умертвить лю­бовь к богатству. Но этого мало. В Деяниях указывается, что прино­сящие в общину имущество, отдавали все. Подчеркивает это и Злато­уст: "Не часть одну они давали, а другую оставляли у себя; и (отдавая) все,  не считали за свое". Это по мысли Златоуста устраняло от

них  не только сребролюбие,  но и от тщеславие:

"издержки делались уже как из общего имения, а не как из свое­го. Это предохраняло их и от тщеславия" /5:113/.

Очень важно, что Златоуст не только убеждает, что общность имущества - это и выгодно и благодатно, но и призывает своих прихо­жан к осуществлению этого принципа на деле:

"Но если бы мы сделали опыт, тогда отважились бы на это дело. И какая была бы благодать! Если тогда, когда не было верных, кроме лишь трех и пяти тысяч, когда все по всей вселенной были врагами веры, когда ниоткуда не ожидали утешения, они столь смело приступи­ли к этому делу, то не тем ли более это возможно теперь, когда, по благодати Божией, везде во вселенной пребывают верные? И остался ли бы тогда кто язычником? Я, по крайней мере, думаю, никто: таким об­разом мы всех склонили бы и привлекли бы к себе. Впрочем, если пой­дем этим путем, то уповаю на Бога, будет и это. Только послушайтесь меня, и устроим дело таким порядком; и если Бог продлит жизнь, то, я уверен, мы скоро будем вести такой образ жизни" /5:114/.

11. "Одно сердце и одна душа"

Необходимо указать на одну важную особенность текста Деяний: и во 2-ой главе и в 4-ой главе "коммунистические" фрагменты находятся рядом с евхаристическими. Так, непосредственно перед Деян.2,44-45 мы читаем:

"И они постоянно пребывали в учении Апостолов, в общении и преломлении хлеба и в молитвах. Был же страх на всякой душе; и мно­го чудес и знамений совершилось через Апостолов в Иерусалиме" (Де­ян.2,42-43), а сразу после идет: "И каждый день единодушно пребыва­ли в храме и, преломляя по домам хлеб, принимали пищу в веселии и простоте сердца" (Деян.2,46).

Для Златоуста нет ничего естественнее такого соседства. Евха­ристия собирает всех вместе, делает единодушными, "у множества же уверовавших было одно сердце и одна душа" (Деян.4,32), а поэтому и естественным следствием такого единения в любви и было объединение имуществ. Комментируя Деян.2,44, Златоуст замечает:

"Они видели, что духовные блага общи и что никто не имеет больше другого, - и потому скоро пришли к мысли разделить между всеми и свое имущество" /5:73/.

Выше мы уже приводили слова Златоуста о наступившей в резуль­тате такого синтеза атмосфере радости ("Это было ангельское общест­во..."). Евхаристия, объединяя всех в любви, воздвигает на объеди­нение и имуществ, а общность имущества, в свою очередь, укрепляет это единение. Вот где суть вопроса об объединении имуществ! Евха­ристия зиждет Церковь. А Церковь - это "когда все едино". Имущество же разделяет, растаскивает нас по своим углам. Поэтому полнота цер­ковная требует устранения этого препятствия, т.е. объединения иму­ществ. Без этого Церковь не есть вполне Царство Небесное на земле. Еще раз мы убеждаемся, что общность имущества - не плод незрелого, излишнего энтузиазма неофитов, а необходимый аспект соборности Церкви.

Однако, комментируя Деяния, Златоуст высказывает очень важное замечание:

"Но скажи мне: любовь ли родила нестяжание, или нестяжание - любовь? Мне кажется, любовь - нестяжание, которое укрепляло ее еще больше" /5:110/.

Высочайший энтузиазм, пламенная любовь к Богу и друг к другу породили объединение имущества. Но не наоборот. Чисто социальное обобществление имущества в нашем падшем мире само по себе не приво­дит к возникновению любви, хотя и помогает сохранить ("укрепляло ее еще больше") существующие зачатки братских чувств. Это означает, что подлинное общение имуществ возможно только, в обществе, где царствует любовь, в обществе высокой нравственности, иначе говоря - в воцерковленном обществе.

Завершая обзор воззрений святителя, еще раз сформулируем, как представлял себе Иоанн Златоуст логику Евангельского учения об от­ношения христианина к вещному миру.

Единственным владельцем вещного мира является Бог, который предназначил его в пользование всем людям. Но падший человек при­лепляется к вещам, которые начинают закрывать от него Бога. Человек начинает присваивать себе вещи, теряя любовь и к Богу и к ближним. Как спасти человека от неминуемой гибели? Для христианина путь один

- путь отречения от себя и стяжания любви к Богу и ближнему. В от­ношении вещного мира этот путь выражается в милостыне. Если она де­лается подлинно по заповедям христовым ("давайте и дастся вам", "всякому просящему у тебя давай", "все, что имеешь, продай и раздай нищим"), то она разрывает оковы частной собственности. Узкий путь христианина требует от человека полного отвержения себя и следова­ния за Христом. Этого он может достичь, если полностью откажется от имущества. Но как в таком случае вести хозяйство, как будет жить общество экономически? Путем общения имуществ. Для Златоуста оно является идеальным решением вопроса: общение имуществ соответствует Божьему замыслу, освобождает от страстей сребролюбия и тщеславия, является как бы абсолютной милостыней, которую человек раз и нав­сегда жертвует другим, позволяет эффективно хозяйствовать, и нако­нец, сопутствует евхаристии в объединении верующих во Христа в Цер­ковь.

Таким образом, Златоуст рассматривает нестяжание как личный идеал христианина, а общение имуществ - как общественный идеал Церкви /91/. Для него это - заповеди Христовы, имеющие характер высших, недостижимых в полной мере, идеалов, к которым должны стре­миться христианин и общество. Эти заповеди подлинны, ибо они про­возглашены в Священном Писании Нового Завета, освящены Апостольским преданием Церкви и подкреплены опытом церковной жизни. Как прибли­зиться к этим идеалам? Златоуст отвечает - путем милостыни. Именно таким путем первоапостольская община пришла к принципу общения иму­ществ и реализовала его в повседневной жизни Церкви.

Относительно частной собственности среди христиан налицо два весьма различных взгляда: взгляд, приверженцем которого является св. Иоанн Златоуст, учивший о безблагодатности частной собственнос­ти и призывавший к преодолении ее через милостыню и взгляд, выра­женный в папских энцикликах и говорящий о том, что христианство должно признавать именно частную собственность в качестве основы для христианского устроения общества. Ясно, что оба взгляда проти­воположны друг другу и не могут быть удовлетворительно согласованы. Как мы видели, и многие православные люди в этом вопросе солидари­зируются с католической концепцией. Так кто же прав? Иоанн Златоуст или Иоанн Павел II?

12. Выводы

1. Среди христиан бытует два существенно различных взгляда на проблему. Первый взгляд представлен учением св. Иоанна Златоуста. Святитель считает, что личный идеал христианина - полное нестяжа­ние; христианский социальный идеал - общение имуществ по примеру первоапостольской Иерусалимской общины. Наоборот, частная собствен­ность является величайшим соблазном, преодолеть который дано только людям, имеющим особую благодать.

2. Особо следует отметить учение Златоуста о социальном значе­нии милостыни. Святитель считает, что милостыня является не только заповедью Божией для каждого отдельного человека, но и путем к соци­альному совершенству: если все всем отдадут все, то в результате оковы частной собственности будут преодолены и общество естествен­ным путем перейдет к общению имуществ.

3. Другой взгляд на вещи мы видим в католичестве, представлен­ном энцикликами РН и ЦА. В них утверждается незыблемость и благот­ворность права на частную собственность: она от Бога, она гаранти­рует свободу личности, она позволяет добиться материального процве­тания общества и на этой основе обеспечить человеку путь и к духов­ному росту. Христианство призвано лишь смягчать негативные ее сто­роны, проповедуя благотворительность и уважение к личности челове­ка.

4. Обе представленных точки зрения противоположны друг другу и в своей основе согласованы быть не могут. Поэтому неизбежна пробле­ма выбора, обойти которую православная мысль не имеет права.

. НОВЫЙ ЗАВЕТ И СВЯТЫЕ ОТЦЫ О СОБСТВЕННОСТИ

"Не можете служить Богу и маммоне"

(Мф.6,24) "кто любит ближнего как самого себя, тот ничего не имеет у себя излишнего перед ближним...Поэтому чем больше у тебя  богатства,  тем  меньше в тебе любви"

Василий Великий

3.1. Святоотеческое учение о собственности: нравственные дово­ды

В творениях святых отцов II-V вв. теме собственности, богатс­тва, бедности и милостыни уделяется значительное место. Со взгляда­ми св. Иоанна Златоуста мы познакомились в разделе 2. Как будет по­казано ниже, его взгляды вовсе не носят исключительного характера. Наоборот, они являются вершиной православного учения о собственнос­ти и милостыне, наиболее совершенным его выражением. Воззрения дру­гих отцов Церкви по сути дела совпадают с точкой зрения Златоуста и во многом дополняют ее. Поэтому мы с полным правом будем называть защищаемую точку зрения святоотеческой. Напомним, что суть ее можно свести к трем тезисам:

1) личным идеалом христианина является полное нестяжание;

2) социально-экономическим идеалом христианства является об­щественная собственность;

3) путь к осуществлению этих идеалов - милостыня.

Святые отцы удивительно всесторонне, глубоко, и полнокровно обосновывают свой взгляд, высказывая целый ряд подлинно христианс­ких доводов. Их изложение имеет смысл начать с наиболее важных с точки зрения Златоуста - доводов нравственного характера. Однако предварительно нужно сделать одно замечание. Богословы нового вре­мени говорят, что следует строго различать частную собственность и богатство: если Христос в Евангелии обличал богатство (да и то, не само богатство, а лишь пристрастие к нему), то частную собствен­ность Он нигде не осуждает. Однако, в приведенных выше выписках св. отцов ясно видно, что они фактически не различают собственность и богатство. Это и понятно: для них очевидно, что богатство и бедность являются в этом мире просто разновидностями, конкретными формами частной собственности. Везде, где у отцов упоминается богатство, подразумевается, что это частное богатство, находящееся в индивиду­альной собственности. Практически, под богатством они понимают присвоение себе имения сверх необходимого, а под бедностью - отказ от такого присвоения. Более того, приведенные ниже цитаты убеждают, что богатство и бедность, по святоотеческой мысли, является прямым следствием частной собственности. В. И. Экземплярский пишет:

"Второй вопрос (о богатстве и бедности - Н.С.) представляет собою по существу лишь более частную, конкретную постановку первого или основного вопроса об отношении христианина к собственности во­обще" /55:53/.

Поэтому рассмотрим сначала взгляды отцов Церкви на собствен­ность и богатство, учитывая, что св. отцы не делали межу этими по­нятиями существенного различения.

1. В качестве верховного критерия оценки института собствен­ности святоотеческая мысль выдвигает критерий христианской любви. Именно с этой точки зрения они стремятся постичь корень, сущность частной собственности. И их вывод однозначен: право частной собс­твенности происходит не из христианской любви, а из противоположно­го источника - эгоизма. Собственность - это экспансия эгоизма за пределы человеческой природы. Источник собственности - охлаждение в человеке любви к Богу и ближнему. Наоборот, "Любовь ... не ищет своего" (1 Кор.4-5). Поэтому святые отцы выводят прочную обратную зависимость между собственностью и любовью.

Василий Великий:

"кто любит ближнего как самого себя, тот ничего не имеет у се­бя излишнего перед ближним. Но ты оказываешься имеющим "стяжания многа". Откуда же это у тебя? Не ясно ли видно, что свое собствен­ное удовольствие предпочитаешь ты облегчению участи многих? Поэтому чем больше у тебя богатства, тем меньше в тебе любви" /10:101/.

Ефрем Сирин:

"В ком любовь, тот никогда ничего же не присвояет себе, ни о чем не говорит: "это мое", но все, что ни есть у него, предлагает всем в общее употребление" (Слово 1. "О добродетелях и пороках", цит. по /55:40/).

В разделе 2 мы уже приводили восторженные слова св. Иоанна Златоуста о жизни в Иерусалимской общине: "Это было ангельское об­щество, потому что они ничего не называли своим", "Они отказывались от имущества и радовались, и велика была радость, потому что приоб­ретенные блага были больше", "Не было холодного слова: мое и твое; потому радость была на трапезе". "Но скажи мне: любовь ли родила нестяжание, или нестяжание - любовь? Мне кажется, любовь - нестяжа­ние, которое укрепляло ее еще больше".

Вот еще несколько мыслей Златоуста:

"Не для того ты получил деньги, чтобы тратить на удовольствия, а для того, чтобы употреблять на милостыню...Тебе вверено достояние бедных...Если тебе по великому милосердию дано повеление давать из своего имущества, то не думай поэтому, что оно твое, и не обращай чрезмерного человеколюбия в повод к неблагодарности. Разве Бог не мог отнять у тебя все? Но Он не делает этого, предоставляя в твою волю обнаруживать щедрость в отношении к нуждающимся" ("О милостыне и страннолюбии", цит. по /55:45/).

"Юноша сам себя обличил в пустом самодовольстве: ведь если он жил в таком изобилии, а других, находившихся в бедности, презирал, то как же он мог сказать, что возлюбил ближнего" ("Беседа 39 на Ин.", цит. по /56:125/).

"Вот почему и признаком учеников Своих Он поставил любовь, по­тому что тот, кто любит, необходимо печется о благосостоянии люби­мого лица" /4,2:781/.

"он (богатый - Н.С.) становится благим, когда раздает свое бо­гатство..., а до тех пор, пока сдерживает его при себе, он не быва­ет благим... Если имея случай получить его, не возьмешь, то опять ты сделаешься добрым. Поэтому, если, имея богатство, раздаем его другим, или предложенного нам не берем, мы бываем добры; напротив, если берем или приобретаем его, то становимся недобрыми... неимение денег служит признаком доброго человека" ("Толкование на 1 Тим.", беседа 12, цит. по /2:125-126/).

Интересно, что Златоуст считает, что милостыня бедным более важна, чем украшение храмов:

"Церковь не на то, чтобы плавить в ней золото и ковать сереб­ро; она есть торжественное собрание ангелов: поэтому мы требуем в дар ваши души - ведь ради душ принимает Бог и прочие дары... Что пользы, если Христова трапеза полна золотых сосудов, а Сам Христос томится голодом. Сперва напитай Его алчущего... украшая дом Божий, не презирай скорбящего брата; этот храм превосходнее первого" /4,1:523/.

Мысль о том, что богатство делает человека зверем, встречается у Златоуста очень часто. Вот некоторые примеры.

"Золото не позволяет людям быть людьми, но делает их зверями и демонами" (Бес. 39 на 1 Кор., цит по /55:126/).

"Человек не считает чужое имущество своим, он свое имущество считает чужим; он лишается себя ради нуждающегося. Богач не имеет ничего, если не обладает всем, ибо он не человек; самое лицо его свидетельствует о зверстве его природы. Но и самые звери менее без­жалостны, их когти менее губительны. Когда медведь или волк насы­тятся, они прекращают погоню за добычей - богач никогда не насыща­ется. Бог одарил нас руками, дабы мы поддерживали ближнего при его падении, а не для того, чтобы мы подставляли ему западню и роняли его. Если таково употребление, которое мы делаем из рук, лучше бы у нас их не было вовсе, или же нам отрезали бы их из сострадания. Вам жаль, когда вы видите зверя, терзающего овцу, когда же вы терзаете сами кого-либо себе подобных, связанного с вами узами самой приро­ды, то вы не видите в этом ничего недостойного, и еще хотите слыть за людей! Милосердие отличает человека, а жестокость зверя. Человек помогает - зверь терзает, пасть скупого свирепее пасти зверя, пото­му что одно его слово приводит к смерти" (цит. по /95:40/).

"Сребролюбие возмутило всю вселенную; все привело в беспоря­док; оно удаляет нас от блаженнейшего служения Христу: "не можете, говорится, Богу работати и мамоне" (Матф.6,24), - потому что мамона требует совершенно противного Христу. Христос говорит: подай нужда­ющимся, а мамона: отними у нуждающихся; Христос говорит: прощай злоумышляющим на тебя и обидящим, а мамона напротив: строй козни против людей, нисколько не обижающих тебя; Христос говорит: будь человеколюбив и кроток, а мамона напротив: будь жесток и бесчелове­чен, считай ни за что слезы бедных" /56:270/.

Заметим, что Златоуст толкует притчу о десяти девах в том смысле, что елей, которого недостало юродивым девам - милостыня:

"этою (притчею осуждается - Н.С.) и тот, кто не старался о пользе ближнего, и не делает щедрого подаяния бедным от имущества своего. Девы имели масло, но не много, а потому и подвергаются на­казанию" /4,2:784/.

"И Сам Христос, показывая, насколько важнее девства милосты­ня,...изгнал из того сонма половину дев, так как они вошли без этой добродетели, лучше же сказать, потому, что не владели ею в доста­точной степени, - потому, что масло у них было, но не в достаточной мере, - а тех, которые вошли без девства, но обличены были доброде­телью милостныи, принял с великой честью" ("Письма к Олимпиаде, письмо 2 /95:289/).

Амвросий Медиоланский:

"Стремясь увеличить свои богатства, скопить денег, приобрести в собственность земли, превзойти (других) богатством, мы совлекаем с себя образ справедливости" ("Об обязанностях священнослужителей", кн.1, гл.28, цит. по /55, 144-145/).

Изречение "я ничего худого не делаю, когда чужого не ищу, а свое собственное прилежно храню" Амвросий называет "бессовестным", ибо ничто не может быть "несправедливее, неблагодарнее, сребролюби­вее", как одному пользоваться своим имуществом (по /55:41/).

Блаженный Феодорит Кирский:

"Обилие денег и преизбыточество преспеяний в добродетели прямо между собой противоположны" /18:85/.

Лествица:

"Стяжавший любовь - расточил деньги; а кто говорит, что имеет и то и другое, тот сам себя обманывает" /74:131/.

2. Ярким подтверждением мысли о том, что частная собственность есть следствие эгоизма и оскудения любви между людьми, являются многочисленные высказывания святых отцов о происхождении собствен­ности. Их единодушное мнение: всякое богатство основано на неправ­де. Святые отцы ясно видели, что деление на богатых и бедных несп­раведливо, оно не есть воля Божия, а является следствием греха че­ловеческого.

Лактанций (IVв.):

"Любостяжание есть источник всех зол: оно происходит от през­рения к истинному величию Божию. Люди, обилующие в чем-либо, не только перестали уделять другим избытки свои, начали присваивать и похищать себе чужое, будучи влекомы к тому собственною корыстью. То, что прежде было в общем употреблении у всех людей, начало скоп­ляться часто в домах у немногих. Чтобы других подвергнуть своему рабству, люди стали собирать себе в одни руки первые потребности жизни и беречь их тщательно, дабы небесные дары сделать своею собс­твенностью, не для того, чтобы уделять их ближнему из человеколю­бия, которого в них не было, но чтобы удовлетворять единственно своему любостяжанию и корысти. После того, составили они себе самые несправедливые законы под личиною мнимого правосудия, посредством которых защитили против силы народа свое хищничество" ("Божествен­ные наставления", кн.5, гл.6, цит. по /55:35/).

Григорий Богослов:

"По крайней мере представили бы они (богатые - Н.С.), что бед­ность и богатство, свободное, в обыкновенном смысле понимаемое, состояние... в последствии времени появились в роде человеческом и, как некоторые недуги, вторглись вместе с неправдою, которая и изоб­рела их. Сначала же было не так... Свобода и богатство (раньше -

Н.С.) заключались единственно в соблюдении заповеди; а истинная бедность и рабство - в преступлении оной; но с того времени, как появились зависть и раздоры,.. с того времени расторглось родство между людьми, отчуждение их друг от друга выразилось в различных наименованиях званий и любостяжании, призвав и закон на помощь сво­ей власти, заставило позабыть о благородстве естества человеческого

- ты же смотри на первоначальное равенство прав, а не на последо­вавшее разделение; не на законы властителя, а на законы Создателя" ("О любви к бедным" /44:221/).

Иоанн Златоуст:

"Как же скажешь, богатеют злые люди? Как неправедные, преступ­ные, хищники, лихоимцы. Не Бог дарует им это, - нет. Но как же Бог попускает? Как попускал некогда и богачу, соблюдая его для большего наказания" /56,1:288/.

"ведь мы видим и то, что большое богатство многими собрано пу­тем хищения, или обманом погребения, или колдовством, или прочими подобными способами, видим и то, что имеющие его недостойны даже жить. Что же, скажи мне, скажем, что это богатство от Бога? Да бу­дет это далеко от нас! Но - откуда же? От греха" ("Толкование на 1 Кор.", бес, 34,6, цит. по /55:49/).

"Невозможно разбогатеть тому, кто не делает несправедливости. На это и Христос указывает, говоря: "сотворите себе други от маммо­ны неправды". Но что скажешь ты, если кто-нибудь от отца получил наследство? Он получил собранное неправдою... можешь ли ты, восходя через длинный ряд поколений, доказать таким образом, что имущество это законно приобретено? Никак не можешь это сделать. Напротив, на­чало и корень его непременно должны скрываться в какой-нибудь несп­раведливости. Почему так? Потому, что Бог не сделал одного богатым, а другого бедным" (Беседа 12 "Толкование на 1 Тим.", цит. по /55: 124/).

Таким образом, святитель ясно говорит, что богатство - не от Бога, а от греха. На вопрос "почему Бог попускает богатство?" Зла­тоуст дает следующий ответ:

"Бог попускает таким людям делаться богатыми, потому что Он долготерпелив и хочет привести нас к покаянию; потому что Он угото­вал геенну и назначил день, в который будет судить вселенную... Он долготерпит, призывая всех к покаянию" ("Толкование на 1 Кор.", бес. 34, цит. по /55:125/).

Златоуст не стесняется сравнивать богача с разбойником:

"Разбойник не может избежать казни, ускользнуть от рук челове­ческих - богач не уйдет от десницы Божией. Богач будет ввергнут в геенну, Лазарь возляжет на лоно Авраамово. Священное писание учит нас, что вор не только тот, кто похищает чужое имущество, но и тот, кто не раздает того, что имеет" (цит. по /95:40/).

Астерий Амасийский (+400):

"Не иное что, как именно корыстолюбие вводит этот беспорядок (в количестве имения - Н.С.) и неравенство... всего этого началом,

причиною и  корнем  - желание большего,  неправедная любовь к чужим

имениям. Если же бы кто-нибудь эту  страсть  людскую  истребил,  то

ничто не препятствовало бы, чтобы в жизни водворился глубокий мир и

все возвратились к естественной приязни и дружбе" ("Против корысто­любия", цит. по /55:147/).

Амвросий Медиоланский:

"Тогда как Господь Бог наш именно желал, чтобы земля была об­щим владением всех и всем служила (своими) продуктами, скупость, однако, распределяет права владения" (Толкование на Пс.118, бес.8,22, цит. по /53:112/).

"Затем они полагали форму справедливости в том, чтобы каждый относился к тому, что общее, т.е. общественное, как к общественно­му, а к тому, что частное, как к своему. Но и это не согласно с природой. Ибо природа дала все всем сообща. Бог велел всему родить­ся так, чтобы быть общей всем пищей, и чтобы земля была, так ска­зать, общим владением всех. Значит природа создала общее право, захват (usurpatio) - частное" ("Об обязанностях" 1,28, цит. по /53: 110/).

Симптоматично, что в католической книге /16/ последнее предло­жение переведено следующим образом: "Таким образом, природа породи­ла всеобщее право, тогда как право на частную собственность являет­ся следствием пользования" (/16:221/), то есть вся острота высказы­вания святителя затушевана. Здесь мы видим один из ловких приемов передергивания, применяемый католиками для оправдания своей концеп­ции.

Бл. Иероним:

"Хорошо сказал Он: "от неправедного" (Лук.16,9); ибо все бо­гатство происходит от несправедливости, если один не потерял, дру­гой не может найти. Поэтому мне кажется очень верной пословица: Бо­гатый или сам несправедлив, или наследник несправедливого" ("Письмо к Гебидие", цит. по /53:61/).

"богатство собирается неправдою" ("Письмо к Алгазию", цит. по /55:151/).

3.2. Святоотеческое учение о собственности: богословские дово­ды

Нравственная тема в святоотеческом учении о собственности яв­ляется главной. Но аргументация святых отцов этим не ограничивает­ся. Значительное место в их учении занимают чисто богословские до­воды, обосновывающие и во многом оттеняющие доводы нравственные.

3. Довод "от творения".

В основе воззрений отцов лежит мысль о том, что все материаль­ное, весь вещный мир сотворен Богом, так что только Бог является подлинным, полновластным собственником вещей. Поэтому, присваивание имения человеком себе в собственность неправомерно - все внешнее по сути дела общее; человек - лишь управитель вещного мира, но не его собственник.

Из "Пастыря" Ерма:

"Всем давай потому, что Бог хочет, чтобы всем было даруемо из Его даров" /13:220/.

Климент Александрийский:

"Бог предназначил род наш для общности...Все - общее, и бога­тые не должны стремиться иметь больше... Ибо Бог дал нам (я знаю это) право пользования, но в пределах необходимого, и определил, чтобы пользование было общее. Неуместно, чтобы один имел в избытке, когда многие нуждаются" ("Педагог", II,12, цит. по /53:85/).

Тертуллиан:

"Нам следует понимать ее (жадность - Н.С.) не только как вож­деление к чужому. Ведь и то, что кажется нашим, на самом деле чу­жое. Ибо нет ничего нашего, поскольку все Божье, да и мы сами. Зна­чит, если мы, потерпев ущерб, не можем этого вынести и печалимся не о своем потерянном, то впадаем в жадность. Мы заримся на чужое, когда болезненно переносим потерю того, что нам не принадлежит. Кто не может вытерпеть ущерба, тот прямо грешит против Бога, предпочи­тая земное небесному, ибо дух, который получил от Бога, он растра­чивает ради мирских вещей. Следовательно, мы должны легко расста­ваться с мирским, чтобы сохранять небесное" ("О терпении", /62:325-326/).

Киприан Карфагенский:

"Ибо что принадлежит Богу, то должно составлять общее достоя­ние, и никто не должен быть лишаем участия в благодеяниях и дарах Его так, будто весь род человеческий не одинаково должен пользо­ваться благостию, щедростию и милостию Божественной. Так, одинаково для всех светит день, одинаково сияет солнце, падает дождь, дует ветер и сон у спящих один, и блистание звезд и луны обще для всех. И если земной владелец, руководствуясь таким примером равенства, разделяет свои плоды и прибытки с братством, то он, становясь чрез безмездные щедрые подаяния общительным и справедливым, становится подражателем Бога-Отца" ("Книга о благотворениях и милостыне", ч.2, цит. по /55:33/).

Василий Великий:

"Скажи же мне, что у тебя собственного? Откуда ты взял и при­нес с собою в жизнь? Положим, что иной, заняв место на зрелище, стал бы потом выгонять входящих, почитая своею собственностью представляемое для общего всем употребления; таковы точно и бога­тые. Захватив всем общее, обращают в свою собственность, потому что овладели сим прежде других... Не наг ли ты вышел из матернего чре­ва? Не наг ли и опять возвратишься в землю? Откуда же у тебя, что имеешь теперь? Если скажешь, что это от случая: то ты безбожник, не признаешь Творца, не имеешь благодарности к Даровавшему. А если признаешь, что это от Бога; то скажи причину, ради которой получил ты? Ужели несправедлив Бог, неравно разделяющий нам потребное для жизни? Для чего ты богатеешь, а тот пребывает в бедности? Не для того ли, конечно, чтоб и ты получил свою мзду за доброту и верное домостоительство, и он почтен был великими наградами за терпение? А ты, захватив все в ненаполнимые недра любостяжательности, думаешь, что никого не обижаешь, лишая сего столь многих? Кто любостяжатель? Не удерживающийся в пределах умеренности. А кто хищник? Отнимающий у всякого, что ему принадлежит. Как же ты не любостяжателен, как же ты не хищник, когда обращаешь в собственность, что получил только в распоряжение? Кто обнажает одетого, того назовут грабителем; а кто не одевает нагого, хотя может это сделать, тот достоин ли другого названия?" /15:96-97/.

Иоанн Златоуст:

"Господни все богатства, откуда бы мы их не собрали" ("О Лаза­ре", бес. 2,4, цит по /55:108/).

"Ведь и ты только распорядитель своего имущества, точно также, как и служитель церкви, распоряжающийся ее стяжанием. Как последний не имеет власти расточать сокровищ, даруемых вами в пользу бедных, по своей воле и без разбора, потому что они даны на пропитание бед­ных, так и ты не можешь расточать своих сокровищ по своей воле" /4, 2:779/.

Здесь мы видим, что довод "от творения" является у святых от­цов обоснованием их понимания назначения богатства. Особенно четко это прослеживается у Златоуста: если все Божие, то единственное правильное употребление богатства - раздать его нищим, которые есть образ Христов.

Амвросий Медиоланский:

"Земля - общее достояние всех, богатых и бедных; почему же вы богатые приписываете себе одним право собственности (на нее)? При­рода, которая рождает всех бедными, не знает богатых... Ты не да­ришь бедному из твоего, а возвращаешь ему из его же. Ибо ты захва­тываешь себе одному то, что дано в общее пользование всех. Земля принадлежит всем, а не богатым" ("О Навуфее" 1,2; цит. по /53:111,113/).

4. Довод "от неразумной твари".

Часто та же мысль у святых отцов выражается в несколько другой форме: Господь все существенное для жизни предназначил в общее пользование. И неразумная тварь, подчиняясь воле Божией, не имеет собственности. Поэтому святые отцы часто ставят ее человеку в при­мер, указывая , что из всей твари только помраченный грехопадением человек ненасытно стремится к собственности и богатству.

Василий Великий:

"Мы, словесные твари, да не окажемся жестокосерднее бессловес­ных. Ибо они, как чем-то общим, пользуются тем, что естественным образом производит земля. Стада овец пасутся на одной и той же го­ре; множество коней на одной равнине находят себе корм; и какой ни возьми род животных, все дозволяют друг другу необходимое наслажде­ние потребным. А мы общее достояние прячем себе за пазуху, и собс­твенностью многих владеем одни" /61:138/.

Большая выдержка из Иоанна Златоуста приведена в разделе 2.

Амвросий Медиоланский:

"Если Божественное провидение дает птицам небесным пропитание, то правильно видеть причину нашей нужды в скупости. Ибо им оттого в изобилии дается корм, над которым они не трудились, что они не присваивают себе какого-то особенного господства над плодами, дан­ными им для общей пищи. Присвоив себе часть собственности, мы поте­ряли общее" (цит. по /53:111-112/).

5. Онтологический довод. Еп. Василий Родзянко в /72/ высказы­вает интересную мысль, что пафос тринитарного богословия великих каппадокийцев состоял в том, что человечество, по образу Троицы, сотворено как множество личностей, имеющих единую природу. Что же тогда грехопадение? Еп. Василий пишет:

"Ответ нам дает свт. Василий Великий:

"Единое человеческое естество рассечено грехом на множество враждующих частей. Воплощение на земле Единородного Сына Божия отк­рыло возможность восстановления единства естества человеческого". Осуществление этого идеала или хотя бы приближение к нему свт. Ва­силий видит в монашеских общинах, где люди свободно объединяются настолько, что ясно видно их единое естество, которого не разрушает и которому ничуть не противоречит существование отдельных личнос­тей" /72:111/.

Обращаясь к "Правилам" Василия Великого мы видим, что общность имущества является одним из непреложных условий осуществления ука­занного идеала:

"Вопрос 85. Надобно иметь в братстве какую либо собственность?

Ответ. Сие противно свидетельствам об уверовавших в Деяниях, в которых написано: "ни един же что от имений своих глаголаше свое быти (Деян. 4,52). Посему кто называет что либо своим, тот постав­ляет себя чуждым Церкви Божией и любви Господа, Который словом и делом учил полагать за друзей душу свою, а не только одно внешнее" /73:218/.

"Ибо то общение жизни называю совершеннейшим, из которого иск­лючена собственность имущества" ("Подвижнические уставы", гл.18, цит. по /55:38/).

Таким образом, взгляд святых отцов на благодатность общения имуществ уходит своими корнями в троическое богословие. Отметим, что аналогичные мысли высказывает выдающийся русский богослов XX века В.Н.Лосский:

"понятие личности предполагает свободу по отношению к природе, личность - свободна от своей природы, она своей природой не опреде­ляется. Человеческая ипостась может самоосуществляться только в от­казе от собственной воли, от того, что нас определяет и порабощает естественной необходимостью. Индивидуальное, самоутверждающееся, в котором личность смешивается с природой и теряет свою истинную сво­боду, должно быть сокрушено. В этом - основной принцип аскезы: сво­бодный отказ от собственной своей воли, от видимости индивидуальной свободы, чтобы вновь обрести истинную свободу - свободу личности, которая есть образ Божий, свойственный каждому человеку".

"Человек, определяемый своей природой, действующей в силу при­родных свойств, в силу своего "характера" - наименее "личен". Он утверждает себя как индивид, как собственник собственной своей при­роды, которую он противополагает природам других, как свое "я", - и это и есть смешение личности и природы. Это свойственное падшему человечеству смешение обозначается в аскетической литературе Вос­точной Церкви особым термином "антотэс", "филантия", или, по-русс­ки, "самость", причем истинный смысл этого термина слово "эгоизм" не передает" /43:93/.

Итак, человек, присваивая себе "как собственник" свою природу, совершает грех самости и из личности превращается в индивид. Но ес­ли это утверждается по отношению к своей собственной природе, т.е. телу и душе, то тем более это верно, если человек присваивает себе окружающий человека материальный мир. Наоборот, чтобы достичь обо­жения надо оказывается отказаться от собственной природы. Значит, тем более это необходимо относительно собственности.

6. Экклезиологический довод. Мы уже приводили слова Златоуста: "Они (первохристиане -Н.С.) видели, что духовные блага общи и что никто не имеет больше другого, - и потому скоро пришли к мысли раз­делить между всеми и свое имущество". Церковь - это единение в ду­хе. Этому единению должна соответствовать общая жизнь на земле, единение в материальном, поскольку оно укрепляет и духовное единс­тво. Поэтому идея общения имуществ у первохристиан постоянно при­сутствовала в их среде. Этот вывод подтверждают наиболее ранние христианские источники.

Из "Дидахе":

"Не отвергай нуждающегося, но во всем будь общник с братом твоим и ничего не называй своим. Ибо если вы общники в бессмертном, то тем более в смертном!" /13:25/

Аналогичный фрагмент можно найти и в "Послании Варнавы" /13:51/. По этому поводу известный русский религиозный философ

В.Ф. Эрн замечает:

"Это очень важно потому, что, значит, эта формулировка принад­лежит не самому Варнаве, а также и не составителю "Учения XII Ап.", а является ходячей, общинной, из уст в уста переходящей формулой" /69:207/.

Святые отцы II-III веков не раз говорят о благодатной жизни, осуществляемой христианами в рамках общественной собственности.

Иустин Философ:

"Прежде мы более всего заботились о снискании богатства и име­ния; ныне и то, что имеем, вносим в общество и делимся со всяким нуждающимся". ("Апология 1, гл.14, /13:134/.

"И достаточные из нас помогают всем бедным и мы всегда живем за одно друг с другом. Достаточные и желающие, каждый по своему произволению дают, что хотят, и собранное хранится у предстоятеля; а он имеет попечение о всех, находящихся в нужде" ("Апология 1, гл.67, /13:189/).

Тертуллиан:

"Мы живем по-братски на счет общности имуществ, между тем как у вас эти имущества производят ежедневные раздоры между братьями. Мы, которые роднимся друг с другом духом и душой, нисколько не ко­леблемся относительно общности вещей. У нас все нераздельное, за исключением жен; общность прекращается у нас на этом пункте" ("Апо­логетика", гл. 39, цит. по /53:87/).

В IV-V вв., в связи с падением общего нравственного уровня христиан, высказывания отцов носят в основном обличительный харак­тер, но и тогда не прекращаются призывы к объединению имуществ и попытки реализовать эту норму на практике. О проповедях Иоанна Зла­тоуста, призывающих свою паству к жизни по примеру первоапостоль­ской общины уже сказано в п. 2.10 (отметим, что святитель призывал к этому везде, где ему приходилось служить: и в Антиохии, и в Конс­тантинополе).

Ефрем Сирин в предсмертном завещании говорит:

"клянусь и вашею, ученики мои, и своею жизнию: у Ефрема не бы­ло собственности, не было ни жезла, ни влагалища; потому что слышал я слова Господа нашего: не приобретайте ничего на земле" (цит. по /55:41/).

Наконец, еще более яркий пример являет нам бл. Августин. Еще до обращения ко Христу он пытался вместе со своими друзьями устро­ить коммуну. Но вот слова самого Августина:

"А потом стало нам приходить в голову, допустят ли это женуш­ки, которыми одни из нас обзавелись, а я хотел обзавестись. После этого весь наш план, так хорошо разработанный, рассыпался прахом и был отброшен" /114:81/.

Став же епископом, он в своей епархии рукополагал только тех, кто пожертвовал все свое имущество на Церковь. Однако, эта норма оказалась неудобоносимой для претендентов, и, чтобы избежать злоу­потреблений и лицемерия, Августин впоследствии отказался от нее.

3.3. Святоотеческое учение о собственности: аскетические дово­ды

Очень большое место в своем учении о собственности и богатстве святые отцы уделяют аскетическим соображениям. Именно этими довода­ми наиболее полно обосновывается нестяжание как личный идеал хрис­тианина.

7. Прежде всего, в полном соответствии с Евангельским "удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царс­твие Божие" (Лк.18,25), святые отцы рассматривают богатство как тя­желую ношу, как узы, сильно затрудняющие достижение Царства Небес­ного, как опасность, которая может легко погубить душу. Собствен­ность, богатство, заставляя служить себе, отвлекает человека от Бо­га.

"Пастырь" Ерма:

"Несмысленный, двоедушный и жалкий человек, не понимаешь ли, что все это ("поместья", "великолепные здания" - Н.С.) чужое и под властью другого (т.е. диавола - прим. Преображенского). Ибо госпо­дин этого города говорит: или следуй моим законам, или выходи из моей области. Что же поэтому сделаешь ты, который имеешь собствен­ный закон в своем отечестве? Ужели ради полей или других стяжаний своих откажешься от отечественного закона?" /13:201/.

"богатый имеет много сокровищ, но беден для Господа; развлека­емый своими богатствами, он очень мало молится Господу, и если име­ет какую молитву, то слабую и не имеющую силу" /13:202-203/.

Киприан Карфагенский:

о временах гонений: "Многих обманула слепая любовь к наследс­твенному их достоянию: не были готовы и не могли отступить те, ко­торых подобно путам связывали их богатства. Это для остающихся были узы, это были цепи, которые задержали их доблесть, подавили веру, победили ум, оковали душу - и привязанные к земному они сделались добычей и пищей змия" ("Книга о падших", цит. по /55:83/).

"Блаженный апостол... учит, что не только надобно презирать богатства, но что они и опасны: в них корень льстивых зол, обольща­ющих слепоту человеческого ума скрытым коварством" ("Книга о молит­ве Господней", цит. по /55:88/).

"Надобно удаляться от имущества, как от неприятеля, убегать от него, как от разбойника, бояться как меча и яда для обладающих им" ("Книга о падших", цит. по /55:32/).

Указанная мысль является центральной в учении Иоанна Златоуста о богатстве.  Некоторые цитаты мы приводили в п. 2.4. Вот еще неко­торые выдержки:

"первый (богатый - Н.С.) задерживается своими собственными пу­тами, тысячами забот, скорбей волнений, раздражений. Все это обру­шивается на душу и... это трудности человек создает сам для себя: ему не заповедано собирать богатство, а напротив; он же сам себе приготовляет множество соблазнов, затруднений... Путь тесный прини­мает скорбящих, сетующих, и не несущих с собою ничего, кроме того бремени, какое можно нести по нему, т.е. милостыни, человеколюбия, честности, кротости... Далее, если самое богатство есть терние, то что же любостяжание? Для чего несешь ты его сюда? Для того, чтобы зажечь сильнейший пламень, подложив ношу под огонь?" ("Толкование на Тит.", беседа 6, цит. по /55:127/).

"От ненасытной любви к деньгам все погибло.  Кого мне винить - не знаю; до такой степени это зло овладело всеми, - правда одними в большей, другими в меньшей мере, - однако, всеми" ("Толкование на 1 Тим.", бес. 17, цит. по 55: 47/).

"Богатство - неблагодарный беглец, непримиримый человекоубий­ца, неукротимый зверь, скала, обрывистая со всех сторон, подводный камень, непрестанно обуреваемый волнами, море, воздымаемое бесчис­ленными ветрами, тиран, тяжко владычествующий, властелин, жесточай­ший всякого варвара, враг непримиримый, неприятель неумолимый, ни­когда не прекращающий вражды к тем, которые владеют им" /4,1:243/.

Бл. Иероним:

На "удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши...": "Это не столько трудно, сколько невозможно: потому что никогда не может быть, чтобы верблюд прошел сквозь игольные уши. Итак, богатый ни­когда не может войти в Царство Божие" ("Письмо к Гебидие", цит. по 55:151/.

На богатство Матфея и Закхея: "здесь нужно обратить внимание на то, что когда они вошли (В Царство Божие -Н.С.), то уже переста­ли быть богатыми. Таким образом, они до тех пор не входили, пока были богатыми" ("Четыре книги толкований на Евангелие Матфея", кн.3, цит. по /55:151/).

8. Само владение собственностью Отцы считали неестественным и не соответствующим христианской жизни. Подлинно совершенен тот, кто полностью отказался от собственности. Такой человек свободен и мо­жет следовать за Христом. Поэтому Христос и дает нам заповедь нес­тяжания.

Тертуллиан:

"Что за предлог по принятии христианской веры отговариваться потребностями жизни и жаловаться, что нечем жить? На такую отговор­ку я мог бы коротко и просто отвечать: ты говоришь про то слишком поздно, прежде нежели ты сделался христианином, надлежало бы тебе о том размышлять... Теперь же у тебя есть заповеди Господни, есть об­разцы, отъемлющие у тебя всякий предлог. О чем ты говоришь? Я буду беден; но Господь отвечает: "блаженны нищие". - У меня не будет пи­щи; но в законе сказано: "Не пецытеся, что ясте или что пиете". - Нет одежды: "смотрите крин сельных: ни труждаются, не прядут" - Мне нужны деньги: "вся елика имаши продаждь и раздай нищим"... - Но я в мире имел известное звание: "никто же может двема господинома рабо­тати" ("Об идолопоклонстве", гл 12, цит. по /55:30/).

"Если дух наш потрясен потерей имущества, то почти любое место Божественного Писания убеждает нас презирать мирское. И нет более убедительного основания презирать деньги, чем то, что Сам Господь жил без богатств. Он всегда оправдывает бедных, а богатых осуждает. Таким образом, с терпением Он связывает убыток, а с богатством - презрение, показывая Своим пренебрежением к богатству, что не сле­дует обращать внимание на его потерю. Следовательно, уменьшение или даже лишение того, к чему не следует стремиться (поскольку и Гос­подь не стремился), мы не должны переносить болезненно. Дух Госпо­день через апостола возвестил, что жадность "есть корень всех зол" (1 Тим.6,10)" ("О терпении", /62:325/).

Киприан Карфагенский:

"Господь учит, что тот вполне совершен, кто продав свое имение и раздав в пользу нищих, заготовляет себе сокровище на небе. Тот, по словам Господа, может следовать за Ним и подражать славе страда­ния Господня, кто в готовности и охоте своей не задерживается ника­кими сетями домашнего хозяйства, но, предпослав свое имущество к Богу, отрешенный и свободный сам идет туда же" ("Книга о молитве Господней", цит. по /55:88/).

"Ты опасаешься, чтобы, много благодетельствовать и иждивши все свое достояние, через щедрость самому не впасть в нищету. Будь спо­коен с этой стороны: откуда производятся трата для Христа, чем стя­живается небесное богатство, там оскудения быть не может... Боишь­ся, чтобы не оскудело имение твое, если будешь щедро благодетельст­вовать из него; а не знаешь, несчастный, что вследствие боязни, чтобы не оскудело твое богатство, оскудевает жизнь твоя и здо­ровье... Бог питает птиц и воробьям доставляет дневную пищу; таким образом, и у тех, которые не имеют никакого понятия о вещах божест­венных, нет недостатка ни в пище, ни в питии. А ты думаешь, что христианину, рабу Божию, который любезен своему Господу, не доста­нет чего-либо? Откуда такой маловерный помысел? Откуда такое нечес­тивое и богохульное рассуждение?.. Зачем считается и называется христианином тот, кто вовсе не верует во Христа? Тебе более прилич­но название фарисея" ("Книга о благотворениях и милостынях", цит. по /55:84-85/).

Василий Великий:

"Говорят: "Как же будем жить, оставив все? Какой вид примет жизнь, если все станут продавать, все отказываться от имения"? - Не спрашивай у меня разумения Владычных заповедей; Законодатель знает, как и невозможное согласить с законом. Испытывается же твое сердце, как бы на весах, куда оно наклонено, к истинной ли жизни, или к настоящим наслаждениям" /10:106/.

Григорий Нисский:

"Хочешь ли уразуметь, кто обнищавший духом? Кто душевное бо­гатство выменял на телесное изобилие, кто земное богатство отряс с себя... Тяжесть и легкость между собою противоположны" ("О блаженс­твах", слово 1, цит. по /55:101/).

Иоанн Златоуст:

на (Матф.6,25): "не только попечение о снискании богатств для вас вредно, но даже вредна излишняя заботливость о самонужнейших вещах, поскольку ею подрывается ваше спасение; она удаляет вас от сотворившего, помышляющего и любящего вас Бога" /4,1,244-245/.

"есть много людей, которые, говорят, даже не знают, что такое серебро, потому что любовь к богатству - страсть неестественная. Естественные положения вложены в нас с самого начала; а о золоте и серебре долгое время даже не было известно, существуют ли они. От­чего же усилилась эта страсть? От тщеславия и крайней беспечности" /56:496/.

"Бедный, свободный от привязанностей, делающих из богача ско­рее раба, нежели господина, подобен льву, извергающему из ноздрей пламя. Нет ничего, чего не предпринял бы и не исполнил бы во благо Церкви он, воспитанный выше мирских забот. При крайних испытаниях и гонениях за Христа - что воспрепятствует ему исполнить свой долг верного христианина? Он презрел жизнь. Каких же лишений может он еще устрашиться? Богатства? - Но он ничего не имеет. Отечества? - Но вся земля - его отечество. Клиентов? Свиты? Наслаждений? - Он не знает ничего этого. Его дружество - с Небом, его воздыхания - о блаженстве иной жизни. Если нужно лишиться этого бренного существо­вания, если нужно пролить кровь, о, пусть придет гонение! Он готов, и вот это-то и делает его могущетсвеннее целых народов, всего чело­вечества!" (цит. по /95:41/).

Амвросий Медиоланский:

"Богатство нечто чуждое нам, потому что оно вне (нашей) приро­ды; оно не рождается с нами и не преходит с нами" ("Изложение Еван­гелия. Разд. Лук.7,246, цит. по /53:112/).

"Возлюбив общение и совокупную жизнь возвращаются они (подвиж­ники) к тому, что в самой природе хорошо" ("Подвижнические уставы", гл.18, цит. по /55,с. /).

Кассиан Римлянин (начало V в.):

"Более блаженства в том, чтобы давать, нежели чтобы брать" (Деян.20,35)...."Думают, что они под этим предлогом не должны ос­тавлять свое богатство, именно считая себя более блаженными, если при обеспечении запасным богатством, от избытка его уделяют и дру­гим; поелику стыдятся восприять с апостолом славную нищету ради Христа и не хотят довольствоваться трудами рук и монастырскою уме­ренностью. Такие должны знать, что они сами себя обманывают, и ни­как не отреклись от этого мира, полагаясь на прежнее богатство" /14:93/.

"Итак кто же блаженнее, ужели те, которые из числа язычников недавно обратившись и будучи не в состоянии восходить к евангель­скому совершенству, еще удерживали у себя свое имущество?... Или те, которые выполняя евангельское учение, ежедневно нося крест Гос­подень, не хотели ничего оставить у себя из собственного имущест­ва?... Этого (что первые блаженнее - Н.С.) не осмелится сказать и безумный" /14:94/.

Бл. Августин:

"блаженны те, кто уготовляет место Господу тем, что не пользу­ется своей частной собственностью... Итак, воздержимся, братья, от владения частной собственностью или от любви (к ней), если не можем от владения, и уготовим место Господу" ("Беседа на псалом 131", цит. по /53:113/).

3.4. Святоотеческое учение о собственности: социальный аспект

Призывая к нестяжанию и милостыне в личной жизни, святые отцы в то же время ясно понимали, что богатство и бедность - явления со­циальные. Здесь необходимо сделать следующие замечания. Часто выс­казывается мысль о том, что святоотеческое учение, несмотря на су­ровые обличения несправедливости богатства, не носит социального характера, ибо оно дальше личной благотворительности не идет (так считает С.Н. Булгаков, о котором речь впереди). Такой взгляд неве­рен. Наоборот, учение святых отцов имеет глубокую социальную компо­ненту. Но дело в том, что святоотеческая социальность совершенно непохожа на то, что мы привыкли понимать под социальностью.

Обычно с социально-экономической сферой связывают идею право­вой обязательности. Строй общества должен быть закреплен законами, конституцией, должен носить нормативный характер. Кроме того, мы привыкли, что социальные требования носят ультимативный характер: демонстрации, забастовки, пикеты, заявления и пр. Все это совершен­но чуждо мышлению святых отцов. Они под социальным понимают сами отношения между людьми, а не их правовое оформление, справедливо считая, что содержание человеческих отношений - главное; если люди захотят так жить, то и в соответствии с этим постепенно устроятся и правовые формы жизни. Высшее содержание человеческих отношений они видели в христианской любви. Поэтому для святоотеческой традиции братская любовь - социальный фактор, причем решающий, определяющий все остальное. Говоря другими словами, в любых человеческих отноше­ниях святые отцы прежде всего стараются увидеть ту меру любви, ко­торую эти отношения несут. Христианская братская любовь и есть под­линная основа социальности. Но любовь не терпит принуждения, наси­лия, ультиматумов и пр. Вспомним слова Иоанна Златоуста: "любовь ли родила нестяжание, или нестяжание - любовь? Мне кажется, любовь - нестяжание". То есть сначала необходимо установить любовные отноше­ния между людьми, которые уже затем сами мирно и безболезненно при­ведут к изменению форм жизни. Христианский социализм - это идеал, а не норма, не требование. Ультимативно требовать, чтобы он был осу­ществлен в обществе - бессмыслица. Поэтому в святоотеческих творе­ниях мы можем найти множество обличений, причем часто самых суро­вых, но никогда не найдем социальных требований об изменении тех или иных порядков: учители Церкви понимали, что изменение формы без предварительного изменения содержания к цели не приведет, а только разрушит те зачатки любви, которые между людьми существуют.

Изложим основные социальные моменты святоотеческого учения и собственности, богатстве и бедности.

9. Прежде всего обозначим взгляд святых отцов на принцип ра­венства. Очень часто связь этого принципа с христианством совершен­но отрицается. Равенство - это, де, идея, выдвинутая в целях дема­гогии французской революцией и большевиками. Однако святоотеческие тексты говорят другое. Вспомним, что Василий Великий восклицает: "кто любит ближнего как самого себя, тот ничего не имеет у себя из­лишнего перед ближним". Здесь равенство рассматривается как признак христанской любви. Как тут не вспомнить великие слова апостола Павла "Любовь... не ищет своего" (1 Кор.13,5). Другой святоотеческий до­вод за равенство между христианами - равенство людей перед Богом. Вот тексты:

Астерий Амасийский:

"Если бы такова была бы природа вещей, чтобы неравенством это­го земного мира ограничивалась жизнь наша, то я испустил бы громкие вопли негодования от того, что созданные равночестно, мы столь не­равную с единоплеменниками проводим жизнь" ("Беседа на притчу о бо­гаче и Лазаре", цит. по /55:149/).

Иоанн Златоуст:

"представь, что и он (нищий - Н.С.) свободен так же, как ты, имеет одинаковую с тобой благородную природу, и все у него общее с тобою; и между тем его, который нисколько не хуже тебя, ты часто не равняешь даже со своими собаками" /4,1:262-263/.

Мысль о равенстве в христианском мире имеет свое основание в Писании. Так, можно вспомнить притчу о работниках в винограднике, где хозяин дома дает всем работникам равную плату. Здесь Господь говорит, что хочет дать последнему то же, что и первому. Обычно эту притчу толкуют в смысле равенства духовных даров в конце времен. Но нет оснований суживать провозглашенный в ней принцип равенства - именно такова воля Господа. Можно также привести высказывание ап. Павла:

"Не требуется, чтобы другим было облегчение, а вам тяжесть, но чтобы была равномерность" (2 Кор.8,13).

Таким образом, как бы ни иронизировали над принципом равенства противники частной собственности, именно он является идеалом хрис­тианской жизни. Отсветы этого принципа легко заметить в святооте­ческих мнениях и по другим социальным вопросам.

Нов чем причина неравенства, фактически господствующего в ми­ре. Вот мнение Астерия Амасийского:

"Алчность - мать неравенства, она безжалостна, человеконена­вистница, крайне жестока. Вследствие нее жизнь человеческая полна неправильностей: одни до отвращения пресыщены избытком своего имущества, подобно тому как изрыгают излишнюю пищу; другие же стра­дают мучимые голодом и нужной" ("Гомилия 3", цит по /53:92/).

10. Следует пояснить отношение святых отцов к бедности. По святоотеческому учению, бедных не должно быть вообще: в Церкви не должно быть ни богатых, ни бедных, а должна быть "равномерность". В Иерусалимской общине "Не было между ними никого нуждающегося" (Де­ян.4,34). Добродетель нестяжания у св. отцов - это не нищета в собственном смысле слова, а отказ от богатства, плюс отсутствие за­боты о завтрашнем дне. Бедность в смысле невольной нищеты - порож­дение социальной несправедливости, корысти, отсутствия любви. Не исключено, что такая нищета ведет и к порокам, например, к зависти. Поэтому недобровольная бедность есть предмет милосердия, которое должны оказывать богатые. Однако Богом устроено так, что претерпе­ние этой несправедливости дает венец в будущей жизни. Почему? Пото­му что бедность свободна от обеих негативных сторон богатства: она не обирает ближнего и она облегчает человека на пути в Царство Бо­жие. Поэтому св. отцы часто говорят о красоте и благодатности доб­ровольной бедности и убеждают не страшиться ее, но, наоборот, стре­миться к ней. Подтверждение этому взгляду можно найти во многих вы­шеприведенных фрагментах. Вот еще цитаты:

"Пастырь" Ерма:

"Говорю о том, что должно всякого человека исхищать из бедс­твия. Ибо неимущий в ежедневной жизни терпит великое мучение и скорбь... Посему, кто знает о бедствии такого человека и не избав­ляет его, тот допускает великий грех и делается виновен в крови его" /13:247/.

Василий Великий:

"Если бы каждый, взяв потребное к удовлетворению своей нужды, излишнее предоставлял нуждающемуся, никто бы не был богат, никто бы не был и скуден" /15: 96/.

Иоанн Златоуст:

"Бедность действительно есть бедствие; это знают испытавшие ее; никакое слово не может изобразить всей скорби, какую терпят жи­вущие в нищете" /58:792/.

"невольная бедность хуже разженной печи и зверей" /4,2: 815/.

"непроизвольная бедность дурна тем, что бывает ненасытна, взыскательна и неблагодарна" /60:440/.

"Ведь и пред нами стоит золотой образ, мучительская власть ма­моны. Но не будем внимать тимпанам, трубам, арфам и другим прелес­тям богатства; и хотя бы надлежало впасть в пещь нищеты, предпочтем эту нищету, только бы не поклониться идолу... Избравшие нищету, чтобы не кланяться мамоне, будут сиять и здесь и там; а неправедно обогащающиеся здесь понесут там жесточайшее наказание...Кто с бла­годарением переносит нищету, тот равен трем отрокам, потому что бедность страшнее огня, и обыкновенно сильнее опаляет" /56:49-50/.

11. Следует отметить, что святые отцы отрицательно относятся к праву наследования, что является одним из неизменных атрибутов пра­ва частной собственности.

Тертуллиан:

"- Мне надобно устроить детей и подумать о потомстве - "никто же возложь руку свою на рало и зря вспять, управлен есть в Царствии Божием" ("Об идолопоклонстве", гл 12, цит. по /55:30/)

Киприан Карфагенский:

"Если мы любим Бога всем сердцем; то ни родителей, ни детей не должны предпочитать Богу... Грешит в Церкви тот, кто предпочитает себя и детей своих Христу, бережет свои богатства... Чем больше у тебя семейство, тем более ты должен быть щедродательным. Ты за мно­гих должен молиться Богу, прегрешения многих должны быть искупле­ны... Итак, если ты истинно любишь своих детей, ...то тем более дол­жен благотворить, чтобы через благотворения соделать своих детей угодными Богу" ("Книга о благотворениях и милостынях", цит. по 55 :85-86/).

Василий Великий:

"Но богатство необходимо для детей. - Это благовидный предлог любостяжательности: ссылаетесь на детей, а удовлетворяете собствен­ному сердцу. Не вини невинного; у него есть свой Владыка, свой До­мостроитель; от другого получил он жизнь, от него ожидает средства к жизни" /11:115/.

Иоанн Златоуст:

"Если желаешь оставить детей истинно богатыми, то оставь долж­ником их Бога и Ему вручи свое завещание" /64:565/.

"Хотя ты получил родительское наследство, и таким образом все имущество твое составляет твою собственность, - однако все оно при­надлежит Богу" /4,2:779/.

12. Буквально все святые отцы резко порицают ростовщичество, взимание процентов на ссуду. Об этом говорят Климент александрийс­кий, Тертуллиан, Киприан Карфагенский, Илларий Пиктавийский, Лак­танций, все великие каппадокийцы, бл. Иероним, Амвросий Медиоланс­кий, бл. Августин. Вот лишь некоторые мнения.

Василий Великий: на Пс.14,5 "сребра своего не даде в лихву": "В самом деле,  крайне бесчеловечно,  когда один, имея нужду в

необходимом, просит в заем, чтобы поддержать жизнь, другому не до­вольствоваться возвращением данного в заем, но придумывать, как извлечь для себя из несчастий убогого доход и обогащение" /59:213/.

"Он (бедный) пришел за помощью, а нашел врага; он искал вра­чевства, а в руки дан ему яд. Надлежало облегчить убожество челове­ка; а ты увеличиваешь нужду, стараясь отнять и последнее у неимуще­го" /59:214/.

Григорий Нисский:

"я прежде всего проповедаю и увещаю дарить; затем приглашаю давать взаймы (ибо даяние взаймы есть второй вид дарения); но де­лать это без лихвы и приращений, но как повелело нам слово Божие, ибо одинаково повинен наказанию и не дающий взаймы, и дающий с лих­вою" ("Против ростовщиков", цит. по /55:102-13/).

"Но что касается дурного намерения ростовщичества, если кто назовет его другим воровством и разбоем, не уклонится далеко от должного" ("Точное толкование Экклезиаста Соломонова", цит. по 53:178/.

Иоанн Златоуст:

"Ничего, ничего нет постыднее и жестокосерднее, как брать в рост... Ростовщик обогащается за счет чужих бедствий, тягости дру­гого обращает себе в прибыли,.. под видом человеколюбия роет яму глубже, помогая теснить нищего; подавая руку, толкает его" /4,1:59/.

Амвросий Медиоланский:

"Что такое давать на проценты? Убить человека" ("О То­вии",14,46, цит. по /53:183/).

3.5. Святоотеческое учение о милостыне.

Основные темы православного учения о милостыне уже были нами упомянуты при изложении учения св. Иоанна Златоуста в разделе II. Здесь мы их еще раз повторим, подкрепив новыми святоотеческими ци­татами.

13. Милостыня среди христианских добродетелей имеет исключи­тельное значение.

Свт. Иоанн Златоуст множество раз утверждает, что милостыня среди всех добродетелей имеет исключительное значение:

"Она (милостыня - Н.С.) есть мать любви, любви, отличающей христианство, превосходящей все знамения, служащей признаком учени­ков Христовых..., лестница, ведущая на небо" (Бес. 6 на Тит., цит. по /55:196/).

"Она разрешает адские узы, разгоняет мрак, погашает пламень, умерщвляет червя, избавляет от скрежета зубов. Для нее беспрепятс­твенно отверзаются врата небесные... Она поистине царица, делающая людей подобными Богу" (Бес. 22 на Евр., цит. по /55:196/).

"Будем искать тех добродетелей, которые и для нас самих спаси­тельны, и для ближних полезны. Таковы - милостыня и молитва; впро­чем, молитва сама заимствует свою силу и воскрыляется от милостыни. "Молитва твоя, - сказано, - и милостыни твои взыдоша на память пред Бога" И не только молитва, но и пост также от милостыни заимствует свою твердость. Если ты постился без милостыни, то пост твой не есть пост, и такой человек хуже обжоры и пьяницы... Но что я говорю

- пост? Хотя бы ты был непорочен, хотя бы соблюдал девственность, но если не творишь милостыни, будешь вне брачного чертога... Тот, кто не творит милостыни, неизбежно должен погибнуть" (Бес. 67 на Мф., цит. по /55:197/).

"Дай бедному, и, - пусть сам ты будешь молчать, - тысячи уст заговорят в защиту тебя, потому что милостыня восстанет и защитит тебя: милостыня есть выкуп души...она может и загладить грехи и из­бавить от суда" /3, т.1: 147-148/.

Не только Златоуст считал, что милостыня изглаждает наши гре­хи. Бл. Августин понимал "И остави нам долги наша, яко же и мы ос­тавляем должником нашим" как отпускание грехов за милостыню:

"милостыню творить мы должны для того, чтобы быть услышанными, когда молимся о своих прежних грехах" /75,4:310/.

А вот мнение Аввы Дорофея:

"Но должно знать и самое благо милостыни, самую благодать ее. Она столь велика, что может прощать и грехи" /76:166/.

14. Личный смысл милостыни состоит в избавлении с ее помощью от власти собственности и денег, которые упорно стараются пленить нашу душу. Иоанн Златоуст об этом говорит не раз, например:

"Милостыня есть великая красота и драгоценность, великий дар; или лучше, великое благо. Если мы научимся презирать деньги, то на­учимся и прочему. Смотри, сколько добра происходит отсюда. Дающий милостыню, как должно давать, научается презирать деньги; научив­шийся презирать деньги, исторг корень зол. Посему он делает добро не столько другим, сколько себе; не только потому, что милостыне подлежит воздаяние и награда, но и потому, что душа делается любо­мудрою, высокою и богатою. Дающий милостыню приучается не дорожить ни деньгами, ни золотом. А приучившийся к сему весьма великий сде­лал шаг к небу, и уничтожил бесчисленные предлоги к вражде, ссоре зависти и печали. Ибо знаете, знаете и сами, что все зло от денег,

- и что из-за денег бесчисленные брани" /3,1:113/.

Особенный смысл имеет милостыня для богатых, поскольку позво­ляет им избавиться от сребролюбия. Златоуст пишет:

"Но как, скажут, все это ("оставить дом или земли") привести в исполнение? Как может восстать тот, кем уже овладела ненасытимая страсть к богатству? Если он начнет раздавать имение и разделять свои избытки, - чрез это он мало-по-малу будет удаляться от своей страсти, и впоследствии поприще для него облегчится" /4/.

Таким образом, милостыня богатого, если она делается с любовью, испрашивает Божию милость, и Господь освобождает сребролюбца от его пагубной страсти.  Поэтому для богатого милостыня является  как  бы воздушной средой,  без  которой он не может жить,  так что для него милостыня есть жизненная необходимость.

15. Подлинная милостыня делается только чистыми руками. Если подаяние делается из неправедно нажитого, то она вменяется в осуж­дение. Вот что говорит Иоанн Златоуст:

"Ибо сказано: милостыня и вера истинная да будет в тебе. Хоро­шо сказано: истинная. Ибо не от хищения, не от воровства хочет оной Бог" /3,1:103/.

"Разве не знаешь, что , если в великое множество имущества по­падет и одна капля неправды, то все оно оскверняется? /3,2:469/.

16. Милостыня как путь к общественному идеалу. Еще раз сформу­лируем удивительное учение Иоанна Златоуста о социальном значении милостыни (оно изложено в разделе II). Златоуст в своих творениях указывает на три признака подлинной милостыни. Во-первых, милостыню должны давать все - не только богатые, но и бедные. Вспомните бед­ную вдову, положившую две лепты. Во-вторых, давать милостыню нужно всем без разбора, ибо сказано: "Всякому просящему у тебя, давай". И наконец, в-третьих, подлинная милостыня предполагает, что отдается все. Златоуст пишет: "только тогда ты оправдаешься, когда ничего не будешь иметь, когда ничем не будешь владеть; а пока ты что-нибудь имеешь, то хотя бы ты дал тысячам людей, а остаются еще другие ал­чущие, нет тебе никакого оправдания". То же говорит и Василий Вели­кий: "Кто любит ближнего как самого себя, тот ничего не имеет у се­бя излишнего перед ближним". Евангельская вдова отдала все, что имела.

Пока все это вмещается в рамки строгой православной аскетики. Но давайте представим, что все эти требования выполнены, предста­вим, что все отдали всем все. Что же произойдет? Василий Великий не предрешает устройства нового общества ("не спрашивай у меня разуме­ния Владычных заповедей"). Но Иоанн Златоуст вполне определенен. Для него результатом будет... христианская община, подобная первох­ристианской Иерусалимской общине, где торжествует принцип общения имуществ. Именно там реализуются упомянутые "все, всем и все". По­тому-то Златоуст так высоко и превозносит эту общину, что она воз­никла закономерно, как логическое завершение заповеди Христовой о милостыне. Потому-то так высоко превозносит святитель милостыню, что она является подлинным путем к совершенству, причем не только личному, но и общественному.

По этому поводу Экземплярский замечает:

"Милостыня, таким образом, оказывается общеобязательным путем к уврачеванию человечества от имущественного неравенства. Бог, по мысли св. отца, допустил такое неравенство именно ради милостыни, чтобы через нее люди могли заслужить венцы и похвалы. Бог, как вер­ховный собственник всего, призывает человека быть его доверенным распорядителем на земле и ожидает от нас верного управления вверен­ным нам достоянием. И такое верное управление осуществляется через уравнение людей в пользовании Божественными дарами, когда имущий разделяет то, чем владеет, между неимущими" /55:202/.

Таким образом, милостыня, по учению святых отцов, является не только способом обретения личного совершенства, но и путем к хрис­тианскому идеалу для всего общества. Отталкиваясь от факта наличия частной собственности, этот путь, по мысли Иоанна Златоуста, должен привести к разрушению частнособственнических безблагодатных отноше­ний и созиданию подлинно христианских любовных отношений между людьми, экономической основой которых является общение имуществ. И это не утопия: так было в первоапостольской Иерусалимской общине, к этому стремится каждый общежительный монастырь.

3.6. О корректной интерпретации святоотеческого наследия

Существует достаточно распространенное мнение, что святые отцы положительно относились к праву частной собственности, хотя призы­вали при этом к милостыне и умеренности. Это мнение в нашем богос­ловии начала XX стало господствующим и зачастую использовалось для нравственного оправдания основ российского общественного строя (причины этой ситуации мы рассмотрим позже). Ныне это мнение без­думно переносится и в современные православные издания. Однако, приведенные в п. 3.1- 3.5 многочисленные выписки показывают (ради краткости, условно назовем их "блок А"), что подлинный взгляд отцов церкви на собственность существенно иной. Это понимали и некоторые наиболее компетентные богословы начала XX в. С.Н. Булгаков в пре­дисловии к книге католического ученого И. Зейпеля "Хозяйственно-эти­ческие взгляды отцов церкви" /53/ пишет:

"В богословской литературе наших дней иногда, под предлогом аскетизма, творится апология существующего хозяйственного строя; на том основании, что христианство принципиально отличается от социа­лизма, делается странный вывод, будто бы по этому самому оно приз­вано во что бы то ни стало оправдывать капитализм и капиталистичес­кую собственность. Апологеты эти убедятся, как мало оснований для подобной апологетики дают творения отцов церкви... Конечно, было бы совершенно неправильно истолковывать хозяйственные суждения отцов церкви в смысле современного социализма (что делает, например, Ка­утский), однако если добросовестно спросить себя, как могли бы отцы церкви, при своей этической требовательности отнестись к теперешне­му капитализму, то очевидно, сколь далеко они разошлись бы с его апологетами" /54:III/.

В. Экземплярский с обличительным пафосом, может быть излишним, утверждает:

"Советы наших богословов богатым приобретать, охранять и умно­жать свое имущество, как истинный дар Божий, дар совершенный; а бедным советы "сохранять внутреннюю независимость духа" и внутренно "хотеть быть бедными" способны заставить покраснеть каждого, знако­мого с учением Церкви" /55:6/.

Отметим, что даже католические теологи дают близкую к вышеиз­ложенной трактовку святоотеческого учения о собственности. Так, профессор женевского университета Патрик де Лобье пишет:

"Некоторые отцы, особенно греческие, думали, что частная собс­твенность есть одно из последствий первородного греха и по сути представляет собой необходимую уступку состоянию падшего человека. Они ратовали за своего рода возвращение к первоначальному состоя­нию, которое мыслилось Отцами, как община. Постоянной моделью для них служили ранне-христианские общины, у которых все было общее" /115:16-17/.

Однако, противники изложенного подхода из тех же святоотечес­ких творений могут привести ряд цитат, которые, казалось бы, подт­верждают их вывод о положительном отношении отцов к собственности и даже богатству (назовем их "блок В").

Климент Александрийский:

"если у друзей общее имущество, а человек дружен с Богом, и друг ведь именно через посредство Логоса, - то значит все делается принадлежащим человеку, как все принадлежит Богу; и все сообща при­надлежит обеим друзьям, Богу и человеку" ("Увещание к эллинам", гл.12., цит. по /53:48/).

Лактанций:

"Итак, кто хочет сделать людей равными, должен упразднить не браки и имущества, а дерзость, гордость и надменность, так чтобы власть имеющие и вельможи признавали себя равными даже самым ни-

щим...  Этого ничто другое не в состоянии достигнуть, кроме религии

Божией" ("Божественные наставления",3,22, цит. по /53:91/).

Иоанн Златоуст:

"Для чего Бог сделал общим то, что важное и необходимое. от чего зависит наша жизнь; а то, что маловажнее и ничтожнее, не сос­тавляет общей собственности - разумею деньги? Для чего? Чтобы жизнь наша была обеспечена и мы имели поприще для добродетели... чтоб нам иметь случай заслужить венцы и похвалы, для этого деньги не сделаны общими, - дабы мы, отвращаясь любостяжания и любя правду и раздавая свое имение нуждающимся, могли таким способом получить облегчение в своих грехах" /63:37/.

"Это я говорю не потому, что деньги - грех: грех не уделять их бедным и плохо пользоваться ими. Бог не создал ничего плохого, но все очень хорошо; так что и деньги хороши" ("Толкование на 1 Кор.", бес. 13,5, цит. по /53:50/).

"Приведем также слова философии и скажем, что мы не требуем не быть богатыми, а не быть плохими богатыми: что быть богатыми дозво­ляется, но без корыстолюбия, без хищности и насилия и дурной славы от всех" ("Толкование на 1 Кор.", бес. 5, цит. по /53:62-63/).

"Ибо не в том, чтобы иметь состояние, а в том, чтобы не нуж­даться в нем, вот где главным образом благосостояние" ("Толкование на 2 Кор.", бес. 12,6, цит. по /53:63/).

"Желания делают человека богатым и бедным, а не обилие или не­достаток денег" ("Толкование на Филипп.", бес. 2,5, цит. по /53:63/).

Амвросий Медиоланский:

"Ибо не всякая бедность свята, а богатство преступно" ("Толк на Лук. бес.8,13, цит. по /53:162/).

Бл. Августин:

"итак, вещь, созданная как для хвалы Творца, так и для испыта­ния праведных и наказания дурных, ни в коем случае не может быть справедливо порицаема" ("Беседа 50",4,6, цит. по /53:50/).

"Создатель мира и вседержитель Бог так распределил людям золо­то и серебро, что само по себе, по природе и характеру своему оно благо, хотя не высшее и большое благо". ("Беседа 50",3,5, цит. по /53:50/).

Бл Иероним:

"Богатому не вредит богатство, если он хорошо пользуется им, а бедного бедность не делает достойным похвалы, если он в рубище и нищете не избегает греха" ("Письмо к Сальвию", цит. по /53:62/).

Такого рода цитаты можно умножать и умножать. Кроме того, свя­тоотеческое наследие содержит сочинение Климента Александрийского "Кто из богатых спасется?", которое ставит своей целью доказать, что для спасения вовсе не обязательно отказываться от своего бо­гатства. Климент толкует эпизод с богатым юношей аллегорически - в том смысле, что Христос советовал ему отказаться от страстей душев­ных:

"Итак, что же это за новое повеление дает Спаситель (богатому юноше - Н.С.)?.. Он заповедует большее, божественнейшее и совершен­нейшее, а именно самую душу и ее образ мыслей и расположений обна­жить от того, что страстями порождается, и с корнем инородное из сердца вырывать и выбрасывать... Отрекшийся от своего богатства, тем не менее, мог бы твердо удерживать в себе жажду и стремление к нему и жить с ним. Он расстался бы со своим имением; но, терпя не­достатки и желая розданное возвратить, он мог бы вдвойне опечален­ным оставаться... Поистине богатство и собственность существуют и подчинены нам некоторым образом так же, как материал и орудие, зна­ющему доброе употребление их... Богатство есть орудие. Ты можешь правым образом им пользоваться: тогда оно служит твоему оправданию; если же кто не умеет пользоваться им так, как следует, тогда оно становится орудием неправедности... Оттого отрешаться нужно не столько от богатства, сколько душу от страстей освобождать...Пове­левающий отказываться от имений вряд ли от того повелевает отказы­ваться, по отречении чего страсти еще остаются... только душа, чис­тая от страстей, т.е. бедная и обнаженная, может и при богатстве прислушиваться к слову Спасителя: "приходи и следуй за Мною"... И бедность достойна прославления, конечно, духовная... Нищий в духе есть в собственном смысле бедняк; бедный же с точки зрения мира не есть в собственном смысле бедняк" ("Кто из богатых спасется?", цит. по /55:79/).

"Возможно и при богатстве получить спасение, если кто от бо­гатства видимого будет обращаться к богатству духовному..., если богатством, к коему он остается равнодушным, будет располагать хо­рошо" ("Кто из богатых спасется?", цит. по /55:79-80/).

"Приобретайте себе друзей богатством неправедным"...Дает сим знать Господь, что по природе своей хотя и всякое богатство, каким бы кто ни владел, не составляет прямой собственности того, но что возможно из сей неправоты создавать дело правое и спасительное. Вот прекраснейшая торговля! Вот Божественный товар! Деньгами приобре­тать вечность и раздавая миру преходящее, получать за это вечное жилище на небесах. О, плыви к этому рынку богач!" ("Кто из богатых спасется?", цит. по /55:80/).

Как видим, обоснование достаточно серьезное, и именно такого рода рассуждения привлекают сторонники частной собственности для обоснования своего взгляда. Следует указать, что, делая упор на внутреннем отказе от богатства, Климент прав, и в этом он солидарен с остальными святыми отцами. Однако, как мы могли убедиться, суть святоотеческого учения, приведенного в блоке высказываний "А", сос­тоит именно в том, что внутреннее отречение от богатства без внеш­него отказа от него практически невозможно. Богатство закабаляет, и лишь немногие высокие души, получившие особую благодать, могут иметь его, будучи свободными от него внутренне. Здесь снова мы должны вспомнить закон о соответствии формы и содержания. Кроме то­го, по святым отцам, "хорошо располагать" своим богатством - это значит пожертвовать его бедным. Иначе говоря, сама логика христиан­ской жизни, сама суть христианской любви влечет богатого к щедрой милостыне, к неудержимой раздаче своей собственности, что неизбежно должно привести к отказу от имения. Поэтому для тех, кто действи­тельно хочет следовать за Христом, отказ от внешнего богатства обя­зателен, и в этом пункте мнение остальных отцов расходится с точкой зрения Климента. Экземплярский пишет:

"Что же касается той мысли Климента, будто в понятие христиан­ского совершенства не входит признак и внешнего отречения от бо­гатства, то здесь он стоит совершенно одиноко в ряду древнецерков­ных писателей" /55:82-83/.

Заметим, что Ориген, последователь Климента в традиции аллего­рического толкования, уже толкует эпизод с богатым юношей букваль­но.

Но как же совместить блоки "А" и "В"? Ведь они написаны одними теми же святыми отцами, и у нас нет никаких оснований отбрасывать либо тот либо другой блок высказываний. Дело в том, что отцы не без оснований считали, что идеалы личного нестяжания и общения имуществ являются необычайно высокими, так что их исполнение возможно только для христиан, далеко ушедших по пути нравственного совершенства. О высоте этих норм косвенно говорит интересное высказывание Лактанция. Критикуя Платона за введение в своем государстве общности иму­щества и жен, он пишет:

"С этим (общностью) можно примириться, пока, по-видимому, речь идет о деньгах. Хотя я мог бы на многих фактах показать, насколько это невозможно и несправедливо. Однако, допустим, что это возможно. Значит, все будут мудрецами и будут презирать деньги" ("Божествен­ные наставления",3,21, цит. по /53: 88/).

Здесь Лактанций, признавая высоту идеала общения имуществ (де­нег), скептически сомневается, что все станут "мудрецами и будут презирать деньги". Для Лактанция это "невозможно" и даже по-земному "несправедливо".

Учитывая это, святые отцы, будучи великими пастырями и велико­лепно понимая, что грешные люди, в подавляющем большинстве своем, не могут сразу отбросить все, к чему прикипела их душа, временно снижают планку своих требований, не отказываясь в принципе от идеа­лов Христовых. Блок "В" содержит высказывания, святых отцов, сде­ланных ими в порядке икономии, с намерением воздвигнуть своих слу­шателей хотя бы начать путь христианского восхождения, не отпугнув их трудностями пути. В дальнейшем же, когда первые шаги будут сде­ланы, можно будет поставить перед ними более высокие цели. О том, что это именно так, свидетельствует целый блок святоотеческих выпи­сок, который мы назовем блоком "С".

Василий Великий:

"А желающему следовать за Господом дал Он совет продать все имение на благотворение нищим, и потом уже следовать за Ним. Но как последователям Своим и достигшим совершенства повелевает вдруг и совершенно исполнить дело милостыни, чтоб, совершив служение своим имением, приступили они к служению словом и духом; так прочим пред­писывает всегдашние подаяния и всегдашнее общение того, что имеют, чтоб чрез это, став жалостливыми, общительными и милостивыми, ока­зались подражателями Божию человеколюбию" /57:396/.

Григорий Богослов:

"Откажись от всего и стяжи одного Бога...А если не хочешь ос­тавить все, отдай большую часть. Если же и того не хочешь, по край­ней мере излишки употребляй благочестиво" (Мысли, писанные четве­ростишиями", цит. по /55:109/).

Мы уже приводили слова Златоуста (раздел II):

"А что многие исполнили это учение ("не пецытеся, что ясте и во что облечетеся"(Матф.6,25)), мы можем доказать примером тех, ко­торые так любомудрствуют и в наше время. Но на первый раз для нас достаточно будет, если вы научитесь не лихоимствовать, почитать добром милостыню, и узнаете, что должно уделять от своих имуществ неимущим. Если, возлюбленный, ты исполнишь это, то скоро будешь в состоянии исполнить и то" /4:247/.

"Не можешь расстаться с богатством, уделяй часть от имения своего".

Аналогичные мысли он высказывает не раз:

"А что говорит Христос? "Лиси язвины имут, и птицы небесны гнезда: Сын же человеческий не имать, где главу подклонити (Лук.9,58). Если бы мы стали этого требовать от вас, то это, может быть, многим показалось бы делом трудным и тягостным. Итак, ради вашей немощи, я оставляю эту строгость: а требую только, чтобы вы не име­ли пристрастия к богатству, - и как, ради немощи многих, я не тре­бую от вас такой высокой добродетели, так убеждаю вас, и тем более, удаляться пороков. Я не осуждаю тех, которые имеют домы, поля, деньги, слуг; а только хочу, чтобы вы владели этим всем осмотри­тельно и надлежащим образом. Каким надлежащим образом? Как следует господам, а не рабам, т.е. владеть богатством, а не так, чтобы оно обладало вами, употреблять его, а не злоупотреблять. Деньги для то­го и существуют, чтобы мы употребляли их на необходимые потребнос­ти, а не берегли их: это свойственно рабу, а то - господину... Не для того получаешь деньги, чтобы закапывать их в землю, а чтобы раздавать их" /56,1:129/.

"Поэтому да будет это ("пойди, продай имение твое" - Н.С.) сказано у нас совершенным; а несовершенным скажем следующее: давай­те из (вашего) добра нуждающимся, и вы увеличите (свое) имущество. Ибо дающий бедному, дает в рост Богу" (цит. по /53:108/).

"Богу угодно, чтобы ты употреблял это имение должным образом. Поэтому, хотя Он и может лишить тебя, но оставляет у тебя для того, чтобы ты имел случай обнаружить свою добродетель. Он поставил всех во взаимной нужде для того, чтобы любовь одного к другому сделать более пламенною" /4,2:780/.

Бл. Иероним:

"хочешь быть совершенною..., продай все, что имеешь и отдай нищим..., не хочешь быть совершенною, но хочешь удержать вторую степень добродетели - оставь все, что имеешь, отдай детям, отдай родственникам" ("Письмо к Гебидие", цит. по /55:152/).

"Ты благотворишь, ты жертвуешь.. Но это только первые опыты твоего воинствования. Ты презираешь золото: презирали его и филосо­фы мира... Ты думаешь, что уже стал на верху добродетели, если по­жертвовал часть из целого? Самого тебя хочет господь в жертву жи­вую, благоугодную Богу. Тебя, говорю, а не твоего" ("Письмо к Юлиа­ну", цит. по /55:270/).

Интересно, что святые отцы принцип икономии применяли не толь­ко к степени отречения от имущества, но и к чистоте побуждений тво­рить милостыню.  Так, Иоанн Златоуст говорит о четырех стимулах ми­лостыни:

"достоинство просящего - потому что просящий есть Владыка; потребность нужды - потому что Он алчет; легкость подаяния - потому что Он просит напитать его и требует только хлеба, а не роскоши, и величие дара - потому что за эту милость Он обещает Царство. Ты бесчеловечен, жесток и не милостив? Постыдись достоинства Того, Кто просит. Но тебя не пристыжает Его достоинство? Тронься несчастьем. Но и несчастье не преклоняет тебя на милость? Подай по легкости прошения. Но ни достоинство, ни потребность нужного, ни удобство по­даяния не может убедить тебя? Подай же нуждающемуся ради величия обещанных за это благ" ("Толкование на 1 Тим.", бес.5,9, цит. по /55:204/).

Этот фрагмент важен еще и тем, что дает ключ к пониманию мно­гих высказываний Златоуста о милостыне, в которых он называет ее "куплей небесных благ", "займом Богу", сеянием", "приобретением друзей на Небе". Все эти эпитеты, безусловно, правильны, но, как показывает данный фрагмент, соображения награды на Небесах для Зла­тоуста стоят на последнем месте, и упор на них в творениях святи-

теля объясняется проповедническими и икономическими причинами.

Экземплярский указывает /55:114/, что Иоанна Златоуста иногда обвиняют в озлоблении к богатым и вообще к привилегированным клас­сам, чуть ли не вождя социалистов. Неосновательность такого мнения показывает сам Златоуст:

"Опять скажут мне, ты против богатых? А вы опять против бед­ных?... Вы не насыщаетесь, пожирая и терзая бедных, а я не насыща­юсь, исправляя вас... Я не против богатых, но за богатых... Ска­жешь: ты ненавидишь меня. Нет, я люблю тебя. Я имею заповедь Госпо­да Бога моего: "любите враги ваша". Я не перестану врачевать те­бя... Разве я тебя преследую? Я преследую страсть твою. Разве я с тобою сражаюсь? С пороком твоим. И ты не считаешь меня добродете­лем, не считаешь меня покровителем, не считаешь меня твоим защитни­ком больше всех?" ("Беседа на псалом 150", цит. по /55:114/).

Однако, как это не странно, более распространено толкование мнения Златоуста как апологета частной собственности. Оно основыва­ется на ряде высказываний святителя, приведенных в блоке "В", а также на не вполне корректных приемах цитирования, связанных с вы­дергиванием цитат вне контекста. Например, если привести выдержку из Златоуста:

"Богатство - не зло, но зло - худое употребление богатства; ни бедность - не добро, но доброе пользование бедностию добро" ("Бесе­да о том, что не должно разглашать грехов братии", цит. по /55:116/),

то можно вполне представить Златоуста как защитника богатства.  Од­нако далее Златоуст пишет:

"Благочестие хорошо по своему свойству, нечестие худо; добро­детель хороша, порок худ; а богатство и бедность сами по себе ни то ни другое, но по воле пользующихся ими становятся тем или дру­гим...сами по себе они вещи безразличные" (Там же).

Теперь выясняется подлинная мысль святителя: само по себе об­ладание вещами - ничто: "жизнь человека не зависит от изобилия его имения" (Лк.12,15), но отношение к этому "ничто" может либо спасти, либо погубить человека. Мы уже убедились, что для Златоуста единс­твенное достойное употребление богатства - это раздача его бедным. Аналогично, если процитировать высказывание Златоуста из блока "С" со слов "Я не осуждаю тех, которые имеют домы...", то можно вполне заключить, что святитель и впрямь благословляет имение, деньги и пр.

Также и высказывание Златоуста о том, что "и деньги хороши" (блок "В") следует понимать в контексте других его высказываний. В данном случае, помимо стремления к икономии, Златоуст говорит нам о том, что сами по себе вещи как творения Божии не могут быть плохи. В том числе и деньги - и сами по себе как предметы, имеющие эстети­ческую ценность, и как некие знаки, выполняющие в нашем падшем мире определенную, незаменимую функцию. Здесь уместно вспомнить высказы­вание преподобного Амвросия Оптинского, который как-то сказал, что деньги восполняют отсутствие любви в людях:

"Деньги сами по себе, или вернее, по цели, назначенной от Бо­га, вещь весьма полезная. Они заменяют недостаток простоты и любви между людьми. Без денег кто бы расчел людей? Были бы вечные споры и ссоры и даже драки до убийства; малыми монетами и даже ничтожными бумажками люди от всего этого избавляются, сами не понимая этого" /90:126/.

Действительно, чтобы мы делали, когда другой сделал нам ка­кую-либо услугу, а мы, по недостатку любви, не умеем его отблагода­рить? На помощь приходят деньги - сунул бумажку, и совесть наша ус­покоена. Если толковать эту мысль расширительно, то она включает в себя всю финансовую сферу государства. Это еще раз показывает, нас­колько безлюбовной является ныне пропагандируемая монетаристская концепция экономики.

Следует отметить, что, к сожалению, ради обоснования своего мнения богословы - сторонники частной собственности зачастую приме­няют некорректные приемы, вполне сравнимые с приемами современных СМИ. Наиболее частый способ: цитировать только святоотеческие выс­казывания из блока "В", опуская цитаты из блоков "А" и "С". Но есть и более тонкие приемы. Так, известную книгу католика Игнатия Зейпе­ля /53/ С.Н.Булгаков охарактеризовал как "объективную". Действи­тельно, в ней приведен обширный святоотеческий материал по вопро­сам, связанным с обладанием собственностью, причем даются цитаты из всех трех блоков. Однако, во-первых, объем цитат из блока "В" боль­ше, чем из блоков "А" и "С". И, во-вторых, главное лукавство состо­ит в том, что в книге все цитаты приведены в примечаниях, причем в подлиннике - на греческом и латинском языках без перевода; в основ­ном же тексте дан пересказ этих цитат, причем очень часто тенденци­озный в сторону необходимости частной собственности. Благодаря

С.Н.Булгакову, редактору перевода, эти цитаты были переведены на русский, так что теперь и по самому тексту указанная тенденциоз­ность становится видимой невооруженным глазом. Другой способ подме­ны иллюстрирует перевод цитаты Амвросия Медиоланского о захвате как основы права частной собственности (см. п. 3.3).

Василий Экземплярский, подытоживая обсуждение святоотеческого учения о собственности, пишет:

"Теперь мы можем сделать общие выводы из древнецерковного уче­ния о собственности, изложенного нами. Выводы эти вполне определен­ны и могут быть выражены кратко, т.к. древнецерковное учение не зна­ло различий во взгляде на предмет. Право собственности не принадле­жит к области благодатной христианской жизни, к сфере Божьего Царс­тва и потому не может быть рассматриваемо как святыня для христиан­ской совести и к нему не может быть прилагаем предикат "священное", но лишь неприкосновенное. Это потому, что право частной собствен­ности, как оно осуществляется в жизни людей, принципиально противо­речит началу всеобъемлющей христианской любви, не знающей границ моего для другого; право собственности возникает, поэтому, не на основе христианского братства людей, но на основе недостатка такого братолюбия, когда человек противополагает себя и свое другим. Право собственности, однако, оказывается неприкосновенным для христиани­на, даже до такой степени, что грешно желать чужого, в силу, с од­ной стороны, того общего закона христианской морали, что всякое на­силие не должно иметь места в устроении христианской жизни; а с другой - потому что христианство не отрицает форм естественного права и естественных человеческих отношений, но одухотворяет и воз­вышает эти формы, преобразуя их по духу Христовой истины. И христи­анская любовь, разрушая эгоистические перегородки жизни, ставит идеалом своим не отобрание чужого, но свободное отдание своего на общую пользу. С этой последней точки зрения, только тот истинно владеет своим имуществом, кто рассматривает его в качестве общего достояния и служит своим общей пользе, согласно с волей Бога, вер­ховного Владыки всего сущего, и с законами человеческой любви, счастие и полнота которой не в приобретении и обладании, но в даре­нии и жертве. Ясно само по себе, что при таком отношении к началу личной собственности, идеалом устроения материальной стороны жизни членов христианской церкви должно явиться общение имуществ на осно­ве свободной братской любви по примеру жизни первохристианской об­щины" /55:51-52/.

"Самый факт разделения людей на богатых и бедных не есть Бо­жеский закон и богатство не есть Божий дар человеку, но такое раз­деление есть результат недостатка братской любви среди людей и оби­ды слабейших более сильными" /55:154/.

В целом, если только уточнить учение Церкви о "естественных правах", этот вывод может быть принят.

3.7. О коммунизме Иерусалимской общины

Очень важное значение в выяснении христианского взгляда на собственность имеют знаменитые "коммунистические" фрагменты Деяний Апостольских (они приведены в п. 2.7).

Относительно этих фрагментов в богословской литературе сломано много копий. К сожалению, многие толкователи, особенно в XIX-XX вв., всячески старались принизить и умалить значение "коммунисти­ческих" фрагментов Деяний, представить их чуть ли не случайным, не имеющим догматического значения эпизодом в жизни Церкви. Часто эти эпизоды толкуются (например, в /6/) в том смысле, что Апостолы уст­роили у себя в общине вовсе не коммуну с общностью имущества, а нечто вроде "кассы взаимопомощи", куда желающие жертвовали милосты­ню, которая затем раздавалась нуждающимся вдовам и сиротам. Кстати, именно так толкует эпизод из Деяний папа Лев XIII.

Однако, представляется, что подобного рода толкования всегда связывались с определенным насилием над текстом. Так, "коммунисти­ческие" фрагменты поражают очень частым использованием "квантора всеобщности", т.е. слов "все", "всё", "всякий", "каждый" и т.д., которые ясно говорят о всеобщности явления, полном охвате им всех членов общины и всего имущества. Таких кванторов в тексте более де­сятка и чтобы дезавуировать их все, требуется исключительная изоб­ретательность и ловкость жонглирования текстом. Как мы видели, для св. Иоанна Златоуста эти фрагменты несомненно рассказывают о реали­зации христианского коммунизма. Избыток любви, необычайная благо­дать Святого Духа, действующая в Иерусалимской общине, привели к разрушению принципа частной собственности. Ему и в голову не прихо­дит, что можно эти совершенно ясные места толковать как-то иначе. Причем следует указать, что обилие кванторов всеобщности в тексте Деяний и является для Златоуста признаком полного воплощения его учения о милостыне, по которому все должны всем отдать все.

Восторженно относятся к первохристианской общине и другие от­цы:

Киприан Карфагенский:

"Все наше богатство и имущество пусть будет отдано для прира­щения Господу, Который будет судить нас. Так процветала вера при апостолах! Так первые христиане исполняли веления Христовы! Они с готовностью и щедростью отдавали все апостолам для раздела" ("Книга о падших", ч.2, цит. по /55:32/).

"Размыслим, возлюбленнейшие братья, о том, что делали верующие во времена апостолов... В то время продавали домы и поместья, а деньги охотно и в изобилии приносили апостолам для раздачи бедным; посредством продажи и раздачи земных стяжаний переносили свое иму­щество туда, откуда можно бы получать плоды вечного обладания; при­обретали домы там, где можно поселиться навсегда. В благотворении было тогда столько щедрости, столько согласия в любви, как о том читаем в Деяниях апостольских (Деян.4,32). Вот что значит быть ис­тинными чадами Божими по духовному рождению! Вот что значит подра­жать по небесному закону правде Бога Отца!" ("Книга о благотворени­ях и милостыне", ч.2, цит. по /55:32-33/).

Василий Великий:

"Оставим внешних и обратимся к примеру этих трех тысяч (Де­ян.2,41); поревнуем обществу христиан. У них все было общее, жизнь, душа, согласие, общий стол, нераздельное братство, нелицемерная лю­бовь, которая из многих тел делала единое тело" /61:138/.

Однако, совершенно иную оценку событиям в Иерусалимской общине дает Иван Ильин:

"Первые христиане попытались достигнуть "социальности" пос­редством своего рода добровольной складчины и жертвенно распредели­тельной общности имущества; но они скоро убедились в том, что и не­кая элементарная форма непринудительной негосударственной имущест­венной общности - наталкивается у людей на недостаток самоотрече­ния, взаимного доверия, правдивости и честности. В Деяниях Апос­тольских (4,34-37; 5,1-11) эта неудача описывается с великим объек­тивизмом и потрясающей простотой: участники складчины, расставаясь со своим имуществом и беднея, начали скрывать свое состояние и лгать, последовали тягостные объяснения с обличениями и даже со смертными исходами; жертва не удавалась, богатые беднели, а бедные не обеспечивались; и этот способ осуществления христианской "соци­альности" был оставлен как хозяйственно-несостоятельный, а религи­озно-нравственный - неудавшийся. Ни идеализировать его, ни возрож­дать его в государственном масштабе нам не приходится." /32, с. 61/.

Итак, "коммунистические" фрагменты Деяний рассматриваются как описание неудачи экономического эксперимента, а эпизод с Ананией и Сапфирой - как протест "естественных инстинктов" человека, против насилия коллективизации. Такое толкование неудовлетворительно по многим соображениям.

Во-первых, оно не соответствует православной традиции, соглас­но которой Иерусалимская община распалась из-за гонений, а вовсе не вследствие хозяйственного краха. Но думается, что в возникновении гонений не последнюю роль играл факт общения имуществ, ибо именно такого рода устроение вызывает у мира особенно сильную ненависть.

Во-вторых, никак нельзя квалифицировать иерусалимский опыт об­щения имуществ как "религиозно-нравственно неудавшийся". Апостолы считали принцип общения имуществ общины настолько важным, что когда начались раздоры и нестроения по поводу несправедливого распределе­ния имуществ (Деян.6,1), апостолы вовсе не отказались от введенного порядка, а наоборот, решили укрепить его, поставив семь диаконов для управления в "ежедневном раздаянии потребностей".

В-третьих, из текста Деяний следует, что идея общения имуществ пришла к апостолам непосредственно после Пятидесятницы: в начале второй главы Деяний на апостолов сходят языки пламени, а в конце той же главы св. Лука уже рассказывает нам о коллективной жизни об­щины. Неужели же сразу после принятия Духа Святого апостолы так грубо ошиблись, причем все двенадцать? Если так, то следует поста­вить под сомнения и все их другие действия по устроению Церкви Христовой. Так мы можем зайти очень далеко.

В-четвертых, часто общение имуществ в первохристианской общине рассматривают как единичный факт, нигде не нашедший подражания. Это утверждение не имеет под собой сколь-нибудь твердого основания. Эк­земплярский пишет:

"Ограничимся замечанием, что нельзя с уверенностью сказать ни того, что общение имуществ Было только в Иерусалимской Церкви, ни того, что это общение было кратковременным и Церковь Иерусалимская обеднела именно вследствие такого общения" /55:24/.

Более того, из предыдущих выписок (п. 3.3.4. - Иустин и Тер­туллиан) ясно следует, что и позже христанские общины устраивались по образу и подобию Иерусалимской.

Наконец, часто (например, С.Н.Булгаковым в /52/) указывается, что если в Иерусалимской общине и был реализован коммунизм, то ком­мунизм чисто потребительский, что и обусловило в конечном счете экономическую неуспешность этого опыта общения имуществ. В этом есть определенная доля правды. Действительно, если в общине имеет место чистое потребление, то рано или поздно все пожертвованное бу­дет исчерпано. Напрашивается мысль об общественном производстве, которую позже Церковь реализовала в жизни монастырей. Однако у нас нет оснований считать, что потребительский характер Иерусалимской общины указывает на какую-либо случайность ее возникновения или непродуманность ее жизни со стороны апостолов. Причина этого, как видится, кроется глубже - в эсхатологическом характере всего пер­вохристианства. Мнение, что второе пришествие Спасителя наступит очень скоро, было тогда преобладающим, и именно оно определяло наи­более существенные стороны мировоззрения общины. Отсюда непосредс­твенно ясно, что ввиду скорой паруссии у членов общины не было сколь-нибудь существенного интереса к воспроизводству средств к жизни, но было явное стремление устроить свою жизнь с максимальным приближением к идеалам Христовым. Поэтому эта особенность устроения первоапостольской общины вовсе не умаляет той нравственной правды, которая была заключена в общении имуществ. В.Экземплярский пишет:

"Самая неудача организации жизни первенствующей Церкви не мог­ла бы послужить помехою видеть в этой организации идеальную ее фор­му точно так же, как отсутствие в христианском мире любви к ближне­му, не может служить препятствием к тому, чтобы это начало призна­валось нормой христианских отношений...Общение имуществ в первенс­твующей Церкви есть и навсегда пребудет идеалом устроения матери­альной стороны жизни членов Христовой Церкви... этот взгляд совпа­дает всецело с учением отцов и учителей вселенской Церкви, которые в устроении первохристианской общины видели идеальную форму церков­ного общения, а в общении имуществ - естественное выражение христи­анской любви, объединяющей людей в братскую семью, - выражение, яв­ляющееся желательным во всякое мгновение жизни на земле Церкви Христовой" /55:25/.

Касаясь эпизода с Ананией и Сапфирой, следует указать, что он говорит как раз не в пользу мнения И. Ильина. Анания утаил часть де­нег, но сказал, что отдал все. Это означает, что тогда передача всего имущества апостолам уже была если не административной, то, по крайней мере, нравственной нормой. Отдать только часть имения, ви­димо, уже рассматривалось в общине как нечто несовместимое с под­линным христианством, квалифицировалось как измена Христу, который вот-вот должен прийти. Именно поэтому ложь Анании оказалась столь страшной по своим последствиям.

3.8. Евангелие и собственность

Весь обширный массив выписок из святых отцов представляет со­бой комментарии на Евангельские или Апостольские тексты. Святыми отцами Новый Завет истолкован исчерпывающе. Это относится и к фраг­ментам, говорящим о богатстве, бедности, имении и милостыне. Однако мы дерзаем собрать воедино эти фрагменты и дать к ним некоторые комментарии. Это оказывается необходимым по следующему обстоятель­ству. Много раз высказывалось мнение (например /17:66/), что Хрис­тос нигде не осуждает саму идею частной собственности, хотя и осуж­дает привязанность к имению. Нет в Евангелии упоминаний и об обоб­ществлении имущества. Такое мнение, с нашей точки зрения - не впол­не корректное, требует более подробного рассмотрения.

Совершенно верным является утверждение, что Христос нигде В ЯВНОМ ВИДЕ не дает отрицательной оценки права частной собственнос­ти. Также, нигде в словах Спасителя мы не найдем прямого призыва к общению имуществ. Однако, это утверждения негативного характера: все это рассуждения о том, чего Христос не говорил. Гораздо более плодотворным представляется рассмотрения положительного учения Спа­сителя, т.е. того, что сказал Христос о собственности. И здесь мы обнаруживаем подлинное богатство смыслов.

Во-первых, Евангелие содержит тексты, с полной определенностью призывающие к отказу от собственности:

- "Продавайте имения ваши и давайте милостыню" (Лк.12,33) - призыв к отказу от частной собственности, но умалчивается степень полноты отказа. В то же время, как убеждает нас Иоанн Златоуст, ми­лостыня только тогда достигает своего подлинно христианского смыс­ла, когда отдается все;

- "Так всякий из вас, кто не отрешится от всего, что имеет, не может быть моим учеником" (Лк.14,33) - слова страшные по своей силе и определенности. Это подвигло многих комментаторов (например /71:455/) толковать это изречение аллегорически, в том смысле, что "все, что имеет" - это наши греховные стремления. Однако Иоанн Зла­тоуст /56:496/ однозначно приписывает этому речению прямой смысл необходимости отказа от собственности.

Во-вторых, везде, где Христос касается вопроса собственности, Его мысль оказывается для идеи частной собственности разрушитель­ной. Вспомним Тертуллиана: "почти любое место Божественного Писания убеждает нас презирать мирское". Действительно, что дает частная собственность человеку положительного (как он думает)? Она дает не­зависимость, устойчивость, возможность планировать, рассчитывать, возможность надеяться на свое, а не на Божие. Но посмотрим на ос­новные тексты:

- "Не собирайте себе сокровищ на земле, где моль и ржа истреб­ляют и где воры подкопывают и крадут; но собирайте себе сокровища на небе, где ни моль, ни ржа не истребляют и где воры не подкопыва­ют и не крадут; ибо где сокровище ваше, там будет и сердце ваше" (Мф.6,19-21) - разрушается основной смысл частной собственности, которая и есть "мое сокровище на земле". Причем, сказано порази­тельно: "где сокровище ваше, там будет и сердце ваше"; иначе гово­ря, если имеешь "сокровище ваше" (т.е. собственность), то оно неиз­бежно будет притягивать к себе и сердце, отвращая его от Бога.

- "Никто не может служить двум господам: ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом нерадеть. Не можете служить Богу и маммоне" (Мф.6,24) - та же мысль: служа собственности, мы неизбежно удаляемся от Бога. Гос­подь еще раз объясняет, почему частная собственность так губитель­на. "Не можете служить Богу и мамоне" - речение страшной силы, ко­торое как меч рассекает многие и многие лукавые хитросплетения сло­вес.

- "Удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богато­му войти в Царство Божие" (Мф.19,24) - еще раз Господь обращает внимание на необычайные трудности сохранения подлинной веры в Бога в условиях значительной частной собственности;

- "не заботьтесь для души вашей, что вам есть и что пить, ни для тела вашего, во что одеться" (Мф.6,25 и далее) - разрушается идея долговременных запасов, т.е. именно того, ради чего и накапли­вается частная собственность. По поводу этой цитаты В.Ф. Эрн замеча­ет:

"Эти слова так неудобны, что их обыкновенно не то, чтобы ком­ментируют (они как-то не поддаются искажениям), а просто замалчива­ют. Их отчасти стыдятся, конфузятся, в глубине души думая, что ведь это наивно и даже совсем невозможно" /69:200/.

- притча о безумном богаче (Лк.12,16-21) в очень наглядной форме показывает, что собственность не дает человеку ни устойчивос­ти, ни покоя, ни радости: смерть в один момент может все это похи­тить.

В-третьих, Спаситель недвусмысленно говорит о том, что путь к совершенству неизбежно лежит через отказ от богатства.

- "Одного тебе недостает: пойди, все, что имеешь, продай и раздай нищим, и будешь иметь сокровище не небесах; и приходи, пос­ледуй за Мною, взяв крест" (Мк.10,21) - подлинное применение бо­гатства в том, чтобы, совершив подвиг отказа от него, последовать за Христом. В. Экземплярский пишет:

"В словах Господа богатому юноше мы видим прямое указание на то, что отказ от собственности есть одно из условий нравственного совершенства" /55:19/.

Случай с богатым юношей, описанный Евангелистами необычайно выпукло и совершенно согласованно, поистине трагичен: юноша праве­ден, он "от юности своей" исполнял заповеди "не прелюбодействуй; не кради; не лжесвидетельствуй". Но страсть к богатству его побеждает. Это говорит о том, что богатство - соблазн исключительной силы, бо­лее притягательный, чем даже сфера пола. Интересную трактовку этому речению Господа дает В.Ф. Эрн:

"Слова эти (богатому юноше - Н.С.) задали большую работу ис­толкователям, и они приложили все усилия к тому, чтобы как-нибудь ослабить значение их, если не качеством, так хоть количеством сооб­ражений, например, такого рода, что тут не завет раздать имущество, а только совет (как-будто советом Христа можно пренебрегать!), что Христос тут сказал: если хочешь быть совершенным, тогда продай име­ние твое, ну а если не хочешь.. тогда можно и не продавать... Смысл приведенных слов, конечно, совершенно ясен. Христос сказал: "если хочешь быть совершенным"...Хотеть совершенства, конечно, не значит быть совершенным, и раздача имущества вовсе еще не обозначает дос­тижение полного совершенства, "ибо, если я раздам имение мое.., а любви не имею, то нет мне в том никакой пользы" (1 Кор.13,3). А раз так, то раздача имущества нужна не для полного совершенства, а не­обходима как предварительное действие для всех тех, кто только хо­чет совершенства. А так как хотеть совершенства должен безусловно всякий христианин (ибо если даже не хочет совершенства - то какой он после этого христианин?), то значит освобождение от имущества и раздача его нуждающимся является безусловно необходимым для всякого христианина" /69:198-199/;

- "Не берите с собою ни золота, ни сребра, ни меди в поясы свои, ни сумы на дорогу, ни двух одежд, ни обуви, ни посоха" (Мф.10,10) - заповедь апостолам не иметь никакого имения во время своей миссии. Только в этом случае и сам миссионер будет уповать на Бога и окружающие почувствуют его веру, увидят силу Божию, им дви­жущую;

- "будьте милосерды, как и Отец ваш милосерд" (Лк.6,36) - если сопоставить это речение с параллельным местом из Евангелия от Мат­фея: "Будьте совершенны, как совершен Отец ваш Небесный" (Мф.5,48), то становится ясно, что совершенство прежде всего заключается в ми­лосердии, в жертвенности. Без этого условия ни о каком христианском совершенстве говорить не приходится;

- "Давайте, и дастся вам" (Лк.6,38) - тот же идеал милосердия здесь выражен афористично; причем, как мы, православные, знаем из собственного опыта, дастся не только духовное, но и материальное;

- "и благотворите, и взаймы давайте, не ожидая ничего" (Лк.6,35) - В. Экземплярский по поводу этой цитаты замечает:

"мы думаем, что заповедь раздавать богатство свое есть иное словесное выражение той же заповеди давать просящим. Это не идеал недосягаемый, а одно из условий того христианского совершенства, которое все мы должны желать и искать, пока считаем себя учениками Христовыми" /55:67/.

Наконец, социальная тема. Из евангелистов наиболее остро соци­альную неправду частной собственности чувствует Лука.

- "Блаженны нищие, ибо ваше есть Царство Божие. Блаженны алчу­щие ныне, ибо вы будете насыщены". (Лк.6, 20-21 - перевод еп. Кас­сиана /51/); "горе вам, богатые! ибо вы уже получили свое утешение. Горе вам, пресыщенные ныне! ибо взалчете" (Лк.6,24-25) - говорится о том, что богатство приносит блага только в земной жизни; после смерти участь "пресыщенных ныне" незавидна. Наоборот, нищие, те, кто алкал, будут в будущей жизни утешены. Противопоставление "ни­щие-богатые" говорит о социальной несправедливости: богатые разбо­гатели за счет нищих. Именно поэтому их загробная участь противопо­ложна.

- "Смотрите, берегитесь любостяжания, ибо жизнь человека не зависит от изобилия его имения" (Лк.12,15) - спасение ("жизнь чело­века") зависит от веры в Бога; частная собственность же, кроме лю­бостяжания, дать человеку ничего не может. Это сказано и для людей, намеревающихся потратить свое богатство на духовное совершенствова­ние - стать совершенным можно как раз путем отвержения имения. Сле­дует указать, что эти слова Христос говорит сразу после отказа от раздела наследства. Казалось бы, Христу представился случай проде­монстрировать справедливость в разделе имения. Но Он отклоняет саму возможность для Себя заниматься разделом собственности ("кто поста­вил Меня судить или делить вас?"), тем самым неявно говоря, что са­ма собственность неправедна и любой ее раздел не будет в конечном счете справедливым.

Иоанн Креститель, отвечая вопрошающим его "что же нам делать?" (Лк.3,10-14), всем говорит о милостыне, нестяжании и довольствова­нии определенным им.

Очень важной является притча о неверном управителе. Часто ком­ментаторы затрудняются с ее интерпретацией. Но если эту притчу рассматривать как притчу о частной собственности, то ее смысл ста­новится прозрачным. Действительно, что значит "богатство неправед­ное"? Это частная собственность. Она "неправедная" потому, что под­линным собственником всего сотворенного является богатый господин, т.е. Господь. Управитель (по-славянски еще выразительнее: "пристав­ник") - это человек; он должен только управлять, он только "прис­тавлен" к имению. Он же стал богатство господина присваивать себе и потому господин отнимает у него управление домом, т.е. собственник перестает служить Господу, ибо начинает служить себе. Но неверный управитель одумался и исправил свой грех, он отдал свою собствен­ность, свое "богатство неправедное", уменьшив величину долга, т.е. указав ровно столько, сколько должны были должники господину и не оставив себе никакой прибыли. Здесь фактически осуждается принцип "собственность дает прибыль", на котором построена вся жизнь капи­талистического общества с его получением прибыли от собственности. За это, за отказ от собственности и связанной с ней прибыли, и пох­валил управителя господин. И чтобы смысл притчи был более ясен, Христос разъясняет нам, непонятливым: "если вы в неправедном бо­гатстве не были верны, кто поверит вам истинное?", т.е. если вы присвоили себе в собственность то "малое" (материальное), что при­надлежит Богу, то как можно дать вам "истинное" (духовные дары)? Это материальное есть для нас, людей "чужое", но если мы и в чужом неверны, то "кто даст вам ваше", т.е. духовные дары, ради которых и создан человек?

Близкое к вышеизложенному толкование притчи о неверном управи­теле дает архиепископ Лоллий (Юрьевский) /27/. Мы видели, что и все святые отцы толкуют "богатство неправедное" в том смысле, что чело­век неправедно захватил себе то, что принадлежит одному Богу.

Евангелие содержит еще ряд эпизодов, отрицающих частную собс­твенность как идеал. Сам Спаситель, кроме хитона, не имел никакой частной собственности, не имел даже дома, где бы он мог "главу подклонить". Спаситель абсолютно не имел денег: динарий с изображе­нием кесаря он попросил у окружающих, статир, чтобы заплатить по­дать в храме, он приказал Петру вынуть изо рта рыбы. Но разве пове­дение Спасителя мы не должны рассматривать как нравственное совер­шенство?

Апостолы (Мф. 4,20) оставили все, чем владели, и последовали за Христом. Апостол Петр, после случая с богатым юношей, говорит Христу: "вот мы оставили все и последовали за Тобой" (Лк.18,28), и получает ответ: "нет никого, кто оставил бы дом, или родителей, или братьев, или сестер, или жену, или детей для Царствия Божия, и не получил бы гораздо более в сие время, и в век будущий жизни вечной" (Лк.18,29).

- "И кто захочет судиться с тобою и взять у тебя рубашку, от­дай ему и верхнюю одежду" (Мф.5,40); "Всякому просящему у тебя, да­вай, и от взявшего твое не требуй назад" (Лк.6,30) - эти тексты яс­но говорят, что, хотя христианство и утверждает принцип неприкосно­венности частной собственности, но никогда не утверждало ее абсо­лютную, священную неприкосновенность: ради высших целей этот прин­цип может нарушаться. Это подтверждается и поведением Христа: Он повелевает привести осла, хотя и предвидит, что собственники осла будут возражать; Он опрокидывает столы менял в храме; Он позволяет бесам войти в стадо свиней и оно гибнет в море, причем недовольные этим фактом жители просят Христа удалиться из их земли.

Наконец, Иуда предал Христа из сребролюбия, т.е. желания обла­дать большой собственностью. В XX веке некоторые толкователи пыта­ются найти у Иуды другую мотивацию предательства (например, иудейс­кий национализм), считая сребролюбие слишком "мелкой", обыденной причиной для такого из ряда вон выходящего злодеяния. Но православ­ная традиция, зафиксированная в страстном богослужении, фиксирует четко: "Иуда злочестивый, сребролюбием недуговав, омрачашеся". Сле­дует мыслить наоборот: если именно сребролюбие стало причиной Иудо­ва предательства, то значит, что эта страсть является глубочайшей и распространеннейшей причиной предательства Христа всеми нами. Неда­ром апостол предупреждает: "ибо корень всех зол - сребролюбие".

Итак, везде имение рассматривается как препятствие в общении с Богом и, соответственно, отказ от собственности - как высоконравс­твенный поступок. Более того, нигде в Евангелии мы не найдем даже намека на то, что Христос говорит о необходимости частной собствен­ности, ее пользе или как-то еще ее благословляет. Это должны четко понимать все защитники частной собственности - в Евангелии они под­держки не найдут. Как будет показано в п.5.2, это ясно видно на примере "экзегезы" И. Ильина. Тоже самое мы имеем и в обеих рассмот­ренных нами энцикликах - ссылки на Евангелие в них скупы и совер­шенно не касаются существа вопроса. Разве это не показатель полного крушения излагаемой в них концепции?

Но почему же Спаситель не говорит о заповеди отказа от частной собственности прямо? Дело в том, что эта заповедь необычайно высо­ка. Отказ от собственности - это полное отдание себя в руци Божии. Собственность - это наша овеществленная самость, независимость, и как трудно от этого человеку отказаться! Хозяйственная деятельность в условиях отказа от частной собственности предполагает обществен­ную собственность, а следовательно - общинную жизнь и исключительно высокую нравственность всех членов общины. Еще раз подчеркнем вывод Златоуста о том, что общность имущества становится благодатной только при объединении людей в любви и в пламенной вере в Бога. Спаситель, безусловно, учитывал, что на это далеко не все способны. Кроме того, заповедь отказа от частной собственности и введения об­щественной собственности имеет общественный характер: надо, чтобы все этого захотели. Но общество в целом к этому тем более не гото­во. Поэтому Он дает эту нравственную норму как совет, формулирует ее как призыв, но отнюдь не как заповедь, подлежащую обязательному исполнению. Как мы старались показать выше, Христос об этой норме говорит не раз и не два, но говорит прикровенно: "имеющий уши да слышит"! Явная ее формулировка не оказалась бы спасительной, ибо эта заповедь принадлежит сфере свободы и любви, падший же человек стал сводить бы ее на уровень закона, т.е. искажать ее благодатную сущность. Трагизм такой ситуации в полной мере раскрылся в истории многострадального XX века.

Сказанное позволяет нам рассмотреть предлагаемый папами метод уврачевания недостатков частной собственности. Как мы видели, этот метод сводится, по слову папы, к "культурной и просветительской ра­боте", т.е. увещеваниям, призывам к милосердию, к указанию на от­ветственность перед Богом за должное использование богатства. Часто утверждают, что это и есть подлинно церковный, евангельский способ решения проблемы. Что сказать об этом?

Конечно, слово есть семя, которое сеет Сеятель в души людей и оно имеет силу проникать в любую из них. Наряду с таинствами, слово является основным средством Церкви по спасению людей и умягчению нравов общества. Слово об ответственности за свои дела и свое име­ние, конечно, назидательно. Но нельзя не видеть и определенной про­тиворечивости в такой позиции.

Во-первых, в энцикликах слова о милосердии и ответственности соединяются с безусловным принятием частной собственности. Но пос­леднее, как мы видели, как раз и не находит обоснования в Еванге­лии. Поэтому тон проповедей типа: "вы владеете собственностью - и это ваше право; но проявите любовь, дайте милостыню неимущему" яв­ляется некорректным. Скорее, проповедь должна отталкиваться от притчи о неверном управителе и говорить:  "если вы, неправедно завладев тем,  что  находится во владении одного Бога,  не можете возвратить Ему все, то хотя-бы раздайте часть образу и подобию Его - неимущим людям".

Во-вторых, такая проповедь противоречит основам православной аскетики. Дело в том, что отцы-пустынники всегда считали, что соб­лазн следует устранить. Так, отцы Добротолюбия в один голос совету­ют избегать даже мимолетного общения с женщинами. Тоже самое и с собственностью: минимум личного имущества у монахов имеет целью от­сечение страстей сребролюбия, многостяжания и вообще привязанности к земному. Проповедь: "имей, но не прилепляйся" в определенной доле лукава. Здесь с самого начала отбрасывается самое сильное средство от привязанности к земным вещам - не иметь их, средство, выработан­ное веками тяжелой борьбы подвижников с диаволом.

В-третьих, если мы более внимательно вслушаемся притчу о сея­теле, то обнаружим, что:

"посеянное в тернии означает того, кто слышит слово, но забота века сего и обольщение богатства заглушают слово, и оно бывает бесплодно" (Мф.13,22).

О том же "обольщении богатства" говорят и другие синоптики. Получается, что если мы будем говорить об ответственности за бо­гатство, но не об отречении от него, то само богатство и сделает нашу проповедь бесплодной. Так что само Евангелие говорит нам о не­эффективности такой проповеди.

Кстати, именно на материале обсуждаемых энциклик воочию видно различие антропологии католиков и православных. Для православного сознания падшесть человека очень велика: грех глубоко и всесторон­не повредил человеческую природу; человек для православного тяжело и "системно" болен: и тело, и ум, и воля, и сердце - все поражено падшестью. Для католика грешной является воля человека, все осталь­ное более или менее в порядке. Отсюда и разные воззрения на богатс­тво. Для Златоуста очевидно, что от него надо бежать, иначе падший человек не справится с тем потоком страстей, которые на него насы­лает диавол. Для папы Иоанна Павла II для победы над страстями дос­таточно "культпросвет" работы.

3.7. Трактовка права собственности в западных церквах

Однако у многих отцов, тяготеющих к западной традиции, позиция существенно иная. Так блаженный Августин утверждает необходимость частной собственности. Не разделяя точки зрения своих предшествен­ников на собственность как плод греха (Василий, Амвросий), он приз­нает за светской властью основные полномочия в вопросах собствен­ности.

Значительное внимание вопросу собственности уделяет Фома Ак­винский /по 17:142-151/, являющийся основоположником католической традиции позитивного отношения к частной собственности. Папа Лев XIII в РН не раз ссылается на Аквината. Фома признает право челове­ка на владение имением, выдвигая известный нам аргумент от достоин­ства человека. Однако сам способ владения, его формы, по мнению Ак­вината, являются порождением греха, ибо первоначально материальные блага предназначались в распоряжение всем людям. Но сегодня сов­местная собственность может существовать лишь в сообществах совер­шенных людей. Иначе говоря, общение имуществ - не требование, а евангельский совет. Поэтому в условиях современного существования частная собственность, хотя и не является абсолютным требованием, должна быть введена по соображениям человеческой слабости, и только в этом смысле она естественна.

Итак, сделав этот вывод, Аквинат далее оперирует частной собс­твенностью как элементом естественного права. Фома нигде не гово­рит, что право собственности является грехом, но рассматривает ее как институт испорченной первородным грехом природы человека. Имен­но при таком подходе существование частной собственности представ­ляется ему оправданным как вторичный закон природы. В поддержку частной собственности Фома приводит ряд аргументов: известный нам аргумент от эффективности, а также ряд новых:

- функциональный аргумент: порядок и социальный мир в обществе легче поддерживать именно в условиях частной собственности; владе­ние собственностью формирует его социальную структуру. Отметим, что впервые выдвигается аргумент о том, что частная собственность имеет определенную социальную функцию; на ее основе строится общество и поэтому частную собственность невозможно безболезненно отменить;

- этический аргумент: владение собственностью позволяет нам совершать добрые дела и приходить на помощь другим;

- библейский аргумент: заповедь "не укради" и вообще концепция богатства в Ветхом Завете.

Говоря о праве собственности, Фома упоминает два источника этого права: присвоение того, что не принадлежит никому и того, что добыто трудом. Фома подчеркивает обязанности, возложенные на собс­твенника, а именно: рациональное потребление, сотрудничество с дру­гими субъектами хозяйственной жизни и милостыня бедным и нуждающим­ся. Аквинат дает положительную нравственную оценку богатства, рассматривая его как средство достижения духовных благ, хотя он ви­дит и опасности, заключающиеся в том, что материальные блага зат­рудняют сохранение подлинной любви.

Отметим, что по сути дела взгляды на собственность Фомы Ак­винского противоречивы. С одной стороны, частная собственность - следствие первородного греха, но, с другой, - она естественна, не­обходима и полезна.

Интересную характеристику учения Фомы Аквинского о собствен­ности дает известный немецкий социолог Вернер Зомбарт. Рассматривая влияние католичества на образование капиталистической ментальности, он пишет:

"Характерной особенностью  этого  учения  (Фомы  Аквинского  -

Н.С.) состоит в том, что оно соединяет в единое целое оба составных элемента, искони содержавшихся в христианстве: религию любви и ми­лосердия Павла и Августина и религию Закона; в том, что оно устра­няет дуализм Закона и Евангелия. Оно осуществляет это тем, что при­водит эти обе религии в соотношение двух расположенных одна за дру­гой или одна над другой "целевых ступеней"...для воздействия рели­гии на поведение хозяйственных субъектов имеет значение только пер­вая целевая ступень... Основная идея этой этики (первой ступени) - это рационализация жизни: вечный божественный закон мира и природы, закон разума, - имеет задачей устроение и упорядочивание чувственности, аффектов и страстей в направлении к цели разума: "Грехом в человеческой деятельности является то, что обращается против поряд­ка разума"...Внутри естественного, сотворенного, похотливого мира

как бы строится свободно рожденный нравственный, разумный мир. Кам­ни для постройки этого нравственного мира дает признанное Библией рациональное естественное право, содержание которого как раз только через посредство учения Фомы все более и более становится наравне с десятью заповедями, но которое восприняло также и существенные эле­менты поздней греческой философии... Какие бы причины ни повели са­мопроизвольно к образованию экономического рационализма, не может быть сомнений в том, что он нашел могучую поддержку в вероучении церкви, которая во всей жизни стремилась к тому же самому, что ка­питалистический дух должен был осуществить в хозяйственной жизни" /65:182-184/.

Фома и последующие ему схоласты (Антоний Флорентийский, Бер­нард Сиенский), по Зомбарту, выработали следующее учение о грехах и добродетелях в хозяйственной жизни:

"Основной экономической добродетелью является у схоластиков liberalitas: правильная разумная экономия, le juste milieu (золотая середина), в образе жизни, одинаково далеким от обеих греховных крайностей: скупости и расточительности" ...Liberalitas есть прежде всего упорядочение домашнего хозяйства,  прихода и расхода: "нужно стремиться упорядочить свои желания в зависимости от  своего благосостояния и его употребления";  она учит искусству правильного употребления земных благ: "в соответствии с потребностями"; "рачи­тельное хозяйствование есть правильное использование денег"; она учит правильной любви к золоту и богатству: "твердо держись середи­ны, потому что это есть и не избыток и не недостаток, а равновесие между желанием и потребностью... Но не с одной только расточитель­ностью и с другими врагами мещанского образа жизни борется христи­анская этика и предает проклятию как грехи. Прежде всего с празд­ностью, которая и для нее есть "начало всех пороков". Праздношатаю­щийся грешит, потому что он расточает время, это драгоценнейшее благо" /65:184-185/.

Зомбарт высказывает интересное замечание:

"Я хотел указать на ту ошибку, которую часто делают, причисляя Фому Аквинского без всяких колебаний к "средневековью" и совершенно забывая, что он все-таки жил и писал в том веке, который для стра­ны, где он творил, означало уже начало нового времени" /65:187/.

Тем более это верно для его последователей. Так, Фома считал, что каждый должен оставаться в своем сословном положении всю жизнь. Последователи Фомы "исправили" его учение: если кто обладает выдаю­щимися добродетелями, то он должен иметь и право добывать средства, соответствующие его новому положению (Антонин Флорентийский). Его правило:

"Простой ссудный процент во всяком виде запрещен; прибыль на капитал во всяком виде дозволена, вытекает ли она из торговых дел или из ссудного "закладного" предприятия, или она извлекается из транспортного предприятия, или путем участия в предприятии" /65:191/

открывает затворы для  начала капиталистической гонки.

Нетрудно видеть, что на концепциях Фомы Аквинского основывает­ся изложенное выше социальное учение католической церкви.

Реакцией на официальную католическую позицию было образование в XII-XIII вв. нищенствующих орденов (доминиканцы, францисканцы). Кроме того, широкое распространение получили полуеретические движе­ния альбигойцев и вальденсов. Отметим, что эти движения отрицали частную собственность и жили коммунистическими общинами.

Однако секуляризация мира развивается. Возрождение приносит с собой идеи индивидуализма и поклонения личному творчеству. На волне ренессанса возникает Протестантизм, который, являясь реакцией на злоупотребления католичества, сам оказался под сильным влиянием на­рождающегося капитализма. В западной литературе нет однозначного мнения по вопросу взаимного влияния протестантства и капитализма. В работе /17/ указывается, что проповедываемый Лютером принцип оправ­дания одной верой и, соответственно, отрицания необходимости добрых дел для спасения, на практике приводит к полной независимости хо­зяйственной деятельности от влияния религии и морали.

Другой взгляд выдвигает известный социолог Макс Вебер. В своей нашумевшей работе "Протестантская этика и дух капитализма" /66/ Ве­бер, указывая сначала, что предопределенность христианина ко спасе­нию или осуждению как является характерной чертой учения Кальвина, далее пишет:

"Совершенно очевидно, что рано или поздно перед каждым верую­щим должен был встать один и тот же вопрос, оттесняющий на задний план все остальные: избран ли я? И как мне удостовериться в своем избранничестве?...Для них (эпигонов Кальвина - Н.С.) уверенность в спасении в смысле возможности установить факт избранности приобрела абсолютную, превышающую все остальные вопросы значимость" /66,2:24-25/.

Каков же признак избранности Богом для пуританина? На основа­нии некоторых материалов (в частности, проповедей пасторов) Вебер заключает, что таким признаком явился успех в деловой сфере:

"Им (пуританам - Н.С.) внушают, что наилучшим средством для обретения внутренней уверенности в своем спасении является неутоми­мая деятельность в рамках своей профессии. Она, и только она, про­гоняет сомнения религиозного характера и дает уверенность в своем избранничестве" /66,2:26/

Вывод Вебера таков:

"мирская аскеза протестантизма со всей решительностью отверга­ла непосредственное наслаждение богатством и стремилась сократить потребление, особенно когда оно превращалось в излишества. Вместе с тем она освобождала приобретательство от психологического гнета традиционалистской этики, разрывало оковы, ограничивающие стремле­ние к наживе, превращая его не только в законное, но и в угодное Богу занятие" /66,2:97/.

Зомбарт скептически относится к этой, ставшей весьма популяр­ной, теории (думается - совершенно справедливо), указывая, что если этот механизм и имел место, то его роль не следует преувеличивать /65:199/. Если, все же, Вебер прав, то такая протестантская этика наглядно свидетельствует о полном разрыве протестантов со святооте­ческой традицией. Для отцов Церкви (и восточных и западных) всегда незыблемым являлся тезис о независимости христианина от богатства. Если же для пуританина богатство есть признак своей предопределен­ности ко спасению, то большей зависимости от богатства трудно себе представить.

Не только Зомбарт, но и ряд других авторов с сомнением отно­сятся к концепции Вебера. Например, М. Оссовская в своей любопытной книге "Рыцарь и буржуа", критикует концепцию Вебера так:

"Если трудно сомневаться в том, что учение о предопределении превосходно служило для оправдания привилегий имущих по отношению к неимущим и для успокоения совести первых, то гипотетическая связь между верой в предопределение и духом капитализма, по-моему, не вы­яснена у Вебера должным образом. Я не вижу, почему пуританизм в его кальвинистском издании непременно должен был побуждать стремле­ние к обогащению, хотя представляется достоверным, что он способс­твовал фактическому обогащению" /88:347/.

Э. Вестермарк считает /88:346/, что скорее произошло обратное влияние "капиталистического духа на теологическую догматику".

В противовес тенденции, благосклонно относящейся к предприни­мательству, появился ряд христианских утопий (Мор, Кампанелла, Френсис Бекон), отрицающих капитализм. Дальнейшая эволюция христи­анской социальной доктрины шла под воздействием идей, созвучных ка­питализму: индивидуализма и либерализма. Если протестантская мысль с распростертыми объятьями идет навстречу этим идеям, то историчес­кий путь католической социальной доктрины более сложен. Французская революция конца XVIII в., приведшая католическую церковь в состоя­ние шока, ясно показала, что заигрывать с радикальными силами смер­ти подобно. Поэтому в XIX в. папы держались в основном консерватив­ной, охранительной ориентации. Однако новые веяния: либерализм с одной стороны и социализм - с другой, давали себя знать, что выли­валось в движения т.н. либеральных католиков и социального католи­чества /17/. Оба движения старались совместить идеи либерализма и социализма с христианством, как бы "воцерковить" их. В отношении к рассматриваемому нами вопросу их особенности состояли в следующем.

Либеральные католики отстаивали экономическую свободу, частную собственность и рынок труда. Однако, видя пагубные последствия ка­питализма, они считают, что достаточным средством борьбы с ними яв­ляется милосердие, которое должно выражаться в милостыне, увещева­нии как рабочих, так и владельцев предприятий, патроната, т.е. пок­ровительственной роли предпринимателя. В противовес этому, социаль­ные католики считали, что евангельскому идеалу в наилучшей мере со­ответствует кооперативная собственность, т.е. совместное владение рабочими как фабрик так и магазинов. Благодаря их деятельности коо­перативное движение в XIX в. приобрело значительный размах. Отме­тим, что оба эти движения поддержки в Риме не нашли. Достаточно упомянуть знаменитый "Силлабус" (1864г.) папы Пия IX, который осуж­дает как либерализм, так и социализм. XIX век завершается энцикли­ками "великого" папы Льва XIII, который провозглашает томизм в ка­честве официальной, непререкаемой доктрины католической церкви. С этих энциклик начинается целенаправленная разработка католической социальной доктрины /115/, в создании которой принимали участие практически все папы более позднего периода. С содержанием наиболее известной из энциклик Льва XIII - "Rerum novarum" (РН) читатель мог ознакомиться в разделе 2.

В XX веке, в условиях наличия двух социальных систем, католи­ческая церковь, хоть и анафематствует коммунистический режим в Рос­сии, но, тем не менее, в своих высказываниях относительно социализ­ма достаточно осторожна. Дело в том, что после победы Советской России во Второй мировой войне, ряд католических стран оказываются в орбите социалистического лагеря. Кроме того, в самом католичестве имеет место широко распространенное в Латинской Америке движение "теологии освобождения", стремящейся уничтожить социальную неспра­ведливость, порожденную капитализмом, путем классовой борьбы и со­лидарности с "нищими" /19/, т.е. угнетенными пролетариями. И лишь после крушения социалистической системы в энциклике ЦА католичество окончательно принимает концепцию частной собственности как незыбле­мой основы справедливого общества.

Таким образом, тенденция достаточно ясна. Западное богословие, начиная с Фомы Аквинского, под натиском исторических реалий, осто­рожно начинает апологию частной собственности. Стараясь, тем не ме­нее, сохранить связь с Евангелием, католичество пятится под напором мамоны как рак. Но капитуляция неизбежна: она и произошла с выходом энциклики ЦА.

4.9. Выводы

1. Теперь, на основе всего святоотеческого материала, предс­тавленного выше, мы можем подвести некоторые итоги относительно воззрений святых отцов на имущественный вопрос. Можно сказать с большой долей уверенности, что они имели на этот вопрос вполне оп­ределенный взгляд, причем взгляд тот же самый, который мы увидели у св. Иоанна Златоуста, а именно:

- личное совершенство христианина:  полное нестяжание;

- общественный идеал: общность имущества;

- путь к совершенству: милостыня.

Св. Иоанн Златоуст является лишь наиболее полным, наиболее со­вершенным выразителем святоотеческой традиции. Мнения других святых отцов этому взгляду не противоречат и часто углубляют воззрения Златоуста.

2. Для обоснования своего взгляда святые отцы пользуются целым рядом доводов. Это доводы (которым, ради краткости ссылок, даются названия) можно свести к следующим:

- аскетический довод: собственность, богатство является вели­ким соблазном, который может погубить душу человека. Этот соблазн столь опасен, что эффективным способом борьбы с ним является отказ от имущества (все святые отцы);

- довод милостыни: христианская любовь немыслима без жертвы своего (в идеале - всего себя) ради любящего. "Любовь...не ищет своего" (1 Кор.13,4-5). Поэтому любовь побуждает христианина к бе­зудержной милостыне, передаче своего имения бедным, вплоть до урав­нения имущественных возможностей: "возлюби ближнего своего как са­мого себя" (Златоуст);

- литургический довод: общение имуществ внешним образом помо­гает евхаристии в созидании Церкви, ибо оно, как и евхаристия, со­бирает людей вместе (Златоуст);

- теологический довод: Бог - творец всего, только Он является подлинным владельцем всех вещей, человек - лишь "неверный управи­тель", и поэтому называть своей собственностью что-либо он не имеет права (все святые отцы);

- социальный довод: разделение людей на богатых и бедных несп­раведливо; долг христианина - облегчить положение бедных (Златоуст);

- экономический довод: общее ведение хозяйства более экономич­но, чем индивидуальное (Златоуст);

- довод от вознаграждения: исполнение заповедей Божиих, в ко­торые входит милостыня, а в идеале - полный отказ от имения и обще­ние имуществ, дает возможность получить награду на Небе.

3. Святоотеческое учение фактически является комментарием на многочисленные фрагменты Нового Завета о собственности, богатстве и милостыне. Новозаветный взгляд на собственность, хотя и не содержит явного призыва к обобществлению имуществ, однако:

- множество раз утверждает, что отказ от собственности являет­ся высоконравственным поступком;

- полностью развенчивает те резоны, ради которых человек на­капливает собственность;

- нигде, даже косвенно, не благословляет частную собственность;

- утверждает благодатность общения имуществ в первоапостоль­ской иерусалимской общине.

5. Учение Западных Церквей, начиная с Фомы Аквинского, уклони­лось от святоотеческого учения. Если протестантизм с самого момента

своего возникновения дал положительную оценку накопления богатства,

то католичество долгое время (вплоть до выхода энциклики ЦА) зани­мало компромиссную позицию, пытаясь совместить веления времени и Евангелие.

. СОБСТВЕННОСТЬ И СОЦИАЛИЗМ

"А кто имеет достаток в мире, но, видя брата своего в нужде, затворяет от него сердце свое, - как пребывает в том любовь Божия?" (1 Ин.3,17)

"владение личной собственностью есть или идолослужение, или атеизм"

Владимир Эрн

"если есть какое-либо  положение,

твердо установленное социалистичес­кой критикой, то это то, что право частной собственности на средства производства, по неумолимым законам хозяйства, неизбежно превращается в право эксплуатации одними людьми других"

Михаил Туган-Барановский

4.1. О социальном доводе

Изложенное в предыдущем разделе святоотеческое понимание воп­роса собственности носит принципиальный характер и имеет силу не-

зависимо от  того  или иного этапа исторической жизни человечества.

Однако, новое время, по сравнению с временами святых отцов, вынесло на первый план ряд существенных для нашего обсуждения явлений. Речь в первую очередь идет о ясном понимании социальной роли христианс­тва и новой фазе общественного развития - капитализме, при котором фактор собственности начинает играть новую, неизвестную в святооте­ческие времена, роль.

Проблема соотношения общественной сферы и христианства была отчетливо осознана в конце XIX - начале XX вв. Здесь две альтерна­тивы. Либо Благая Весть Христа обращена только к отдельным челове­ческим личностям и полностью игнорирует общество, в котором живет личность. Либо христианство, ради спасения душ, участвует в общест­венной жизни.

В первом случае какая-либо оценка общества и воздействие на него исключается. Обосновывается это тем, что Христос не призывал к социальному переустройству общества, а обращался к душе отдельного человека, совершая в ней глубинный переворот. Чем больше таких пе­реворотов совершится в душах людей, тем более здоровым будет и об­щество в совокупности. Участие же Церкви в общественной жизни толь­ко сводит ее до уровня политической партии. Такое мнение высказыва­лось и высказывается в Церкви многократно.

Второй подход, принимаемый и в настоящей работе, основан на убеждении, что человек задуман Богом как существо не только личное, но и общественное, что человек, если и не определяется обществом полностью, то, по крайней мере, определенно зависит от него. Поэто­му недостаточно обращаться только к конкретному человеку: христиан­ство должно воздействовать и на общество, способствовать его лучше­му устройству. У этой точки зрения тоже появилось достаточно сто­ронников. Например, С.Н. Булгаков пишет:

"Для принципиального индифферентизма к политике и обществен­ности не может быть никаких оправданий. Напротив, он является, во-первых, невыполнимым, во-вторых, явно противухристианским, при­ходя в противоречие с основным и центральным учением о богочелове­честве" /12:31/.

Выдающийся историк Церкви А.В. Карташев, много размышлявший над проблемой соотношения  Церкви и государства,  утверждает:

"Насильственное усечение языка и рук церкви, недопущение ее к открытому участию в общественной, социальной и культурной жизни на­рода создает только напряженную, сознательную и подсознательную, тоску в недрах церкви по осуществлению ее неотменяемой, вечной христианской миссии" /81:60/.

Вся русская религиозная философия, начиная со славянофилов и кончая евразийцами говорит о том, что уклонение Православной Церкви от участия в социальной жизни (и соответственно - занятость исклю­чительно проблемами индивидуального спасения) является позицией не­верной и должно быть преодолено. Следует заметить, что этот упрек не точен, ибо Православие как раз имеет социальную доктрину - это знаменитая "симфония" между Церковью и государством, согласно кото­рой Церковь влияет на христианизацию общественных установлений че­рез воцерковленное государство. Получается, что собственно Церковь занимается духовным окормлением народа, а государство проводит христианизированную социальную политику.

Однако дело в том, что в истории мы встречаем лишь эпизодичес­кие и неполные реализации этого принципа. В подавляющем большинстве случаев власть оставалась светской и осуществляла социально-эконо­мическую политику по законам мира сего. В результате Церкви дейс­твительно оставалось заниматься только индивидуальными душами веру­ющих. Поэтому у святых отцов большей частью встречаются доводы лич­но-религиозного характера. Однако нельзя сказать, что социальная проблематика у святых отцов отсутствует. Наоборот, она присутствует неожиданно широко: вспомним постоянные обличения богатых в немило­сердии, многочисленные указания на неправедность приобретенного бо­гатства, и наконец, удивительно высокое учение св. Иоанна Златоуста на социальное значение милостыни, должной преобразовать отношения собственности глобально, в рамках всего общества.

Другим важным явлением, незнакомым святоотеческой мысли, явля­ется капитализм. Разумеется, товарно-денежные отношения существова­ли и во времена святых отцов. Однако степень их развитости была тогда качественно иной: большинство населения - земледельцы - жили в основном своим натуральным хозяйством, которое доставляло им практически все необходимое. При капитализме производство имеет столь широкий и столь специализированный характер, что подавляющее большинство предметов потребления человек не производит сам, а по­купает. Капиталистическая система производства-купли-продажи носит тотальный характер, она становится как бы средой жизни человека, без которой он уже существовать не может.

Такая ситуация влечет ряд очевидных следствий.

Во-первых, производство на продажу требует ужесточения и уни­фикации формы собственности. Поэтому право собственности при капи­тализме быстро становится абсолютным. По Ильину, это "господство полное, исключительное и прочно обеспеченное правом". Это полное право собственности становится фундаментом, на котором строится весь капитализм.

Во-вторых, тотальность социально-экономической системы капита­лизма приводит к резкому повышению роли денег. Другие критерии - сила, знатность, праведность и пр. - отступают на второй план: деньги, богатство становятся основным мерилом человека в обществе. Деньги дают все, в том числе и того, чего они не давали раньше. Имеется в виду власть: при капитализме правят богатые. "Демократия" является только довольно прозрачным прикрытием этого факта: все ветви власти являются ставленниками финансовых тузов, результаты выборов ныне определяются рекламной избирательной кампанией, требу­ющей колоссальных денег и т.д.

В-третьих, производство на рынок вынуждает всех включиться в чудовищную конкурентную гонку, гонку не на жизнь а на смерть, пос­кольку проигравший выбывает и безжалостно раздавливается своими конкурентами. Современный автор интерпретирует это так:

"В условиях товарного производства возникает самопринуждение к труду: работать не нужно не столько, сколько необходимо для нор­мального потребления, а сколько необходимо для того, чтобы не разо­риться, не опуститься до подневольного состояния" /77:13/.

Интересно, что именно такая гонка с выбыванием и называется "гражданским обществом":

"Система, возникающая на основе трудовой самоэксплуатации, сис­тема свободных  товаропроизводителей  порождает  институт  развитой частной собственности и то, что Гегель, а вслед за ним и Маркс, на­зывали гражданским  обществом.  Гражданское  общество и есть ни что иное как совокупность независимых товаропроизводителей" /77:13/.

Наконец, капитализм изменяет "технику" эксплуатации (она ста­новится более изощренной), но не устраняет эксплуатацию:

"Но расширение производства на основе самоэксплуатации имеет одну непреодолимую границу, которая может быть преодолена только за счет расширения числа людей, вовлеченных в процесс производства, иначе говоря, за счет простой кооперации. Иначе говоря, система са­моэксплуатации неизбежно перерастает в систему эксплуатации" /77:15/.

Мысль об эксплуатации постоянно присутствует в социалистичес­кой идеологии, являясь моральным стержнем всех построений. Таким образом, налицо т.н. социальный довод против частной собственности: собственность порождает эксплуатацию человека человеком. Как к это­му доводу должен относиться христианин?

Отметим, что святые отцы, как мы видели, часто используют со­циальный довод в своем учении о собственности, вполне его разделяя. Им вторит С.Н. Булгаков. Он считает, что этот довод имеет нравствен­ный характер, а потому должен поддерживаться христианством. Булга­ков пишет:

"Если недопустимо политическое порабощение, то еще менее прос­тительно порабощение экономическое, как более жестокое и унизитель­ное, превращающее человека в вещь и средство для удовлетворения низших потребностей. Между тем все способы производства, существо­вавшие до сих пор в истории, - рабский, феодальный и господствующий в наше время капиталистический, - основаны именно на таком порабо­щении человека человеком. Современный капитализм исторически может быть, конечно, оправдываем, и могут признаваться его заслуги и пре­имущества перед предшествующими эпохами, но нельзя все-таки отвер­гать, что он основан на насилии и неправде, подлежащих устранению. Поэтому стремления к уничтожению этой коренной неправды капиталис­тического строя, которые в общем и целом объемлются понятием социа­лизма или коллективизма, должны быть без колебаний включены в тре­бования христианской политики" /12:34/.

Таким образом, социальный довод с христианской точки зрения вполне правомочен. Поэтому в следующем п. мы постараемся проследить его судьбу в ряде социалистических учений.

Чтобы сориентировать читателя на проблематику последующего об­суждения, укажем, что поскольку мы приняли вторую, "лично-социаль­ную" точку зрения, то неизбежным становится сравнение капитализма и социализма как общественных формаций, неизбежным становится обсуж­дение опыта социализма в России, эсхатологии человечества и ряда других вопросов общественного характера. Все эти вопросы необычайно сложны и их решить достаточно исчерпывающе не приходится и мечтать. Но, тем не менее, посильное обсуждение этих проблем будет нашей ос­новной целью.

15. Критика частной собственности в социалистическом учении.

В социалистических учениях вопрос о собственности ставился не менее остро, чем в христианстве. В качестве терминологической пре­амбулы следует указать, что само слово "социализм" мы будем пони­мать в его первоначальном экономическом смысле - как социальный строй, возникающий как следствие ликвидации частной собственности (на средства производства). В более узком смысле социализм противо­поставляется коммунизму. Один из крупнейших русских экономистов

М.И. Туган-Барановский, являющийся к тому же серьезным теоретиком социализма, наиболее точным признаком, отличающим социализм от ком­мунизма, считает наличие денег /20, с.278/. Социализм характеризу­ется денежным хозяйством, в котором люди имеют определенный доход (нормируемый или нет), выражаемый в денежном эквиваленте; коммунизм характеризуется натуральным хозяйством, в котором если и нормирует­ся, то непосредственно само потребление. Это определение Туган-Ба­рановского обладает большой четкостью и, вместе с тем, хорошо сог­ласуется с интуитивным словоупотреблением.

Тот же Туган-Барановский предлагает интересную классификацию типов социализма с точки зрения размера социальной ячейки /20, с.275/:

- государственный социализм: государство является владельцем всех средств производства и всех продуктов общественного труда до перехода последних в индивидуальное потребление;

- синдикальный социализм: средства производства находятся в руках профессиональных рабочих групп (синдикатов); например, угле­добывающая промышленность - в руках синдиката, объединяющего всех шахтеров и т.д.; синдикаты обмениваются между собою продуктами сво­его труда;

- коммунальный социализм: средства производства находятся в руках коммун, т.е. общин, в которые входят рабочие разных родов труда; по необходимости коммуны торгуют между собой;

- анархический социализм: каждый индивид производит продукцию самостоятельно; любое объединение работников строится на строго до­говорной основе; наемный труд запрещен.

Соответственно, можно мыслить государственный, коммунальный и анархический коммунизм. Синдикальный коммунизм логически невозмо­жен, ибо синдикализм принципиально предполагает торговый обмен меж­ду синдикатами.

Полезность такой классификации видна хотя бы в том, что де­монстрируются различные возможности организации общества, ибо сей­час есть тенденция под социализмом понимать только государственный социализм. Но обратимся к самим социалистам.

Первым социалистом по праву считается великий Платон. В его сочинении "Государство" /21/ нарисован идеал общества и он оказыва­ется социалистическим: Платон требует полного отказа от частной собственности на вещи. Туган-Барановский пишет:

"Требование общности имуществ отнюдь не вызывается у Платона стремлением обеспечить каждому возможно большее участие в пользова­нии общественным богатством. Наоборот, общность имущества мудрецов в платоновском "государстве разума" преследует цели их общей бед­ности.

Платоновский социализм имеет всецело моральный характер и чужд какой бы то ни было примеси экономического интереса. Экономический интерес, стремление к умножению богатства, встречает у Платона са­мое категорическое осуждение, как опасный соблазн, неразрывно свя­занный с частной собственностью" /20: 264/.

Укажем, однако, что морализм Платона - не христианского духа: для него сребролюбие, которое возбуждает богатство, плохо не тем, что губит души людей, а тем, что мешает им служить государству.

Интересно остановиться на т.н. "утопистах" XIX в. Фурье и Оуэ­не, причем рассмотреть их концепции в сопоставлении. Несмотря на их приверженность социализму (в широком смысле слова), их отношение к частной собственности различно.

Шарль Фурье - яркий представитель коммунального социализма /22, 23/. Он рассуждает так: для достижения эффективности произ­водства нужно совместить выгоды крупного производства с заинтересо­ванностью индивидуального. Поэтому в его фаланстере (ассоциации нескольких сот семей), несмотря на централизацию всех средств про­изводства, частная собственность не отменяется. Она лишь принимает другую форму - форму права участия в общих доходах пропорционально вложенным в фаланстер капиталам.

Фурье - последовательный аморалист. Для него нет плохих страс­тей. Необходимо дать полный простор всем страстям, поскольку любую страсть можно с пользой применить для общего дела - надо только уметь это сделать. В том числе страсть к наживе - она дает мощный стимул к труду.

Роберт Оуэн /20, 24/ исповедует противоположный подход, заклю­чающийся в организации коммун, основанных на общественной собствен­ности. Целью создания коммун является не развитие производства, а моральное возрастание человека. Туган-Барановский восстанавливает ход мыслей Оуэна так:

"Корнем всех пороков является, по общему мнению, себялюбие, в свою очередь проявляющееся наиболее резко в области хозяйственных интересов. Поэтому, чтобы создать добродетельного человека, нужно сделать невозможным проявление хозяйственного эгоизма.

А для этого нужно, чтобы исчезла частная собственность, чтобы человек ничего не мог называть своим - только в этом случае для развития хозяйственного эгоизма не будет почвы, и хозяйственный эгоизм погаснет сам собой" /20: 329/.

Оуэн дает развернутую критику частной собственности. Он убеж­ден, что "Частная собственность была и есть причина бесчисленных преступлений и бедствий, испытываемых человеком" /25:329/. Доводы Оуэна можно свести к следующему /25:329-331/. Частная собствен­ность:

- развивает в человеке грубый эгоизм, "причем этот эгоизм обычно пропорционален в своих размерах собственности";

- способствует развитию в человеке и других пороков: гордости, тщеславия, несправедливости, бесчувствия;

- ограничивает умственный кругозор только материальным; замы­кает сознание в круге собственных интересов и мелочных забот;

- отчуждает людей друг от друга, служит причиной постоянной вражды, обмана, мошенничества, бесчисленных убийств, войн;

- препятствует проведению полезных общественных преобразова­ний.

Как видно, доводы Оуэна носят чисто моральный характер и близ­ки к доводам Иоанна Златоуста. Однако есть существенное отличие. Оуэн не понимает глубины падшести человеческой природы. Он порицает Церковь за то, что она, якобы, говорит, что

"зло будет существовать вечно, потому что "человек греховен по своей природе" /25:328/

Оуэн убежден, что если изменить условия жизни, то люди быстро изменятся к лучшему. Разумеется, такой взгляд далек от православно­го понимания греха.

Итак запомним, что для обоснования социализма (в широком смыс­ле) Фурье и Оуэн привлекают совершенно противоположные принципы: принцип максимального удовлетворения всех потребностей и страстей и принцип духовного роста человека.

Критический социализм XIX в. вплотную занялся социальным дово­дом, считая, что частная собственность порождает неравенство и экс­плуатацию человека человеком. Эта мысль высказывалась и ранее, нап­ример у утопистов, но критический социализм обосновывает ее идеей классовой борьбы и возводит в ранг основного лейтмотива социалисти­ческой теории.

Интересны взгляды на частную собственность Пьера Жозефа Прудо­на (1809 - 1865) - известного общественного деятеля и анархиста. В своей ранней работе "Что такое собственность?" он бросает фразу "собственность есть кража", получившую широкий общественный резо­нанс. В этой работе Прудон, отмечая, что все современное общество основано на праве частной собственности, разбирает несколько тео­рий, это право обосновывающих, а именно / изл. по 26 с.168-172/:

- теория первого завладения, суть которой сводится к тому, что первоначально земля не принадлежала никому, и поэтому всякий мог захватить себе землю, не нарушая прав другого. Так появились собс­твенники; кто же не успел захватить землю, стали рабочими;

- рабочая теория, согласно которой собственность есть право работника на собственность, созданную его трудом;

- легальная теория, по которой право собственности обосновыва­ется волей законодателя.

Легко заметить, что по крайней мере первые две теории уже упо­минаются Фомой Аквинским. На трудовую теорию собственности указывал английский философ и экономист Локк.  Доводы Прудона можно свести к следующему.

Захват земли можно оправдать ради удовлетворения своих личных нужд. Поэтому теория первого завладения может оправдать только мел­кую частную собственность, но не крупную. Рабочая теория может оп­равдать собственность на плоды, получаемые с земли, но не собствен­ность на саму землю. Таким образом, собственность на средства про­изводства рабочая теория не оправдывает. Наконец, законы отражают право сильного. Поэтому ссылка на законы нам ясно говорит о том, что право собственности основывается просто на силе.

Сам Прудон считает, что право собственности в действительности не что иное, как право получения дохода, не основанного на собс­твенном труде, а полученного другими лицами. Этот доход принимает различные формы. Он называется арендной платой, если его источником является земельная собственность, наемной платой, когда он вытекает из собственности на здания, процентом, если он извлекается из де­нежного капитала и, наконец, прибылью, если получение его основыва­ется на пользовании торговым или промышленным капиталом. Но суть одна - рабочие создают больше ценностей, чем получают их в виде за­работной платы, излишек же поступает собственнику. Таким образом, частная собственность неизбежно приводит к насилию и эксплуатации, т.е. "собственность есть кража".

Однако, как это ни парадоксально, сам Прудон вовсе не за отме­ну частной собственности. Он считает, что если собственность разру­шает равенство, то коммунизм губит свободу. Коммунизм есть система рабства, поскольку общность владения требует принудительной органи­зации труда, лишает работников инициативы и превращает их в рабов государства. Таким образом, Прудон в затруднении и сам определенно не знает, как совместить свободу и равенство. Интересно, что под конец жизни Прудон /26:173/ указывает на русскую общину как идеаль­ное решение проблемы собственности.

Чтобы не растягивать изложение, мы не будем рассматривать суж­дения  других представителей критического социализма.

В наш век пристального внимания к общественным вопросам соци­альный довод оказывается весьма сильным. Как мы видели, и святые отцы тоже этот довод разделяют. Однако сторонники частной собствен­ности научились отводить и его и все остальные доводы, причем, как представляется на первый взгляд, весьма радикальным образом. Их "убойный" аргумент - неудача построения социализма в России. Дейс­твительно, социализм основывается на общественной собственности на средства производства. И если этот строй привел к неисчислимым жертвам, демагогии и в конце концов рухнул, то не является ли это самым очевидным свидетельством порочности принципа общения имуществ и, следовательно, необходимости и благотворности построения общест­ва на базе частной собственности?

19. Энциклики и И. Ильин о социализме в России

Итак, мы дошли до "реального социализма", до той неудачной, разумеется, попытки введения общности имуществ, крушение которой мы все недавно пережили. Как должным образом осмыслить происшедшее?

Прежде всего приведем мнение пап. Нетрудно догадаться, что они подвергают социализм - и теоретический и реальный - самой суровой критике.

Мнение папы Льва XIII о социализме мы уже приводили (п. 2.1). Папа Иоанн Павел II этому вопросу уделяет еще больше внимания. В его пространной энциклике одна из глав (всего их шесть) называется "1989 год", и она полностью посвящена событиям, приведшим к круше­нию социалистической системы (1989г. - события в Польше) и обсужде­нию недостатков социализма. Там можно встретить и аргумент от сво­боды: "коммунистическая диктатура" и подобные ей "репрессивные ре­жимы" нарушали права рабочего, есть и аргумент от эффективности, но есть вещи, с которыми нельзя не согласиться: "Однако истинной при­чиной недавних изменений была духовная пустота, которую создал ате­изм, лишивший молодежь смысла жизни и цели. Неудержимо стремясь найти и себя, и смысл жизни, молодые люди часто открывали вновь ре­лигиозные корни национальной культуры, а там Самого Христа как пол­новесный ответ на живущую в каждом сердце тягу к добру, истине и жизни. Поиски эти поддерживало свидетельство тех, кто в бедах и го­нениях оставался верным Богу. Марксизм обещал искоренить нужду в Боге из человеческого сердца, но оказалось, что это невозможно - сердцем овладевает смятение"(ЦА).

Еще более бескомпромиссно бичует коммунизм русская эмиграция, которая наяву испытала, что это такое. Здесь мы снова возвращаемся к работам И.А. Ильина. Его обличения коммунизма /2:275-277/ гораздо более суровы и куда четче сформулированы:

"1. Коммунизм противоестествен. Он не приемлет индивидуального способа жизни, данного человеку от Бога и природы. Он пытается пе­ределать, переплавить человеческую душу в ее основных свойствах и естественных тяготениях, и прежде всего - погасить личную заинтере­сованность и личную инициативу человека на всех путях его творчест­ва...

2. Коммунизм противообществен. Это выражается в том, что он пытается создать такой строй, который покоится целиком на началах ненависти, взаимного преследования, всеобщей нищеты, всеобщей за­висти и полного подавления человеческой личности... Проводится все­общее изъятие имущества, добросовестные и покорные теряют все, не­добросовестные грабят и в тайне наживаются... Никто сам по себе не может ничего предпринять; кого государство лишит права на работу, тот погибает голодной смертью... Человек оказывается бесправным и раздавленным, а государство является его неограниченным эксплуата­тором. Вот почему отмена частной собственности создает самый проти­вообщественный строй, известный в мировой истории.

3. Коммунизм осуществляет растрату сил. Это выражается, во -первых, в том, что он не хочет и не умеет пользоваться творческою силою живого инстинкта, личного интереса и личной инициативы... Во-вторых, растрачивается впустую вся та масса энергии, которая не­обходима для подавления этих личных сил... В-третьих, растрачивает­ся вся та масса энергии, которая пытается вызвать в душах новую, теоретически выдуманную и властно навязываемую мотивацию (т.е. внутренние побуждения) хозяйственного труда, - вся работа по "аги­тации" и "пропаганде", все усилия переделать естественный клад че­ловеческих душ. В-четвертых, растрачивается вся та масса энергии, которая пытается осуществить хозяйственное и культурное всепредви­дение, всеучет, всеруководство...

4. Коммунизм осуществим только при помощи системы террора... В основе его лежит противоестественность. Живой и здоровый инстинкт может принять его только как ненавистное иго, которое будет навязы­ваться ему угрозою, унижением, мукою голода и страхом смерти...

5. Коммунизм отнюдь не ведет к справедливости. Он начинает с призывов к "равенству"... Однако на самом деле все люди от природы не равны и ... в таком случае справедливость требует не "равенс­тва", а чего-то иного, именно предметно-неравного обхождения с предметно-неравными людьми. Формула справедливости гласит не "всем одно и то же", а "каждому свое"... На самом же деле они (коммунис­ты) создают сначала всеобщее уравнение в бесправии, а потом - новое обратное неравенство в пользу членов своей партии, которая превра­щается в привилегированную касту, набранную из наиболее завистли­вых, жестоких, ловких и раболепных людей. Таким образом, отмена частной собственности не только не ведет к справедливости, но соз­дает систему новых, вопиющих несправедливостей.

6. Коммунизм отнюдь не освобождает людей. Он вводится насиль­ственно и для этого отменяет все права и свободы... Коммунизм не освобождает трудящегося, а порабощает его окончательно... Все не­достатки и пороки капиталистического строя осуществляются в преуве­личенных, чудовищных размерах, и притом сознательно и планомерно...

Попытка отвергнуть и отменить частную собственность колеблет одну из последних и необходимых основ жизни; ее можно сравнить с попыткою отпилить тот сук, на котором сидит сам отпиливающий, или с попыткою перестроить человеческий организм посредством оперативного удаления из него легких..."

Но переведем дух и постараемся взглянуть на все эти обличения без пафоса, так гипнотически действующего на читающего. По сути де­ла все эти аргументы мы уже встречали: все старые знакомые - и ар­гумент "от природы", и аргумент "от свободы", и аргумент "от неэф­фективности", и аргумент "от справедливости". Только эти аргументы переведены в социальный план. Ильин, по сути дела, совершенно сог­ласен с папами, однако формулирует свою точку зрения острее и точ­нее. Более того, он знает энциклику РН и ссылается на нее /2, :285/.

4.4. Русская философия собственности (Эрн и Франк)

Мы ничего не сказали о новом важном этапе обсуждения интересу­ющего нас вопроса, который начался в связи с распространением соци­алистических идей в XIX-XX веках. Существенную роль в понимании и оценке новых идей сыграла русская религиозная философия. Владимир Соловьев, Сергей Булгаков, Николай Бердяев, Иван Ильин, Владимир Эрн, Семен Франк - вот далеко не полный перечень имен русских фило­софов, внесших существенный вклад в осмысление проблемы собствен­ности. И здесь мы видим диаметрально противоположные мнения - как за частную собственность, так и против. В этой связи интересно со­поставить две полярные точки зрения: Эрн и Франк.

Владимир Францевич Эрн, рано умерший очень глубокий русский философ, оставил нам удивительную работу "Христианское отношение к собственности" /69/, в которой он самостоятельно восстанавливает логику святых отцов по вопросу собственности. Эта статья написана столь ярко и убедительно, что практически не требует комментария. Вот некоторые выписки:

"если нужно отречение от всего, то, значит, и от личной собс­твенности. Значит, весь вопрос в том, может ли быть удержана лич­ная, частная собственность после отречения (как любовь к родителям) и претворена в новое?

На этот вопрос можно ответить только отрицательно... Существенный признак  собственности  "мое" в противоположность

всякому другому вносится не этими внешними условиями, а психическим моментом, "присвоением", внутренним постановлением предела, границы и препятствия для другого. А уж фактическая сила и этот психический момент отчуждения и огораживания материализует и овеществляет так, что другой уже фактически натыкается на физическую невозможность пользоваться вещью - собственностью другого. Живой нерв собствен­ности имеет своим "седалищем" сознание. И раз он тут уничтожен - собственность рассыпается, как ожерелье с перерезанной ниткой. Собственность подобна жидкости, которая сдерживается стенками сосу­да. "Стенки" эти определяются не чем-нибудь внешним, а, как сказа­но, внутренним психическим моментом; и раз порыв ко Христу разбива­ет эти стенки, то уж от собственности не остается ничего. Она рас­текается в разные стороны, и неутомимость человеческой нужды впиты­вает ее всю. А не растекаться она не может: "Кто имеет достаток в мире и видит брата своего в нужде, затворяет он сердце свое, - как пребывает в нем любовь Божия?" (1 Ин.3,17). "Если брат или сестра наги и не имеют дневного пропитания, и кто-нибудь из вас скажет им: идите с миром, грейтесь и питайтесь, и не даст им потребного для тела, что пользы?" (Иак.2,15-16). Сколько же дней, вернее, сколько часов просуществует этот достаток, т.е. частная собственность, если каждого брата и каждую сестру, которые наги и не имеют пропитания, обогреть и напитать и сделать так, чтоб они не нуждались в том, что "потребно для тела?" /69:197-198/.

"Все, что соблазняет, должно быть удалено, хотя бы удаление это было связано с самыми тяжелыми страданиями. "Если рука твоя или нога соблазняет тебя, отсеки ее и брось от себя: лучше тебе войти в жизнь без руки или без ноги, нежели с двумя ногами быть ввержену в огонь вечный" (Мф.18,8-9). От всего, что связывает или покоряет, нужно освободиться. Нужно быть всегда готовым служить Единому Гос­подину, а потому быть свободным от обязательств ко всякому другому, в том числе, и к тому, который именуется в Евангелии "Мамоной", ибо, "никто не может служить двум господам" (Мф.6,24). Этот госпо­дин, не в пример другим, притязателен и властолюбив, и потому в Евангелии особенно рекомендуется произвести с ним окончательный расчет всякому, кто хочет господином своим иметь Христа" /69:198/.

"Посмотрите на лилии полевые". - Это значит, что нужно освобо­диться от всего "своего" сознательно-рассудочного, своекорыстного, отделяющего, разделяющего... Но для уподобления лилиям необходимо перестать думать о том, что есть и что пить, не заботиться о завт­рашнем дне, а возможно ли при таком состоянии быть связанным с собственностью? Конечно, нет. Вот почему Христос непосредственно за словами: "посмотрите на лилии полевые", говорит: "продавайте имения ваши и давайте милостыню" и уж не к юноше одному обращается, а ко

всем: "продавайте имения ваши и давайте милостыню (Лк.12,33).

Тем же, кто не хочет расстаться с собственностью, не продает имений своих и не раздает нуждающимся - Христос в той же Нагорной проповеди говорит: "Горе вам, богатые! ибо вы уже получили свое утешение. Горе вам, пресыщенные ныне! ибо взалкаете" (Лк.6,25-26). Это "горе богатым" находит живой отклик в известных евангельских притчах и долго еще живет в первоначальном христианстве.

Таким образом, из вышеприведенного с достаточной определен­ностью выяснилось, что Евангелием от каждого верующего положительно требуется освободиться от всякой собственности. Для того, чтобы подняться навстречу Христу, для того, чтоб быть абсолютно свобод­ным и ничем не связанным в момент выбора себе господина, нужно хоть на мгновение отбросить от себя все, между прочим, и собственность, а верховные законы Царствия Божия - Любовь и Свобода - превращают это условное отречение на мгновение, в безусловное отрешение нав­сегда от всего своего, т.е. и от частной собственности.

И, значит, на поставленный вопрос: каково должно быть отноше­ние верующего к своей собственности, Евангелие отвечает: Личной собственности у верующего быть не должно. Кто не отрешается от лич­ной собственности, тот не христианин, а язычник, "ибо всего этого ищут язычники" (Мф.6,32) /69:200-201/.

"Во-первых, признание частной собственности противоречит хрис­тианскому учению о благодати. По этому учению все, что есть в нас положительного, мы должны считать не своим, приписывать не себе, а Богу... В таком высшем, т.е. настоящем и истинном смысле, мы не должны почитать своим даже нравственные успехи, на которые клали личный подвиг, как же при этом, при такой вере (а кто в это не ве­рит, - тот не христианин) мы можем почитать, действительно своим какое бы то ни было имущество, даже приобретенное личным трудом?" /69:202/.

"Во вторых, владение личной собственностью есть или идолослуже­ние, или атеизм...Имущества и материальные средства,  будучи своего рода прессованной  энергией и силой в сжатом потенциированном виде, могут быть чем-то божественным,  когда являются общим достоянием  и правильно распределенными между всеми по внутренним узорам освобож­денного внутреннего человека.  Когда же они вызваны из общей  связи прикреплением к  отдельному лицу в виде частной собственности - они становятся не только не божественными,  но и прямо демоническими, и признание их, как таковых является идолослужением" /69:202-203/.

"Таким образом, на ... поставленный вопрос: каково должно быть отношение к собственности в среде верующих,  мы, согласно Евангелию и живому примеру первенствующих христиан,  должны ответить:  верую­щие, отрешившись от частной собственности, должны перейти к полному общению имуществ. Между ними все должно быть общее, и всем, что име­ют, они должны делиться братски и любовно" /69:207-208/.

Остановимся на время. Легко видеть, что Эрн фактически форму­лирует те же доводы, которые мы уже встречали в творениях святых отцов, а именно:

- златустовский довод христианской милосердной любви, которая разрывает путы собственности;

- аскетический довод ("все, что соблазняет, должно быть удале­но");

- социальный довод;

- теологический довод;

- нравственный довод верности Христу.

На святых отцов Эрн не ссылается, но зато превосходно обосно­вывает свою точку зрения Новозаветными цитатами. Последняя часть работы Эрна посвящена общественным вопросам. Здесь философ развива­ет социально-религиозное учение о собственности, только пунктирно намеченное Иоанном Златоустом:

"Она (собственность - Н.С.) уединяет и разъединяет и является главным препятствием для общения. И потому она первая подлежит пре­одолению и уничтожению. В новых общинах теперешняя собственность должна быть безусловно побеждена и претворена в новое" /69:208/

"основными стихиями общественной жизни, камнями, на которых держится и опирается все, являются стихии Любви и стихии Свободы. И общение имуществ как одна из сторон общинной жизни должна быть про­никнута теми же стихиями - и в высшем единстве примирять полную лю­бовь (т.е. объектами любви должны быть все находящиеся в общине) и с безусловной свободой /69:209/.

"как будто мыслима и действительно многими проводится такая точка зрения: нужно ко всем людям - значит, и к неверующим или ина­че верующим стоящим вне общины относиться по-христиански, но не ко всем сразу, а к каждому в отдельности, лично и сколько возможно по­могать. В этом идея христианской благотворительности и филантропии. Вполне соглашаясь с этим и считая безусловно необходимой помимо всего прочего и частную и общественную благотворительность, я ут­верждаю, что это не есть ответ на поставленный вопрос (о христианс­кой позиции по отношению к обществу - Н.С.)...Если я, положим, могу помочь двум или трем нищим и в то же время знаю, что тяжелые эконо­мические условия...обрекают на нужду и голод не трех или четырех, а сотни и тысячи и десятки тысяч людей и так повсеместно - то, конеч­но, если я хоть сколько-нибудь добросовестный человек, случайная и недостаточная помощь двум или трем не может заслонить предо мною горя и слез сотен и тысяч" /69:210/.

"Восприняв одну сторону Евангельского учения о том, что Царс­тво Божие внутри нас есть, историческое христианство с полной за­конченностью развило и осуществило в себе только идеал святости ин­дивидуальной (в которую вошла и святость плоти) и индивидуального спасения и совершенно забыла другую сторону - идеал святости тела всего человечества и идеал спасения общественного. Забывши это, оно в претворении общественных отношений перестало видеть свою задачу и предоставило их произволу стихий и действию одних темных враждебных сил, а само замкнуло и ограничило себя исключительно сферой личного самоусовершенствования и достижения только личной святости и лично­го спасения...угасив в себе живые представления об объективном Царствии Божием, историческое христианство о стихии общественных отношений и доселе не выработало христианских форм деятельность об­щественно. Но оно только забыло и только не выработало, но како­го-нибудь положительного препятствия к созданию и выработке таких форм оно не поставило - ибо на этот счет не было каких-нибудь цер­ковных решений или соборного постановления. Те же полуфарисейские, полубуддийские рассуждения об общественном и политическом "непро­тивлении", которые твердятся некоторыми представителями духовенс­тва, - мы можем не слушать" /69:213/.

"Но если меньшая страдающая братия - не в переносном смысле, а действительно и подлинно ("истинно говорю вам") есть страдающий Христос, то, участвуя в социально-экономической неправде, т.е. неп­равде против "меньших сих", мы участвуем в продолжающемся и теперь распинании Христа...Во всем зле жизни, во всех неправдах и преступ­лениях участвую как-то и я... Таким образом, уже недостаточно пере­родиться внутренне и стать чистым в душе своей, мало того: недоста­точно религиозной любви и религиозного общения во Христе с верующи­ми в общинной жизни, т.е. мало должного общения к тем, кто во Хрис­те, необходимо еще должное Христово отношение к тем, кто вне Хрис­та, вне церкви и вне общины. Необходимо общественное служение" /69:217-218/.

Следует заметить, что этот упрек Православию является одним из многих подобных упреков со стороны русской религиозной философии. Эрн прекрасно понимает, что в проблеме собственности наиболее весо­мой является социальная компонента, и дает ей очень интересную и глубокую формулировку.

"В теле человечества обнаруживается экономическая похоть". Ес­ли на этих извращенных экономических отношениях вырастают извращен­ные отношения социальные, то нарождается похоть социальная; если последняя юридически закрепляется политическими формами, то нарож­дается похоть политическая. Эта троякая похоть и есть диаволова сторона в естественном теле человечества. С нею нужно активно бо­роться, и активно ее обуздывать" /69:223/.

Фактически - это набросок системы общественных страстей, при­чем, по аналогии со святоотеческой аскетической традицией, дается схема происхождения одной страсти из другой.

Совершенно иную позицию занимает Семен Людвигович Франк. Он ставит задачу выявить подлинную, Христову правду частной собствен­ности. И очень интересно проследить, где Франк ее находит. Прежде всего, он говорит о том, где этой правды нет:

"непосредственного нравственного оправдания право личной собс­твенности не имеет. Требование, чтобы мое оставалось при мне, чтобы никто не мешал мне пользоваться моим достоянием и даже злоупотреб­лять им, какое бы зло это не причиняло другим, - такое требование как выражение чистой корысти и эгоизма никоим образом не может пре­тендовать именно на абсолютную нравственную авторитетность" /70:312/.

Таким образом, Франк согласен с основным тезисом противников частной собственности. Но в чем же тогда ее правда? Франк пишет:

"Защищенная правом сфера материальных благ или их источников, поставленная в форме "вещного права" или "владения" в непосредс­твенную связь с человеческой личностью и предоставленная его нес­тесненному пользованию и распоряжению, есть единственное условие реальной свободы личности... Тем самым оно - условие самого право­порядка. Вне права собственности невозможны свободное сотрудничест­во людей, свободное нравственное строительство жизни. Вне права собственности существует лишь абсолютный деспотизм тех, кто факти­чески - несмотря на юридическую отмену собственности - распоряжает­ся источниками материальных благ, над абсолютно порабощенной массой людей, лишенных собственности.

... Право же частной собственности есть по существу право на свободу, на свободное самоопределение личности, вне которого нет реального "субъекта права", а потому нет и правового порядка.

Суть дела заключается не в том, что собственность материально обеспечивает человека и тем его освобождает... Суть дела состоит в том, что право частной собственности, создавая вокруг человека сфе­ру материального мира, ему принадлежащего, с ним непосредственно связанного, тем самым ограждает его свободную личность. Личность человека не исчерпывается его душевно-телесным бытием; окружающий его мир не есть для него, как для животного, лишь источник потреб­ления в узком смысле слова, т.е. отношение к вещам не исчерпывается для него мгновенным употреблением их для питания, включением их в свое тело, как у животного. Вещи и среда, необходимые для жизни че­ловека, являются для него продолжением его душевно-телесной личнос­ти. Платье, жилище, орудие труда, место жизни, привычное и любимое дело, украшения - все это необходимая составная часть человеческой личности... Право собственности является поэтому для человека пра­вом на неприкосновенность личности - прежде всего на телесную неп­рикосновенность, поскольку вещи оказываются простым продолжением его тела (крайний пример: отнять у хромого или парализованного кос­тыль или у близорукого - очки - все равно, что отнять у здорового ногу или глаз), и затем на неприкосновенность душевную и духовную" /70:317-319/.

Итак, мысль Франка такова: частная собственность, являясь как бы социальным продолжением тела человека, ограждает личность, явля­ется гарантом ее независимости. По этому поводу необходимо отметить следующее.

Во-первых, сразу становится ясным, что речь здесь идет не о христианском идеале, а о падшей жизни мира сего. Разумеется, по сравнению с беспределом грабежа, насилия и разбоя, жизнь в условиях закрепленной правом частной собственности представляет собой шаг вперед. Положительное значение частной собственности как защиты против зла в его грубой насильственной форме всегда осознавалось христианством, которое сохранило ветхозаветную заповедь "не укра­ди". Неприкосновенность "чужого" является одной из непререкаемых норм христианской нравственности. Но делать отсюда вывод, что хрис­тианство освящает частную собственность, нет никаких оснований.

Во-вторых, христианство никогда не питало иллюзий относительно действенности и качества этой защиты. Неравномерность "слоя" част­ной собственности приводит к социальному неравенству и, следова­тельно, - к зависимости одних людей от других. Но и равномерность этого слоя мало помогает, ибо в любом случае собственность является очень сильным соблазном для отпадшей от Бога человеческой души. Га­рантировать свободу личности может только любовь. Если же ее нет, то любые ухищрения (все равно - на индивидуальном или социальном уровнях) приводят к замене одних форм подавления личности другими формами.

Однако Франк эту относительную и ограниченную правду частной собственности пытается возвести в ранг абсолютной. Сначала он кри­тикует западно-индивидуалистическое понимание собственности:

"Традиционное понимание частной собственности - как ее юриди­ческая конструкция, так и ее социально-философское осмысление - опирается на индивидуалистический либерализм, который своими пос­ледними корнями укреплен в индивидуализме римского правосознания. Согласно этому пониманию, последнее основание частной собственности лежит в абсолютной реальности индивидуального бытия, в самочинной, самодовлеющей, замкнутой в себе и отделенной от всего другого жизни человеческого индивида, отдельного "я". Общество при этом мыслится как производное, не имеющее в себе никакого первичного единства, никакой самобытной реальности... Безграничное право частной собс­твенности и столь же безграничная свобода договорных отношений представляется "естественным", онтологически первичным, до-правовым состоянием, которое лишь упорядочивается в праве... Все это понима­ние ложно в корне, в самом своем существе, а потому и в своих соци­ально-философских выводах" /70:320-321/.

Затем Франк старается показать, что принцип соборности отнюдь не противоречит частной собственности и даже, наоборот, из этого принципа вытекает:

"в области нравственной жизни, где единство есть любовь, а личная свобода есть жизнь в Боге, каждое из этих двух начал (лич­ность и общество - Н.С.) включает в себя другое и не соперничает с ним, а на нем утверждается и служит ему на пользу.

Иначе дело обстоит в области права. Здесь, в умаленной области мирского бытия, личная свобода формально противостоит общественному единству и государство вынуждено ограждать как личную свободу от деспотизма принудительно объединения, так и единство общественного порядка от произвола личных эгоистических вожделений...Здесь онто­логическая необходимость личного бытия обеспечивается правовой ох­раной субъекта прав, утверждением общества как системы взаимодейс­твующих индивидов и их групп (того, что со времен Гегеля и Лоренца Штейна носит название "гражданского общества")." /70:323/.

"частная собственность необходима как условие личной свободы и истинно человеческого бытия индивидов, но она утверждается не в ин­тересах собственников, а в интересах общества и необходимо ограни­чивается, поскольку им (интересам общества - Н.С.) противоречит" /70:324/

"Народное хозяйство, именно в качестве живого организма, не может быть основано ни на чистом, универсально-действующем принципе умышленной организованности ("планового хозяйства") - ибо такая ор­ганизованность есть принцип механического объединения, противопо­ложного органическому единству, ни на чистом и столь же универсаль­но действующем начале анархического взаимодействия обособленных об­щественных атомов, а только на живом взаимодействии индивидуально и общественно действующих сил, на единстве, сочетающем в себе начала единства и множественности. Частная собственность должна быть ут­верждена в своей свободе и неотъемлемости, чтобы обеспечить свободу и личную инициативу отдельных клеток общественного организма, но она вместе с тем должна быть проникнута идеей служения, иметь не абсолютное, а функциональное значение. И государство, не претендуя на роль единственного собственника и не уничтожая, а укрепляя сис­тему свободного взаимодействия частных собственников, имеет вместе с тем право и обязанность распространить силу государственного воз­действия на сферу имущественно-хозяйственных отношений и в этой форме соучаствовать в хозяйственной жизни и пропитывать ее началом государственного единства" /70:325-326/.

Как видим, Франк понимает всю безнравственность и чудовищность безудержного и неконтролируемого господства частной собственности и поэтому предлагает меры государственного регулирования частнособс­твеннической сферы. Можно только приветствовать такого рода идеи, но нельзя не видеть, что они являются лишь формой компромисса, по­пыткой поставить страсть накопительства на службу общественному устройству. Об этом мечтал еще Фурье, но следует твердо помнить, что подобные попытки тщетны - они всегда будут разбиваться о Еван­гельское "не можете служить Богу и мамоне".

Защищая тезис о государственном управлении частной собствен­ностью, Франк высказывает следующую интересную мысль:

"Не будет, быть может, слишком парадоксально сблизить эту третью систему, этот новый стиль с основной идеей феодального по­рядка...Частный собственник, оставаясь собственником и именно в ка­честве такового, при полной обеспеченности своих прав тем самым осознает себя слугою государства" /70:327/.

Подобные сближения, не раз встречающиеся в философской литера­туре о собственности, говорят, на наш взгляд, о другом: феодальный строй, благодаря сильному влиянию христианства, не выработал той индивидуалистичной концепции частной собственности (вспомним Иль­ина: "господство полное, исключительное и прочно обеспеченное пра­вом"), которая стала господствующей в новое время. Действительно, там собственность (например, земля) принадлежала: Богу, королю, сеньору и ,наконец, земледельцу. Причем в большинстве случаев со­вершенно невозможно установить, кому из этих владельцев она принад­лежала в большей степени. Эта-то неопределенность и позволяла людям спасаться от "экономической похоти", жажды приобретательства и ум­ножения своего. Но это хрупкое равновесие в новое время было разру­шено. Франк считает, что его можно заменить определенной государс­твенной политикой. Отметим, что в Европе такие попытки делались и привели к т.н. "этике перераспределения" (о ней в п. 5.8).

20. С.Н. Булгаков о капитализме, социализме и марксизме

Но своей вершины в осмыслении вопроса собственности русская философия достигает в работах крупнейшего русского философа, а впоследствии - и богослова: С. Н. Булгакова. Пройдя сложный духов­ный путь от марксиста до священника, Булгаков всегда пристально ин­тересовался вопросами хозяйства и глубоко размышлял над проблемой социального устроения человеческой жизни. И магистерская ("Капита­лизм и земледелие", 1900г.) и докторская диссертации С. Булгакова посвящены вопросам хозяйства. Последняя, известная под названием "Философия хозяйства" (1912г.), задумана как попытка преодолеть марксизм на путях философии, дав философский анализ хозяйства.

Булгаков является резким критиком капитализма. В работе "Хрис­тианство и социализм" (1917г.) он пишет:

"Капитализм есть организованный эгоизм, который сознательно и принципиально отрицает подчиненность хозяйства высшим началам нравственности и религии,  он есть служение маммоне,  маммонизм, по выражению  Т. Карлейля.  Никогда  еще  в  истории и не проводилось в жизнь такое безбожной, беспринципное служение золотому тельцу, низ­кая похоть и корысть, как ныне" /29:242/.

В подобной критике Булгаков не одинок: нет такого русского фи­лософа, который не обрушивался бы на капитализм. И славянофилы, и западники, и философы "серебряного века" - все бичуют капитализм за эгоизм, за пошлость, за служение мамоне, за чисто земные, низменные цели. В социализме Булгаков как раз подчеркивает заключающуюся в нем верную критику капитализма. Но, по Булгакову, и социализм болен теми же пороками, и он скатывается в мещанство, в борьбу за свои экономические интересы:

"Мы должны, не обинуясь, сказать, что социализм прав в своей критике капитализма, и в этом смысле надо прямо и решительно приз­нать всю правду социализма. Если он грешит, то, конечно, не тем, что он отрицает капитализм, а тем, что он отрицает его недостаточно радикально, сам духовно еще пребывая в капитализме... Голос науки и совести сходятся в том, что капиталистическое хозяйство ради общего блага должно быть преобразованным в направлении растущего общест­венного контроля или в направлении социализма" /29:243/.

"Он (социализм - Н.С.) сам с ног до головы пропитан ядом того самого капитализма, с которым борется духовно, он есть капитализм навыворот" /29,:240/.

"его (социализма - Н.С.) ограниченность и неправда есть тонкое или грубое воспроизведение ограниченности и неправды капитализма. Социализм верит вместе с капитализмом, что человеческое общество построяется только на экономическом интересе, известным образом ре­гулированном, и что иных сил не существует. Социализм разделяет с капитализмом его неверие в духовную природу человека, и это несмот­ря на то, что он же предрекает для него такое радужное будущее. Для социализма общественное преобразование исчерпывается внешней, преж­де всего экономической реформой, и он без всякого внимания проходит мимо того, что совершается в человеческом сердце" /29:244/.

Однако возможен другой, подлинный социализм, который Булгаков называет "христианским социализмом":

"Основная мысль "христианского социализма" состоит в том, что между христианством и социализмом может и должно существовать поло­жительное соотношение. Христианство дает для социализма недостающую ему духовную основу, освобождая его от мещанства, а социализм явля­ется средством для выполнения велений христианской любви, он испол­няет правду христианства в общественной жизни. Разумеется, насколь­ко социализм проникается антихристианским духом и отдается чарам первого искушения, он не может быть соединен с христианством, кото­рое требует прежде всего человеческого сердца. Но в социализме са­мом по себе, рассматриваемом как совокупность мер социальной поли­тики, нет ничего, что бы не соответствовало христианской морали. Поэтому сама мысль о "христианском социализме" не имеет в себе ни­чего противоречивого. Принципиально "христианский социализм" вполне возможен" /29:228/.

Наконец, в статье "Карл Маркс как религиозный тип" (1906г.) Булгаков высказывает очень глубокую и верную мысль об атеизме как подлинной сущности марксистской теории:

"Маркс относится к религии, в особенности же к теизму и хрис­тианству, с ожесточенной враждебностью, как боевой и воинствующий атеист, стремящийся освободить, излечить людей от религиозного бе­зумия, от духовного рабства. В воинствующем атеизме Маркса мы видим центральный нерв всей его деятельности, один из главных ее стиму­лов...Маркс борется с Богом религии и своей наукой, и своим социа­лизмом, который в его руках становится средством для атеизма, ору­жием освобождения человечества от религии." /30:67/.

Ту же мысль он проводит в 1917г., говоря о реальных теориях современных ему социалистов:

"Социализм относится непримиримо к христианству, да и в сущ­ности и ко всякой другой религии, ибо сам хочет стать религией и вытеснить всякую другую. Он требует веры в человека, как в Бога, а в законы хозяйственного развития, как в божественный промысел" /29:255/.

22. Три социализма С. Булгакова

На первый взгляд, мысли Булгакова не отличаются четкостью. Ка­залось бы, Булгаков сам себе противоречит:  и хвалит и ругает социа­лизм; причем ругает за атеизм, а хвалит за его соответствие христи­анским идеалам.  Как  разобраться  во всем этом?

Тем не менее, представляется, что Булгаков мыслит вполне ло­гично и последовательно. Его оценки становятся совершенно прозрач­ными, если мы предположим, что он имеет в виду не один, а три раз­ных социализма. Хотя Булгаков не высказывает этой мысли явно, но, без сомнения, ее подразумевает. В зависимости от целей, которые ставит перед собой социализм, можно различать следующие три его разновидности.

1) Религиозный социализм, целью которого является создание земных условий, способствующих восхождению человека к Богу. Булга­ков такой социализм называет "христианским". Христианский социализм

- это совокупность социально-экономических отношений между людьми, складывающаяся на основе братской любви христиан, их милосердия и взаимопомощи.

2) Материалистический социализм, целью которого является наи­более полное удовлетворение потребностей людей, как материальных, так и "духовных" (а на самом деле - душевных). Этот социализм про­поведует идею безбедного устроения на земле, построения "земного рая".

3) Атеистический социализм, целью которого является уничтоже­ние религии, в первую очередь - христианства. Это социализм демони­ческий, антихристианский. Это социализм по Марксу и большевикам.

Ключ к такой расшифровке дает сам Булгаков:

"Как бы ни представлялись ясны общие исторические задачи соци­ализма, но конкретные формы социалистического движения, мы знаем, могут весьма различаться по своему духовному содержанию и этической ценности. Оно может быть воодушевляемо высоким, чисто религиозным энтузиазмом, поскольку социализм ищет осуществления правды, спра­ведливости и любви в общественных отношениях, но может отличаться преобладанием чувств иного, не столь высокого порядка: классовой ненависти, эгоизма, той же самой буржуазности - только навыворот, одним словом, теми чувствами, которые под формой классовой точки зрения и классовых интересов играют столь доминирующую роль в про­поведи марксизма" /3:101/.

Здесь, разумеется, выражение "конкретные формы социалистичес­кого движения" следует понимать как разновидности социализма, ибо они различаются целями, т.е. как раз содержанием, а не формой. Ког­да Булгаков критикует социализм за чисто экономические, земные ин­тересы, за "буржуазность", он имеет в виду материалистический соци­ализм. Говоря, что воинствующий атеизм есть "центральный нерв" марксизма, Булгаков указывает на атеистический социализм. Наконец, этим двум социализмам Булгаков противопоставляет христианский соци­ализм.

О разновидностях социализма пишет и Н.А. Бердяев, но у него те­леологическая основа классификации смазана:

"социализм можно рассматривать как родовое понятие, и тогда возможны разные формы социализма. Может быть социализм революцион­ный и социализм реформаторский, социализм религиозный и социализм атеистический, социализм демократический и социализм аристократи­ческий" /46:309/.

Указанные три разновидности социализма соответствуют трем во­лям, действующим в истории: Божьей воле, воле человеческой и воле сатаны. Все три социализма включают в свою концепцию общественную собственность, но та роль, которую общественная собственность ис­полняет в концепции, в каждом случае - разная. Дадим более развер­нутую характеристику каждого из типов социализма.

Христианский социализм. Здесь стоит остановиться на этом тер­мине. В предыдущем разделе работы было показано, что святоотеческое учение о собственности в качестве общественного идеала предлагает общность имуществ, причем достижение этой общности осуществляется не через революции, а путем возрастания милосердия и христианской любви. Если понимать слово "социализм" в его первоначальном смысле как форму экономического устроения общества, то учение святых отцов можно квалифицировать как христианский социализм. Сам Булгаков так не считает, полагая что святоотеческое учение еще нельзя считать социализмом и относя возникновение христианского социализма в XIX в. /29:227/. Однако сам этот термин Булгаков понимает именно в свя­тоотеческом смысле: "социализм является средством для выполнения велений христианской любви, он исполняет правду христианства в об­щественной жизни", и относится к христианскому социализму (в этом смысле) безусловно положительно.

Следует подчеркнуть, что христианский социализм вовсе не сле­дует понимать как переключение христиан с целей спасения и достиже­ния Царства Небесного на задачи справедливого устроения земного че­ловеческого общества. Цель у христиан всегда одна - обожение, дос­тижение богосыновства. Но движение к этой цели невозможно без раз­вития братской взаимопомощи, милосердия, жертвенности своим ради других, одним словом - без умножения любви между людьми, при от­сутствии которой все остальное - "медь звенящая и кимвал звяцаяй". Поэтому естественно и неизбежно духовное возрастание христианской общины приводит к постепенному изменению формы ее общественного и экономического существования. Новое содержание требует изменения формы: "никто не вливает молодого вина в мехи ветхие". Христианская любовь приводит к общности имущества. Иначе и невозможно, ибо лич­ное имение каждого, как центробежная сила, растаскивает христиан по своим домам и закрывает путь к возрастанию любви.

Таким образом, христианский социализм есть форма жизни христи­ан, вырастающая из самой сути христианской жизни и помогающая дос­тижению Царства Божиего. Христианский социализм коммунального типа постоянно реализует Православная Церковь в форме монастырей. Обо всем этом было достаточно сказано при анализе учения Иоанна Злато­уста и других святых отцов.

К сожалению, сам термин "социализм" ныне стал носить отрица­тельную коннотацию, причем под социализмом упорно понимают не эко­номический строй, а скорее идеологию тоталитарного государства, ко­торое в своей деятельности использует механизм общественной собс­твенности. Таков результат идеологической войны, которую ведет За­пад с Россией. Разумеется, такой смысл совершенно отсутствует в чисто религиозной идее общения имуществ. Поэтому было бы желательно найти другой термин, но пока его нет и ниже мы будем пользоваться термином "христианский социализм".

Отметим, что религиозный социализм, в принципе, может совме­щаться не только с христианством, но и с другой религией. Так соци­ализм Платона есть социализм религиозный (об этом пишет Булгаков в /29:227/); религиозным является и социализм Оуэна и коммунизм аль­бигойцев. В зависимости от религиозного наполнения такой социализм приобретает ту или иную окраску и соответствие истине.

Материалистический социализм. Он являет нам попытку использо­вать преимущества общей жизни и коллективного владения имуществом (а они несомненны) для достижения земного благополучия, безбедной жизни на земле, причем жизни без Бога. Это социализм Чернышевского, социализм Туган-Барановского /20/, социализм многочисленных социа­листов и анархистов XIX в. Поскольку его цели по сути дела те же, что и капитализма, он благополучно уживается с ним. Нечто вроде ма­териалистического социализма под названием "социал-демократии" реа­лизован в некоторых странах Европы, где к власти пришли социал-де­мократы, например, в Швеции и Австрии (отметим, что в Австрии около 90% всего общественного производства составляет государственный сектор /77:46/).

В материалистическом социализме общественная собственность на средства производства действительно играет роль базиса. Сторонники этой разновидности социализма ценят его прежде всего за его эффек­тивность, за то, что такой социализм даст материальное изобилие и возможность свободного духовного развития, ибо устранит эксплуата­цию человека человеком. Веру в Бога материалистический социализм рассматривает как личное дело каждого, проповедуя религиозный плю­рализм.

К сожалению, только лишь благодаря одному и тому же слову "со­циализм", эту разновидность социализма смешивают с социализмом христианским и поэтому отвергают последний. Это недопустимое смеше­ние. Цели христианского социализма - принципиально иные и квалифи­цировать его как предательство христианских идеалов ради земного благополучия является серьезной ошибкой. Булгаков этой ошибки не делает. Он, как мы видели, очень убедительно критикуя материалисти­ческий социализм за "буржуазность" и подчинение земным интересам, совсем другую оценку дает социализму христианскому.

Атеистический социализм. С этим социализмом Россия хорошо зна­кома - по крайней мере до войны общественный строй СССР следует рассматривать как атеистический социализм. Основная цель статьи /30/ Булгакова состоит в обосновании того,  что именно воинствующий атеизм является "центральным нервом", целью всех построений Маркса. Ненависть к христианству, к Богу являлась главной движущей силой Маркса при разработке им своей теории коммунизма. Булгаков это не раз подчеркивает, например:

"Дело философии, т.е. учения Фейербаха, именно теоретическое освобождение человечества от религии, и дело пролетариата объединя­ются здесь в одно целое, - пролетариату поручается миссия истори­ческого осуществления дела атеизма, т.е. практического освобождения человека от религии. Вот где подлинный Маркс, вот где обнаружи­вается настоящая "тайна" марксизма,  истинное  его  естество!"  /30, с.85/.

"Общая концепция социализма, выработанная Марксом, конечно, проникнута этим духом (духом Маркса - Н.С.), отвечает потребностям воинствующего атеизма; он придал ему тот тон, который, по поговор­ке, делает музыку, превратив социализм в средство борьбы с религи­ей" /30:101/.

Булгаков первый понял подлинную цель марксизма и совершенно четко ее сформулировал.

Не раз было отмечено, что идеологи марксизма сумели из всех компонент сделать на первый взгляд довольно прочную конструкцию. Однако функции компонент там совершенно иные, чем это бывает в доб­росовестной теории. Марксизм следует рассматривать как чудовищную, дерзкую мистификацию, или, в современной терминологии, средство ма­нипулирования общественным сознанием, причем его создатели и после­дователи могли это в полной мере и не осознавать. Поэтому, если марксисты утверждают, что базисом марксизма является экономика, ос­нованная на общественной собственности на средства производства, то совершенно не следует принимать это за чистую монету. Конечно же, главным во всем этом замысле был воинствующий, непримиримый с хрис­тианством атеизм. Именно ради него и возводилось все здание марк­сизма. Общественная же собственность в этой конструкции играла роль наживки, на которую ловились человеческие души. Она играла роль той правды, которая неизбежно должна иметь место в любом из замыслов сатаны, причем правды глубокой, Евангельской, которая придавала убедительность и даже "духовность" замыслу даже для высоких душ.

Общность имущества - идея глубоко религиозная, подлинно хрис­тианская. Как указывалось, она с большой силой продемонстрирована в Деяниях Апостольских и с энтузиазмом поддерживалась всеми святыми отцами. Именно благодаря ей многие русские философы и богословы - В.С. Соловьев, Н.А. Бердяев, М.М. Тареев, Г.П. Федотов не говоря уже о Булгакове и Эрне - отмечали правоту социализма. И не вина этой идеи, что она была взята напрокат силами далекими от христианства, чтобы ею соблазнить души человеческие. Трагическая судьба этой идеи в России прослеживается в разделе 6.

Итак, атеистический социализм враждебен христианскому социа­лизму и имеет совершенно иные цели, чем социализм материалистичес­кий. Он не удовлетворяется ролью чистой экономической теории, ибо сам хочет стать идеологией, хочет собою заменить религию и поэтому сам становится ее суррогатом (об этом и пишет Булгаков, говоря, что он требует "веры в человека как в Бога"). Однако, в целях демаго­гии, он пропагандирует цели материалистического социализма.

Подчеркнем еще раз различие в ролях, которое играет идея общ­ности имущества в разных типах социализма. Верно, что во всех типах социализма общественная собственность играет роль некоего экономи­ческого базиса, в условиях которого протекает жизнь общества. Одна­ко только этим роль общественной собственности не ограничивается. Можно даже утверждать, что роль экономического базиса является для общественной собственности главной только для материалистического социализма; в христианском и атеистическом социализмах эта роль яв­ляется побочной, не ведущей к реализации соответствующих целей. Главные же роли общественной собственности в христианском и атеис­тическом социализмах совершенно различны. Если в атеистическом со­циализме, как мы видели, идея обобществления собственности играет роль наживки, а затем - средства уничтожения христианства и внедре­ния в умы людей новой антирелигии, то в религиозном социализме об­щественная собственность является социально-экономической формой, в рамках которой существует религиозное содержание, ибо эта форма лучше соответствует содержанию, чем частная собственность.

Величайшая заслуга С.Н. Булгакова состоит в том, что он первым понял, что основное, решающее различие между разными типами социа­лизмов заключается не в степени обобществления и не в размере соци­альной ячейки, а в тех целях, которые социализм перед собой факти­чески ставит. Однако история социализма в XIX-XX вв. развивалась так, что постепенно господствующим становился Марксов атеистический социализм и это наложило особый отпечаток на отношение вообще к со­циализму в церковной среде.

Опасность атеистического социализма видели многие церковные деятели. Так, в статье "Христианство и социализм" (1910г.) выдаю­щийся богослов и апологет Церкви, новомученик архиеп. Иларион Тро­ицкий, тогда еще студент духовной академии, после ряда примеров глумления социалистов над христианством, говорит:

"Думается, для каждого теперь ясно, что социализм, как опреде­ленное мировоззрение, по существу своему, является противником вся­кого идеализма, всяких неизменных начал нравственности и противни­ком всякой религии" /31:75-76/.

Для атеистического социализма, в те годы начинавшего превали­ровать, это совершенно верно. Но отсюда архиеп. Иларион делает вывод, что любой социализм атеистичен и что между христианством и социа­лизмом вообще не может быть ничего общего:

"Говорить о каком бы то ни было соглашении социализма с хрис­тианством верующий совершенно не может. Социализм не только не наш, но он явный и опасный супостат наш... Зачем говорить о какой-то христианизации социализма? Это - пустые речи. Как христианизировать атеизм? "Христианский социализм", это - внутреннее противоречие" /31:83/.

Как видим, Иларион Троицкий, не различая типов социализма, ут­верждает диаметрально противоположное тезису С.Н. Булгакова: "прин­ципиально "христианский социализм" вполне возможен". Весь предыду­щий анализ убеждает нас (и, надеемся, читателей), что взгляд Булга­кова является более глубоким. Однако, к сожалению, именно позиция архиеп. Илариона и сейчас господствует среди православных верующих.

4.7. Общественный строй и жизнь Церкви

В работе  "Христианство  и  социальный  вопрос"  /52/ (1906г.) С.Н. Булгаков, казалось бы, противоречит своим словам и сделанным нами выводам из них. Часто эту работу приводят как доказательство отрицания христианского социализма с христианских позиций. Поэтому на ней следует остановиться подробнее. В этой статье Булгаков пи­шет:

"При обсуждении способов христианского участия в экономической и социальной политике естественно возбуждается вопрос: не следует ли стремиться к созданию обособленного, христианского или церковно­общинного хозяйства? Не может ли существовать особого церковного социализма, непосредственно церковного хозяйства? Мы с полным убеж­дением и со всей энергией на этот чрезвычайно важный вопрос отвеча­ем отрицательно.

Может ли церковь как союз веры, молитвы и любви, органически ввести в свою жизнь хозяйство? Тогда почему не государство, не по­лицию?... Господь не давал завета общине своих последователей уст­роить хозяйственную коммуну (хотя пример коммунистической секты ессеев был на глазах). Он не только не хотел связать церковь с ка­кой-либо организацией хозяйства, но выразительно и решительно рас­торгнул эту связь так же, как расторгнул союз церкви с государс­твом, хотя одинаково не отвергал ни того, ни другого в качестве ус­ловий земной жизни" /52:216/.

На первый взгляд, здесь отрицается вывод о том, что социализм есть социально-экономическая форма, соответствующая христианскому содержанию. Нижеследующие слова, казалось бы, это подтверждают:

"Изложенный взгляд противоречит тому воззрению, будто истинная любовь христианская необходимо приводит к "общению имуществ" и уничтожению всякой "собственности", словом, к непосредственному коммунизму, руководящий пример чего дает практика первой Иеруса­лимской общины... Некоторые видят здесь вообще норму экономического строя для христианской общины. Однако, вдумываясь внимательно в со­держание этого места, мы должны прийти к заключению, что именно нормы тут не содержится и что здесь описан исключительно праздник в истории христианства, а то, что естественно в праздник, не вполне применимо в будние дни. Значение нормы имеет, конечно, то чувство любви, которое ярко пылало в этой общине и, при данных обстоятель­ствах, имело экономическим последствием описанную форму общения имуществ. Но сама эта форма не представляет собой чего-либо абсо­лютного. Приглядываясь к ней ближе, мы видим, что в данном случае отнюдь не вводится какой-либо новый порядок или хозяйственный строй, а тем более новая организация производства. Напротив, по-ви­димому, в это время христианская община какой бы то ни было хозяйс­твенной деятельностью вовсе и не занималась... Очевидно мы здесь имеем чисто потребительский коммунизм" /52:219/.

Итак, христианство вовсе не стремится к реализации общения имуществ? Ведь Иерусалимская община, по Булгакову, это лишь исклю­чение, причем вовсе не являющееся настоящим коммунизмом. Однако, если прочитать внимательно всю статью и, тем более, учесть весь контекст высказываний Булгакова по данному вопросу, то мнимое про­тиворечие рассыпается. Обратим внимание на слова, выделенные курси­вом: Булгаков отрицает коммунизм как "норму экономического строя для христианской общины". И нужно сказать, что рассматривать комму­низм, как христианскую норму, действительно нельзя; его следует рассматривать как идеал экономического строя для христианства. Ведь под нормой мы обычно понимаем то, без чего явление нельзя считать полноценным, то, что должно быть выполнено. Но соотношение между христианством и социальным строем совершенно другое: Церковь Хрис­това существовала и может существовать при любом социально-экономи­ческом строе, являя подлинное христианство. "И врата ада не одолеют ее". Но строй, экономический и политический, может или способство­вать миссии Церкви в мире, или мешать ей, вплоть до гонений. Ес­тественно, что жизнь Церкви и успех ее миссии в мире сильно зависят от строя. Поэтому, с одной стороны, Церковь имеет суждение о том, какой социально-экономический строй больше соответствует ее зада­чам. Но, с другой стороны, в истории Церковь живет при том или ином уже установившемся общественном строе и в своем существовании расс­матривает его как данность, которую нужно спасти, преобразить, обо­жить. И Церковь, не ожидая выгодной для себя ситуации, решает свои задачи в любых социальных условиях. Поэтому рассматривать общность имущества как норму, без реализации которой христианство не будет полноценным, было бы неверно. В этом и состоит мысль Булгакова. Да­лее, в той же статье, он ее обстоятельно разъясняет:

"Отрицая данный общественный строй, рабство, крепостничество, капитализм, в самых его основаниях, возможно, однако, допускать его относительную историческую необходимость в том смысле, что в данный момент его непосредственно нельзя устранить, не подвергая опасности самого существования общества. Это - точка зрения так называемой реальной политики, которая при широте задач умеет находить границу их осуществимости в данный момент" /52:223-224/.

"Христианин уступает неизбежности, от него независящей возмож­ности сдвинуть гору социального строя единоличным усилием, но, не отказываясь от этого, как от задачи исторического развития, он не может, однако, религиозной жизни и религиозного общения ставить в зависимость от фактов внешней необходимости и дожидаться для этого наступления социального и правового равенства всех людей. Христос основал церковь не дожидаясь того времени, значит, эти перегородки не могут препятствовать церковному общению" /52:226/.

Теперь мы можем адекватно понять вывод, который делает Булга­ков в конце статьи:

"какого-либо специфически христианского и церковно-общинного социализма не существует и существовать не должно. Должна быть только христианская проповедь задач социализма и христианское ис­толкование его действительных целей (христианская этика и философия социализма), но самый социализм, как экономический факт, как сово­купность внешних объективных институтов юридических и экономичес­ких, может быть один и тот же для всех членов данного общества, и для христиан и для язычников /52:232/.

Из этого отрывка видно, что Булгаков отнюдь не отказывается от социализма; он по-прежнему считает социализм в принципе соответс­твующим христианским идеалам и считает необходимой "христианскую проповедь задач социализма". Но, рассматривая конкретную христианс­кую политику в условиях господства капитализма, Булгаков считает неверным выдвигать лозунг реализации церковно-коммунистических об­щин. Именно в этом (и только в этом) смысле "христианского и цер­ковно-общинного социализма существовать не должно". По его мнению, к социализму должно прийти все общество целиком, а не отдельные церковные общины. Эта мысль очень значительная и по сути дела глу­боко христианская, ибо Церковь должно рассматривать не только как корабль спасения для верующих. Церковь имеет социальное служение всему миру. Она распинается миру, является его закваской, чтобы "вскисло все", чтобы осуществленное Христом спасение человечества реально достигло каждого человека.

В той же статье Булгаков дает интересное обсуждение вопроса собственности:

"Собственность, как и богатство, в данном случае может иметь двоякое значение: этическое или религиозное и социально-экономичес­кое (вопрос об юридической квалификации собственности мы оставляем здесь в стороне). Под собственностью в первом смысле разумеется не право собственности и не объект ее, а то чувство собственности, - привязанность к ней, жадность, любостяжание, своеобразно проявляю­щийся здесь эгоизм, отделяющий человека и от других людей и от Бо­га, духовный плен у собственного имущества. Победа над собствен­ностью в этом смысле может быть не экономическая, а только нравс­твенная, она должна совершиться в тайниках души, в незримых пережи­ваниях совести. Можно (хотя и трудно) иметь обширную собственность и быть от нее духовно свободным, обладать весьма слабо развитым чувством собственности и, наоборот, можно (и чрезвычайно легко) быть бедняком, не имеющим почти никакой собственности и сгорающим от чувства любостяжания, жадности, зависти к имущим... Именно это-то чувство собственности, духовный яд ее, сладострастие мамона, и осуждается бесповоротно христианством, как коренным образом про­тиворечащее основной заповеди любви.

Что же касается собственности в объективном смысле, т.е. исто­рического факта собственности, то он может иметь различное значение и находится в связи не только с организацией потребления, но и с организацией производительного труда, производства, вообще в связи с экономической организацией данного общества... До тех пор, пока известный экономический строй, в данном случае капитализм, остается непоколебленным и представляет общее условие исторического сущест­вования, такая собственность налагает пред обществом весьма серьез­ные и ответственные обязанности на того, кому она досталась. И та­кую собственность можно (хотя, конечно, и трудно) иметь и без осо­бенного развития собственнических чувств, "классовых интересов", господство которых, хотя фактически по слабости человеческой и сос­тавляет общее правило, но не представляет предела, его же не прей­деши. И христианство, с его историзмом, открывающим поле для реаль­ной политики, не может требовать немедленного и фактического отказа от такого рода собственности, потому что это обозначало бы требова­ние немедленного введения социалистического производства...Богатс­тво в социальном смысле, социальная мощь и власть, обязывает ее но­сителей, как и всякая власть. Не будучи в состоянии в одиночку вып­рыгнуть из своей социальной эпохи сразу в царство социализма, они должны нести хотя бы как бремя свою "собственность", но нести его добросовестно и честно" /52:228-230/.

Что сказать об этом? Безусловно, различение чувства собствен­ности и факта собственности в принципе верно. Но, на наш взгляд, противопоставлять эти понятия было бы неправильно. Эти вещи друг друга обуславливают, образуя положительную обратную связь. Факт, право собственности есть следствие, реализация чувства собственнос­ти. С другой стороны, господство факта собственности (т.е. капита­лизм) провоцирует и раздувает чувство собственности. Об этой взаи­мообусловленности Златоуст и другие святые отцы говорят очень ярко. Булгаков же эту взаимосвязь видит, но, по-видимому, недооценивает ее силу и губительность.

В последней цитате следует снова обратить внимание на мысль Булгакова о том, что христианство, не будучи в силах сразу изменить социальные отношения, ныне вынуждено свою миссию нести в условиях капитализма и давать нравственную оценку специфичным для этого строя явлениям. Поэтому, в таких условиях, имеет смысл призывать к добросовестному честному обращению со своей собственностью, к от­ветственности за организацию производства и пр. В приведенных сло­вах мы слышим мудрое слово будущего пастыря, понимающего, что "вып­рыгнуть из своей эпохи сразу в царство социализма" могут лишь иск­лючительные души. Здесь имеет место полная аналогия с пастырской заботой о своих пасомых у святых отцов, о которой шла речь в п.

3.6., и, как и в случае святых отцов, совершенно ясно, что приве­денные слова вовсе не противоречат принципиально отрицательному от­ношению к частной собственности.

4.8. Английский христианский социализм

Термин "христианский социализм" использовался и до Булгакова. Видимо, впервые вполне осознано им воспользовались для самоиденти­фикации представители известного христианского движения в Англии в середине XIX в. С.Н. Булгаков живо интересовался английским христи­анским социализмом. По его инициативе в 1906г. в России была пере­ведена книга экономиста Л. Брентано "Христианско-социальное движение в Англии" /82/. В предисловии к этой книге Булгаков проводит анало­гию между английскими христианскими социалистами и собственной дея­тельностью - аналогию, в значительной степени разъясняющую его по­зицию. Он пишет:

"Во внешнем историческом положении и задачах деятельности христианских социалистов в Англии много сходства, и внешнего и внутреннего, с положением тех, кто в настоящее время стремится свя­зать христианство и общественность в России. Как и нам, христианс­ким социалистам в Англии приходилось вести борьбу на оба фронта, подвергаться нападению, недоверию и справа и слева. С одной сторо­ны, чартизм во времена английских христианских социалистов и мате­риалистический социализм в наши дни проповедуют веру во всемогу­щество одних только учреждений и совершенно уничтожают значение ду­ховного самовоспитания и всякие религиозные ценности. С другой сто­роны, окаменевшая официальная церковь проповедует непогрешимость действий власти, отстаивает существующий экономический строй, одним словом, превращается в атрибут государственности и с враждебностью подавляет всякие протестующие голоса. И вот, по отношению к первым, английским социалистам, а теперь и нам, приходится отстаивать, что не о хлебе одном живет человек и что одни внешние реформы бессильны преобразовать человечество, хотя они и входят в число условий этого преображения. По отношению ко вторым, английским социалистам, как и нам теперь, приходится отстаивать, что истинное христианство необ­ходимо приведет к социализму, что церковь должна иметь непрестанное попечение о труждающихся и обремененных, а не о богачах и вельмо­жах" /83:4-5/.

В этой цитате снова можно найти характерную для С.Н.Булгакова мысль о том, "что истинное христианство необходимо приведет к соци­ализму". Однако, английские христианские социалисты представляют интерес не только в связи с Булгаковым: их богословие и их деятель­ность заслуживают и самостоятельного рассмотрения.

Религиозным идеологом христианских социалистов был Ф.Д. Морис (+1872), проф. моральной философии в Кембридже. Их Экономическое учение разработал адвокат М. Людлоу. Священник и писатель Чарлз Кингсли представлял боевую, проповедническую силу этого учения. Воззрения христианских социалистов можно суммировать следующим об­разом (изложение дается по /82/).

В жизни человечества к христианскому учению противостоит эго­истический принцип, являющийся его смертным врагом. К сожалению, эгоизм ныне получает главенство. В экономической сфере эгоизм про­является в виде стремления к наживе, но:

"все попытки осуществить братство, основанное на экономическом начале общей выгоды, до сих пор оставались бесплодными. Братство на такой основе невозможно" /82:29/.

Социалистическое движение само по себе также не может привести к  совершенному обществу:

"Все эти системы (социализма - Н.С.) глубоко и серьезно раск­рывали зло существующего порядка, но не могли устранить этого зла потому, что их авторы не в состоянии были найти такой силы, которую можно было бы противопоставить действию конкуренции и эгоизма... Но есть такая сила, с помощью которой можно устранить конкуренцию и поддержать рабочие союзы. Сила эта - христианство. Не то христианс­тво, которое, отказавшись от своей особой роли, стало поддерживать принцип конкуренции и потеряло поэтому влияние на народ, а то, по учению которого Бог дал людям любовь, как закон, руководящий взаим­ными отношениями" /82:29/.

Интересны взгляды христианских социалистов на соотношение христианства и социализма. Так М. Людлоу пишет:

"Социализм вне христианства безжизненен, как чучело птицы, сохраняющее лишь подобие жизни, и всякая социалистическая система, стремящаяся обойтись без христианского учения, на практике неосу­ществима; всякая социалистическая система, претендующая на устойчи­вость, стремилась сознательно и бессознательно, обосновать себя на тех моральных устоях справедливости, самопожертвования, взаимной любви, преданности и общего братства, которое христианство считает вечно принадлежащим ему наследством" (цит. по /82:101/).

"нынешнее Евангелие устранило связь с политической экономией, которая объявила единственной пружиной социальных отношений личную выгоду. Если справедливо сказанное в Евангелии Христа: "возлюби ближнего своего как самого себя", то это же несовместимо с промыш­ленной системой, всецело построенной на идее выгоды, т.е. на том, чтобы взять с ближнего больше того, что мы даем ему, и "купить де­шево, а продать дорого". Однако, если Евангелие Христа истинно, то оно может быть согласовано со всеми теориями и системами, которые, погрешая относительно допускаемых средств, имеют общую цель - вне­сение в общество объединения, а не разъединения, связанного с гос­подством эгоизма" (цит по /82:102/).

"социализм, даже тогда, когда он выступает против христианства, остается христианским учением" (цит. по /82:102/).

Относительно собственности Людлоу высказывается следующим об­разом:

"надо признать действительно верной изумительную аксиому Пру­дона, что собственность есть ложь, если каждый пользуется благами для себя, уклоняясь от нравственного долга по отношению к Богу и ближним" (статья "О работе и о бедных", цит. по /82:98/).

Такого рода идея положительной связи христианства и социализма составляет основу воззрений английских христианских социалистов. Но они не ограничивались только теорией. Для пропаганды своих взглядов в 1848г. они начали издавать журнал "Политика для народа", затем - еженедельник "Христианский социалист". В то же время христианские социалисты стали организовывать производительные союзы, основанные на принципе кооперации; в 1852г. они провели в парламенте закон, позволяющий беспрепятственно  организовывать такие союзы.  Два года спустя ими была открыта школа для рабочих по изучению Библии.

Это движение встретилось с яростными нападками как со стороны предпринимателей, так и официальной церкви Англии. Чарльзу Кингсли епископом было запрещено проповедывать.

Сами основатели движения были недовольны результатами своей деятельности. Дело в том, что часто основанные ими производственные союзы снова начинали действовать на принципе эгоизма и вырождались в обычные предприятия. А. Захаров /84/ считает, что причины неудачи кооперативов типа английских производственных союзов коренятся в нестабильности капиталистического рынка (кооператив не может в пе­риод депрессии уволить рабочих) и в невозможности обеспечить надле­жащую дисциплину труда (руководители таких кооперативов не обладают должным авторитетом). Однако, как считает Захаров, что сейчас в России эти причины практически исчезли.

4.9. Русское богословие XIX-XX вв.  о собственности. Вопрос церковной собственности.

Не раз уже упоминалось, что в XX веке вопрос собственности ак­тивно обсуждался в русском богословии. О позиции В.И. Экземплярско­го, безусловно считающего, что идеалом вещных отношений для христи­анина является общественная собственность, мы уже упоминали. Однако большинство богословов держалось другого, более привычного для тех времен, мнения. Например, проф. С. Зарин, автор известной моногра­фии по вопросам аскетизма (С.М. Зарин. "Аскетизм по православ­но-христианскому учению", 1907г.), в вопросах собственности, одна­ко, придерживается умеренно-мирского взгляда:

"Признавая имущественную собственность необходимым объективным условием жизни и деятельности христианина, как и всякого человека вообще, христианство имеет в виду, соответственно своим основным нравственным началам, определять нормальное внутреннее отношение к внешним благам и указать должное их употребление.

В этом отношении требуется, чтобы человек нормально господс­твовал над имущественною собственностью, сохраняя внутреннюю неза­висимость и самостоятельность по отношению к последней, и вместе с тем пользовался принадлежащими ему земными благами не эгоистически, самозамкнуто, а по началу истинно христианского альтруизма и

братской солидарности со своими ближними" /78:137/.

Проф. Зарин настаивает на том, что имущественные отношения в первохристианской общине в Иерусалиме вовсе не носили коммунисти­ческого характера. В качестве аргументов, обосновывающих такой взгляд на предмет, он приводит два:

1) " Таков обычный порядок жизни христианина, неразрывно свя­занный с положением его в семье и обществе, налагающим на него из­вестные обязательства" /78:148/.

2) "В некоторых случаях благоразумным и честным употреблением имущества он (христианин - Н.С.) может принести ближним больше доб­ра и пользы - и притом на более продолжительное время и большему количеству людей по сравнению с тою помощью, какая получилась бы при раздаче разом неимущим всей принадлежащей ему собственности" /78:150/.

Такие аргументы достаточно типичны для русской богословской литературы. Первый из них, в несколько другой формулировке, уже встречался нам при изложении позиции И.А. Ильина: речь шла о ес­тественности частной собственности для человека, ее соответствию его индивидуальной природе. Здесь, однако, упор делается на соци­альную обусловленность частной собственности - де, жизнь человека в социуме необходимо требует института частной собственности.

Второй аргумент всегда был в большом ходу, хотя, как мы виде­ли, Евангельское учение не дает ни малейшего повода к такого рода заявлениям. Сейчас этот аргумент формулируется несколько иначе и гораздо более откровенно: "работая на себя, ты тем самым помогаешь ближнему" - это как раз то самое, что утверждал Адам Смит.

Годом раньше в том же журнале "Голос Церкви" была опубликована небольшая статья сщмч. митрополита Владимира (Богоявленского) /45/, толкующая вопросы собственности несколько иначе.  Прежде всего, мит­рополит Владимир указывает  на  главный  христианский  аспект  этой проблемы:

"Христианская вера учит нас, что все творения, все земные бла­га, по своему существу и природе, принадлежат своему Творцу, что Он только один есть истинный и полный обладатель всех созданий. Но Бог предоставил человеку право пользования этими благами земли, и в этом только смысле человек имеет на них право" /45: 365-366/.

И далее он пишет:

"Совсем иначе учит о праве на земные блага неверие. По сему учению, человек не только имеет неограниченное право пользоваться оными, как своею собственностью, но, так как оно не признает всемо­гущества Бога, то оно делает человека Богом своей собственности, полным неограниченным владыкою земных благ, и рассматривает эти последние, как средства к удовлетворению его все более и более воз­растающих страстей. Устраняя Бога, оно делает наслаждения жизнью и чувственные удовольствия целью существования человека, а земные блага - средством для достижения этой цели. Следствием такого уче­ния бывает то, что между богатыми и бедными постепенно образуется такая пропасть, какой не знал еще христианский мир" /45:366/.

Как видим, в своем взгляде митрополит Владимир строго следует учению святых отцов. Более того, он глубоко и точно связывает пра­во неограниченной частной собственности с неверием. Капитализм - это неверие, подлинный материализм - с таким выводом нам придется столкнуться еще не раз. Но вот перед взором святителя новое явле­ние, неведомое святым отцам - теория атеистического социализма. Его критика социализма поучительна:

"Если бы все блага земли были в общественном распоряжении и общее было обрабатывание земли, тогда немыслимо было бы хорошее и правильное хозяйство, ибо каждый стал бы надеяться на другого, ес­тественная ленность и праздность достигли бы тогда высшего своего развития, и ослабела бы охота к труду, так как личный труд никому не приносил бы особенной пользы. Равным образом, не могло бы быть порядка при управлении и распоряжении общественным имуществом, и вечные происходили бы недоумения и замешательства, если бы каждый заботился о всем и о всех. Это всеобщее владение предоставило бы особенно широкое поле спорам и несогласию" /45:366/.

Эти аргументы, как мы помним, выдвигают папы и с особым пафо­сом провозглашает Иван Ильин. Их обсуждение мы отложим до следующе­го раздела; здесь же, однако, укажем, следующее. Во-первых, они

противоречат  только  что выдвинутому тезису о том,  что по Божьему

установлению человек - не собственник земных благ, а только распо­рядитель (получается, что Бог не сумел предусмотреть всех негатив­ных следствий из Своего установления). И, во-вторых, все указанные нестроения (ленность, отсутствие стимулов, споры) присущи человеку падшему, эмпирическому, не просвещенному христианской верой. Поэто­му такого рода критика ничуть не колеблет самого принципа общения имуществ как христианского идеала. Интересно, что сам митрополит Владимир далее выговаривает удивительные слова:

"Но вместо этого ложного коммунизма вера учит нас истинному коммунизму" /45:367/.

Идеалом, таки,  является "истинный коммунизм"!

Наконец, обратимся к одному любопытному свидетельству советс­кого времени. Речь идет о записке митрополита Сергия Страгородского "Православная Русская Церковь и советская власть" /79/, написанной в 1924г. В ней, говоря о проблемах взаимоотношения христианства и господствующего социального строя, митрополит Сергий пишет:

"Но если так, то христианство, принявшее прежний социальный строй просто потому, что он существовал тогда, на таких же основа­ниях приняло бы и коммунистический строй, если бы он существовал как данный. Что этот строй не только не противен христианству, но и желателен для него более всякого другого, это показывают первые ша­ги христианства в мире, когда оно, может быть, еще не ясно предс­тавляя себе своего мирового масштаба и на практике не встречая не­обходимости в каких-либо компромиссах, применяло свои принципы к устройству внешней жизни первой христианской общины в Иерусалиме, тогда как никто ничего не считал своим, а все было у них общее (Де­ян. IV, 32). Но то же было и впоследствии, когда христианство сде­лалось государственной религией, когда оно, вступив в союз с собс­твенническим государством, признало и как бы освятило собственни­ческий строй. Тогда героизм христианский, до сих пор находивший се­бе исход в страданиях за веру, начал искать такого исхода в мона­шестве, т. е. между прочим в отречении от собственности, в жизни общинной, коммунистической, когда никто ничего не считает своим, а все у всех общее. И, что особенно важно, увлечение монашеством не было достоянием какой-нибудь кучки прямолинейных идеалистов, не представляло из себя чего-нибудь фракционного, сектантского. Это было явлением всеобщим, свойственным всему православно-христианско­му обществу. Бывали периоды, когда, по фигуральному выражению цер­ковных писателей, пустели города и населялись пустыни. Это был как бы протест самого христианства против того компромисса, который ему пришлось допустить, чтобы удержать в своих недрах людей "мира", ко­торым не по силам путь чисто идеальный. Не возражая против владения собственностью, не удаляя из своей среды и богатых, христианство всегда считает "спасением", когда богатый раздает свое богатство нищим. Находясь в союзе с собственническим государством и своим ав­торитетом как бы поддерживая собственнический строй, христианство (точнее, наша Православная Церковь, в отличие от протестантства) идеальной или совершенной жизнью, наиболее близкой к идеалу, счита­ло все-таки монашество с его отречением от частной собственности. Это господствующая мысль и православного богослужения, и православ­ного нравоучения, и всего православно-церковного уклада жизни. Тем легче, следовательно, было бы христианству помириться с коммунисти­ческим строем, если бы он оказался в наличности в тогдашнем или в каком-либо другом государстве" /79, раздел III/.

И далее митр. Сергий делает четкий вывод:

"Поэтому и наша Православная Церковь, стоя перед совершившимся фактом введения коммунистического строя Советской властью, может и должна отрицать коммунизм, как религиозное учение, выступающее под флагом атеизма. Она может выражать опасения, как бы принудительное отчуждение частной собственности, проводимое под флагом безбожия и отречения от неба и будущей жизни, не имело на практике совершенно противоположных результатов; как бы вместо того, чтобы отучить лю­дей от собственности, оно не возбудило в людях, наоборот, особенно страстного и настойчивого стремления именно к приобретению, к нажи­ве, чтобы пользоваться хотя моментом: "будем есть и пить, потому что завтра умрем" (Ио. XXII, 13). Все такие опасения допустимы и, если угодно, оправдываются опытом действительной жизни. Но занимать непримиримую позицию против коммунизма, как экономического учения, восставать на защиту частной собственности для нашей православной, в особенности Русской церкви, значило бы забыть свое самое священ­ное прошлое, самые дорогие и заветные чаяния, которыми, при всем несовершенстве повседневной жизни и при всех компромиссах, жило и живет наше русское подлинно православное церковное общество" /79, раздел III/.

Этот удивительно глубокий фрагмент говорит о том, что подлинно христианское отношение к вопросу собственности всегда сознавалось в православной Церкви как простыми мирянами, так и высшими иерархами. Укажем, что митр. Сергий указывает на новый, еще не встречавшийся нам, довод: бурное распространение монашества после победы Христи­анства в пределах Римской империи во многом связано с желанием христиан сохранить идеалы общинного жития и отказа от собственнос­ти, которыми жила ранняя Церковь.

Отметим также очень верное разъяснение христианской заповеди "не укради":

"Примириться с коммунизмом государственным, прибавим в заклю­чение, для Церкви тем легче, что он, отрицая (практически лишь в известных пределах, хотя это и временно) частную собственность, не только оставляет собственность государственную или общенародную, но и карает всякое недозволенное пользование тем, что лично мне при­надлежит. Заповедь "не укради" остается основным положением и со­ветского уголовного кодекса, христианство же заинтересовано не тем, чтобы обеспечить христианину право на владение его собственностью, а тем, чтобы предостеречь его от покушений на чужую собственность" /79, раздел III/".

Таким образом, смысл заповеди "не укради" вовсе не в сохранении частной собственности,  а совершенно противоположный: в ограничении способов увеличить свою собственность.

Исходя из вышеизложенных принципов мирт. Сергий затем подробно обсуждает вопрос о церковной собственности. Вспомним, что еще Иоанн Златоуст признавал, что милостыня нищим (а значит - и Самому Хрис­ту) важнее украшения храмов: "Сперва напитай Его алчущего... украшая дом Божий, не презирай скорбящего брата; этот храм превосходнее первого". Митр. Сергий в своей записке дает историю вопроса о цер­ковном имуществе, которую, ввиду ее четкости и продуманности, мы приводим практически полностью:

"С тех пор, как Церковь получила юридическое признание со сто­роны государства, она пользовалась и правом владеть движимым и нед­вижимым имуществом и управлять им, и всегда настаивала на неприкос­новенности этого имущества для кого бы то ни было без соизволения церковной власти. Правда, государство не всегда считалось с этой неприкосновенностью и не только лейбницевский "Левиафан", но и го­сударство Византийское и даже древнерусское, и в случаях острой го­сударственной нужды, а иногда и по иным соображениям, обращало цер­ковное имущество на государственные нужды. И Церковь так или иначе принуждена была мириться. Но исключения не колебали принципа. Поны­не учение о неприкосновенности церковной собственности и о праве церковной власти распоряжаться ею и употреблять на нужды Церкви составляет его, можно сказать, догмат науки церковного права. Уп­равление и распоряжение церковным хозяйством составляло одну из важнейших и самую хлопотливую и ответственную обязанность всех цер­ковно-правительственных органов. По меньшей мере три четверти дел в Святейшем Синоде были хозяйственными. То же было в консисториях у благочинных, и у настоятелей церквей. Часто необходимостью отдать время и внимание церковному хозяйству и отчетности по нему извиня­лись самые существенные опущения по прямому делу священника, по де­лу пастырскому. Но несмотря на историческую давность такого учения о церковной собственности и на привычность его для нашего сознания, не нужно много труда, чтобы убедиться, что право Церкви на собс­твенность покоится отнюдь не на Божественном праве, подобно праву вязать и решить, совершать таинства и пр. Право иметь собственность не входит в качестве непременного признака в понятие о Церкви как Божественном установлении и совсем не составляет необходимого усло­вия ее существования. Божественный основатель Церкви и Сам не имел, где главу преклонить и апостолам Своим ни словом не заповедал обес­печивать себя и свою проповедь имуществом, хотя бы только на завт­рашний день. Также и апостолы, боясь оставить "слово Божие" ради столов, старались устраниться даже от такого примитивного хозяйс­тва, какое было в первой иерусалимской общине. Та же простота и бедность отличала Церковь и в первые века послеапостольские. Иму­ществом церковным управлял тогда епископ (Прав. Апост. 38): "это было тем легче для него, что в то время все церковное имущество состояло из приношений, доставляемых Церкви верными во время богос­лужения" (К. Никодим. прав. Правосл. Церкви. Т. I, стр. 107). Поэ­тому и взгляд на церковное имущество был иной, чем какой установил­ся впоследствии: так как по традиции имущество церковное получалось от сбора на нужды богослужения, т. е. на Евхаристию и на вечерю любви для бедных по преимуществу, то оно и называлось тогда "досто­янием нищих" и назначалось для них. Этот традиционный взгляд на церковное имущество сохранился у лучших представителей иерархии долго спустя, когда церковное имущество умножилось и получило все свои теперешние юридические признаки и когда название "достояние нищих" для слуха большинства было уже анахронизмом и звучало даже соблазнительно. Вспомним, как возмутилось и соблазнилось высшее Константинопольское общество, узнав, что святой Иоанн Златоуст ре­шил продать на пропитание нищих дорогие мраморные колонны, заготов­ленные для украшения храма. Таким образом, по традиционно церковно­му идеальному взгляду церковное имущество не представляло из себя чего-либо устойчивого, прочного или долговечного. Оно было священ­ным, но лишь в смысле охранения от всякой профанации и еще в том, что было неприкосновенным для всяких алчных посягательств: не могло быть присвоенным епископом себе, ни передано его родственникам (ес­ли они не подходили под категорию нищих), но не было священным в позднейшем смысле, чтобы лежать ему неприкосновенным в церковных кладовых и отягощать церковный клир заботами об охране (как это бы­ло, например, в Новгородском Юрьевском монастыре). Первоначальная Церковь, как видим, собирала свое имение для того, чтобы расточать, тратила его на нужды текущего дня с тем, чтобы завтра снова соби­рать, если будет нужно. Она и в отношении к своему имуществу неиз­менно помнила завет своего Основателя не заботиться о завтрашнем дне.

В собственном смысле имущество появилось у Церкви лишь с приз­нанием ее государством за юридическое лицо и наделением ее тем же государством правами на владение собственностью. При этом государс­тво воспользовалось готовым понятием, обычным в тогдашней юридичес­кой практике и теории: распространило на христианские храмы те пра­ва, какие римским правом уже предоставились храмам языческим. Иму­щество таких храмов считалось по римскому праву собственностью то­го, кому посвящен храм, и было неприкосновенным в том смысле, что могло тратиться только на нужды храма и служение в нем. Это понятие перенесено было юристами того времени и на церковное имущество. И оно стало имуществом данного христианского храма, назначенным на содержание этого храма [и] богослужения в нем. Потом, когда союз Церкви с государством оформился и окреп, когда государство стало иметь дело не с отдельными христианскими общинами при храмах, а с Церковью как единым обществом с иерархией во главе, собственником церковного имущества стала признаваться Церковь как учреждение. Первоначальный же взгляд Церкви на свое имущество государственным юристам, может быть, был и неизвестен и во всяком случае совершенно не обязателен: в закон и в юридическую практику они внесли свое привычное им понятие о церковном имуществе, какое понятие, конечно, потом перешло и в церковное право и в церковно-судебную практику и вообще в церковный обиход. Этим, мне кажется, и объясняется некото­рая двойственность во взглядах на церковное имущество и его непри­косновенность, сохранившаяся в церковном обществе до самых послед­них дней: с одной стороны, официальное церковное учение, каноны, закон и официальная практика церковных учреждений и властей, а с другой выступления прямолинейных идеалистов вроде Иоанна Златоуста, не хотевших знать ничего, кроме Евангелия. И, что особенно нужно отметить, совесть верующего народа, подлинное церковное сознание было обычно на стороне таких идеалистов.

Нет ничего удивительного, ни худого в том, что живя в собс­твенническом государстве, церковная власть и верующие считали своим долгом добиваться и для своей веры и Церкви таких же прав, какими пользовались другие веры и учреждения. Этого требовала обычная за­бота, "да тихое и безмолвное житие поживем во всяком благочестии и чистоте". Получив же возможность иметь юридически собственное иму­щество, Церковь стала обзаводиться имуществом долгосрочным, недви­жимым, которое уже на расходовалось почти одновременно с получением и потому стало умножаться. С умножением же имущества умножились и заботы об его охране, хлопоты по его эксплуатации. Обязанности кли­ра по отношению к церковному имуществу крайне умножились и осложни­лись. Появились особые должности (экономы), а потом и целые учреж­дения для заведывания церковным хозяйством. Но известно, что лица, приставленные хранить какое-нибудь имущество, хотя бы и чужое, по­лучают склонность беречь это имущество не только от всяких хищни­ческих покушений, но и вообще от попыток как-нибудь его употребить, на что-нибудь истратить. Отсюда рядом с непроизвольным, так ска­зать, умножением церковного имущества (плоды усердия отдельных ве­рующих) появились и нарочитые старания все более и более его умно­жать, даже не задаваясь мыслью, на что его потом истратить. Понят­но, что для таких собирателей взгляды и поступки Златоустов могли казаться только кощунством и святотатством. Так, церковное имущест­во, существовавшее прежде, чтобы быть истраченным, потом стало су­ществовать чтобы существовать, из средства превратилось в самоцель, стремившуюся подчинить себе своего владельца.

Таким образом мы видим, что право Церкви иметь собственность отнюдь не имеет божественного происхождения и не входит в понятие о Церкви, как божественного установления. Право это стоит и падает вместе с признанием Церкви государством и проистекает от государс­тва. Было время, когда Церковь обходилась без этого права, как и теперь обходится в некоторых странах (напр[имер], в Америке, в Япо­нии и вообще везде, где государство ей этого права не предоставля­ет), отнюдь не отказываясь от своей просветительской миссии. Там, где это право и имущество есть, церковная власть и каждый верующий обязаны его охранять: там же, где нет права, отпадает и обязан­ность. В последнем случае может быть речь только о предметах, освя­щенных церковным употреблением, и об обязанности так или иначе пре­дохранить их от профанации. Но в этом случае вопрос уже не о праве собственности на освященные предметы, а об их особом характере, не­зависимо от того, кому они принадлежат" /79, раздел IV/.

Об отказе от собственности, к которой вынудила Церковь советс­кая власть, митр. Сергий пишет с большой мудростью:

"Русская Православная Церковь до революции существовала в собственническом государстве, пользовалась правом на собственность и имела таковую. Но пришла революция, ниспровергла старый порядок, уничтожила частную собственность и узаконила коммунистический строй. Вместе с этим, так сказать, механически перестало существо­вать и церковное имущество; остались только предметы, освященные богослужебным употреблением, и некоторая возможность законным путем защищать их от особенно грубой профанации. Конечно, с деловой хо­зяйственной точки зрения, потеря всего имущества для Русской Церкви означает почти невозможность в дальнейшем совершать свою просвети­тельную работу, по крайней мере, в прежних размерах. Содержать це­лую систему административных, просветительных и благотворительных учреждений, вести внутреннюю и внешнюю миссии, издательство и проч., рассчитывая на одни только текущие средства, на усердие только наличных верующих, по человеческим соображениям, конечно, невозможно. И тем не менее наша Русская Церковь должна помириться с совершившимся фактом, и, я уверен, она примирится, отнюдь не теряя своего достоинства, не унижаясь до выпрашивания себе привилегии пред другими и не ропща на Бога, пославшего ей такое испытание. "Господь дал, Господь и взял. Буди имя Господне благословенно", - скажет она и с удвоенным усердием и верою в конечную победу, хотя и с одним апостольским посохом в руках, будет продолжать свой путь, проповедуя Царствие Божие. Такая принципиальная нестяжательность, освобождая энергию Церкви от занятий посторонних и не совсем ей свойственных, в то же время возвышает нравственный ореол Церкви, может возбудить большой интерес верующих к церковному делу, другими словами, может повести к оживлению церковного общества и к усилению влияния Церкви на окружающую среду" /79, раздел IV/.

Владыка Сергий является одновременно выдающимся богословом на­шей Церкви и ее первоиерархом.  Поэтому его позиция, полностью сов­падающая с основными положениями настоящей работы, является особен­но значительной.

4.10. Собственность и обновленцы

Крайне интересно развивалась тема "частная собственность и христианство" в обновленческой среде. Не секрет, что большинство обновленческих течений ввело в свои программы пункты, осуждающие капитализм и призывающие к организации христианских коммун.

Так, т.н. "Союз Общин Древле-Апостольской Церкви" (СОДАЦ), ру­ководимый А.И.Введенским, в своих программных документах заявляет:

"Христианство есть религия благодатного труда для устроения жизни на земле. Человечество есть единая семья. Один Отец - Хрис­тос, все - братья. А у братьев все общее: вера, душа, любовь, кусок хлеба - отсюда коммунизация (обобществление) жизни согласно идейно­му примеру апостольской общины. Христианский коммунизм мыслится на­ми не только как коммунизм потребления, но и как коммунизм произ­водства" /93:227/.

"Также должен быть изгнан капитализм из системы морали, капи­тализм есть смертный грех, социальное неравенство недопустимо для христианина... Во внутренней своей жизни Церковь должна до конца проводить принцип апостольского коммунизма. Каждая приходская общи­на есть трудовая коммуна прежде всего" /93:234/.

"Церковь должна определенно всему миру сказать: капитализм и связанное с ним угнетение трудящихся масс осуждается Христовым уче­нием. Все верующие во Христа Спасителя должны решительно и безого­ворочно разорвать с капитализмом.

Советская власть - сейчас единственная власть в мире, которая в самом деле борется за социальную правду. Потому и съезд опреде­ленно, всей силой своего нравственного авторитета, поддерживает ве­ликие принципы Советской власти, ее начинания, направленные к благу России и всего трудящегося человечества, и зовет к тому же всех ве­рующих Православной Церкви и всего мира" /93:236/.

Вот начало "Устава религиозно- трудовой коммунальной общины", руководимой свящ. Е. Белковым:

"1. Община есть союз трудящихся и живущих от трудов своих по завету апостола Павла: "Кто не трудится, да не ест".

2. Целью своей община ставит воспитание в своих чадах жажды и любви к соборной (коммунальной) жизни и ко всякого рода трудам. Причем возвышает труд до молитвы, считает его равноценным послед­ней" /93:243/.

На обновленческом соборе 1923 г. А.И. Введенский с большим ора­торским талантом говорит:

"Мы переживаем сейчас минуты исключительной исторической важ­ности, когда мир может услыхать от церкви, что капитализм - грех. Это неправда, Христос не освящает этого зла, Христос, распятый пер­восвященниками, и ныне распинается этими первосвященниками. Я пола­гаю, что нравственная религиозная обязанность - засвидетельство­вать, что капитализм есть смертный грех, здесь оскверняются основы Евангелия.

Капитализм хуже, чем блуд, за который семь лет не допускаем к причастию: блуд оскверняет двух, капитализм - всех. Мир должен ус­лышать от Церкви, что те, которые пошли бороться с этим злом, они не прокляты, а благословенны, и мы их, не знающих имени Христа, должны благословлять именем Христа. Мир должен принять через авто­ритет Церкви правду коммунистической революции" /93:273/.

Вероятно, многим эти выписки покажутся, наоборот, прекрасными аргументами за капитализм, ибо хорошо известно, что обновленческое движение поддерживалось богоборческой советской властью, державшей обновленцев под контролем, а многие обновленческие деятели были прямыми агентами ГПУ. Однако из этого вовсе не следует, что все, что говорили обновленцы, неверно. Авторы книги /93/ дают вышеприве­денным словам Введенского следующий содержательный и точный комментарий:

"Прав ли и искренен ли Введенский, когда с христианских пози­ций осуждает капитализм? Да, он, конечно, в этом прав, и даже бур­жуазные идеологи никогда не утверждали, что капиталистический строй соответствует евангельским идеалам. Они лишь ссылаются обычно на несовершенство человеческой природы и невозможность создать здесь, на земле, какой-либо лучший строй. (В этом они, разумеется, также неправы, потому что согласиться с ними - это означает признать уче­ние Христа утопией)...

Что делает Введенский? Он проклинает капитализм и безудержно восхваляет Советскую власть, видя в ней осуществление Правды Божией на земле. Пастырь должен бороться против зверства, озлобленности, произвола, зазнайства, бездумия и бюрократизма. Знал ли обо всех этих пороках советского строя Введенский? Не мог не знать. Почему же он о них упорно молчит, раз он взялся давать всесторонний поли­тический анализ? Ведь ему, как христианскому пастырю, надлежало призывать власть к человечности, внимательному, гуманному отношению к людям.

Ответ может быть только один: Введенский выступает не как христианский пастырь, а как отъявленный льстец" /93:276/.

Ложь обновленцев вовсе не в осуждении капитализма, а в восхва­лении советской власти, которая имела целью прежде всего уничтожить Церковь Христову.

4.11. Выводы

1. Христианство имеет социальное измерение. Оно должно обра­щаться не только к конкретным душам, но и воздействовать на общест­во в целом. Поэтому христианство не безразлично к социальному дово­ду, который видит в частной собственности основание социальной несправедливости и эксплуатации человека человеком. Этот довод наи­более известен из доктрин социалистов XIX века. Однако он призна­вался и святыми отцами.

2. В русской религиозной философии, как и в остальных сферах мысли, налицо противостояние двух подходов к решению проблемы собс­твенности: за частную собственность и против нее. Примером первой точки зрения являются взгляды Л.С. Франка; примером второй - воззре­ния В.Ф. Эрна.

3. Исключительное  значение  для уяснения вопроса имеют работы

С.Н. Булгакова. Этим философом и богословом разработано учение о трех видах социализма, которые прежде всего различаются по целям. По Булгакову, христианский социализм призван служить экономической основой христианского общества; материалистический социализм имеет целью достижение наибольшего благополучия для государства и каждого человека в отдельности; наконец, подлинной целью атеистического со­циализма является уничтожение христианства, хотя этот вид социализ­ма свою цель демагогически скрывает. Булгаков впервые четко разде­лил идеологию социализма, которая определяется его целями, и экономическую базу социализма (т.е. общественную собственность), которая отвечает евангельскому учению.

4. Святоотеческий взгляд на собственность поддерживался рядом богословов XIX-XX веков, которые основной упор делали на доводах, связанных с социальной сферой.

5. Частная собственность имеет положительную оценку по сравне­нию с разбоем и беззаконием. Но в качестве христианского идеала она признана быть не может.

. АНАЛИЗ АРГУМЕНТОВ ЗА ЧАСТНУЮ СОБСТВЕННОСТЬ

"блаженее давать, нежели принимать"

(Деян.20,35)

"Коренная ложь в том,  что  за  норму христианских отношений принимаются не те идеальные начала жизни, какие были возвещены миру Господом Иисусом Хрис­том,  но начала,  фактически господс­твующие  в нашей,  языческой по духу, жизни"

Василий Экземплярский

5.1. Критерии оценки аргументов

Итак, перед нами были развернуты две противоположные точки зрения на частную собственность. Каждая из сторон выдвигает солид­ную аргументацию, обосновывающую правильность именно своей точки зрения (аргументы против частной собственности мы, ради ясности из­ложения, будем как правило называть доводами). Прежде чем заняться последовательным разбором аргументов за частную собственность, поп­робуем в целом оценить характер аргументации сторон.

Прежде всего обращает на себя внимание тот факт, что св. Иоанн Златоуст и другие святые отцы выдвигают большое разнообразие дово­дов, причем доводов чисто религиозного плана: нравственные, богос­ловские, аскетические. Социальный довод у Златоуста также фактичес­ки является религиозным, поскольку во главу угла ставит любовь как высшую христианскую добродетель.

В противоположность святым отцам, аргументы энциклик и Ильина носят посюсторонний, секулярный характер, они направлены на макси­мизацию общественной пользы, на умножение человечеством благ, как материальных, так и духовных. В этом нам представляется наиболее важное и глубокое расхождение между обеими точками зрения.

Действительно, в чем смысл человеческой жизни? В достижении спасения или, что то же самое, в достижении обожения, по слову Се­рафима Саровского - "стяжания Духа Святаго". Иоанн Златоуст и ста­вит эту цель в качестве решающего критерия оценки феномена частной собственности. Аскетический довод Златоуст подкрепляет литургичес­ким: частная собственность мешает организовать полноценную жизнь Церкви, ибо Церковь - это "когда все едино". Очень важное место в аргументации Златоуста играет также нравственный довод. Довод же экономической эффективности у Златоуста носит вспомогательный, "икономический" характер; им он пытается убедить колеблющихся, ма­ловерных, уповающих больше не на Бога, а на материальные условия.

Иначе выстроена аргументация энциклик. В них во главу угла ставится "всестороннее развитие личности", т.е. материальное благо­получие, свобода личности, возможность удовлетворения ею духовных запросов. Ильин присовокупляет сюда удовлетворение "естественных инстинктов". Надо полагать, что все это и должно обеспечивать спа­сение, или, по крайней мере, создавать благоприятные условия для этого. Так ли это? И Писание и Предание Православной Церкви говорит нам: нет, не так; это разные цели, в своей сущности противополож­ные. Энциклики говорят нам о мирском идеале, о цели, к которой стремится как раз не христианин, а человек "мира сего", для которо­го земной мир важнее Царства Небесного. Мир и Царство Небесное - антиподы. В мире материальные блага служат удовлетворению челове­ческих похотей. "Духовные ценности" в мире суть просто пища для ду­ши, потворствующая нашим душевным страстям. Всякий христианин должен твердо помнить слова апостола Иоанна: "Не любите мира, ни того, что в мире:  кто любит мир, в том нет любви Отчей; ибо все, что в мире: похоть плоти, похоть очей и гордость житейская, не есть от Отца, но от  мира  сего" (1 Ин.  2,15-16).  Церковь есть Царство Небесное на земле.  Она призвана преобразить мир, воцерковить его, но не подчи­ниться ему. Мысль о том, что блага мира сего вводят в Царство Божие - иллюзия, слепота, духовная прелесть, ибо эти блага "не есть от Отца". Поэтому путь стяжания земных благ и путь "стяжания Духа Свя­таго", т.е. Божественной спасающей благодати, - пути существенно разные: "Не можете служить Богу и маммоне".

Эта принципиальная разница в характере аргументации, на наш взгляд, является отражением той богословской и мировоззренческой разницы, которая установилась между Восточной Церковью и западными уклонениями от Православия. Церковное противостояние Востока и За­пада глухо отражается и в отношении к частной собственности.

5.2. Разбор аргументов за частную собственность (аргументы от естественного права, от справедливости, от свободы, от творчества, от семьи)

Перед защитниками святоотеческой точки зрения сразу встает вопрос: как быть с тем множеством и с той, по слову Льва XIII, "очевидностью" аргументов пап и прочих защитников частной собствен­ности. Собственно, предыдущее изложение позиций уже дало исчерпыва­ющие ответы на многие аргументы "теологии частной собственности". Но все-таки последовательно рассмотрим их, вынеся вперед обсуждение тех аргументов, которые не носят ярко выраженного общественного ха­рактера.

1. Аргумент от естественного права: природа человека, призван­ного быть господином земли, такова, что он вправе владеть собствен­ностью: "наполняйте землю и обладайте ею" (Быт.1,28).

Во-первых, содержание раздела 3 показывает, что святоотеческое учение, выдвигая довод "от творения" (см. п. 3.2), говорит совер­шенно противоположное. В Церкви повсеместным было убеждение, что подлинным собственником всего сущего в мире является Творец, Созда­тель этого мира. Человеку мир дан во владычество, в управление, в пользование, но не в собственность. Мир дан человеку в общее поль­зование: "ничего не называй своим". Человек в мире призван быть ца­рем, но не собственником. И Ветхий и Новый Заветы в этом совершенно солидарны.

Во-вторых, для православного тут же встает вопрос: о какой че­ловеческой природе идет речь? о природе ли человека в раю, о замыс­ле Божием о человеке, или о падшей природе человека после грехопа­дения? Это - два качественно различных состояния человека. Для пра­вославного сознания очень важно видеть громадную разницу между за­мыслом Божиим о человеке и тем падшим состоянием, в котором он на­ходится реально. По сути дела, это видение и является той "раз­ностью потенциалов", которая двигает православного подвижника к святости, к совершенству. Действительно, можно согласиться с тем, что обладание собственностью "естественно" для падшего человека, потерявшего знание того, Кто является подлинным властелином всего земного. В своем эгоизме человек старается и окружающий мир отож­дествить с собой, сделать личным, собственным, своим продолжением, не видя, что это его отделяет и от других людей и от Бога. Но то, что естественно для падшего человека, отнюдь не является таковым для христианина, стремящегося ко Христу. Наоборот, вспомним Василия Великого и Златоуста: "Скажи же мне, что у тебя собственного?", "Что принадлежит Владыке, то принадлежит вообще всем", "для нас предназначено скорее общее, чем отдельное, владение вещами, и оно более согласно с самой природой", т.е. природой человека искуплен­ного, наследующего Царство Небесное.

Наконец, в-третьих, идеал наш - жить в любви. Но любовь не присваивает, но наоборот, отдает, жертвует; любовь на разделяет, но наоборот, объединяет всех вместе. Наоборот, частная собственность разделяет (вспомним Златоуста: "холодное слово: мое и твое"). Поэ­тому мы верим, что в Царстве Небесном, которое есть царство любви, ничего аналогичного частной собственности не будет. Так что на воп­рос "соответствует ли принцип частной собственности христианскому идеалу?" мы должны определенно ответить "нет".

Таким образом, подлинным православным воззрением является то, что люди призваны Богом сообща пользоваться благами мира сего, и лишь грехопадение привело к искажению этого идеала, выразившегося в идее частной собственности. Итак, аргумент от естественного права работает как раз в диаметрально противоположном направлении.

2. Аргумент от вложенного труда: если человек вложил силы во что-то (например, землю), то справедливо, чтобы он этим и владел.

Да, справедливо. Но справедливость - это категория из падшего мира; в Царстве Небесном есть только любовь. Справедливость - это центральное понятие Ветхого Завета: большинство ветхозаветных запо­ведей охраняет справедливость: "не укради", "не убей", "не пожелай чужого", "око за око, зуб за зуб", "чти отца и матерь", "не лжесви­детельствуй" и т.д. Христовы же заповеди - это заповеди любви: так относись к человеку, чтобы даже малейшей мыслью не подвергнуть его неприязни, похоти, гневу; отдай ему даже то, что он и не просит, люби даже врагов своих и молись за них. Христовы заповеди имеют идеальный характер: мы только можем приближаться к ним, но никогда их полностью не исполним; они как маяки, которые освещают нам пра­вильное направление. Вот и получается, что по справедливости - вла­дей, а по любви - отдай. По слову апостола, любовь "не ищет свое­го". Так что аргумент от справедливости хорош только для падшего мира, но для обоснования идеала Христова он совершенно не годится.

Но для нашего падшего мира справедливость отнюдь не безразлич­на.  Да, отнять нажитую трудом частную собственность несправедливо, но обладание частной собственностью тоже приводит к несправедливос­ти, причем, - вопиющей.

Туган-Барановский утверждает:

"если есть какое-либо положение, твердо установленное социа­листической критикой, то это то, что право частной собственности на средства производства, по неумолимым законам хозяйства, неизбежно превращается в право эксплуатации одними людьми других, неизбежно ограничивает свободу личности трудящегося человека, обращает в пус­тую юридическую фикцию прирожденное равенство всех. Пока останется частная собственность на землю и капитал, до тех пор землевладелец и капиталист останутся фактическими господами работника, лишенного средств производства и существования" /20: 274/.

Этот социальный довод, как мы видели, поддерживает и святоо­теческое учение. Так что и на уровне справедливости ситуация оказы­вается совершенно противоположной.

3. Аргумент от свободы:  Бог дал человеку свободу, в том числе - и свободу иметь. Лишая его возможности обладать, мы лишаем его богоданных свободы и достоинства.

Здесь мы видим определенное искажение православного учения о свободе. Нет сомнения в том, что свобода - высочайший дар Божий че­ловеку, делающий его подлинным образом Божиим, и потому попрание свободы личности - есть большое зло. Однако характерной особен­ностью православной традиции является понимание того, что свобода дается человеку не просто как безвозмездный дар, дающий ему самос­тийность, независимость, а для того чтобы человек сделал выбор, ре­ализовал бы свою свободу. В определенном смысле человек все равно эту самостийность теряет. Либо он говорит: "Господи, Отче мой, не свобода мне нужна, - мне нужен Ты Сам; я хочу идти за Тобой, быть рабом Твоим". И тогда взамен за отданную добровольно самостийность он получает любовь - любовь Бога, к Богу, к людям, ко всему творе­нию, и подлинную свободу от своей падшести, от греха, свободу сына в доме Отца. Либо человек говорит: "О, свобода - это замечательная вещь, спасибо Тебе за нее, Господи; моя свобода, никому не отдам". И думая, что он свободен, человек на самом деле теряет свободу, де­лается рабом греха. "Всякий, делающий грех, есть раб греха" (Ин.8,34). "Умерший (со Христом) освободился от греха" (Рим.6,7). Именно свобода от греха, а не независимость является подлинным со­держанием свободы в православном понимании.

Теперь спросим, о каком из этих двух смыслов свободы говорят папы? Безусловно, о втором. Они пекутся о человеке, выбравшем не Бога, а свою собственную независимость, а следовательно, - свободу грешить. Этот человек уже выбрал себе богатство, которое и дает ему "автономию и развитие личности". Действительно, богатство он ис­пользует либо для насыщения своей страсти стяжания (а потому стре­мится все к большему богатству), либо для достижения с помощью бо­гатства наслаждений, удовлетворения своих похотей и властолюбивых стремлений. А раз богатство, - то уже никак не Бог: "не можете слу­жить Богу и маммоне". Вот как Запад использует свободу и вот почему он так печется о свободах, правах человека и проч. Права человека - это по сути дела права грешить "напропалую", и с точки зрения Запа­да справедливо, чтобы этим "правом" обладали все люди. Поэтому так важны законы, оберегающие эти "права".

Итак, есть свобода в грехе и свобода в Боге. Первая выбрала частную собственность. А вторая? Златоуст уверен, что вторая выби­рает противоположное - общность имущества.

Обращаясь к святоотеческому учению, мы видим, что онтологичес­кий довод (см п. 3.2.) как раз направлен против такого эгоистичного понимания свободы.

Однако иногда аргумент от свободы уже защитники частной собс­твенности переводят в онтологический план. Вспомним, что папа Иоанн-Павел II пишет, что без частной собственности "невозможны ав­тономия и развитие личности". Некоторые философы идут еще дальше и утверждают, что без частной собственности невозможно существование самой личности. Так, наш русский философ А. Введенский (не путать с обновленцем "митрополитом" А. Введенским) пишет:

"Таким образом, лишь через отделение "своего", мне принадлежа­щего от "чужого", принадлежащего другому, то есть в собственности, человек есть то, что он есть. Он может осуществить право на жизнь не иначе, как в собственности... И чем интенсивнее в том или другом человеке его чувство личности, чем сложнее, богаче творческими си­лами та или иная личность, тем выше, чище и бесспорнее, по общече­ловеческому взгляду, и ее право на собственность" /104:93/.

Таким образом, Введенский приходит к знаменитому тезису: "че­ловек есть то, что он имеет". Отметим, что постановка вопроса "быть или иметь?" довольно часто встречается у западных философов и пси­хологов. На это указывают хотя бы названия книг Эриха Фрома "Иметь или быть?" /99/, Габриэля Марселя "Быть и иметь" /105/, Бальтазара Штеелина "Обладание и бытие". И надо сказать, что западные философы достаточно хорошо разобрались в этом вопросе.

Суть дела в том, что "иметь" всегда предполагает отношение к другому, отношение чисто внешнее; напротив, "быть", "стать" - это "метанойя", изменение самого себя. Вещи эти совершенно разные, даже противоположные: обладание вовсе не гарантирует, что человек станет лучше или свободнее. Наоборот, святоотеческое учение говорит, что обладание закабаляет "крепче цепи". Обладание дает автономию, но не свободу. Бытие же - именно свободу (интенсивность бытия и есть сво­бода). Обладание - учат святые отцы - следствие падшести; бытие - нечто глубочайшее, дарованное нам Богом как подобие Ему. И самое интересное в том, что желающий обладать человек эту ущербность об­ладания интуитивно чувствует и старается превратить его в бытие пу­тем потребления. Потребление - суррогат бытия, но, увы, бытием не являющееся и поэтому еще более закабаляющее личность. Современный капитализм, характеризующийся бешеным потреблением, есть тяжелейшая форма падшести.

Итак, обладание и бытие - два полюса, две несовместимых проти­воположности. Вспомним Василия Великого: "чем больше у тебя богатс­тва, тем меньше в тебе любви". Тезис Введенского не выдерживает фи­лософской критики. Случай Введенского только еще раз демонстрирует нам печальную истину: если русский человек бросает свою песню и на­чинает петь на чужой манер (в данном случае - уход от русской рели­гиозной философии к насквозь индивидуалистичному кантианству), то выходит это необычайно фальшиво, пошло и просто безобразно.

4. Аргумент от творчества: чтобы сделать что-то ценное и по­лезное, человек должен вложить себя в дело, в вещь, которую он де­лает, а без полного обладания вещью это невозможно.

Да, занимаясь творчеством, человек как бы отпечатывает свой образ в творении - будь это художественное произведение или предмет промышленного или бытового назначения. Если он отпечатывает заклю­ченный в нем образ Божий, то выходит "Я помню чудное мгновенье", если же - падшую свою природу, то - картины Пикассо. Но в любом случае человек выкладывается, вкладывая свое "я" в свое создание, сживается со своим творением. Иначе вообще ничего не получится. Здесь мы не берем такие случаи, когда просветленная Христом душа творца настолько прозрачна для Бога, что происходит удивительный и таинственный процесс сотворчества Бога и человека, в результате че­го появились, например, книги Нового и Ветхого Завета, Троица Руб­лева, писания Силуана Афонского. Но такие случаи чрезвычайно редки и совершаются только по особой благодати Божией.

Одно только здесь непонятно - почему же для этого необходимо обязательно иметь производимую вещь в личной собственности. Ведь суть дела в том, что частная собственность - это собственность моя, которую я предназначаю для себя или желаю продать, обменять ее на другие вещи, опять же для себя. Поэтому мне и нужно огородить ее от других людей. В процессе же творчества творец обладает своим творе­нием в совсем другом смысле: человек вкладывает свое "я" в вещь, а не получает от нее. В равной степени изготовитель может предназна­чать вещь в собственность для себя или для других - от этого про­цесс творчества не зависит. "О, нет", - скажут, - "еще как зависит. Для себя-то он сделает хорошо, а для другого - тяп-ляп". Но это бу­дет лишь означать, что в человеке проявляется его падшая природа, природа собственника, которая накладывается на совершенно другое явление - творчество.

Владимир Эрн по этому поводу замечает:

"Каковы бы ни были внешние условия, потребные для таких и та­ких-то безусловно, необходимых действий (для научных исследований - книги, для ремесленного производства - инструменты и т.д.) - они не определяют необходимость собственности, для них достаточно владе­ния, пользования" /69:197/.

Наоборот, скорее частная собственность сковывает творчество, делает его приземленным, утилитарным, на потребу похотям человечес­ким. Какие книги у нас сейчас читают? - порнографию и детективы. Вот и приходится писателям переквалифицироваться, если они не хотят умереть с голоду.

Аргументы от свободы и творчества особенно выдвигает Иван Иль­ин и поэтому уместно здесь рассмотреть его взгляды на собствен­ность, приведенные в п.2.2. Аргументы Ильина на многих производят сильное впечатление. Но нельзя не обратить внимание на их чисто языческий характер. Дело в том, что вообще религиозные воззрения Ивана Ильина с большой натяжкой можно признать православными. Для них характерны:

- резкий индивидуализм, выражающийся в отрицании общей челове­ческой природы; по Ильину каждая душа одинока, находится в онтоло­гической изоляции от других душ и связана с ними чисто информацион­но;

- упование на "естественные страсти", "естественные инстинкты" и вообще на некое естественное состояние человека, к которому, ра­зумеется, нужно стремиться и отклонение от которого чревато тяжелы­ми последствиями. Читатель найдет множество подтверждений этому в цитатах из Ильина, помещенных в данной работе.

Именно эти, неверные с точки зрения Православия, воззрения и определяют его яростно-апологетическое отношение к частной собс­твенности. Раз Богом так устроено, что душа одинока, то она имеет право и должна ограждать себя от других душ частоколом частной собственности. Индивидуализм естественен для души. Поэтому, когда душа обретает "свое собственное", она оживает: появляется и энтузи­азм и творчество и работоспособность и стремление умножить свое бо­гатство и скупость и пр. и пр., т.е. все страсти, все инстинкты че­ловека, хорошие и дурные - неважно. Все эти "инстинкты" естествен­ны, заложены в человека Богом и поэтому неискоренимы. Когда же люди объединяют свою собственность, то душа засыхает, ею одолевает безы­нициативность, апатия, нежелание трудиться вообще. Поэтому, чтобы заставить человека работать, начинают применяться меры принуждения, террора, грубого насилия. Отсюда социализм неизбежно влечет тотали­таризм, лагеря, расстрелы и т.д.

Нет необходимости подробно доказывать, что такая теория носит совершенно нехристианский характер. Действительно, нарисованный Ильиным портрет души реален, но это портрет падшей, страстной души. Поразительно, но Ильин как бы забывает, что христианство призвано как раз бороться с этой страстностью и уничтожить ее. У Ильина страстное, греховное превращается в "естественное", и в этом его принципиальная ошибка.

Уместен вопрос: так как же избежать несправедливости, если все основывать на "здоровом инстинкте"? Ответа у Ильина вы не най­дете. Его воззрения по этому поводу весьма расплывчаты:

"Разрешение проблемы состоит в том, чтобы сочетать строй част­ной собственности с "социальным" настроением души: свободное хо­зяйство с организованной братской справедливостью... И ныне челове­чество будет искать новую социальную идею, новое социальное понима­ние собственности" /2:285/.

Крайне сомнительной является и приведенная в п. 2.2. интерпре­тация Евангелия. У Ильина получается, что Христос заповедал оста­вить все и идти за Собой, неся свой крест, только апостолам, а не всем христианам. Многочисленные фрагменты, в которых либо содержит­ся явный призыв к оставлению имущества, либо отрицаются разного ро­да мирские соображения о необходимости собственности, Ильиным опус­каются. Но главное то, что ему не удалось привести ни одной цитаты, подтверждающей необходимость и полезность частной собственности. Поэтому вся его теория остается евангельски совершенно необоснован­ной.

5. Аргумент от семьи: должна быть семейная собственность, ко­торую отец может передавать в наследство детям.

Выдвигающие этот аргумент почему-то не замечают, что семейная собственность - частная только по отношению к внешнему миру; внутри же семьи - это как раз общая собственность. Как мы помним, пример семейной собственности использует Златоуст, чтобы показать преиму­щества общения имений. Пример семейной собственности только доказы­вает, что там, где любовь, там и общность имущества, а где ее нет, там личное владение. Например, на западе часто муж и жена имеют собственный бюджет, отдельные счета в банке и пр. Мы такое дело и семьей-то назвать не решаемся - скорее видим в этом просто сожи­тельство. Наоборот, именно в больших семьях с общим имуществом обычно царит любовь и взаимопонимание.

В этой связи необходимо обратить пристальное внимание на ана­логичный Церковный феномен - монастыри. Общежительный монастырь (кстати, по латински - "коммуна") обладает в смысле имущества тем же статусом: являясь собственником как целое относительно мира, он для живущих в нем почти без всякой личной собственности монахов яв­ляет как бы Царство Божие. Причем чем более суровые порядки в мо­настыре относительно личных вещей, тем более одобрительно о нем от­зываются: - это монастырь строгой жизни. При этом другого никогда и не мыслилось. Совершенно невозможно представить себе монастырь, где монахи лично владели бы имуществом монастыря, торговали бы им по своему усмотрению, отдавали бы в наследство и пр. Наоборот, - всег­да личное нестяжание, а в целом - общность имущества. И, кстати, - никакого препятствия для творчества. Например, в Соловках на вечной мерзлоте монахи построили удивительно оригинальную, эффективную и экологически чистую систему хозяйства, до глубины души поразившую современных технологов. Экономическое устройство монастырей убеди­тельно доказывает, что Церковь на самом деле всегда помнила запо­ведь Христову об общности имущества, и последовательно претворяла ее в своей жизни. Как же об этом можно забывать?

Говоря об общности имуществ, Златоуст замечает "Так живут те­перь в монастырях", но не развивает этого положения. Видимо, пропо­ведуя перед мирянами, он не надеялся, что этот пример станет для них убедительным. К сожалению, он не убедителен и для современных христиан. Говорят: "Ну, это для монахов, они дали обет нестяжания, они полностью отдали себя Богу, а мы, - разве мы можем это сде­лать?" Но неужели для мирян и монахов - два разных Православия? Нет, православное учение одно и заповеди Христовы одни и те же, как для мирян, так и монахов: целомудрие, нестяжание, общность имущест­ва. Просто монахи более последовательно их выполняют.

Относительно же передачи по наследству мы имеем весьма опреде­ленное отрицательное мнение святоотеческой традиции (см.  п. 3.3.), вполне исчерпывающее этот вопрос.

5.3. О библейском аргументе.

Этот "библейский" аргумент, явно или неявно, почти всегда при­сутствует в работах теологов-частнособственников. Суть этого аргу­мента сводится к тому, что в Ветхом Завете частная собственность определенно рассматривается как нечто положительное. Более того, нередко богатство рассматривается как признак милости Божией. Нап­ример, Иов был богат и его имение оберегалось Богом. Когда же Бог захотел испытать его, Он попустил отнять у него имение, и все его друзья рассматривали потерю Иовом богатства как наказание Божие вследствие его грехов. По прошествии испытания Бог в качестве ми­лости не только восстанавливает его богатство, но и приумножает его.

Библейский аргумент зиждется на том, что Закон, экономическая основа которого базируется на частной собственности, дан Богом. Следовательно, богоустановлена и частная собственность. Все же бо­гоустановленное хорошо, даже совершенно. Поэтому и принцип частной собственности - безусловен и неприкосновенен.

Ошибка такого рода рассуждений заключается в том, что Закон, данный еврейскому народу на Синае, рассматривается как закон иде­альный, как совершенство, хотя это далеко не так. Апостол Павел го­ворит: "Для чего же закон? Он дан после (обетования Аврааму - Н.С.) по причине преступлений, до времени пришествия семени, к которому относится обетование" (Гал.3,19). Иначе говоря, Закон дан народу "жестоковыйному", чтобы привести его в сознание своей немощи прео­долеть грех, и на этой покаянной основе выпестовать в народе иу­дейском одну линию, линию Богородицы, через которую сможет вопло­титься Спаситель. Синайское законодательство организовывало жизнь иудейского народа, но не будучи в состоянии освободить человека от греха, само в значительной степени соответствовало его грешной при­роде. В целом, оно соответствовало человеческому понятию справедли­вости, хотя и содержало положения, данные народу "по жестокосердию" его, например, многоженство и левират. Христос, оставив нравствен­ный смысл Закона, отменил его конкретные положения, что еще раз подчеркивает, что Закон был временным установлением и не соответс­твовал даваемой во Христе благодати.

Такой же, временный, характер имеют и разделы Закона, касающи­еся организации хозяйственной жизни избранного народа. Закон бла­гословлял рыночные отношения, хотя и старался ввести рыночную сти­хию в рамки справедливости: "плата наемнику не должна оставаться у тебя до утра" (Лев.19,13), "да будут у вас весы верные, гири вер­ные, ефа верная и гин верный" (Лев,19,36). Неидеальность Закона особенно ярко выступает в двойном стандарте в отношениях к евреям и иностранцам. Рабы-евреи и земельные участки в пределах земли обето­ванной, не могли продаваться и покупаться; это не распространялось на чужие земли и рабов-иностранцев. На иноземцев не распространя­лось правило прощения долгов в субботний год. Любопытно правило: "Иноземцу отдавай в рост, а брату твоему не отдавай в рост" (Втор.23,20), которое обосновывалось соображением "Ты будешь давать взаймы многим народам, а сам не будешь брать взаймы; и господство­вать будешь над многими народами, а они над тобою не будут господс­твовать" (Втор.15,6). Таким образом, уже тогда совершенно ясно осознавались механизмы экономического закабаления, и предлагалось ими пользоваться, иначе ими воспользуются враги Израиля.

К сожалению, правила хозяйственной жизни Ветхого Завета часто абсолютизируются. В этом отношении показателен цикл статей А.Глаго­лева в "Православной беседе", посвященный нравственным началам эко­номической жизни /28/. К достоинствам этого цикла статей следует отнести достаточно подробное изложение различных аспектов хозяйс­твенной жизни, как она предстает перед нами в Библии. Однако, очень характерным оказывается то, что автор анализирует экономическую жизнь исключительно по Ветхому Завету, забывая азбучную истину эк­зегезы Ветхого Завета только через призму Нового Завета. Результат налицо: автор предлагает хозяйственные нормы Ветхого Завета как об­разец для подражания христианам. Симптоматично, что в указанных статьях практически полностью игнорируется весьма полное и ясное учение Нового Завета о богатстве и собственности. Это в корне раз­рушило бы построения автора, поскольку перспектива, даваемая нам Христом, совершенно иная.

Пример толкования ветхозаветных фрагментов по экономической тематике в свете Нового Завета дает нам одна из проповедей английс­кого христианского социалиста, священника Чарльза Кинглси (можно привести тексты и православных авторов, но этот особенно ярок). Кингсли цитирует Евангелие от Луки, эпизод проповеди Христа в Наза­ретской синагоге, где Господь читает фрагмент из пророка Исайи:

"Дух Господень на Мне; ибо Он помазал Меня благовествовать ни­щим и послал Меня исцелять сокрушенных сердцем, проповедывать плен­ным освобождение, слепым прозрение, отпустить измученных на свобо­ду, проповедывать лето Господне благоприятное" (Лк.4,18-19, Ис.61,1-2).

Здесь речь идет о юбилейном (50-том) годе, в который по Моисе­еву закону возвращается владельцам купленная у них земля. Если же бывший владелец не может ее обратно выкупить, то земля отходила ле­витам (по непостижимому недосмотру, у Глаголева эта норма не упоми­нается). Разумеется, основное толкование этого фрагмента состоит в том, что юбилейный год является прообразом искупления Христом людей от власти греха и смерти. Но возможно и более прямое толкование:

"Если бы мне надо было преимущественно между всеми другими уч­реждениями Моисея назвать такое, которое указывает на участие пре­мудрости Божией, я выбрал бы это несравненное учреждение, предназ­наченное предотвратить скопление в одних руках большого количества недвижимой собственности и обращение народа в состояние крепостных и поденщиков. И это-то лето Господне приятное пришел, по Его сло­вам, возвестить Христос... И поэтому эти слова Бога для целого мира могут иметь только следующий смысл: все общественные системы, до­пускающие скопление капитала в руках немногих, сгоняющие массы с земли, которой издревле владели их предки, обращающие население в состояние крепостных и поденщиков, пробивающихся заработком и ми­лостыней, ведущие его к долгам, к бесправию и обращению в рабство, или несправедливо удерживающие у народа часть общей собственности, все такие системы противоречат понятию Царства Божия, возвещанного Христом, противоречат вечной справедливости и правосудию Божию, противоречат назначению человека и воле божественного Отца, проти­воречат, наконец, идее Церкви, которая призвана создать на земле Царство Божие и призывать всех людей вступить в это Царство (цит по /82:117/).

Если исключить "только", то эта проповедь вполне созвучна свя­тоотеческим высказываниям социального плана.

В заключение заметим одну маленькую деталь (которую тоже Гла­голев упускает): имя "Каин" означает "приобретающий собствен­ность"...

5.4. Об этическом аргументе

Часто защитники частной собственности во главу угла ставят мо­ральный аргумент, который сводится к следующему.

Частная собственность моральна, ибо только ее наличие позволя­ет совершать такую добродетель как милостыню. Милостыня есть дело любви к ближнему. Но оно возможно, если человек свободно отдает ближнему свое собственное. Если же у человека нет своего, то и ми­лостыня невозможна. Отсюда выводится следующий нравственный поря­док. Бог дает человеку в собственность имение. И теперь от человека зависит его использование. Если он из него дает милостыню, то он правильно использует имение и за это получает от Бога награду; если не дает, то осуждается. В /50/ даже утверждается, что такой порядок составляет "дух христианской социальности", введение же обществен­ной собственности этот "дух" разрушает.

Действительно, как утверждают святые отцы, милостыня возводит человека на Небо. Она есть не просто следствие любви, но именно де­ло, помогающее в стяжании любви. Поэтому моральный аргумент многим верующим кажется убедительным. Но присмотримся к нему внимательнее.

Прежде всего заметим, что этот аргумент предполагает закрепле­ние ситуации, когда есть богатые и бедные. Милостыня ведь подается нищему, обездоленному человеку, который просит ввиду крайней нужды. Более того, такая социальная ситуация этим аргументом благословля­ется, ибо она дает возможность всегда давать милостыню. Некоторые богословы такой взгляд прямо обосновывают словами Спасителя "Ибо нищих всегда имеете с собою" (Ин.12,8). Тем самым, такого рода бо­гословие, так сказать, "благословляет" и считает установлением Бо­жиим жестокий, несправедливый социальный строй, навечно закрепляю­щий противоположность богатства и бедности. Мало того, что такое "богословие" в крайне невыгодном свете выставляет Православную Цер­ковь, оно еще и совершенно неверно. Как мы могли убедиться, святые отцы считают разрыв между бедностью и богатством крайне несправед­ливым: бедности с их точки зрения вообще не должно быть, и они пла­менно призывают христиан исправить ситуацию.

Далее, неудовлетворительность этического аргумента подчеркива­ет уже не раз изложенное нами учение Златоуста о социальном значе­нии милостыни. Для Златоуста милостыня, разумеется, величайшее доб­ро. Но добро, проявляющееся в условиях падшести собственности и как раз разрушающее власть собственности над человеком. Златоуст убеж­ден, что у истоков Иерусалимской община была милостыня. Но любовь и милосердие там стали изливаться столь широким потоком, что эта ми­лостыня переросла рамки частной собственности и привела к общению имуществ. Поэтому Златоуст совершенно справедливо рассматривает общность имущества в качестве "вечной милостыни", которая сделана раз и навсегда в максимальном объеме и совершается постоянно. Таким образом высочайший смысл милостыни в том, что, предполагая вначале частную собственность, милостыня должна как раз эту собственность преодолеть, разрушить. Сторонники же этического аргумента занижают значение милостыни, рассматривая ее как средство, ведущее только к умягчению сердец, но не как путь к социальному преображению мира. Наоборот, это социальное преображение, видимо, адепты этического аргумента считают вредным, ибо тогда, по их мнению, не станет ни повода для милостыни, ни возможности ее личного совершения.

Вступая на почву лично-религиозную, мы снова натыкаемся на не­сообразности этического аргумента. Его сторонники странным образом не замечают, что этот аргумент самым наглядным образом иллюстрирует падшесть частной собственности. Действительно, когда возникает си­туация милостыни? Когда дающий столь возлюбит нуждающегося, что ре­шает свое, кровное "оторвать" от себя и отдать нищему. Милостыня как раз есть действие, в котором любовь к Богу и человеку преодоле­вает чувство собственности, и в условиях падшести человеческой при­роды такая победа приветствуется Господом. Милостыня является побе­дой над грехом, но грехом-то как раз и является чувство собствен­ности. У сторонников же частной собственности удивительным образом грех превращается в добродетель.

Наконец, снова обратимся к творениям Св. Иоанна Златоуста. Вот характерная для него выписка:

"Сделаем душе золотое ожерелье, то-есть милостыню, доколе мы здесь. Ибо когда пройдет сей век, тогда уже не будем творить ее. Почему? Потому что там нет бедных, там нет денег, там нет нищеты. Пока мы дети, не лишим себя сего украшения. Ибо как с детей, дос­тигших мужеского возраста, снимают прежний наряд, и надевают на них другой: так и с нами. Там милостыня будет уже не из денег, а ка­кая-то другая, гораздо большая. Посему, чтобы нам не быть без той, постараемся сею украсить душу".

Красивая мысль, не правда ли? Обратим внимание на то, что свя­титель, несмотря на всяческое восхваление милостыни, вовсе не абсо­лютизирует ее. "Пока мы дети, не лишим себя сего украшения". Милос­тыня обусловлена несовершенством земной жизни, а потому преходяща. В Царстве Небесном не будет нашей, материальной милостыни, ибо "там нет денег, нет бедных, нет нищеты". Туда попадают достигшие "мужес­кого возраста", и с них тогда снимают это детское украшение. Это замечание Златоуста для сторонников христианской высоты частной собственности является прямо-таки убийственным. Действительно, если уклад "собственность-милостыня" является подлинно христианским, то как же в Царстве Небесном? Получается, что там, по логике "собс­твенников", нехристианское житие. Добавим к этому, что монахи, от­казываясь от собственности, также не имеют возможности давать ми­лостыню. Так что же, они не по-христиански живут? Нет, наоборот, - в высшей степени по-христиански. Они дают нам, по слову Златоуста, "другую, гораздо большую милостыню", т.е. возносят за нас молитвы и окормляют нас духовно, давая нам советы, утешение, назидания, испо­ведуя грехи, совершая службы. Такая милостыня имеет гораздо большую ценность, она нетленна, она уже как бы из другого, горнего мира. Это милостыня уже не детей, т.е. людей падших, привязанных к земле, еще только начинающих свое восхождение к святости, а людей, "дос­тигших мужеского возраста", жизни высокой, вводящей в Царство Не­бесное.

Таким образом, в земном, падшем, искаженном грехом стяжания мире материальная милостыня по-христиански совершенно необходима. Она залечивает уродства человека, как личные, так и социальные. Она есть елей и вино, которые возлил милосердный самарянин на раны че­ловека, впавшего в разбойники. Именно потому, что в условиях част­ной собственности милостыня оказывается столь нужной (и прежде все­го - дающему, ибо он поражен грехом стяжания), Иоанн Златоуст так превозносит ее. Но если человек здоров, то отпадает необходимость и в перевязке ран. Если нищих нет, если проблема бедности решена со­циальным путем, то, естественно, материальная милостыня исчезнет. И Слава Богу. Отсюда ясной становится ошибка сторонников морального аргумента. Они искажают, выворачивают наизнанку соотношение между милостыней и социальностью: ради того, чтобы милостыня не исчезла, они готовы благословить и считать установлением Божиим жестокость, несправедливость, ради уврачевания ран от которой господь и посыла­ет нам милостыню. Ради того, чтобы возлить елей, они готовы изра­нить человека. Начиная с любви, они приходят к оправданию зла. Неу­жели же сторонники морального аргумента не видят его аморальности?

Сторонники собственности утверждают, что уничтожая милостыню, социалисты уничтожают самое дорогое - милосердие, любовь. Поэтому социализм в принципе пошл и бездуховен. Утверждение по меньшей мере странное, если учесть, что, по утверждению Златоуста, в Царстве Бо­жием тоже не будет материальной милостыни. Но именно Оно и будет Царством любви, ибо любовь и зло - антиподы. Есть тысячи других, помимо милостыни, способов проявить любовь к человеку, и в Царстве Божием они расцветут пышным цветом. Недаром Златоуст говорит о "большей милостыне". Уже указывалось, что под "большей милостыней" можно понимать духовное окормление. Но и в области материальной ми­лость вовсе не сводится к одной милостыне. Например, подарок - ни­чуть не меньшее проявление любви, чем милостыня. И подарок общест­венный, от всей Церкви, - еще более ценен, чем подарок личный.

Кстати, когда говорят об общественной собственности, то вовсе не имеют в виду, что личная собственность полностью исчезнет. Этого нет даже в самых "коммунистических" утопиях. Из слов апостола Павла "Имея пропитание и одежду будем довольны этим" следует, что одежда в любом случае должна быть в личной собственности. Именно поэтому Туган-Барановский отличает коммунизм от социализма не по признаку отсутствия собственности, а по признаку исчезновения денег. Мнение об исчезновении любой собственности вплоть до "общности жен" обычно выпячиваются ненавистниками общественной собственности ради того, чтобы доказать ее абсурдность. Однако, будем надеяться, никто не сомневается, что "общность жен" абсолютно несовместима с христианс­твом. Семья есть "малая церковь", она священна, но как раз в ней реализуется полный коммунизм, и поэтому в большой семье подрастаю­щий человек учится социалистическим отношениям. В России всегда бы­ла сильна традиция огромных семей; поэтому и социализм для крестьян никогда не казался чем-то чуждым.

Попутно следует исправить одну неточность, которую допустил автор в одной из своих работ /91/, где сказано, что милостыня не является совершенством. Следовало сказать, что не милостыня не иде­альна, а несовершенной является та ситуация, в которой милостыня совершается. Сама же милостыня как раз является наилучшим средством для изживания, преодоления этой несправедливой социальной реалии.

Ограниченность этой социальной ситуации может быть показана и другим путем. Действительно, христианин, подлинно обладающий лю­бовью к ближнему тотчас заметит, что обычная милостыня, как и ут­верждает Златоуст, дает пользу скорее дающему, чем принимающему. Можно кинуть нищему, даже пожалев его, почти ничего не стоящую бу­мажку (ведь православные - все бедные) и пойти дальше вскоре поза­быв о нем. Но у подлинно любящего сердце сожмется так сильно, что он увидит себя в ответе за этого нищего, что любовь велит ему не просто пожалеть, а вникнуть в его проблемы, помочь действенно, эф­фективно и вывести его из бедственного состояния. Милосердный сама­рянин не просто перевязал человеку раны, но и отвез его в гостиницу, оплатив его пребывание там до выздоровления. Возлюбить ближне­го как самого себя включает и норму материально обеспечить его жизнь не хуже, чем свою. Допустим, что все вдруг этого захотят. Тогда очевидно, что они должны прийти к идее общественной собствен­ности. Так именно и получилось в случае Иерусалимской общины. Таким образом, подлинная любовь отнюдь не приводит к упрочению частной собственности, а, наоборот, разрывает ее цепи, стремясь к собствен­ности общественной.

Но еще более интересно то, что общественная собственность вов­се не уничтожает милостыни, но придает ей иную форму. В самом деле, коммунизм - это постоянная, перманентная милостыня каждого, причем милостыня абсолютная, так как обществу отдается все наработанное. С другой стороны, каждый является и принимающим, "нищим", который жи­вет на милостыню от всех. Отметим, что такая форма милостыни вполне соответствует евангельским заповедям: "пусть левая рука твоя не знает, что делает правая, чтобы милостыня твоя была в тайне" (Мф.6,3-4). Действительно, анонимность милостыни полная: неизвест­но, кому я дал милостыню и от кого получил. Так в хорошей семье: все зарабатывают, кто сколько может, но деньги общие, и никто не считает, кто сколько принес. Так и в трудовом монастыре. И эта фор­ма собственности, подлинно евангельская, оказывается выше, чем де­нежная форма милостыни, о которой говорит нам Златоуст.

Завершая обсуждение темы милостыни вернемся снова к мысли Златоуста, что милостыня праведна, только если она дается от пра­ведно заработанного. Но вспомним слова Туган-Барановского (п. 5.2) о том, что частная собственность по неумолимым законам хозяйствова­ния неизбежно приводит к нетрудовым доходам. Поэтому неудивительно, если милостыня коммерсанта, который бросает тысячную, предваритель­но с помощью экономических механизмов выкачав из нищего сто тысяч, будет этому бизнесмену в осуждение. Могут возразить, что бизнесме­нов среди православных не много. Но и остальным христианам есть над чем задуматься. Ведь если частная собственность по своей сути тако­ва, что жизнь с ней ведет к нетрудовым доходам и, следовательно, эксплуатации другого, то кто из собственников может поручиться, что его милостыня будет праведной? До революции русские люди, воспитан­ные на Православии, это остро чувствовали. Купцы строили храмы и делали вклады на помин души как раз потому, что, интуитивно чувс­твуя неправедность своего богатства, хотели "выкупить душу" (теперь мы за них молимся как "о создателях святаго храма сего"). Избавить от этой двусмысленной ситуации, когда человек, делая добро одной рукой, другою делает зло, может только общественная собственность на средства производства.

5.5. Аргумент от эффективности

Два смертных греха постоянно предъявляется социализму: эконо­мическая неэффективность и тоталитаризм. Рассмотрим их по порядку.

Мы уже встречали аргумент от эффективности: частная собствен­ность обеспечивает более эффективное ведение хозяйства, а рынок предлагает людям именно то, что им нужно. Наоборот, социализм эко­номически несостоятелен: качество продукции низкое, вечно очереди, вечно дефицит.

Здесь мы должны задаться вопросом: какие стимулы к труду при­емлемы для христианина? Представляется, что список таких стимулов выглядит так:

- работа ради хлеба насущного и прокормления семьи;

- работа по послушанию ради Бога;

- работа ради любви к ближнему или чувства долга к нему;

- работа, стимулируемая творчеством, интересом.

Последний стимул сомнителен, но если видеть в творчестве не акт эгоистичного самовыражения, а раскрытие в себе и в мире образа Божия, познание изумительных закономерностей, заложенных в мир Бо­гом, то такой стимул окажется приемлемым и для христианского созна­ния. Во всяком случае, отрицание его приводит к отрицанию всего ис­кусства, науки, философии, что представляется все-таки перегибом.

Как видим, среди этих стимулов нет стремления к наживе, бо­гатству, успеху, престижу. Но именно эти стимулы господствуют в за­падном капиталистическом обществе и безусловно их господство осно­вано на частной собственности - она есть и богатство и престиж и критерий успеха. Да, для падшего, грешного человека эти стимулы исключительно сильны и заставляют его работать очень интенсивно. Но с моральной точки зрения эти стимулы совершенно неприемлемы. Для христианина это должно быть совершенно очевидно. Иоанн Златоуст и Василий Великий об этом, кажется, сказали все, и повторяться нет смысла. В случае общения имуществ, как раз эти неприемлемые стимулы минимизированы, тогда как все остальные нисколько не теряют своего значения.

Более того, именно рыночные механизмы и обеспечивают распрост­ранение и господство греха, ибо спрос на грех, естественно, рождает предложение. Культ потребления господствует на западе и активно на­саждается ныне у нас.  Сейчас мы видим, каких размеров достигли ин­дустрии порнографии, проституции, наркомании, торговли человечески­ми зародышами.

Однако, сама по себе эффективность общественного хозяйства вовсе не есть химера. Хозяйство должно обеспечивать материальные условия членов общества для духовного восхождения к Богу, причем условия не только личные, но и общественного характера, например оборону от сил зла. И монастырь строит крепкие стены и ставит же­лезные ворота, чтобы воры и разбойники не могли в него проникнуть. Но так ли уж неэффективен социализм как чисто экономическая систе­ма? М.И. Туган-Барановский, сторонник материалистического государс­твенного социализма, уверен, что, напротив, социализм в принципе гораздо более производителен, чем капитализм. Главное преимущество социализма Туган-Барановский видит в плановом хозяйстве. Он пишет:

"Вообще, государство должно стать важнейшей хозяйственной ор­ганизацией социалистического общества. Только при условии централи­зации возможны стройность, согласованность, пропорциональность во всех частях общественного целого. Без централизации не может быть и планомерности целого, так как эта планомерность может быть внесена в общество только подчинением отдельных его составных частей едино­му центральному плану. Только при этом условии общественный строй может стать целиком продуктом разумной воли человека и наиболее полно приспособиться к общественным нуждам и потребностям" /20:363-364/.

Таким образом, социализм эффективен не только за счет коллек­тивности, но и за счет планомерности, которую обеспечивает высокая централизация. Туган-Барановский даже утверждает следующее:

"Планомерность общественного целого представляет собой такую существенную выгоду, ради которой приходится мириться и с ограниче­нием свободы личности. Централизованное социалистическое хозяйство даст возможность достигнуть гораздо больших хозяйственных результа­тов, чем все иные системы социалистического строя, и потому отка­заться от государственной организации общественного хозяйства соци­ализм не может и не должен" /20:366/.

В устах такого ярого поборника свободы личности, каким являлся Туган-Барановский, такие утверждения стоят многого. Но тот же Ту­ган-Барановский предупреждает, что при социализме от качества уп­равления зависит почти все:

"Если это управление будет происходить плохо, то, конечно, в результате получится расстройство общественного хозяйства, могущее привести к полной его остановке. Не нужно упускать из виду, что стихийные хозяйственные силы современной хозяйственной системы при социализме прекратят свое действие: теперь, при нормальных условиях хозяйства, не приходится опасаться, что та или иная общественная потребность останется неудовлетворенной, ибо свободная игра частных интересов обеспечивает удовлетворение общественных потребностей - при недостатке продуктов цена товара растет, и добавочная прибыль является стимулом для добавочного производства. При социализме же недостаток продуктов не будет приводить в действие этого механизма, ибо никто никакой прибыли получать не будет, и общественная власть должна будет сама принимать меры к распределению общественного тру­да в соответствии с общественными потребностями.

При недостаточно умелом управлении социалистическим обществен­ным хозяйством оно не только не окажется более производительным, чем капиталистическое хозяйство современности, но может оказаться совершенно неспособным удовлетворить общественные потребности" /20:423/.

Если теперь от теорий обратиться к реалиям и посмотреть на экономическую эффекивность социалистического строя в СССР, то ока­жется, что Туган-Барановский очень точно предвидел ситуацию. С од­ной стороны, безусловно, экономика социализма показала удивительную эффективность: несмотря на две мировые войны и одну гражданскую, каждая из которых нанесла тяжелейший удар общественному достоянию страны, Советская Россия за 70 лет вышла на второе место в мире по валовому национальному доходу. Сейчас этот очевидный факт всячески извращают или просто замалчивают. Разительным примером чрезвычайной эффективности социализма является, например, королёвская космичес­кая программа, приведшая к запуску первого искусственного спутника земли и первому полету человека в космос.

Если не убеждают эти примеры, то давайте хотя бы посмотрим на экономику сегодняшних монастырей, которые удивительным образом воз­рождаются, крепнут несмотря на страшную экономическую разруху. Ска­жут: "Бог помогает". Конечно же помогает, но разве не об этом имен­но и говорил Златоуст, убеждая своих прихожан принять общность иму­щества: "Не изливалась бы благодать Божия обильно?".

Но, с другой стороны, управление социалистической экономикой у нас всегда было и достаточно бездарным и непомерно идеологизирован­ным. Ему уделялось гораздо меньше внимания, чем оно требовало, осо­бенно в последние социалистические годы. Отсюда "застой", хотя и весьма относительный. Об этом в первые перестроечные годы много пи­сали, но истинные планы реформаторов были, как выяснилось, совер­шенно иными.

5.6. Социализм и тоталитаризм

Второе (и главное) обвинение социализма защитниками частной собственности состоит в том, что социализм неизбежно приводит к то­талитаризму, к рабству, лагерям и пр. Об этом говорит вся наша "де­мократическая" пресса, постоянно сводя при этом всю жизнь народа к сталинским репрессиям. Об этом пишут и патриоты, указывая на интернационализм, как грубое попрание национальной идеи России. О том же пишут и православные, вспоминая непрекращавшиеся гонения на Цер­ковь. Тоталитаризм социалистического государства является главным действующим лицом антиутопий Оруэла и Замятина. О "коммунистическом тоталитаризме" в ЦА много раз упоминает папа Иоанн Павел II. Со свойственной ему страстностью обрушивается на социализм в России Иван Ильин:

"Впервые за всю свою историю мир увидел тоталитарное государс­тво, и испытал, что значит лишиться всякой свободы; он увидел и по­нял, что такой строй восстает и против Бога и против всех законов созданной им природы; что он превращает человека не то в раба, не то в машину; что такой строй служит делу дьявола и что он поэтому обречен и гибелен!" /37:189/.

"Замысел Ленина и его банды был таков: деморализовать солдата, матроса, земледельца и рабочего, ободрить захватчика, попустить разбойнику ("грабь награбленное") - и затем задавить деморализован­ного, превратив его в голодного, запуганного и покорного раба; по­дорвать свободное терпение народа, превратить его в бунтующую чернь и тогда возложить на него вынужденное терпение, рабскую терпели­вость без конца и меры. Этот замысел удался. И вместо России стало строиться новое, безбожное, безнравственное, тоталитарное, комму­нистическое." "В замысле коммунистов неверно все: начиная от рели­гиозного опустошения души и кончая варварской попыткой строить культуру на страхе и порабощении; начиная от попрания личного нача­ла и личной творческой инициативы и кончая принудительным "миро­воззрением"; начиная от пошлой цели и кончая порочными средствами" /38:233/.

Нет недостатка и в других теоретических обобщениях.  Например, Игорь Шафаревич утверждает:

"экономические и социальные требования социализма являются средствами для достижения его основной цели - уничтожения индивиду­альности" /36:34/.

Причем, в социализме Шафаревич видит не только путь к закаба­лению человека, но и к его физическому уничтожению, вымиранию чело­вечества.

Приведенный нами в п. 4.6 анализ социализма о. Сергием Булгако­вым ясно показывает, в чем правда и в чем ошибка такого рода обви­нений. Безусловно, вся приведенная критика тоталитаризма правильна, но правильна только по отношению к одному типу социализма - атеис­тическому социализму. Да, целью сатанинского атеистического социа­лизма являлось уничтожение христианства, всегда необычайно высоко ставящей человеческую личность, и, следовательно, уничтожение сво­боды, насаждение рабства, насилия, смерти. Но ошибка критиков сос­тоит в том, что они не видят и не мыслят себе других типов социа­лизма. Их глаза заслоняет коммунизм в России, который (по крайней мере до войны) действительно был самым настоящим атеистическим со­циализмом. Их ошибкой является принятие вида за род. Так, Шафарефич, правильно утверждая, что "социализм является одной из основных и наиболее универсальных сил, действующих на протяжении всей исто­рии человечества" /36:20/, сам социализм понимает так:

"в социалистических государствах - упразднение частной собс­твенности на средства производства, государственный контроль над жизнью, подчинение личной власти бюрократии; в социалистических учениях - уничтожение частной собственности, религии, семьи, брака, общность жен" /36:19-20/.

При этом Шафаревич совершенно необоснованно утверждает антире­лигиозность государства Платона и еретических религиозных коммунис­тических движений (катары, вальденсы, табориты, богумилы). Везде выискивается "общность жен", хотя сведения об этом сохранились только относительно крайне левых движений. Об Иерусалимской общине он и не упоминает, ибо она никак не встраивается в его теорию.

Следует отметить, что ошибка отождествления разновидности с целым часто носит тенденциозный, нарочитый характер и по сути дела является идеологическим приемом, который повсеместно используют апологеты капитализма. Утверждается, что социализм и не может быть иным, кроме как тоталитарным, что это сущность социализма, что то­талитаризм является неизбежным порождением общественной собствен­ности и централизации производства. Да, опасность такая есть, но

нет неизбежности, нет необходимости. В силу падшести человека об­щество может или принимать обман за чистую монету, или в процессе своего существования подменять свои цели и тогда самые красивые схемы оборачиваются кошмаром. М.И.Туган-Барановский, восхваляя государственный социализм, тем не менее предупреждает:

"Однако, государственная централизация заключает в себе и ог­ромные опасности, которых нужно так или иначе избежать. Чем более централистически организовано общественное хозяйство и чем большие размеры приобретает эта организация, тем больше опасности для сво­боды отдельных лиц... Если мы представим себе социалистическое го­сударство, как гигантскую машину, в которой отдельный человек игра­ет роль винтика или колеса, управляемого движением всего механизма, то это, может быть, и поведет к созданию наибольшей суммы общест­венного богатства, но не будет соответствовать интересам трудящего­ся человека, не желающего принижать себя до простого подчиненного орудия общественного целого" /20:366/.

Однако следует еще раз подчеркнуть, что свобода, которую дает христианский социализм совершенно иного качества, чем свобода, ко­торую защищают критики-демократы тоталитарного большевистского ком­мунизма. Эти критики понимают свободу как самостийность, как неза­висимость, как плюрализм. Иначе понимает свободу христианство - как свободу от греха, как свободу от собственной падшести, которую мож­но приобрести только через преданность Богу, через аскетическую дисциплину, через соборную жизнь в Церкви. Отказ от собственной са­мости - ведь это и есть смирение, - та добродетель, без которой спасение невозможно. Поэтому христианин, ради свободы от греха, добровольно предает себя воле духовника, т.е. самому жестокому ог­раничению своего самоволия. Такое понимание свободы по сути дела противоположно первому, "демократическому" пониманию. Жизнь в мо­настыре с точки зрения плюралистов - невыносимый "тоталитарный" коммунизм. Отсюда напрашивается вывод: страшно не отсутствие внеш­ней свободы само по себе - оно может быть воспринято и добровольно; подлинно страшным является атеистический тоталитаризм, который си­лой, запретами уничтожает веру.

Ну а как же быть с теми, кто не пришел к Богу? Как им жить в христианском социализме? Таким должна быть предоставлена внешняя свобода, ибо полюбить Христа можно только свободно. Свобода, но, разумеется, в пределах, которые не позволили бы разрушить силой ос­новы социального строя. И здесь общественная собственность, не поз­воляя реализовать обычную схему "богатство дает власть", может слу­жить определенным гарантом стабильность общества.

Еще раз подчеркнем: социализм, общественная собственность - мощное оружие, но оно может находиться в разных руках. Им пользует­ся Церковь для низложения диавола в душах людей, и им же пользуется сатана для уничтожения в душах людей Бога. Отобрать это оружие из рук сатаны - задача православного социального учения.

5.7. В чем правы защитники частной собственности?

Итак, рассмотрение проблемы с разных сторон неизбежно приводит нас к следующему выводу. Частная собственность никак не может войти в круг христианских ценностей, никак не есть заповедь Христова, ко­торая вводит нас в Царство Небесное и к которой должны стремиться как личность, так и общество. Напротив, частная собственность явля­ется порождением греха, она есть следствие падшести человека. С бо­гословской точки зрения, частная собственность есть неправомерное присвоение человеком чужой природы, т.е. внешнего материального ми­ра, который по замыслу Божьему должен служить средой обитания чело­века, объектом его заботы и охранения. Человек - лишь управитель и он становится неправедным управителем, когда начинает считать своим то, что принадлежит Господу. С нравственной точки зрения, частная собственность есть разновидность эгоизма. Ее господство ведет к развитию грехов сребролюбия, любостяжания, властолюбия. С социаль­ной точки зрения, господство частной собственности ведет к ограни­чению свободы, тотальному бездуховному материализму, эксплуатации человека человеком.

Стремление христиан следовать за Христом неизбежно должно при­вести к разрушению власти частной собственности. Личным идеалом христианина является отказ от имения, социальным идеалом христианс­кого общества является общение имуществ. Путь к достижению как лич­ного, так и общественного идеала - христианская милостыня. Добро­вольная, любвеобильная милостыня, совершаемая всеми и значительной частью имения, ведет к изменению социально-экономического строя и введению общественной собственности.

Однако, частная собственность имеет не только негативные сто­роны. Попробуем собрать и обсудить все ее положительные аспекты, которые могут быть приняты христианским сознанием. Это позволит вы­работать более точный и взвешенный взгляд на всю социально-экономи­ческую проблему.

1. Да, - говорят наиболее здравые сторонники частной собс­твенности, - частная собственность естественна только для падшего человека, но, поскольку все люди падшие, то она естественна вообще. Частная собственность становится как бы законом природы, его же не прейдеши (вспомним, что так думал и Фома Аквинат). Так сказать, уровень падшести человека таков, что именно в условиях частной собственности человек наилучшим образом проявляет себя. Только в условиях частной собственности расцветает инициатива человека, его творческий хозяйственный потенциал, только при господстве частной собственности общество обладает стабильностью, только частная собс­твенность гарантирует достаточно широкую свободу человека, делает его независимым от общества. Таким образом, согласно этому воззре­нию, частная собственность охраняет человека от засилия зла, дает возможность человечеству более или менее нормально существовать. И в этом смысле частная собственность играет положительную социальную роль.

Наиболее четко эту мысль выразил Л. Франк (см. п. 4.4.), и с ней нельзя не согласиться. Однако нужно сделать следующие замеча­ния.

Во-первых, эта теория хоронит частную собственность как нечто идеальное, как то, к чему призывает христианство. Частная собствен­ность начинает рассматриваться как суровая реалия, естественная для человека падшего. Это признают даже самые ярые сторонники собствен­ности. Например в книге Ричарда Нейхауза /8/ (о ней еще пойдет речь) можно прочесть:

"Свободный рынок есть экономический порядок, соответствующий человечеству во всей его противоречивости. Человеческие существа наделены разумом, добродетелью и благодатью, но они же повреждены грехом и склонны ко злу".

И в этом - в соотнесении частной собственности с падшестью - безусловная и глубокая правда ее защитников.

И во-вторых, положительная роль частной собственности выявля­ется по сравнению с ситуацией разбоя, грабежа и вообще полного пра­вового беспредела. Но общественная собственность, обеспеченная го­сударством и правом, тоже останавливает беспредел бандитизма. Одна­ко, здесь мы подходим ко второму пункту, на который делают упор добросовестные сторонники частной собственности.

2. Социализм же, - говорят они, - с его упованием на созна­тельность является утопией. Он слишком высок для человека. Поэтому на практике, в истории социализм всегда приводил к тоталитаризму, рабству, апатии и пр. и, просуществовав некоторое время, саморазру­шался.

В таком воззрении много правды (но не вся правда). Падшесть человечества такова, что его переход к общественной собственности не может произойти безболезненно. Если же переход к общественной собственности так или иначе произошел, то эта евангельская заповедь не может быть обществом оценена по достоинству и сохранена. В чем же здесь дело?

Мы уже не раз отмечали, что общественная собственность есть заповедь Христова. Но эта заповедь необычайно высока: надо чтобы все (или, по крайней мере, значительное большинство) эту форму собственности поддерживали. Вмоготу ли это для падшего человечест­ва? Известно, что несмотря на призывы Златоуста к реализации общ­ности имущества, паства оказалась к ним холодна. Более того, как видно из его жития, именно богатые составили против него заговор, что и привело к аресту и высылке Златоуста. Поэтому Господь дал эту заповедь прикровенно, изложил ее в виде притч и нравственных сове­тов, явно не требующих введения общественной собственности. Иначе говоря, эта заповедь дана не всему человечеству, а именно Церкви. И Церковь - и в Иерусалимской общине, и в монастырях - эту заповедь воплощала в своей жизни. Поэтому, для того, чтобы общество могло стабильно существовать в условиях общественной собственности, оно должно стать Церковью. Церковь должна вобрать в себя все общество - в этом ее заданность. Но реально этого нет, до этого идеала очень далеко и апокалиптические пророчества нам говорят, что до второго пришествия Христова ничего подобного не осуществится. Хилиазм - только мечта, но не историческая реалия.

Следует поэтому признать, что разрушение социалистических со­циальных образований в истории имеет одну глубинную причину: пад­шесть человеческой природы. Общинная жизнь трудна. Она есть высокий подвиг отказа от своего "я", а этого в полной мере достигают очень немногие. Частно-собственнические стремления сильны, падший человек настолько отождествляет свою собственность с собой, что отказ от своего является снова отказом от своего "я". Обобществление - это всегда подвиг, всегда борьба со злом как внутри нас, так и вне нас. По своей сути - это акт аскетический, имеющий целью борьбу с собс­твенным эгоизмом. Если мы не хотим отказываться от своего "я", от своей самости, то отказ от владения имуществом становится бессмыс­ленным. Это моральное усилие, которое может быть осуществлено толь­ко добровольно. Об этом, кстати, напоминает Ильин:

"Общность имущества вообще есть дело претрудное и требующее легкой и свободной добровольности" /32:62/.

Христос призывает: "кто потеряет душу свою ради Меня, тот при­обретет ее" (Мф.16,25). Именно отказ от своего падшего и есть серд­цевина моральной проповеди Христа. В полной мере это относится к своему имению, которое по слову Златоуста "крепче цепи" привязывает к себе душу. Но совершиться этот отказ может только в Церкви. При­чем, поскольку Церковь есть единый организм, Тело Христово, то этот отказ должен совершиться не просто в виде милостыни нищим, а в бо­лее высокой, любовной, основательной и жизнеспособной социальной форме - форме общения имуществ.

Поэтому подлинное, благодатное общение имуществ может осу­ществиться только на путях церковных. Вне Церкви социалистические образования непрочны: и внутренние противоречия и разрушительный напор капиталистического окружения приводят к их гибели. Быстро распадались общины Оуэна и Фурье, сошли на нет нецерковные альби­гойцы и вальденсы, деградировали производственные союзы английских христианских социалистов. Особенно трагична и непроста короткая ис­тория коммунизма в России; ей мы займемся особо в разделе 6. Чисто социальное обобществление неизбежно поведет к неудаче, ибо разрушающие силы эгоизма останутся непреодоленными.  Не об этом ли говорит нам Христос в притчах о строительстве башни и царе,  идущем на войну?  Не уподобляются ли социалисты-утописты и большевики тому человеку, "который начал строить и не мог окончить", потому что не вы­числил издержек и не оценил сил врага? И главное, потому что не имел намерения "отрешиться от всего, что имеет", т.е. от своего эгоизма?

Аналогичную мысль высказывает и И. Ильин.  Однако он, как всег­да, в основу ее кладет индивидуализм и "естественные инстинкты":

"Разъединенные телом и душой, духом и инстинктом самосохране­ния, - люди способны выносить общность имущества лишь постольку, поскольку им удается преодолеть это разъединение любовью, дружбой, совестью, щедростью, личным благоволением, духом, внутренней дис­циплиной и, главное, добровольным согласием. При всяких иных усло­виях общность имущества будет вести только к разочарованию, вражде, насилию, воровству и хозяйственным неуспехам." /24:62/.

3. Наконец, в воззрениях, даже не сторонников частной собс­твенности, а просто людей с трезвым мышлением, зачастую высказыва­ется мысль, что поскольку господство частной собственности - исто­рическая реальность, то Церкви необходимо с этой реальностью выст­раивать свои отношения. Церковь должна существовать при всяком об­щественном строе. Она выжила при богоборческом социализме; она должна существовать и при материалистическом, развращающем капита­лизме. И не только выжить, но и действенно работать над его преоб­ражением. Поэтому и свою шкалу нравственных ценностей христианство должно разработать с учетом господства частной собственности.

Такую позицию занимает Л. Франк, об этом, как мы видели, гово­рит С. Булгаков. И с этим взглядом следует согласиться. Да, Цер­ковь вынуждена жить в том общественно-экономическом строе, который создается в истории силами, весьма далекими от Христа. Да, задача Церкви состоит в том, чтобы этот строй преображать. Заметим еще раз: преображать не только индивидуальные души людей, но и сам строй, ибо без этого и задача спасения душ становится неудобоиспол­няемой. Поэтому, если Церкви суждено проповедывать среди собствен­ников, то Ее проповедь должна быть приноровлена к их понятиям. Бо­лее того, и в рамках частнособственнических отношений могут сущест­вовать поступки высоконравственные и поступки греховные. Поэтому и в этих рамках возможно духовное восхождение и спасение.

Однако полностью выносить за скобки частную собственность нельзя. Это просто немыслимо. Тогда проповедь Церкви будет непол­ной, она не будет той подлинной правдой, на которую только и отзы­вается сердце. Как совместить положительное отношение к собствен­ности с аскетическим идеалом нестяжания? с учением о том, что все принадлежит Богу, а человек лишь управитель? с очевидным фактом, что богатство "ньюрашенов" нажито откровенным грабежом остального населения? Люди все равно увидят, сердцем учуют искажение Божьей правды. Только проповедыванием идеалов Христовых во всей их чисто­те, высоте и святости стояла Христова Церковь. Отступление, даже незначительное снижение этих идеалов приведет к катастрофическим последствиям (и приводило, но об этом чуть позже).

Вот три "правды" людей, отрицательно относящихся к отстаивае­мой в настоящей работе точки зрения. Но из принятия этих соображе­ний вовсе не следует, что христианский социализм - это утопия, неч­то фантастическое и несусветное. Как бы не ругали общественную собственность, она все равно остается заповедью Христовой, а по слову апостола Павла "заповедь свята", хотя возможна ситуация, ког­да "грех, взяв повод от заповеди, обольстил меня и умертвил ею" (Рим.7,11). Поэтому как цель, как идеальная нравственная норма ма­териальной жизни, общественная собственность входит в христианское учение. Даже Н.А. Бердяев, мыслитель весьма экстравагантный, это хо­рошо понимает:

"В отношении к хозяйственной жизни можно установить два проти­воположных принципа. Один принцип гласит: в хозяйственной жизни преследуй свой личный интерес и это будет способствовать хозяйс­твенному развитию целого, это будет выгодно для общества, нации, государства. Такова буржуазная идеология хозяйства. Другой принцип гласит: в хозяйственной жизни служи другим, обществу, целому и тог­да получишь все, что тебе нужно для жизни. Второй принцип утвержда­ет коммунизм и в этом его правота. Совершенно ясно, что второй принцип отношения к хозяйственной жизни более соответствует христи­анству, чем первый" /47:151/.

Но если так, если общественная собственность входит в Благую Весть Христа, то объявлять христианский социализм утопией все рав­но, что объявлять утопией все христианство. Христос давал идеальные заповеди, но не противоречивые, не неисполнимые в принципе. Наобо­рот, эти заповеди реальны в смысле их соответствия замыслу Божию о человеке. Христианство осуществимо, Церковь существует и будет су­ществовать до скончания века - "врата ада не одолеют ее". Это отно­сится и к великой, хрустальной чистоты, заповеди общения имуществ. Пример жизни русского народа в XX веке как раз показал, что эта за­поведь для народа христианского исполнима. Увы, общение имуществ в Советском Союзе было реализовано не как религиозный принцип, а со­вершенно противоположным образом - как атеистическая доктрина. Поэ­тому здесь можно говорить лишь о реализации формы заповеди общения имуществ. И тем не менее, принципиальная возможность жить целым на­родом в условиях общения имуществ и добиваться при этом удивитель­ных успехов была доказана.

Другой удивительный пример - государство иезуитов в Парагвае /116:43-45/. Более чем полтора века это государство, христианское по существу и социалистическое по форме, существовало вдали от ци­вилизации. Были достигнуты поразительные успехи в экономической и культурной жизни. Лишь ликвидация ордена иезуитов и разрушение это­го государства силой положили конец этой воплощенной "утопии".

Христианский социализм - реальность. Он существовал и сущест­вует в локальных реализациях. Он может существовать и в государс­твенных масштабах.

Реальность христианского социализма коренится и в народной психологии. Взгляд на частную собственность как закон природы ха­рактерен для западного общества, но он вовсе не свойственен русско­му человеку. Ментальность народа-богоносца всегда была другой. Это подтверждают и многочисленные народные пословицы, вроде (по /41/):

"Пусти в душу ад - будешь богат"

"Деньги копил, да нелегкого купил"

"Богатому черти деньги куют"

"Когда деньги говорят, то правда молчит"

"Черт мошну тачает - скряга ее набивает"

"Убожество учит, богатство пучит"

"Беда деньгу родит"

"Деньгами души не выкупишь"

"Работай - сыт будешь; молись - спасешься; терпи - взмилуются"

"Отец богатый, да сын неудатый"

"Не хвались серебром, хвались добром".

Это подтверждает и русская община и русская артель. Об этом же го­ворят и 70 лет коммунизма в России. Слава Богу, частная собствен­ность никогда не была "естественной" для русского человека, и будем надеяться, что не станет таковой и после нынешней прививки дикого капитализма.

5.8. Капитализм: идеология, психология и эсхатология

Наконец, скажем несколько слов о социально-организационном ар­гументе: отношения между людьми, порождаемые частной собствен­ностью, устанавливают костяк общества. Общество, благодаря частной собственности, как бы уже построено, так что государству остается только поддерживать это "естественное" состояние.

С этим можно согласиться. Но весь вопрос в том, насколько та­кое общество соответствует заповедям Христовым. Как мы видели, в энцикликах РН и ЦА говорится, что это общество, если не идеально, то, во всяком случае, лучшее из реального. Оно обеспечивает свободу и достоинство каждой личности, избегая тоталитаризма. Оно дает ма­териальный достаток, а следовательно - и возможность использовать его для внутреннего совершенствования. "Отдельные" же недостатки можно преодолеть.

Но в таком воззрении затушевывается главное. Защитникам част­ной собственности нужно понять, что капитализм - антипод христианс­тва. Капитализм - это самый настоящий, самый глубокий материализм. Он по своей сущности не признает власти Бога, но лишь власть бо­гатства. Николай Бердяев в своей последней книге "Царство Духа и царство Кесаря" пишет:

"Материализм, т.е. абсолютизация вещи и объекта, есть наследие буржуазного миросозерцания. Капитализм есть практический атеизм" /46:308/.

Сейчас становится популярным введенный Гегелем термин "граж­данское общество", под которым Эрнест Геллнер, один из его совре­менных идеологов, понимает следующее:

"Это общество, в котором государство и экономика образуют две четко разделенных между собой сферы,  причем государство носит инс­трументальный характер;  контролируя  индивидуальные  интересы в их экстремальных проявлениях,  оно само находится под контролем инсти­тутов, имеющих экономическую базу. Опираясь на экономическое разви­тие, оно требует постоянного развития знания,  и  потому  исключает какую-либо идеологическую монополию" /48: 214/.

Нетрудно видеть, что под "гражданским обществом" понимается современный капитализм. Действительно: главное - экономика, т.е. чисто материальное развитие; "государство носит инструментальный характер", т.е. является креатурой богатых; "оно (общество) требует постоянного развития знания", т.е. истинная картина мира - научная, ибо она способствует техническому прогрессу; "исключает идеологи­ческую монополию", т.е. что дает прибыль, то и морально. Иначе го­воря, тотальная власть богатства, денег, собственности и является идеологией, причем идеологией антихристианской, ибо сказано: "не можете служить Богу и мамоне".

Принцип "прибыльно - морально" ярко проявляется в жалких по­пытках капитализма как-то нивелировать свои собственные недостатки и установить хотя бы какое-то подобие социальной справедливости. Речь идет о т.н. "теории перераспределения", т.е. прогрессивному налогу, с помощью которого общество старается перераспределить до­ходы населения. Такая налоговая политика существует, например, в Швеции, и некоторые авторы считают ее элементом "шведского социа­лизма". Однако Джон Грей, автор предисловия к книге известного со­циолога Бертрана де Жувенеля "Этика перераспределения" /102/, счи­тает иначе:

"Очень важно подчеркнуть, что теория перераспределения не тож­дественна социализму. Теория перераспределения принесла много вреда современной цивилизации, но она не разрушила ее. Социализм же ха­рактеризуется подавлением частной собственности в условиях новой общинной нравственной солидарности и несовместим с современным об­ществом. Если он может существовать, то только в монастырях, где все материальное с презрением отвергается, или в небольших, простых или даже примитивных сообществах - этот аспект хорошо понял Руссо, но не смог понять Маркс" /103:11/.

К тому, что перераспределение "принесло много вреда" приходит и сам Жувенель, причем выдвигает не экономические, а этические до­воды:

1. Прогрессивный налог основан на идее убывающей предельной полезности дохода (т.е. прирост дохода дает все меньшую полезность индивиду). Но а) полезность нельзя измерить и б) если все основы­вать на максимизации полезности, то перераспределять надо в сторону средних классов, которые могут от этого получить наибольшее удов­летворение, а не в сторону самых убогих, которым уже ничем не помо­жешь.

2. Получить средства для перераспределения за счет богатых нельзя - их слишком мало. Нужно перераспределять внутри среднего класса, а это разрушает базис общества.

3. Прогрессивным налогом облагаются только личности, но не корпорации (иначе бы они развалились), поэтому семья находится в худших условиях, чем корпорация.

4. Перераспределение разрушает чувство личной ответственности.

5. Перераспределение ведет к усилению государства, централиза­ции, власти чиновников.

6. Богатые поддерживают искусство: устраните их и оно погиб­нет. Или придется поддерживать искусство на государственном уровне, что тоже плохо.

7. Схемы перераспределения доходов хаотичны и не осознаются государством. Часто они приводят к непредсказуемым результатам.

8. Социальная помощь только развращает людей.

9. Перераспределение уничтожает свободу, оно дискриминирует меньшинство.

10. Перераспределение ведет к социализму, что плохо само по себе.

11. Общество не обладает крепкими нравственными нормами, чтобы установить принципы перераспределения.

12. Требования уравнения доходов основаны на самой вульгарной зависти.

Вывод однозначен: неравенство доходов этически безупречно и любые попытки перераспределения только вредят обществу в целом.

Вот так, с такой виртуозной изощренностью защищает капитализм свой принцип наживы. Легко видеть, что все эти "этические" сообра­жения носят чисто языческий характер.

Здесь стоит вернуться к сомнительной теории М. Вебера о "про­тестантском капитализме" (см.п.3.9). Она создает у православных ил­люзию, что капитализм в Англии и Германии плох из-за своего протес­тантского источника; поскольку же у нас Православие, то и капита­лизм, выросший в православной среде, будет морально иным - благост­ным и человеколюбивым. Такого рода упования, явно или неявно, выс­казываются рядом патриотов.

Здесь возникает интересный вопрос: могут ли, аналогично раз­ным социализмам, существовать разные капитализмы с различной целе­вой направленностью? На этот вопрос со всей определенностью следует ответить отрицательно. И теоретические соображения и историческая практика приводят к этому.

Сейчас наши православные мыслители как правило берут на воору­жение т.н. теорию "русского капитализма". Говорят, что весь советс­кий период представляет собой сплошной кошмар из воинствующего ате­изма и репрессий. Поэтому этот зигзаг истории надо покрепче осу­дить, вернуться к истокам русской цивилизации и продолжать тот путь, которым шла Россия до революции. Говорят о великих реформах Столыпина, о замечательных купцах, так любивших строить церкви, о капиталистах-меценатах и т.д. Получается, что будто бы наш молодой русский капитализм был в полной гармонии с Православием, и если бы не революция, то идя по такому пути Россия достигла бы и духовного и экономического процветания. Более того, кажется очевидным, что ни­какого другого пути и не видно.

Однако давайте попытаемся посмотреть на капитализм с более строгих христианских позиций. Утверждается, что капиталистическое общество, в отличие от советского, не идеологизировано. Это совер­шенно неверно. Наоборот уже указывалось, что капитализм генерирует из своих недр мощную идеологию. Это идеология наживы, прибыли, при­обретения. Святые отцы нас учат, что человек - существо падшее, он тянется ко всему земному, материальному, эгоистически хочет сделать это своим собственным. И если этой "похоти очес" не поставить зас­лон, а наоборот, положить ее в основу всей социально-экономической жизни общества, то эти страсти приобретают необычайную власть над человеком. Произвести, чтобы продать и получить прибыль - вот цель, которой подчиняется все. Прибыль - вот стимул, задающий скорость всего производства. И даже если вы не стяжательны, вам все равно приходится бежать не отставая от всех, ибо закон конкуренции безжа­лостен: отстающий погибает.

Другая идеология, скажем, национальная или духовная, по боль­шому счету с капитализмом несовместима, и он может терпеть ее лишь как нечто маргинальное, как "выпускание пара", но не как реальную альтернативу (именно поэтому представляется, что построения Вебера являются натяжкой).

В святоотеческую эпоху были только зачатки капиталистических от­ношений. Однако и к ним, как мы видели, святоотеческая мысль отно­силась резко отрицательно. Чтобы сказали они, глядя на нынешнюю вакханалию? Пора нам увидеть, что капитализм и христианство - две вещи несовместные. Святые отцы учат, что только Бог является вла­дельцем всего. Человек же поставлен лишь управителем, и если он на­чинает присваивать Божие себе в собственность, он становится упра­вителем неправедным. Нет, - говорит капитализм, - человек должен быть именно собственником; это необходимо, чтобы покупать, прода­вать и получать (в собственность) прибыль. Святые отцы предупрежда­ют, что богатство - это величайший соблазн, который делает человека зверем. Капитализм говорит наоборот: приобретение богатства - это цель жизни. Святые отцы единодушно выступают против ростовщичества. Капитализм наоборот кладет принцип взимания процентов на ссуду в основу функционирования банковского капитала. Ясно, что идеология капитализма - антипод всякого христианства, тем более, антипод Пра­вославия.

Но ныне власть наживы носит настолько тотальный характер, что возникают новые чудовищные эффекты, еще неизвестные святым отцам. Итак, чтобы получить прибыль, надо продать. Но чтобы продать, надо производить наиболее привлекательное для человека. Но для падшего человека нет ничего привлекательнее греха. Поэтому оказывается, что раздувание грехов и пороков выгодно экономически.

И самое страшное в том, что капитализм имеет силу изменять все общество в нужном ему духе. Причем делает он это тотальной властью денег. Христианство учит, что мерой всего является Господь Бог. Нет, говорит капитализм, - мерой всего является доллар. Деньги - вот новый предмет поклонения, вставший на место Бога. Человек есть то, сколько начислено на его банковском счету. Вся жизнь современ­ного общества пронизана властью денег, и нет от нее спасения. Куп­ленная государственная власть издает законы, предоставляющие людям свободу грешить напропалую, закупленные на корню средства массовой информации изображают грех привлекательным и престижным, подкорм­ленные ученые-экономисты дружно пишут теории, оправдывающие новый экономический порядок. Тем самым одна страсть приобретения через экономический механизм приводит к раздуванию всех остальных страс­тей человеческих. И именно поэтому вся сфера капиталистического производства так тесно переплетается с грехом. Капитализм по сути дела есть эксплуатация нашей падшести ради наживы.

Все это, конечно, понимают и теоретики "христианского капита­лизма". Но, говорят они (например, /98/), если предприниматель бу­дет православным, то это совсем другое дело. Да, другое. Но все де­ло в том, что значит быть православным в экономике? Попробуем в этом разобраться.

Уже указывалось, что двигателем капиталистической экономики является стремление к прибыли. В нем все ориентировано на работу в собственный карман. Если из капитализма удалить эту приводную пру­жину прибыли, то все его механизмы перестанут действовать и эконо­мика мгновенно развалится. Капитализм без наживы - нонсенс. Но и христианство с наживой - нонсенс. Как разрешить эту дилемму?

Евангелие отвечает на этот вопрос совершенно однозначно: "Не можете служить Богу и мамоне" (Мф.6,24) . Эти слова, как Иисусову молитву, должны твердить все христиане, размышляющие о православной экономике. Речь здесь идет о том, что никакое сращивание капитализ­ма с православием по большому счету невозможно, что здесь налицо вовсе не гармония, а столкновение двух противоположных идеологий. Одна - идеология, вырастающая из недр падшего мира; другая - даруе­мая всеблагим Богом. Но имеется в виду отнюдь не революционная борьба, а преодоление греха церковными средствами. Церковь воздейс­твует на души людей, преображая их. Но те плоды любви, нестяжатель­ности, милосердия, которые Церковь заботливо и терпеливо выращивает в душах людей, должны быть в конце концов зафиксированы на социаль­ном уровне в изменении структуры общества и закреплены законода­тельно, и ясно, что эти формы никак не укладываются в капитализм.

То, что без прибыли капитализм немыслим, ясно понимают и тео­ретики "православного капитализма". Поэтому, для того чтобы "поми­рить капитализм с христианством, у них остается единственная воз­можность: все-таки признать, что христианство совместимо с наживой. Прибыль предпринимателя признается православным священником закон­ной /98:60/. Выходит, все-таки можно служить Богу и маммоне!

Самое существенное из того, что привнесло христианство в сферу экономики - это "метанойя", изменение мотивации труда. Ради чего должен трудиться человек? Христианство отвечает: не ради наживы, и даже не ради хлеба насущного, а ради Бога. И если действительно та­кая метанойя происходит в обществе, то, как мы видели у Иоанна Зла­тоуста, происходит изменение в нем всех социально-экономических от­ношений. При этом, по примеру Иерусалимской общины, такое следова­ние Христу приводит отнюдь не к акционерному обществу или холдингу, а к христианской коммуне.

В случае же "христианства с наживой" ни о какой "метанойе" воп­рос уже не ставится. По сути дела - это попытка чисто внешне сов­местить христианство и капитализм, когда человек остается прежним, но ведет образ жизни с посещениями храма и обильными пожертвования­ми на церковь. В этом случае не исключено, что такой "православный предприниматель" усвоит ложный облик Бога - нечто вроде невидимого, но могущественного рэкетира: если Ему "отстегивать" от прибыли, то Он и защитит от напастей и поспособствует в получении еще большей прибыли. Ясно, что все это к христианству не имеет никакого отноше­ния.

Эти теоретические соображения подтверждаются историческими фактами. Несмотря на то, что, казалось бы, конкуренция лежит в ос­нове рыночного капитализма, выясняется что капитализм един, он представляет из себя единую систему: в нее можно только встроиться, но не образовать такую же новую. Оказывается, что общность идеоло­гии являет себя куда как более весомым фактором, что конкурентные противоречия, которые оказываются просто правилами игры, только по­лезными для поддержания целого. Капитализм, как спрут, опутывает страны торгово-финансовыми путами, так что они уже вне этой системы жить не могут, так что странам приходится волей-неволей стараться как можно прочнее в эту систему встроиться.

Поэтому надежды на то, что можно создать "капитализм с правос­лавным лицом" иллюзорны, ибо это невозможно как идеологически, так и исторически: нынешний западный капитализм ни в коей мере не по­терпит параллельной восточной системы. Хотя и не следует отрицать влияния христианской веры на любой социальный строй, но ясно, что если это влияние и будет иметь место, то вопреки строю, а не благо­даря ему.

Много раз говорилось, что социализм из человека формирует "совка". Но капитализм еще более влияет на психологию людей и фор­мирует своего "нового человека". Недаром термин "новые русские" прижился - уж слишком они отличаются и от "совков" и от дореволюци­онного поколения. Психология "гомо капиталикус" - громадная тема, которая требует отдельного рассмотрения. Укажем лишь на наблюдения известного западного психолога Эриха Фромма. В конце жизни он вы­пустил книгу /99/, в которой достаточно мудро указывает на те гро­мадные негативные изменения, которые делает в человеке капитализм. Вот некоторые цитаты.

"За фасадом христианской религии возникла новая тайная рели­гия, "индустриальная религия", укоренившаяся в структуре характера современного общества, но не признаваемая "религией". Индустриаль­ная религия несовместима с подлинным христианством. Она низводит людей до положения слуг экономики и созданных их же руками машин.

Основой индустриальной религии был новый социальный характер. Суть его составляет страх и подчинение могущественной мужской влас­ти, культивирование чувства вины за непослушание, разрыв уз челове­ческой солидарности из-за преобладания своекорыстия и взаимного антагонизма. В индустриальной религии "священны" труд, собствен­ность, прибыль, власть, даже если эта религия и способствовала раз­витию индивидуализма и свободы в рамках своих основных принципов" /99:169/.

"Самым важным для понимания характера и тайной религии совре­менного человеческого общества является то изменение в социальном характере, которое произошло за период с начала эры капитализма до второй половины XX столетия. Авторитарный, одержимый, накопитель­ский характер, развитие которого началось в XVI веке и который про­должал преобладать в структуре характера, по крайней мере средних классов общества, до конца XIX века, медленно уступало место рыноч­ному характеру...

Я назвал это явление рыночным характером, потому что в этом случае человек ощущает себя как товар, свою стоимость не как "пот­ребительскую стоимость", а как "меновую стоимость". Живое существо становится товаром на "рынке личностей". Один и тот же принцип оп­ределения стоимости действует и на рынке личностей и на товарном рынке: не первом продаются личности, на втором - товары. В обоих случаях стоимость определяется их меновой стоимостью, для которой потребительская стоимость является необходимым, но не достаточным условием" /99: 169-170/.

"так как успех зависит главным образом от того, как человек продает свою личность, то он чувствует себя товаром или, вернее, одновременно продавцом и товаром. Человека не заботит ни его жизнь, ни его счастье, а лишь то, насколько он годится для продажи" /99:170/.

"У людей с рыночным характером нет иных целей, кроме постоян­ного движения, выполнения всех дел с максимальной эффективностью... Они не интересуются (по крайней мере сознательно) такими философс­кими или религиозными вопросами, как "для чего живет человек?" и "почему он придерживается того или иного направления?" У них свое гипертрофированное, постоянно меняющееся "я", но ни у кого нет "са­мости", стержня, чувства идентичности. "Кризис идентичности" - этот кризис современного общества - вызван тем фактом, что члены этого общества стали безликими инструментами, чувство идентичности кото­рых зиждется на участии в деятельности корпорации или иных гигант­ских бюрократических организаций. Там, где нет аутеничной личности, не может быть и чувства идентичности.

Люди с рыночным характером не умеют ни любить, ни ненавидеть. Эти "старомодные" эмоции не соответствуют структуре характера, функционирующего почти целиком на рассудочном уровне и избегающего любых чувств, как положительных, так и отрицательных, потому что они служат помехой для достижения основной цели рыночного характера

- продажи и обмена, - а точнее, для функционирования в соответствии с логикой "мегамашины", частью которой они являются. Они не задают­ся никакими вопросами, кроме одного - насколько хорошо они функцио­нируют, - а судить об этом позволяет степень их продвижения по бю­рократической лестнице" /99:171/.

Однако, перед мысленным взором христианина встает еще более мрачная картина. Если взять купюру "one dollar", то на ней, среди прочей масонской символики, можно прочитать девиз: "Novus ordo sec­lorum" - "Новый порядок на века". Запад выковал "новый мировой по­рядок" - поистине диавольскую "технологию" порабощения. В основе этой "технологии" лежит частная собственность на средства произ­водства. Если просто богатство (т.е. личная частная собственность) разлагает душу человека, прилепляя его к себе, то частная собствен­ность на средства производства, помимо этого, обладает еще дополни­тельными свойствами: она, обладая способностью к воспроизводству и увеличению, дает ВЛАСТЬ над другими людьми. Для того чтобы понять, как это делается, вовсе не обязательно читать учебники философии или политэкономии доперестроечного периода. Достаточно посмотреть на сегодняшний мир, и мы воочию убедимся, что деньги правят миром. Богатый, собственник, с одной стороны подкупает нужных людей для служения себе: покупает СМИ, парламентариев, судей, чиновников го­саппарата, военизированные отряды. С другой стороны, он имеет воз­можность дать или не дать работу, платить или не платить, что при наличии безработицы (а о ней всегда говорят как о нормальном явле­нии - она, де, исключает люмпенизацию) обеспечивает собственнику подлинную власть над другими людьми.

Капитал, точнее - его владельцы, правят миром. Новый мамо­но-масонский мировой порядок темным девятым валом катится по земно­му шару. Этот порядок соединяет в себе масонскую ненависть ко Хрис­ту с мамоной, прилепляющей к земному - "не можете служить Богу и мамоне". Этот порядок страшен, ибо он "может и душу и тело погубить в геенне" (Мф.10,28), загоняя туда человека и кнутом и пряником. Сейчас уже речь идет о создании "мирового правительства", которое будет наказывать непокорных. И его идеологи спешат дать обоснова­ние: де, технология вооружений столь усовершенствовалась, что даже небольшая страна или кучка террористов может шантажировать весь мир. Тот же Э. Геллнер пишет:

"Выживание человечества возможно лишь в случае установления всемирного правительства, желающего и способного остановить всякую группу, готовую вступить на путь такого шантажа" /48:179/.

Уже сейчас не видно никакой земной силы, которая могла бы про­тивостать этому порядку. Скоро последние островки сопротивления - Россия, Сербия, исламский мир - падут. "И тогда придет конец". Тог­да это демократо-мамоно-масонский мир родит антихриста.

Только одна сила может задержать приход антихриста - это Цер­ковь. Поэтому таким важным представляется позиция Церкви в отноше­нии к собственности и богатству. Речь идет об идеалах Христовых. Церковь не может, не имеет права хотя бы на йоту исказить свои иде­алы. Антихрист не придет до тех пор, пока Церковь Христова твердо держит перед миром хоругвь с начертанными на ней идеалами Царства Небесного. Тактически Церковь может идти на компромиссы, уживаться с любым социальным строем, но то благовестие, которое она несет лю­дям не должно быть никогда искажено или хотя бы слегка принижено. Последствия такого, даже мизерного, искажения будут катастрофичес­кими.

С этой точки зрения энциклика ЦА Иоанна Павла II представляет­ся просто зловещей. Папа Иоанн Павел II, в отличие от своего пред­шественника Льва XIII, далеко не так прост. Он очень тщательно вы­бирает формулировки и зачастую конструирует двусмысленные фразы. Если посмотреть на энциклику ЦА, применяя методику "ключевых слов", то мы увидим, что в ней повсеместно мелькают очень современные: "свобода", "целостное развитие личности", "права человека", "досто­инство личности", "общество свободного труда", "сотрудничество", "солидарность", "подлинный прогресс", "справедливость".

Логику энциклики можно представить примерно так. Человек - об­раз Божий, "человек - это единственное создание на земле, которое Бог пожелал для Себя" (из материалов II Ватиканского собора). Поэ­тому главным в этом мире должно стать соблюдение прав человека, прав на свободное развитие личности, прав на свободу совести. "На признании этих прав прежде всего стоит подлинно свободный полити­ческий строй" (ЦА). Поэтому папа одобряет Декларацию прав человека, решение Хельсинкского совещания и прочие международные соглашения, осуждающие тоталитаризм и фундаментализм. Свободу дает и частная собственность; поэтому ей - зеленая улица.

Но если вдуматься в суть дела, то произошло по сути дела вот что: папа, "викарий Христа", все тщательно продумав, благословил все основополагающие реалии нового монетаристского мирового поряд­ка, основанного на безбожии, материализме, бездуховности, безудерж­ном удовлетворении похотей и ненависти к России и Православию. Не­вольно вспоминается образ Вавилонской блудницы из Апокалипсиса. В комментариях этот образ часто интерпретируется /9:390-399/ как цер­ковь падшую, подчинившуюся золотому тельцу, соблудившую с сильными мира сего: "с нею блудодействовали цари земные и вином ее упивались живущие на земле" (Откр.17,2). Апокалипсис повествует: в пустыне, куда скрылась жена от дракона, тайновидец Иоанн Богослов "увидел жену, сидящую на звере багряном, преисполненном именами богохульны­ми, с семью головами и десятью рогами. И жена была облечена в пор­фиру и багряницу, украшена золотом, драгоценными камнями и жемчу­гом, и держала золотую чашу в руке своей, наполненную мерзостями и нечистотою блудодейства ее" (Откр.17,3-4). Вот такая метаморфоза: Рим, предназначенный быть Новым Иерусалимом, стал Вавилоном. И не началось ли это превращение с энциклики "Центессимус аннус"?

Недавно у нас переведена книга Ричарда Нейхауза "Бизнес и Евангелие" /8/, которая является подробным комментарием к энциклике ЦА, выполненным, как утверждает предисловие к книге, "одним из са­мых выдающихся интеллектуалов современной Америки". Автор - однов­ременно и католический священник и стопроцентный американец. Поэто­му, комментируя энциклику, он буквально визжит от восторга. Содер­жание книжки можно свести примерно к следующему: "Наконец-то! Мы, истинные христиане, так долго ждали такой энциклики! Она ставит все точки над "i". Теперь-то уж никто из христиан не пикнет, что социа­лизм - это хорошо. Мы, которые за рынок, капитализм, демократию, победили! Ура!". Об уровне этой довольно объемной (329 стр.) книги, имеющей столь многозначительное название, говорит хотя бы то, что единственной (!) цитатой из Нового Завета о богатстве в ней являет­ся 1 Тим.6,11 ("корень всех зол есть сребролюбие"), но утверждает­ся, что обычно ее неправильно понимают. Не хочется приводить вы­держки из этой книги - настолько она попахивает верой не в Христа, а в Американский Образ жизни. Но есть любопытные проговорки, кото­рые раскрывают глаза на многое. Например:

"Для тех, кто еще не в силах открыто встать на сторону капита­лизма, Папа Иоанн-Павел II предлагает пользоваться другими термина­ми. Он говорит об "экономике бизнеса", о "рыночной экономике" или просто о "свободной экономике". Какие ярлыки не используй, речь идет о реальности, которую большинство людей называют капитализмом" /8:57/.

Так вот оказывается зачем папа так тщательно выбирает слова - чтобы просто не слишком было заметно, что он на самом деле благос­ловил "реальность, которую большинство называют капитализмом".

5.9. Треугольник формы и содержания

Вернемся снова к вопросу соответствия формы и содержания.  Со­отношение между степенью общности имущества как формой общественной жизни и степенью осуществления христианских идеалов как содержанием жизни общества можно проиллюстрировать в виде следующей зависимости (см. рис. 1).

Здесь пространство "содержание-форма" образуют две условные координаты: "христианизированность общества" (от полного атеизма до православного государства) и "степень обобществленности" (от част­ной собственности до общественной собственности). Каждая точка в таком пространстве отображает некое состояние общества. Область до­пустимых значений представляет собой треугольник, показывающий, что не отвечающей христианству форме (т.е. частной собственности) соот­ветствует низкая степень реализации христианских идеалов - что мы и видим при капитализме. Однако для "хорошей" формы (т.е. обществен­ной собственности) такой явной зависимости нет - ей соответствует целый  спектр  возможностей  -  от  очень низкой степени реализации христианства (атеистический социализм) до высокой степени (христи­анский социализм). Точка, представляющая материалистический социализм лежит где-то посередине между атеистическим и христианским социализмами.

Такой треугольник, по сути дела, верен для любого соотношения между формой и содержанием и наглядно изображает общий закон соот­ветствия формы и содержания. Этот закон заключается в двух прави­лах: 1) форма должна соответствовать содержанию, но 2) правильная форма еще не определяет верного содержания. Эти два правила и выра­жаются треугольником рис. 1.

Автору не удалось найти аналогий предложенной закономерности в философской литературе. Однако действенность этого закона можно проиллюстрировать на множестве примеров.

Так, не нужно доказывать, что православная вера не может сох­раниться вне выработанных Православием канонических, богослужебных и даже бытовых форм. Однако также ясно, что соблюдение этих форм не гарантирует подлинности Православия. Можно совершать службы по ус­таву, можно создать себе "православный" имидж (борода или длинная юбка), можно даже неукоснительно вычитывать утреннее и вечернее правило, но если "любви не имею, то я - медь звенящая, или кимвал звучащий" (1 Кор.13,1).

Другой пример: "симфония" между Церковью и государством. Фор­мально симфония сводится к установлению единства целей Церкви и го­сударства и вообще тесного и скоординированного взаимодействия меж­ду ними. Без этого ни о каком православном государстве нечего и го­ворить. Но эта правильная форма может быть наполнена существенно разным содержанием, в том числе и таким, которое до неузнаваемости искажает смысл симфонии. Имеется в виду цезарепапизм, когда госу­дарство "подминает" Церковь и использует ее в качестве идеологичес­кого ведомства, превращая церковь в государственное министерство, которому вменяется в обязанность поддержка той идеологии, которую исповедует государственная власть. К сожалению, как отмечает А.В. Карташев /110:75/, исторические реалии (причем, как Византии, так и России) оказываются гораздо ближе к последней ситуации, чем к под­линной симфонии, когда власть, находясь во внутреннем подчинении Церкви, проводит в жизнь христианские идеалы.

Мышление в рамках этого треугольника позволяет избежать двух часто встречающихся ошибок.

Во первых, часто утверждается, что форма жестко определяет со­держание и, следовательно, "хорошей" форме должно соответствовать верное содержание и наоборот, "неудачной" форме - плохое содержа­ние. Как видно из рис. 1., последнее верно, но "хорошая" форма еще не есть гарант "хорошего" содержания. Это особенно наглядно видно на примере атеистического социализма, который обладает "хорошей" формой (общественной собственностью), но, увы, принес столько горя нашей Церкви.

Во-вторых, часто утверждается другая крайность, что главное - содержание, а форма реализации этого содержания не играет сущест­венной роли. Однако на графике такому случаю соответствовал бы пря­моугольник, а не треугольник. Форма все же играет свою существенную роль, но только неудачная, "плохая" форма, которая не дает реализо­ваться положительному содержанию. В нашем случае этот факт иллюст­рирует капитализм, при котором неизбежна практически полная секуля­ризация общества, что мы и видим повсеместно.

Разумеется, приведенный график дает грубую, чисто качественную зависимость между формой и содержанием и является лишь первым приб­лижением к осмыслению сложной философской проблемы соотношения фор­мы и содержания.

5.10. Об искажениях православного учения в Русском богословии XX века.

Мы уже не раз приводили выводы и оценки В. Экземплярского из его замечательной книги /55/. Нетрудно видеть, что эти оценки носят полемический характер. Автор дискутирует с господствующим в то вре­мя (1910г.) в богословской науке изложением вопросов богатства, собственности и милостыни. Подчас эта полемика со стороны Экземп­лярского весьма остра. Вот некоторые выписки:

"положение, занятое нашим нравственным богословием по данным вопросам, совершенно не соответствует духу Евангельского учения, а иногда прямо искажает смысл учения Слова Божия" /55:4/.

"Огромное большинство богословских статей, проповедей, отделов в учебных системах ставит своей задачей изложения ... христианского учения о собственности и милостыне не то, чтобы с возможною чисто­тою, ясностью и полнотою изобразить христианское идеальное учение, но почти противоположное: оправдать всеми возможными соображениями разума и всеми возможными текстами Слова Божия, в их нередком пере­толковании, действительно существующие и господствующие порядки жизни. Трудно выразить с достаточной определенностью ту громадную разницу, какая живо сознается при чтении святоотеческих творений, посвященных учению о собственности и милостыне, и размышлениями на­ших современных богословов" /55:5/.

"И результаты такого смешения уже налицо. Произошло страшное недоразумение" /55:6/.

"если наше богословие и проповедь в храме призваны быть слуга­ми Церкви и содействовать ее возрастанию в мире, то они должны ис­поведывать и проповедывать истину Христову во всей ее чистоте и лу­чезарной красе, а не извращать ее в угоду началам, господствующим в нашей наличной жизни. Нами было кратко указано на ложь того пути, каким идут, в общем, современные нам богословие и проповедь в уяс­нении христианского взгляда на вопрос об отношении христианина к собственности и помощи нуждающимся. Коренная ложь эта в том, что за норму христианских отношений принимаются не те идеальные начала жизни, какие были возвещены миру Господом Иисусом Христом, но нача­ла, фактически господствующие в нашей, языческой по духу, жизни. Поэтому оказалось возможным дойти до такого ослепления, чтобы от имени Церкви Христовой советовать хранить и умножать свое богатство в то время, как братья умирают с голоду, и жить в роскоши тогда, когда великое множество людей не имеют и крова. Так учить, значит, подавать алчущим правды камень, вместо хлеба" /55:277/.

Столь бескомпромиссная позиция Экземплярского, естественно, оказалась неприемлемой для представителей критикуемого им богосло­вия. Поэтому не удивительно, что в 1911г. (через год, после выхода книги /55/) Экземплярский был уволен из Киевской Духовной Академии, причем весьма бесцеремонно, с формулировкой "за антиправославную литературную деятельность". Экземплярский позднее писал: "Меня не только не признали нужным выслушать, но даже не потребовали от меня никакого объяснения, так, как если бы дело было ясным само по себе и ни в каком пояснении не могло нуждаться" /80:3/. О докладе в Си­нод по его делу митрополита Киевского Флавиана Экземплярский узнал из газет.

Прав ли В. Экземплярский в своем обличительном пафосе? Предс­тавляется, что если исключить резкие и необдуманные выпады (Экземп­лярский называл такое богословие "официальным" и "казенным"), прав­да на его стороне /92/. Следует признать, что в многочисленных выс­казываниях Русских богословов XIX в. по вопросу собственности и бо­гатства допущены определенные искажения православного, святоотечес­кого учения. К сожалению, подобные высказывания делались от лица всей Церкви и именно в таком статусе были восприняты современника­ми.

Весьма резкая критика в адрес современного богословия по этим вопросам высказывалась и ранее. Так В. Эрн писал:

"а потому совсем не к чести представителей исторического хрис­тианства отношение христианского сознания к громадному факту собс­твенности до сих пор еще не было определено достаточно полным и действительно христианским образом" /69:195/.

"В ходячей литературе как будто умышленно распространяют взгляды, противоположные евангельским, и очень искусно, обильными явными ссылками на нейтральные места, тайно имея в виду status quo, ухитряются создавать иллюзию, - что тех прямых слов в Евангелии совсем и нет, что взгляды эти Евангелием не только не отрицаются, но даже одобряются: поистине "сыны века сего догадливее сынов света в своем роде" (Лк.16,8)" /69:195/.

Наконец, митрополит Сергий (Страгородский) спокойно, но твердо говорит об искажениях в нашем богословии собственности:

"Борьба с коммунизмом и защита собственности нашими церковными деятелями и писателями в прежнее, дореволюционное время, по моему мнению, объясняется причинами для Церкви внешними и случайными. Прежде и главнее всего: Церковь тогда была в союзе с собственничес­ким государством, точнее, всецело подчинена ему. Коммунизм тогда считался учением противогосударственным. Естественно, что многие церковные деятели остерегались со всею ясностью и последователь­ностью высказывать идеальный, подлинно евангельский взгляд нашей церкви на собственность, чтобы не оказаться политически неблагона­дежными" /79, раздел III/.

Каковы же причины этих искажений? Митр. Сергий, обладая из всех критиков наибольшей широтой и точностью мышления, называет три причины (две из них упоминает и Экземплярский):

1. Зависимость нашего богословия от западного. Митр. Сергий указывает:

"Наконец, значительную, можно даже сказать, львиную долю в этом недоразумении должна принять на себя и наша богословская духо­вно-академическая наука, шедшая и в данном вопросе как и во многих других, на буксире богословской науки западно-европейской, в осо­бенности протестантской. Протестантство же (ортодоксальное) полеми­зируя с коммунизмом и защищая частную собственность и весь вообще европейский буржуазный склад жизни, было только последовательным. С самых первых шагов своих, удалив духовно-благодатную жизнь человека в тайники его совести и признав, что в этой области свободное про­изволение человека почти не значит ничего, протестантство тем самым направило всю энергию человека в сторону так называемых гражданских добродетелей ("гражданская мораль" Меланхтона). Отрицая возможность вообще духовного подвига в земной жизни христианина и отвергая мо­нашество, протестантство стало культивировать добродетели семейные, общественные и государственные. Поэтому и Церковь там, само собою, оказалась подчиненной государству, и добродетели гражданские прак­тически оказались более нужными, чем духовные. А так как государс­тво было собственническим, так как гражданский строй был буржуаз­ным, то и гражданские добродетели эти оказались преимущественно буржуазными и собственническими: верность государю, честность, трезвость, бережливость, соседняя со скопидомством и т. д. По этому пути протестантство вполне последовательно прошло потом и к утверж­дению, что собственность священна, и даже, что долг богатого чело­века заботиться об увеличении своего богатства.

Для пересаженного к нам с Запада полицейского государства эти выводы протестантства были весьма пригодными, и потому были весьма скоро и основательно усвоены всеми по государственному мыслящими людьми. Они свили себе гнездо и в официальном богословии. Но под­линно православной, в особенности русской православной богословской науке с этими выводами не по пути" /79, раздел III/.

К этой блестящей характеристике протестантского взгляда на собственность следует только добавить, что и католический взгляд на этот вопрос был далек от евангельской чистоты. Энциклика же РН папы Льва XIII, как мы видели, совершенно определенно провозгласила не­обходимость права собственности для христианского устроения жизни.

2. Зависимость нашей Церкви от собственнического государства. Из приведенной выше цитаты видно, что митр. Сергий эту причину счи­тает главной. На наш взгляд, это вполне справедливо. Дело в том, что Православная Церковь свою "социальную доктрину" всегда видела в "симфонии" Церкви и государства. Однако в истории "симфония" посто­янно вырождалась в подчинение Церкви государством. Не следует пи­тать иллюзий и относительно синодального периода истории нашей Церкви: безусловно Церковь находилась в подчиненном, "ведомствен­ном" положении у государственной власти (об этом вполне определен-

но пишет и митр. Сергий). Исполняя, таким образом, роль "идеологи­ческого ведомства" Церковь волей-неволей обязана была обосновывать те устои, на которых покоилось государственное устройство России. Одним из таких устоев, после петровских реформ, стало право частной собственности (Заметим, что само понятие "собственности" стало вхо­дить в государственное законодательство только в петровское время). Отсюда проистекают и позднейшие дореволюционные мнения наших богос­ловов, которые так сильно возмущали В. Экземплярского. Сам Экземп­лярский, упоминая про "начала, фактически господствующие в нашей, языческой по духу, жизни" по сути дела указывает на ту же самую причину искажений.

Увы, о том что частная собственность "священна" на полном серьезе учили в наших духовных академиях и семинариях. Студентам предлагались, например, такие темы курсовых сочинений: "Существова­ло ли в раю право собственности?" /105/. И студент, естественно, должен был доказать, что раз частная собственность священна, то и в раю она конечно была, хотя Библия об этом не говорит ни слова. Если же автор начинал хоть немного "вольнодумствовать", то подвергался прещению. Вот, например, отзывы двух преподавателей МДА /106/ на кандидатское сочинение студента Николая Орлова "Евангельское учение о богатстве и бедности". Проф. М. Тареев отмечает в сочинении проти­воречивые высказывания (видимо, автор пытался совместить официаль­ную точку зрения с подлинно Евангельской). Доц. Ф.К .Андреев уже резко критикует мнения, не укладывающиеся в стандартную точку зре­ния. Так, студент (совершенно справедливо) говорит о том, что Лука в проповеди "на месте равне" противопоставляет нищих богатым. Ре­цензент замечает:

"У евангелиста Луки ублажаются тоже нищие духом (как и у Мф. - Н.С.), а то что им противопоставляются богатые просто, дает толков­никам право и в последних видеть не просто богачей, а богатых духом же, т.е. надменных и гордых" /106:318/.

Неужели даже преподаватели МДА в 1916г. не знали, что в подав­ляющем большинстве древних рукописей Лк. упоминаются "нищие" прос­то, без "духом"? Наверное, знали, но вынуждены были все социальные моменты Евангелия переводить в "духовный", "александрийский" план.

3. Методически неверная критика социализма. Речь идет о том, что в начале XX века Церковь развернула активную критику социалис­тической теории. Поскольку социализм носил явно атеистическую, бо­гоборческую окраску, его критика, в принципе, была вполне справед­ливой и необходимой. Однако методически эта критика была построена не вполне верно. Преобладал следующий "силлогизм": социализм за об­щение имуществ; но социализм - это зло; следовательно общение иму­ществ - зло. Поэтому, в целях критики социализма, наше богословие стало выдвигать и оправдывать противоположное общению имуществ на­чало, т.е. частную собственность. Как мы видели, в рамках этого, (разумеется, неверного) "силлогизма" мыслят И.А. Ильин, архиеп. Ил­ларион (Троицкий), свщмч. Владимир (Богоявленский) и многие другие наши богословы. Однако, этот подход тогда же встретил возражения.

В. Экземплярский писал:

"Можно думать, что создавшееся ложное, по нашему убеждению, направление нравственного богословия в учении о собственности и ми­лостыне в значительной степени объясняется полемикой, открытой или скрытой, с социалистическими воззрениями. Но мы убеждены, что опро­вергнуть социалистические заблуждения можно и должно без унижения истинного смысла христианского учения и, тем более, без прямого его извращения" /55:6/.

Митр. Сергий также говорит об ошибках в критике коммунизма, но несколько с другой стороны:

"Очень многие писали и говорили против коммунизма просто по привычке к своей, так сказать, государственности, по привычке на все смотреть больше с государственной, чем с церковной точки зре­ния. Это был почти общий порок нашего "ведомства" и нашего духовно­го сословия" /79, раздел III/.

Таким образом, именно зависимость Церкви от государства подтал­кивала наших богословов на то, чтобы взять на вооружение неверный "силлогизм".

Этот вопрос имеет самое непосредственное отношение к истории многострадальной России. Уже не раз упоминалось, что марксизм в глубине своей имел целью ниспровержение Церкви и насаждение атеиз­ма. Он развернул пропаганду о том, что "церковь за богатых" и что она является прислужницей эксплуататорских классов. И такая пропа­ганда имела успех. Народ, слыша из уст Церкви проповеди о правед­ности богатства и необходимости частной собственности для боголюби­вой жизни, и впрямь делал вывод о том, что церковники отнюдь не за­интересованы в утверждении социальной справедливости. В результате, после октябрьской революции множество людей оставило Православную веру и обратилось к новой марксистской псевдорелигии, обещавшей уже сейчас народовластие и социальный расцвет. Таким образом, эта мето­дическая ошибка, к несчастью, дорого обошлась Церкви.

5.11. Выводы

1. Итак, разбор аргументов за и против частной собственности, как умозрительных, так и основывающихся на Писании, убеждает нас, что частная собственность никак не согласуется с идеалами Христовы­ми. Она есть овеществленная самость, эгоизм, стремление распростра­нить свое "я" на материальный мир. Идеи частной собственности нет в замысле Божием о человеке; ее появление обусловлено грехом и явля­ется следствием падшей природы человека. Ее господство закрывает путь к Богу громадному числу людей.

2. Современный капитализм является способом эксплуатации чело­веческой падшести ради получения прибыли. Капитализм порождает мощ­ную антихристианскую идеологию наживы и приобретения. Поэтому ника­кой подлинный "православный капитализм" невозможен.

3. Следует признать, что в высказываниях ряда православных бо­гословов XIX-XX вв. по вопросу собственности и богатства имеют мес­то определенные искажения святоотеческого учения. Однако в Церкви всегда находились люди, стремившиеся восстановить православное уче­ние о собственности во всей его чистоте (Экземплярский, Эрн). При­чины возникновения этих искажений проанализированы митр. Сергием (Страгородским).

. КАПИТАЛИЗМ И СОЦИАЛИЗМ В РОССИИ

"Ищите же прежде Царства Божия и прав­ды Его" (Мф.6,33)

"Я не про здания церковные теперь го­ворю и не про причты, я про наш русс­кий "социализм" теперь говорю, - цель и исход которого всенародная и все­ленская церковь, осуществленная на земле, поколику земля может вместить ее"

Федор Достоевский

6.1. Св. Владимир и милостыня

Задачей данного раздела является обсуждение некоторых моментов истории нашей Родины с точки зрения столкновения двух противополож­ных точек зрения на собственность. Можно надеяться, что материал этого раздела разъяснит на примере России многие теоретические вы­воды данной работы.

Первым сюжетом, достойным внимательного рассмотрения, является социальная деятельность св. князя Владимира после крещения Руси. Интересную информацию об этом дает выдающийся историк Церкви А.В.Карташев:

"Св. Владимир поразил народное воображение не тем только, что он, как и его предшественники, ублажал пирами своих дружинников и заслуженных сотрудников, но и заботился по крайней мере о празднич­ных трапезах всего бедного населения государства. Мы знаем из исто­рии только один классический порыв христианской апостольской церкви решить вопрос социальной и материальной правды путем общения иму­ществ. Опыт показал, что этот порыв посилен лишь на краткое мгнове­ние эсхатологических ожиданий, что в "долготу дний" в истории, по немощи космической и человеческой природы, он естественно (должен был) переходить в фазу компромиссных достижений церковного общест­ва... Как широкая русская натура, св. Владимир не только в деле внешнего крещения всей страны, но и внутреннего радикального изме­нения и обновления его социальной жизни, воспылал желанием повто­рить опыт первоапостольской церкви: - употребить всю силу государс­твенной власти, все средства государственной казны на то, чтобы крещение люди почувствовали, как говорит книга Деяний что у них "одно сердце и одна душа", что у них "все общее". До Владимира еще ни одному главе христианского народа не приходила в голову такая мечта... Он хотел сохранить и расширить всеобщий пир и всеобщую ра­дость братолюбивой христианской жизни. Сама летопись не без удивле­ния сообщает об этих христианских пирах у Владимира каждое воскре­сенье" /85:125/.

Далее Карташев приводит несколько выдержек из летописей, гово­рящих о необычайной щедрости князя Владимира и о его неслыханном нищелюбии, когда Владимир не только устраивал обеды для бедных на своем дворе, но и приказал развозить продовольствие по улицам, вык­ликивая тех, кто не мог ходить. Карташев замечает:

"Действительно, то, о чем говорят летопись и цитированные ав­торы, это - не личная только "милостыня" князя. Это социальная по­мощь в государственном масштабе. Это не откуп только куском хлеба или грошиком на жалобную просьбу нищего у окна, а активное снабже­ние из государственного центра по столице, по городам и захолустьям срочной помощью нуждающихся, здоровых и немощных" /85:127/.

А.В.Карташев прекрасно понимает значение деятельности св. Вла­димира:

"Таким образом, в начале русского христианства был момент иск­лючительного порыва к исполнению евангельского идеала, подобный по­рыву первобытной иерусалимской церкви к самоотверженному подвигу общения имуществ... Аналогичные порывы у сектантов: монтанистов, павликиан, вальденсов, анабаптистов - приводили к извращениям фана­тизма и деспотии, ибо выпадали из под руководства благодатной муд­рости церкви и подчинялись человеческому своеволию и гордыне. Не то было в жизни первохристианской общины и в деле св. Владимира. Это были порывы, покорные воле Духа Святого и в меру подлинной свобод­ной любви Христовой" /85:129/.

Подвиг св. Владимира действительно уникален. Его попытка осу­ществления "глобальной милостыни" вполне созвучна идеям св. Иоанна Златоуста о преображающей роли милостыни в социальной сфере. И ду­мается, что плоды этой деятельности остались в народном сознании многие столетия и во многом определили характерные для русского на­рода особенности отношения к собственности и милостыне, которые так сильно повлияли на судьбу нашего народа в последующих веках.

6.2."Стяжатели" и "нестяжатели"

Речь идет о споре "стяжателей" и "нестяжателей" в начале XVI века на Руси. Иногда говорят, что это и есть ответ Церкви по проб­леме собственности. Обе точки зрения: "стяжательная", т.е. точка зрения накопления богатств в монастырях, и "нестяжательная" - нао­борот, отказа от собственности, Церковь признала приемлемыми. Одна­ко при этом часто не замечают, что у "стяжателей" речь идет о на­коплении в виде монастырской (т.е. общественной) собственности. На­до ясно понимать, что и Нил Сорский и Иосиф Волоцкий проповедывали полное, безусловное личное нестяжание. Чем монах имеет меньше в личной собственности, тем лучше. Иначе говоря, обе эти точки зрения отрицательно относятся к частной собственности и считают ее для мо­наха недопустимой. И именно то, что Церковь признала обе эти точки зрения приемлемыми, однозначно говорит о негативном отношении Церк­ви к частной собственности.

Разница между "стяжателями" и "нестяжателями" лежит в другом. "Нестяжатели" проповедывали идеал бедности Христа ради. Церковь не должна иметь имущества, ибо оно является очень большим соблазном и даже, будучи в виде монастырской собственности, оно начнет незамет­но приковывать к себе души насельников. "Стяжатели" мыслили более социально. Они (и не без оснований) считали, что в мире, где правит собственность, Церковь не может прожить и укрепиться без включения ее в общую социально-хозяйственную жизнь. Чтобы проповедывать Царс­тво Небесное, Церковь должна стоять на земле, т.е. иметь средства. Иначе не будет ничего. Сейчас любой настоятель храма это великолеп­но понимает.

Крайне интересно проследить в истории, чья точка зрения оказа­лась более верной. Получилось удивительное: реалисты-"стяжатели" победили и это позволило Православной Церкви далее исторически су­ществовать и развиваться в условиях частнособственнического госу­дарства. Но в то же время открылась аскетическая правда "нестяжате­лей": вскоре духовный уровень монастырей-собственников стал пони­жаться. В XVI-XVII веках количество святых-монахов на Руси оказыва­ется ниже, чем раньше /86:196/. На первый план выступает уставное благочестие, духовная жизнь в монастырях замирает.

Не следует, однако, думать, что Русская Церковь накапливала собственность ради чистого стяжания. Цель была гораздо более высо­кой и в принципе верной: каноническая независимость Церкви. Хотя официально теория симфонии Церкви и государства соблюдалась, но фактически уже тогда между ними развернулось противостояние. Госу­дарство стремилось Церковь подчинить, использовать ее для своих це­лей в качестве идеологического рупора. Церковь, естественно, этому сопротивлялась и немаловажным фактором в этом являлись ее земельные угодья, благодаря которым Церковь имела экономическую самостоятель­ность. В этом смысле секуляризация церковных земель, начатая царем Алексеем и законченная Екатериной II, имела двойственный характер. С одной стороны, переход Церкви "на бюджет" поставил ее в зависимые от государства условия. Однако, с другой стороны, соблазн увязания в собственности был преодолен, что положительно сказалось на духов­ной стороне жизни Церкви. Несмотря на притеснения монашества в XVI­II веке, его уровень начинает повышаться: расцветает Саровская оби­тель, появляется чреда святых старцев Оптиной пустыни и пр. Однако это оживление не было повсеместным. Недостаток духовности в русских монастырях ощущался и в XIX. Об этом не раз с горечью писал св. Иг­натий Брянчанинов.

6.3 "Русский путь" в экономике

В последние годы в печати не раз выдвигалось мнение об особом, русском пути в экономике (например, /108/. Изданы интересные сбор­ники статей /33, 34/, включающие работы как современных, так и до­революционных экономистов, обсуждающих экономический строй старой России. Согласно им, этот строй характеризуется двумя главными осо­бенностями /42/:

- достаточно широким распространением элементов социализма (община, артель);

- значительной "автаркией", т.е. автономией хозяйства страны от внешнего рынка.

Рассмотрим первую из этих особенностей как непосредственно имеющую отношение к теме данной работы.

Суть общинной формы хозяйствования состояла в добровольном объединении нескольких крестьянских семей в общину (более точно - "мир"). Земля (т.е. основной в то время фактор хозяйствования: паш­ня, леса, сенокосы) была собственностью всей общины и передавалась в виде нескольких наделов разной плодородности и удаленности в пользование каждой семье на достаточно долгий срок (часто пожизнен­но). Член общины не мог передать в наследство, продать или подарить свой надел даже члену той же общины. Пользование землей влечет уп­лату налогов государству; общинник вступает в пользование землей без внесения какого-либо пая, но также и при выходе из общины не получает вознаграждения /35/.

Один из творцов крестьянской реформы 1861г. Константин Кавелин в 1858г. по поводу общины пишет:

"Личная собственность, исключительная по своей природе, стре­мится к беспрерывному расширению, увеличению: стяжание есть ее ло­зунг и знамя... но в том-то и беда, что бойцы не равны. При таких условиях окончательный исход борьбы несомненен: рано или поздно собственность сосредотачивается в немногих руках и дает им безгра­ничную материальную власть над не имеющими собственности...

Социальные теории, надеющиеся воссоздать общественный мир и равновесие сил и в то же время сохранить исключительное господство начала личной собственности, доказывают только, что корень зла не понят; те же, которые отрицают вовсе это начало, осуждают общество на вечную регламентацию, апатию и бездеятельность...

Личная собственность становится началом гибели и разрушения, когда не будет умеряема другим организующим началом. Такое начало я вижу в нашем общинном владении, приведенном к его юридическим нача­лам и приспособленном к более развитой и граждански самостоятельной личности" /35:98-99/.

Кавелин призывает:

"Дорожите общиной, как зеницей ока, поддержите, закрепите за­ложенный в общине смысл народным законом на вечные времена! В нем верный оплот от будущих бед" /35:99/.

Горячо ратовал за общину Александр Герцен. Он очень высоко оценивает нравственную сторону экономики общины и противопоставляет ее западному буржуазному приниципу:

"Какое счастье для России, что сельская община не погибла, что личная собственность на раздробила собственности общинной; какое это счастье для русского народа, что он остался вне всех политичес­ких движений, вне европейской цивилизации, которая, без сомнения, подкопала бы общину и которая ныне сама дошла в социализме до само­отрицания" /96:402/.

"Итак, элементы, вносимые русским крестьянским миром, - эле­менты стародавние, но теперь приходящие к сознанию и встречающиеся с западным стремлением экономического переворота, - состоят из трех начал, из:

1) права каждого на землю,

2) общинного владения ею,

3) мирского управления.

На этих началах, и только на них, может развиться будущая Русь" /97:406/.

Еще более ценным является то, что община была не только хо­зяйственным объединением, но и общиной религиозной. Интересный ма­териал об этом можно найти в /39/. Община часто сходилась вместе в церкви, причащалась. Община поддерживала церковный быт ее членов: совместно отмечались церковные праздники, миром порицались пропуски посещений церкви, поощрялись паломничества. Община давала добро на принятие монашество, на уход в келейники (обет безбрачия и отдель­ное житие в молитве и посте) или чернички (девушки, принявшие обет безбрачия). На этой основе община поддерживала высокий нравственный уровень: честь девушки ставилась очень высоко и община, в случае появления на воротах дегтярного пятна, на сходке разбирала дело. Общиной поддерживались разнообразные "помочи", т.е. взаимопомощь членов общины. Наконец, в общине организовывался быт крестьян, их времяпровождение, хороводы, забавы и пр.

Таким образом, в русской общине мы видим одну из реализаций христианского социализма. Несмотря на неблагоприятные условия, русская крестьянская община показала большую устойчивость. Община существовала как среди государственных крестьян, так и среди кре­постных. В последнем случае как правило имело место своеобразное "двоевластие": выбранный крестьянами староста по вопросам жизни об­щины взаимодействовал с управляющим, назначаемым помещиком /87/.

Капиталистический менталитет всегда упорно отторгался русским крестьянством. Известный историк И.Я. Фроянов приводит в /112/ ряд свидетельств и документов, подтверждающих это заключение. Например, в наказе депутатам II Государственной думы крестьяне Нижегородской губернии писали:

"Закон об утверждении нас крестьян собственниками, т.е. чтобы землю каждый крестьянин имел право продавать по своему усмотрению, мы совершенно отвергаем, и как была наша земля переходящей по наде­лу, так мы и требуем, чтобы оставалось по-прежнему" (цит. по /112:26/).

К сожалению, официальная государственная политика во второй половине XIX в. - начале XX в. была направлена против общины. Так в Высочайшем рескрипте от 19 февраля 1911 г. по поводу 50-летия ре­формы 1861 г. сказано:

"Я поставил себе целью завершение предуказанной еще в 1861г. задачи создать из русского крестьянина не только свободного, но и хозяйственно сильного собственника. В сих видах наряду с отменой круговой поруки, сложением выкупных платежей и расширением деятель­ности Крестьянского Поземельного банка, Я признал благовременным отменить наиболее существенные ограничения в правах крестьян, об­легчить их выход их общины, а также на переход на хуторское и от­рубное хозяйство" (цит. по /112:438/).

Реформа 1861г. формально сохранила общину, но во многом ухуд­шила ее положение, ибо общине приходилось арендовать землю у поме­щиков. Тем не менее и в этих условиях общины не рассыпались. Но, увы, весь этот мир, удивительный по своей самобытности и высокому религиозно-этическому уровню, стал постепенно распадаться под уда­ром столыпинских реформ. Реформы П.А. Столыпина были, как известно, направлены на разрушение общины и создание крепких собственников. Поощрялась покупка земли в собственность и отселение из общины на хутора. Родственница Столыпина, А. Шатилова (США), вспоминает /40/, что Петр Аркадьевич, хотя и был православным, но не был церковным христианином. Церковно-общинный быт крестьянства ему был чужд и не­понятен. Собственность быстро разрушила поддерживавшиеся общиной связи между людьми. Выселение же на хутора, подальше от глаз мира, привело к резкому падению нравственности. Поэтому результатом ре­форм стало разрушение общины как "тела Христова", хотя в намерения Столыпина это не входило.

В промыслах и ремесленном деле в России значительное место за­нимала артель, т.е. добровольное устойчивое товарищество рабочих для совместного выполнения заказов /41/. Характерным для артели бы­ла самостоятельность и равноправие ее членов. Распределение доходов в артели - по труду, но, в то же время члены артели связывались круговой порукой: ответственность за ущерб и убытки, нанесенные ар­телью распределялись по всем артельщикам. Герцен считал артели пе­редвижными общинами. В них, также как и в общине, удивительно соче­тались характерное для русского человека избегание "своего собс­твенного" с самостоятельностью труда и, соответственно, ответствен­ностью за свой участок работы.

При исследовании социалистических тенденций в России очень по­лезным инструментом является теория Булгакова о трех видах социа­лизма (см. п. 4.6.), ибо для России начала XX в. характерно однов­ременное сосуществование форм христианского и материалистического социализма, а после революции - и атеистического социализма. Смеши­вать же эти социализмы, как уже не раз утверждалось, недопустимо.

Поучительный материал на этот счет дают исследования современ­ного историка В.В. Кабанова /111/. Кабанов выделяет три формы кол­лективной организации крестьян: общину, кооперацию и колхоз и счи­тает, что именно в таком порядке шла их эволюция. Анализируя крестьянскую общину, автор сообщает нам ряд интересных фактов. Ока­зывается, община, несмотря на разрушительные столыпинские реформы, революцию и гражданскую войну просуществовала вплоть до коллективи­зации. Более того, документы говорят о том, что община оставалась основной формой землепользования. При этом находились теоретики, которые считали, что коллективизация может быть проведена путем "врастания общины в социализм" /111:12/. Мысль, разумеется, неудач­ная, поскольку община, являясь реализацией христианского социализ­ма, вовсе не хотела "врастать" в свой антипод - социализм атеисти­ческий.

Параллельно с общиной в России, как дореволюционной, так и постреволюционной, существовала кооперация, т.е. объединения крестьян с целью совместного производства, переработки и сбыта сельскохозяйственных продуктов. Основное отличие Кооперации от об­щины состоит в том, что цель кооперации - экономическая выгода от совместного выполнения работы, тогда как целью общины была религи­озно-социальная организация всей жизни крестьянина. Поэтому коопе­рацию следует рассматривать как форму материалистического социализ­ма. Кооперация близка к акционерному обществу, что подтверждает близость материалистического социализма и капитализма. Но все же в России люди кооперировались не только ради выгоды, но и ради соци­альных целей: организации самоуправления, взаимопомощи, культур­но-просветительской деятельности. Кооперация мирно уживалась с об­щиной, но никаких процессов перехода из одной формы в другую не наблюдалось.

Забегая вперед, отметим, что большевики, со свойственным им чутьем, прекрасно поняли, что несмотря на коллективистскую форму, ни община, ни кооперация не могут стать основой для реализации их планов. Эти формы нужно было полностью уничтожить и на их месте на­садить колхозы, являющиеся формой реализации атеистического социа­лизма в деревне. Это и было сделано в процессе коллективизации /111/.

Другим социалистическим  началом  в экономике России конца XIX

- начала XX вв. являлось активное развитие государственного сектора производства. Здесь уместно дать разъяснение: что государственный сектор экономики всегда есть сектор социалистический. Существенно то, что государственная собственность не принадлежит личности, что исключает главный грех частной собственности - хозяйственный эго­изм. Разумеется, здесь возможны злоупотребления властей своим поло­жением (что и наблюдается относительно всякой власти), но это уже относится к области криминала, а не принципов организации общества.

Однако "русский путь" не есть путь чисто социалистический. Элементы социализма в России сочетались с развитием частного капи­тала, активной деятельностью купечества. Идеологи "русского пути" часто восторгаются удалью и щедростью русского купечества, сметкой и инициативой русского предпринимателя и капиталиста /108/. Однако, представляется, что эти восторги не могут скрыть противоречивости ситуации. Сочетание социализма и капитализма в России говорит о компромиссности "русского пути". С одной стороны, русский народ, как народ подлинно христианский, всегда чувствовал, что частная собственность, богатство не является евангельской правдой. Поэтому он в своей общественной жизни упорно цеплялся за элементы социализ­ма и чурался разного рода буржуазных влияний. Но подлинный христи­анский социализм требует очень высокого уровня духовной и нравс­твенной жизни у большинства членов общества. Человек же, как мы не раз повторяли одну из аксиом христианства, существо падшее, удобоп­реклоняемое ко греху, и русский человек - не исключение. Поэтому параллельно возникают и развиваются капиталистические тенденции. Именно глухая борьба между этими двумя тенденциями обуславливала в России задержку развития капиталистических отношений и соответс­твенно - ее экономическую отсталость. Поэтому мы всегда бежим вдо­гонку капиталистическому Западу. Но, увы, - бежим, ибо капитализм, собственность ближе к падшей природе человека.

Думать, что между элементами христианского социализма и капи­тализма в России до революции существовала гармония - заблуждение; не гармония, а, наоборот, - конфликт, противостояние. Конечно, Пра­вославная Церковь этот конфликт в значительной мере сглаживала. Поэтому купцы строили храмы и делали вклады в монастыри на помин души, а капиталисты (Третьяков) - художественные галереи. Но, как мы выяснили, одной проповедью эту проблему не решить; конфликт ос­тавался и, в конце концов, в России начала XX века началось бурное развитие капитализма, сопровождавшееся уничтожением общины. Часто патриоты этим периодом восхищаются: мол Россия по темпам прироста национального продукта была на первом месте в мире. Только не сле­дует забывать, что эта гонка привела к разрушению российского хрис­тианского социализма, охлаждению веры и, как следствие, катастрофе 1917-го года.

6.4. Марксизм и общение имуществ

Прежде всего, необходимо признать, что отрицательная оценка социализма в России, высказанная Ильиным, в целом верна. Да, власть большевиков явилась для русского народа страшным бедствием. Отсюда возникает и самый очевидный, "убойный" аргумент, со следующей "же­лезной" логикой: коммунизм в России был ужасен, но в основе его ле­жит общение имуществ - на этом сами марксисты настаивают; поэтому идея общности имуществ и является корнем всех зол. Именно таковы и логика пап и логика Ильина - он это несколько раз сам подчеркивает. Однако, логика эта неверна. Рассмотрим этот вопрос более подробно.

Еще раз подчеркнем, что отрицательная оценка сделанных больше­виками изменений в общественном строе России совершенно верна. Нет нужды снова говорить о реках крови, бедствиях и разгуле зла, кото­рый был в России - об этом сейчас написано предостаточно и с боль­шим пафосом. Но попыток разобраться что же произошло, причем попы­ток, базирующихся на православной традиции, не так уж много. Обыч­ный взгляд православного на тот период достаточно прост: "народ отступил от Бога, - вот и наказан". Взгляд этот, конечно, верен. Но сказать только это совершенно недостаточно.

Дело в том, что такое глобальное событие, как гибель царской России, захват власти большевиками и весь 70-летний период Советс­кой власти безусловно имеет промыслительный характер. Это действие Божие, которое мы должны, по возможности, понять. Но при этом в действие Бога поразительным образом вплетается замысел и действия темных сил, диавола. Замысел диавола обычно недооценивают. Он "лжец и отец лжи". Но ложь его всегда состоит в том, чтобы смешать добро со злом таким образом, чтобы добро служило бы наживкой, на которую попадается человек и проглатывает остро заточенный крючок зла. На одно зло человек не клюнет - несмотря на тяжкую степень падения он все-таки стремится к добру. Поэтому лукавому приходится вымащивать

дорогу в ад благими намерениями.

Но этого мало. Сатана отлично понимает, что ложь временна, что она вскрывается и приходится "менять парадигму", изменять тактику. Но может быть одна из самых коварных его идей состоит в том, чтобы навсегда опорочить то добро, ту истину, которая служила наживкой. Ведь люди обычно, обнаружив обман, начинают чернить все - и хорошее и плохое (для этого нужно ловко изобрести новую комбинацию наживки и крючка). Так добро, истина, красота остается надолго, если не навсегда, оболганной, вымазанной отвратительной блевотиной. Обжег­шись, люди теперь с большим недоверием относятся ко всему - и к низкому и к высокому. В этом-то, - чтобы опорочить, дискредитиро­вать истину, - и состоит главная задумка сатаны, его, так сказать, последнее упование.

Именно так и случилось с одним из Церковных идеалов - общ­ностью имущества. Эта заповедь Христова была ловко использована са­таной для создания такого "зверя багряного", как марксизм. Часто говорят, что большевики-марксисты вознамерились проделать над Рос­сией "социологический эксперимент". Если бы так. На самом деле под­линной сердцевиной марксизма был воинствующий атеизм - именно об

этом и говорит Булгаков в своей статье о Марксе. Подлинной же целью

сатаны (который, конечно же является инспиратором большевиков) яв­лялось уничтожение Православной России. "Тайна беззакония уже в действии" и на пути ее "действия" встала Россия. Надо было подоб­рать такие средства, которые сокрушили бы этого православного ко­лосса.

Итак, наживкой послужила идея общения имуществ. Послужила дво­яким образом. Во-первых, - для глубоко падших, босяцких, изверив­шихся в Бога, слоев населения России, для "Шариковых" эта идея была прекрасно использована для обоснования соблазна насильственного пе­редела, изъятия имущества, грабежа, "экспроприации экспроприато­ров". Но главное в том, что было очень верно и чутко понято, что эта идея является одним из самых задушевных чаяний православного русского народа. Дело в том, что те элементы социализма (общинное землевладение, артель), которые всегда были в России, имели своим истоком вовсе не социальную справедливость, а высшую Божью правду. Наш народ всегда чувствовал, пусть смутно, что общность имущества - есть идеал Божий, что так будет в Царстве Небесном. К сожалению, он не смог вовремя разобраться, что этот идеал будет использован в ка­честве оболочки пилюли, начиненной смертоносным ядом атеизма. Об этом с большой силой пишет Н.А.Бердяев:

"Коммунизм, не как социальная система, а как религия, фанати­чески враждебен  всякой религии и более всего христианской.  Он сам хочет быть религией,  идущей на смену христианству,  он  претендует ответить на религиозные запросы человеческой души,  дать смысл жиз­ни" /47:129/.

"Ленин очень огрубил идею Маркса о религии... Для Ленина проб­лема религии есть почти исключительно проблема революционной борьбы и ее постановка приспособлена для нужд этой борьбы. Ленин призывал к "штурму неба"... Ленин дает свое определение религии, скорее дог­матическое, чем научное: "Религия есть один из видов духовного гне­та, лежащего везде и всюду на народных массах, задавленных вечной работой на других, нуждою и одиночеством". И еще одно определение: "Религия - род духовной сивухи, в которой рабы капитала топят свой человеческий образ, свои требования на сколько-нибудь достойную че­ловеческую жизнь". Это определение дано было еще в 1905г. Особенно ненавидел Ленин всякие попытки соединить христианство с социализ­мом" /47:131/.

"Коммунисты, в отличие от социал-демократов, не признают, что религия есть частное дело, дело личной совести. Наоборот, они счи­тают, что религия есть дело самое общее, социальное... Сам Маркс, признавший религию "опиумом для народа" и величайшим препятствием на путях освобождения рабочего класса и человечества, не мог счи­тать религию частным делом. Религия есть дело социальной борьбы" /47:134/.

Но ядовитость пилюли надо было по возможности замаскировать. И общение имуществ очень пригодилось. Оно было преподано как соци­альное учение о равенстве и справедливости: мол, мы, без всякого Бога, сулим вам то, что записано в Евангелии - "скачок из царства необходимости в царство свободы", но в гораздо лучшем варианте - без поклонения, без рабства, без принижения. Обобществлять землю начали лишь когда власть была полностью в их руках (31-ый год). Но тогда уже требовалось другое - идею максимально опорочить: не ради Бога, а наоборот, под грохот взрывов храмов; не добровольное объ­единение, а насильственное отнимание; не любовь, а ненависть, го­лод, ссылки, лагеря, расстрелы; не самоуправление, а жесточайшее администрирование; не ежедневное раздаяние, а работа годами без выплат; не свобода, а крепостное право.

Итак, общение имуществ - вовсе не корень всех зол, а приманка, которую марксизму надлежало максимально дискредитировать. В это-то ловушку и угодили папы, Иван Ильин и многие православные мыслители. Их аргумент "от реального социализма" вовсе не колеблет боговдохно­венности заповеди общения имуществ. Но, к сожалению, сейчас, после крушения коммунистической системы, их мнение стало доминирующим среди православных. Становится просто страшно за людей, эмоциональ­но клеймящих коммунизм и поносящих в нем все и вся - не ведая что творят, они заодно топчут ногами и один из самых высоких заветов, оставленных нам Апостольским преданием.

События в России только подтвердили вывод С.Н. Булгакова о на­личии трех различных социализмов (см. п. 4.6), самый темный из ко­торых - атеистический социализм в форме марксизма и победил в Рос­сии.

Уже отмечалось, что в России в конце XIX - начале XX вв. сосу­ществовали все три разновидности социализма: социализм религиоз­но-христианский в виде общины и артели, социализм материалистичес­кий (Чернышевский и народники) и марксизм. Представляется, что упо­вания народников на общину - недоразумение. Они видели только ее экономическую сторону и отбрасывали сторону религиозную. Как из­вестно, "хождение в народ" народников закончилось провалом. Теперь ясно почему - крестьяне быстро почуяли, что социализм народников не того духа, не христианский. Наш народ, имея у себя нечто лучшее - общинно-христианский социализм, сумел не прельститься наивно-откро­венной проповедью народников. Потребовалось еще пятьдесят лет раз­ложения общины, чтобы пропаганда куда более лукавого врага - марк­систов - дала свои плоды. Марксизм и христианский социализм - анти­поды. Поэтому теоретики-марксисты с большим пренебрежением относи­лись к крестьянской общине. Но материалистический социализм марк­сизм берет в качестве прикрытия. Поэтому Ильич с большим уважением относится к Чернышевскому, хотя и отмечает его "ненаучность".

6.5. История Советской России

Как же нужно понимать судьбу России в XX веке? Часто считают, что судьба России с частной собственностью была бы лучше. Давайте попробуем экстраполировать то, что не совершилось. Допустим, боль­шевистский переворот не удался и Россия, ведомая либеральным прави­тельством, победила Германию и успешно продолжает столыпинские ре­формы. Развитие капитализма в России идет, как и прежде, быстрыми темпами и она выходит на второе или даже первое место в мире, вли­ваясь при этом в мировое сообщество и солидаризируясь с передовыми западными державами. Благосостояние и богатство населения растет и, неизбежно, углубляется процесс падения веры. Россия подобно западу превращается в цивилизованную державу, христианскую только по наз­ванию, но не на деле. О такой лаодикийской церкви и вещает тайнови­дец: "Знаю твои дела; ты ни холоден, ни горяч; о, если бы ты был холоден или горяч! Но как ты тепл, а не горяч и не холоден, то из­вергну тебя из уст Моих. Ибо ты говоришь: "я богат, разбогател и ни в чем не имею нужды"; а не знаешь, что ты несчастен и жалок, и нищ и слеп и наг" (Откр.3,15-17).

Обратное соотношение между богатством народа и его верой давно подмечено. Так, тот же Ф. Карелин пишет:

"Склонность того или иного народа к участию в капиталистичес­ком развитии находится в строгом соответствии и в обратной пропор­ции к участию этого народа в Евхаристической Трапезе.

Чем полнее христианский народ участвует в Евхаристической Тра­пезе, тем он менее склонен к участию в капиталистическом развитии; чем глубже евхаристическая ущербность христианского народа, тем бо­лее активным оказывается его участие в развитии капиталистической системы" /7/.

Развитие капитализма в Европе и России, сопровождавшееся паде­нием, выхолащиванием веры лишь с очевидностью подтверждает Еван­гельское: "Не можете служить Богу и мамоне". Но если Запад дальше пошел по этому пути, превратившись по сути дела в духовную пустыню, то России Господь не попустил окунуться в эту, по слову Константина Леонтьева, "буржуазную всеобщую мерзость" (цит. по /101:204/). Итак, что же лучше: "ни холоден; ни горяч" или "холоден", т.е. го­нения, убийства, но и мученичество и очищение Церкви?

Православие знает, что любое действие Божие всегда многоас­пектно. Его нельзя никогда свести к какой-то простой формуле: "на­казание", "промысел", "попущение", "научение" и пр. Все эти слова, причем весьма приближенно, отражают лишь отдельные стороны замысла Божия, которое Он воплощает в каком-либо Своем воздействии на мир. "Пути Господни неисповедимы". Тем более это следует признать за та­ким событием, как гибель царской России, захват власти большевиками и весь 70-летний период Советской власти - это и попущение, и нака­зание, и забота, и научение, И очищение от скверны, и дарование удивительных возможностей и неоценимого скорбного опыта. Промысли­тельность этого действия Божия бесконечно глубока и нам следует все глубже и глубже стараться ее понять.

Проследим судьбу России советского периода с интересующей нас точки зрения. Здесь можно различить две фазы. Первая фаза - разру­шение элементов как христианского социализма, так и капитализма (а также материалистического социализма) и насаждение огнем и мечем экономических структур, реализующих атеистический социализм. Вторая фаза - постепенное превращение атеистического социализма в социа­лизм материалистический. Разумеется, это - общая схема. Реальная история сложнее: она изобилует отступлениями и перехлестами, но об­щая тенденция представляется именно такой.

Вторая фаза - превращение атеистического социализма в материа­листический - шла медленно и трудно, но тем не менее налицо следую­щее: наш народ, ценой величайших жертв и лишений, постепенно выса­сывал из своего тела яд большевизма, оставляя при этом оболочку пи­люли. При этом народ удерживал основу социализма - общественную собственность, тем самым не закрывая себе дорогу и к социализму христианскому. Вот основные периоды:

- большевистский период (условно до 1927г.): страшные гонения на церковь,  репрессии,  разбой,  грабеж, глумление над верой, попытка создать  "красную  церковь";  господствует  идея мировой революции, причем Россия предназначена в качестве факела,  от которого воспла­менится  весь мир (еще раз следует подчеркнуть,  что подлинная цель большевиков - не мировая революция, а разрушение России: пусть даже весь мир не удастся поджечь, но факел-то точно сгорит);

- сталинский период (до 1953г.): Сталин приходит к власти посте­пенно,  в  тяжелой борьбе с коммунистами-ленинцами.  Он,  превзойдя хитростью, коварством и жестокостью даже большевиков-евреев, захва­тывает  власть в стране и постепенно строит империю для себя.  Реп­рессии по-прежнему свирепствуют,  но они захватывают теперь и  "ле­нинскую гвардию",  которую Сталин, всегда очень чуткий к опасности, старается уничтожить.  Изменяется глобальная стратегия: теперь идея факела  отброшена и социализм строится в одной стране,  которая для этого отгораживается железным занавесом от остального  мира.  Нако­нец,  в 1943 году атеистическая парадигма отбрасывается,  хотя и не в полной мере.  Церковь реабилитируется:  восстановлены тысячи прихо­дов, Троице-Сергиева Лавра, патриаршество; закрывается журнал "Без­божник"; но за это Церковь должна славить "вождя всех народов";

- хрущевский период (до 1963г.): большевики берут реванш, правда ограниченный: сразу начинается новое  гонение  на  Церковь;  однако прекращаются  массовые  репрессии,  лагеря пустеют;  Хрущев обещает полностью уничтожить Церковь,  но Бог не попускает этого - происхо­дит переворот;

- брежневский период (до 1985г.): идея уничтожения церкви хоро­нится, но официоз атеизма остается; под прессом идеологии, лживость которой уже большинство понимает, общество замирает, хотя экономика страны достаточно быстро развивается.

Таким образом, к концу периода брежневского застоя русский на­род, уничтожив наиболее ядовитое из большевистской начинки, сумел сохранить Россию (правда, в уродливом виде СССР), сохранить Церковь и общественную собственность на средства производства. Главный урок, который дает советский период для уяснения вопроса собствен­ности состоит в том, что жизнь народа на социалистической основе - это не утопия, а реальность. Несмотря на богоборческий атеизм, нес­мотря на репрессии, войны и антирусскую социальную политику наш на­род достиг удивительных экономических успехов. Вырос новый тип со­ветских людей, "совков" - часто алкашей, атеистов, но не материа­листов-стяжателей, ибо общественная собственность защитила их от страсти сребролюбия и стяжания (во всяком случае вес этих страстей в обществе был существенно ниже, чем на Западе). Фактически было реализовано то, о чем говорит нам апостол Павел: "имея пропитание и одежду, будем довольны тем". Сердца этих людей не были "крепче це­пи" привязаны к мамоне, а следовательно, - могли быть открыты для Бога. Всякий, кто посмотрит на своих отцов, прошедших пятилетки ин­дустриализации, войну и годы освоения космоса, поймет, что это так.

Оставался последний шаг: ликвидировать атеизм как официальную идеологию и дать простор Русской Православной Церкви, иначе говоря,

- перейти от социализма материалистического к социализму христианс­кому. Представим на минуту, что этот шаг был бы сделан. Нетрудно видеть, что Россия стала бы непобедимой страной. Поэтому Запад за­волновался. Парадигма разрушения России атеистическим а затем мате­риалистическим коммунизмом для Запада себя изжила и дальнейшая ее жизнь грозила Западу катастрофой. Поэтому исподволь началась подго­товка с смене парадигмы, и когда Горбачев попытался оживить идеоло­гию и открыл занавес, на страну полилась пропаганда богатства, на­живы и безудержного удовлетворения похоти, в терминах наших отцов - "буржуазная пропаганда". Подготовленные заранее буничи и гаврилы поповы, став ярыми адептами капитализма, дали возможность прийти к власти ставленникам "новых русских", которые стали безудержно гра­бить страну; далее - экономический крах, "мафиализация всей стра­ны", расчленение России, наплыв сектантов и прочей бесятины.

Еще не известно, какая из революций - 1917-ого года или 1991-ого, - является более разрушительной для России и Церкви. Для сатаны социализм, капитализм - все это тактика. Если в 17-ом году оказалось эффективным разрушать Россию социализмом, то сейчас - ка­питализмом. Пока Церковь живет и возрождается. Конечно, это проис­ходит по промыслу Божию, который всегда неисповедим: Церкви дана определенная духовная свобода, но только потому, что новая власть висит на волоске. Как только она укрепится, то гонения на Церковь неизбежны.

"Большое видится на расстояньи" и поэтому сейчас еще не время церковного анализа революции-91. Промысел Божий в этом Его действии еще не развернулся до конца. Однако, ясно, что это не только кара за отход от Бога. Она оставляет щемящее чувство упущенного, непоня­того и неоцененного в том, предыдущем, "социалистическом" действии Божием. Не давал ли Господь нашему народу-богоносцу удивительную, парадоксальную возможность реализации, - пусть лишь в какой-то ме­ре, - соборного начала в рамках всей Руси? Да, путь к социализму и по самому социализму был полон лишений, но к началу перестройки они уже были позади. Вовсе не следует хвалить экономический строй Со­ветской России брежневского периода. Вставленный в контекст безбож­но-тоталитарной идеологии, он обладал многими темными чертами. Но, тем не менее, общественная собственность на средства производства была налицо, что допускало ее преображение и воцерковление без вся­ких революций и потрясений. Об этом еще в 1991г. писал М. Антонов:

"У партии была последняя возможность отказаться от заведшего страну в тупик атеизма и по-настоящему повернуться лицом к народу, заняться - рука об руку с Церковью - его воспитанием на основе под­линно человеческих, то есть христианских ценностей" /107:203/.

Это был глас вопиющего в пустыне. Конечно, коммунисты и не могли вдруг отбросить свою идеологию и принять православное учение. Но народ - не партия, с его сознанием могут происходить удивитель­ные чудеса - вспомните, например, крещение Руси.

Но в данном случае чуда не произошло. Более того, народу боль­ше понравился хозяйственный и политический беспредел, чем социа­лизм. Почему? Дело в том, что параллельно с процессом смягчения со­циализма, его перерастанием из атеистической формы в материалисти­ческую, происходил глубинный процесс выхолащивания христианства из душ людей. С каждым новым поколением христианские ценности уступали место идеям "общечеловеческих ценностей", мирского благополучия, мещанству. Если раньше в партию вступали либо по идейным соображе­ниям, либо "страха ради коммунистска", то в брежневские годы - поч­ти поголовно из карьеристских соображений. Об общественной собс­твенности как христианской ценности народ прочно забыл, а официаль­ная коммунистическая пропаганда если и действовала, то с обратным знаком. Поэтому новая капиталистическая пропаганда легла на подго­товленную самим социализмом почву. Увы, общественная собственность

- эта жемчужина, скрытая в поле нашей монотонной социалистической жизни - была оценена народом ни во что и брошена свиньям, которые, в полном соответствии с Писанием, попрали ее ногами, обратились и растерзали нас. Все у Бога логично, все промыслительно: если народ не ценит дара Божьего, то наказание неизбежно.

Теперь, видимо, эта возможность движения к христианскому соци­ализму окончательно упущена. Грядущее России видится в черном тума­не. В капиталистическом "новом мировом порядке" России уготована роль донора сырья, не более. И ограбленная, униженная, растленная Россия этому ничего противопоставить не может. Ничего, кроме Пра­вославной веры. Поэтому гонения на Церковь неизбежны. Мамоно-демок­ратической власти нужна и соответствующая "демократическая" цер­ковь. Поэтому думается, что гонения будут организованы по обновлен­ческому сценарию, только "неообновленцы" должны быть за демократию, капитализм, экуменизм и цивилизованное общество. Благо такие у нас уже есть.

6.6. Сверхзадача России

Попробуем подняться по пути обобщений еще выше и посмотреть на Божий замысел о России. Н.Я. Данилевский в своей знаменитой книге "Россия и Европа" /42/ поставил вопрос о всемирно-исторической роли России: какое новое слово должна сказать Россия миру, для чего Гос­подь предназначил Россию? Это вопрос исключительной важности, ибо от ответа на него зависит вся внешняя и внутренняя политика России, все усилия русских людей. Но ответить на этот вопрос также исключи­тельно сложно. Сам Данилевский убедительного на этот вопрос не да­ет. Часто указывают, что сверхзадачей России является сохранение и упрочение Православия. Безусловно это так, но ответ все же недоста­точно конкретен. Ведь это - задача всех православных народов и, ка­жется, Греция или Сербия выполняют эту задачу ничуть не хуже Рос­сии. Константин Леонтьев совершенно справедливо пишет:

"Мы не осуществили еще в истории назначения нашего; мы можем думать и мечтать об этом назначении весьма различно. Но несомненно и то, что мировое назначение у нас есть; ясно и то, что оно еще не исполнено. Мировое не значит - сразу и просто космополитическое, т.е. к своему равнодушное и презрительное. Истинно мировое есть прежде всего свое собственное, для себя созданное, для себя утверж­денное, для себя ревниво хранимое и развиваемое, а когда чаша на­родного творчества или хранения переполнится тем именно особым на­питком, которого нет у других народов и которого они ищут и жаждут, тогда кто удержит этот драгоценный напиток в краях национального сосуда? - Он польется сам через эти края национализма, и все чужие люди будут утолять им жажду свою" /49:284-285/.

Так в чем же замысел Божий именно о России? Мы попытаемся конкретизировать ответ, причем читатель, ознакомившийся со всем предыдущим изложением, должен быть вполне подготовлен к излагаемому ниже. Ответ заключается в двух словах - христианский социализм. Ис­торическая сверхзадача России состоит в ограждении и утверждении православной веры путем построения особого общественного строя, экономическую основу которого составляет общественная собственность на средства производства.

Автор сознает непривычность такого утверждения для православ­ного человека. Ведь столько слов сказано о социализме как о враге Православия, столько скорби принес Церкви социализм за годы гоне­ний. Да и само словосочетание "христианский социализм" всегда вызы­вало подозрения. Как тут не вспомнить фразу Иллариона Троицкого: "Христианский социализм", это - внутреннее противоречие". Или как не указать на то, что о христианском социализме много говорили об­новленцы.

Однако, обратимся, например, к словам Ф.М. Достоевского из его последнего "Дневника писателя" за январь 1881г.:

"Я не про здания церковные теперь говорю и не про причты, я про наш русский "социализм" теперь говорю (и это обратно противопо­ложное церкви слово беру именно для разъяснения моей мысли, как ни показалось бы это странным), - цель и исход которого всенародная и вселенская церковь, осуществленная на земле, поколику земля может вместить ее. Я говорю про неустанную жажду в народе русском, всегда в нем присущую, великого, всеобщего всенародного, всебратского еди­нения во имя Христово. И если нет еще этого единения, если не со­зижделась еще церковь вполне, уже не в молитве одной, а на деле, то все-таки инстинкт этой церкви и неустанная жажда ее, иной раз даже почти бессознательная, в сердце многомиллионного народа нашего не­сомненно присутствуют. Не в коммунизме, не в механических формах заключается социализм народа русского: он верит, что спасется лишь в конце концов всесветным единением во имя Христово. Вот наш русс­кий социализм! Вот над присутствием в народе русском этой высшей единительно-"церковной" идеи вы и смеетесь, господа европейцы наши" /89:18-19/.

"Вселенская церковь" и есть "русский социализм"! Все равно, как бы ни упирались фанаты частной собственности, Православие и со­циализм сходятся вместе в какой-то высшей точке. Заметим, что и "реакционер" Леонтьев предлагал в целях "подморозки" России, ввести в ней государственный социализм.

Вся логика нашего предыдущего рассуждения приводит к идее христианского социализма в России. Что касается самого термина, то представляется, что о. Сергий Булгаков, своим различением трех со­циализмов (п. 4.6), саму идею христианского социализма оправдал и сумел оградить ее от смешения с другими типами социализма, по целям ему противоположными. Поэтому обратимся к исторической перспективе.

Прошлое России пронизано социализмом. По коренному убеждению русского народа земля, т.е. главный в России фактор экономики, Божья, т.е. является достоянием всего народа и не может быть пере­дана в частную собственность. Община и артель существовали в России испокон веков и определяли как экономику, так и моральный климат большей части населения. Наконец, социалистический Советский Союз - это тоже Россия. Однако, если до революции в сплошь православной России были только элементы социализма, то в сплошь социалистичес­ком Советском Союзе Православие находилось в униженном состоянии и официально поддеживаемой доктриной был атеизм. Россия как бы с двух сторон заходила к выполнению своей всемирно-исторической задачи, но каждый раз это выполнение было односторонним, частичным. Полное вы­полнение своей сверхзадачи сделало бы Россию непобедимой, ибо в ней все преимущества социализма в смысле централизации производства со­четались бы с истинной верой. Социализм как способ хозяйствования и Православие как духовное содержание нации в принципе могут и должны поддерживать друг друга, и представляется, что именно Россия приз­вана к такому синтезу.

Православная социалистическая Россия: такое сочетание - самое страшное для ее врагов. Они боятся обоих этих слов; тем более наших врагов страшит их соединение. И не удивительно. Противостояние За­паду для России капиталистической обречено: капитализм сейчас представляет собой единый "новый мировой порядок" и России назначе­но в нем быть сырьевой колонией для западной "цивилизации" - не бо­лее. Фактически такой колонией Россия уже является. Кроме того, как уже говорилось, капитализм требует идеологического "плюрализма" и господство Православия в России ему противопоказано. Поэтому эконо­мическая зависимость от Запада будет означать и зависимость в веро­исповедании. Только связка Православие - социализм в принципе может обеспечить России идеологическую и государственную автономию.

Ну а как быть с государственным устройством? Ведь традиционным и наиболее отвечающим русскому укладу жизни является монархия. Но заметим, что во все годы коммунизма в России ее правители народом рассматривались именно как цари и фактически имели неограниченный объем власти. А уж Иосиф Виссарионович имел такую реальную власть, которая не снилась ни одному Российскому Государю. Это говорит о том, что социализм прекрасно совместим с идеей монархии, причем го­раздо лучше чем капитализм. Более того, история нам показывает, что монархия и капитализм - "две вещи несовместные". Развитие капита­лизма в Европе смело все монархии, включая Российскую. Олигархия сама хочет править, и делать это ей удобнее всего через подставных, "демократическим образом" выбранных президентов. Наследственная и к тому же неограниченная монархия - для этого слишком неудобный, слишком независимый аппарат. Для социалистической страны эти сооб­ражения теряют силу и именно там, вопреки всем теориям социалистов, монархия оказывается естественным возглавлением государственного централизма. Тем более это верно в стране православной, когда пра­вит помазанник Божий, ответственный перед Богом и действительно имеющий возможности эффективно управлять страной. В этом случае в полной мере могла бы возобновиться идея симфонии власти светской и власти Церковной.

Разумеется, эти соображения не следует рассматривать как "про­ект переустройства общества". Их цель куда скромнее: показать, что словосочетание "Православная социалистическая Россия" не является абсурдом по определению, а, наоборот, выражает нечто вполне осмыс­ленное, принципиально возможное и, не исключено, являющееся целевой причиной такого государственно-национального образования как Рос­сия. Как неоднократно указывалось, движение к этой цели возможно только на путях возрастания Православной Церкви и воцерковления ею всего государства. Но жизнь Церкви - тайна. Поэтому ни о каких конкретных путях реализации этой цели говорить не приходится.

6.7. Выводы

1. Русь, начиная с самого крещения св. Владимиром, в своем от­ношении к богатству, собственности и милостыне, стремилась к осу­ществлению подлинных евангельских идеалов нестяжания и щедрой ми­лостыни.

2. В России никогда не было господства частной собственности и развитого капитализма, хотя страна, в своем историческом движении, приближалась к этим реалиям современного мира.

2. Отрицательная оценка советского периода основывается не на господстве общественной собственности, а на воинствующем атеизме.

3. В начале перестройки имелась возможность смены идеологии без изменения экономического строя, но эта возможность сейчас окон­чательно упущена.

4. Социализм (как чисто экономическая концепция) и христианс­тво не только не противоречат друг другу, но вполне согласуются между собой. Можно предположить, что исторической сверхзадачей Рос­сии является соединение в одном государстве православия и социализ­ма.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

"где сокровище ваше, там будет и сердце ваше"

(Мф.6,21)

Конспективно содержание данной работы может быть выражено сле­дующим образом.

Целью работы является обоснование и отдание должного одной из высочайших христианской заповедей, оставленных нам апостольским преданием - заповеди общения имуществ. Ввиду того, что, хотим мы этого или нет, экономика в нашем падшем мире играет громадную роль, заповедь общения имуществ необычайно важна, поскольку она дает нам основу для устроения по заповедям Христовым материальной жизни христианских сообществ.

Однако в Церкви существует и другая концепция собственности, утверждающая, что частная собственность является необходимым и бла­годатным принципом христианского устроения общества. Только на ос­нове частной собственности возможно построение христианского госу­дарства.

Оба тезиса удовлетворительно согласованы быть не могут, и поэ­тому возникает проблема выбора, уклонится от которой православное сознание не может. В учении Православной Церкви этот вопрос не предрешен и поэтому в ней имеют место разные мнения, которые груп­пируются вокруг указанных принципов (общественная собственность - частная собственность). К сожалению, сейчас большинство православ­ных христиан, задумывающихся над этим вопросом, склоняются ко вто­рой точке зрения. В связи с этим возникают задачи апологии заповеди общения имуществ, православной критики права частной собственности и анализа причин, породивших такую ситуацию. Предлагаемое в работе решение этих задач сводится, вкратце, к следующему.

Принцип общения имуществ является подлинно евангельской запо­ведью, реализованной в жизни апостольской первохристианской общины в Иерусалиме. Ее отчетливое изложение, не оставляющее места для кривотолков, дается в Священном Писании Нового Завета (Деяния апос­толов, главы 2 и 4). Попытки сторонников частной собственности трактовать указанные эпизоды иначе, чем христианское общение иму­ществ, некорректны и связаны с насилием над текстом.

Святоотеческое учение недвусмысленно говорит о безблагодатнос­ти частной собственности. Святые отцы видят в ней следствие падшес­ти человека. Собственность - это экспансия эгоизма за пределы своей человеческой природы, попытка в безумном себялюбии присвоить себе часть внешнего мира, сотворенного не человеком, а Богом и потому принадлежащем только Ему. Святые отцы указывают на обратную зависи­мость между христианской любовью и собственностью (свт. Василий Ве­ликий: "чем больше у тебя богатства, тем меньше в тебе любви"), что богатство всегда приобретается неправдой. Они предупреждают, что богатство является губительным, отвращающим от Бога соблазном, при­чем настолько сильным, что избежать его можно только полностью ос­вободившись от собственности.

Вершиной святоотеческого предания является учение о собствен­ности богатстве и милостыне свт. Иоанна Златоуста. Златоуст в своих творениях исчерпывающим образом анализирует эти феномены. Его поло­жительное учение сводится к трем тезисам:

- личным идеалом христианина по отношению к вещному миру явля­ется полное нестяжание;

- социальным христианским идеалом является общность имущества;

- путь для достижения обоих идеалов - христианская милостыня. Златоуст указывает,  что  общественная собственность в большей

мере соответствует замыслу Божьему о человеке, чем частная. Он ви­дит в общении имуществ силу, которая помогает евхаристии строить Церковь, скрепляя всех воедино.

Особенно необходимо отметить учение Иоанна Златоуста о соци­альном значении милостыни. Златоуст в своих творениях указывает, что если милостыня дается всеми, всем и очень щедро (Златоуст пишет "только тогда ты оправдаешься, когда ничего не будешь иметь"), то такая милостыня приводит в разрушению уз частной собственности и образованию общности имущества. Именно это и произошло в первохрис­тианской Иерусалимской общине, и потому святитель особенно восхища­ется благодатной жизнью в ней. Златоуст не раз призывает свою паст­ву последовать за первохристианами (увы, безуспешно).

К сожалению, это ясное святоотеческое учение часто искажается защитниками частной собственности. Их излюбленный прием - собрать корпус цитат, в которых отцы призывают пасомых просто к милостыне, не покушаясь на сам принцип частной собственности. Отсюда делается вывод, что святоотеческое учение вполне лояльно и даже благожела­тельно относится к собственности. Действительно, таких выписок мож­но сделать достаточное количество. Однако анализ показывает, что они оказываются всегда вырванными из контекста мысли того или ино­го отца. Дело в том, что, будучи великими пастырями, святые отцы прекрасно понимали, что рождение нового человека не может совер­шиться в одночасье. К праведности и святости ведет тяжелый, много­летний путь, так что сразу требовать от человека исполнения высших заповедей просто неумно. Поэтому святые отцы часто призывают людей к первоначальным, еще несовершенным шагам, например, - к пожертво­ванию хотя бы небольшой части своего имущества. Отцы справедливо считали, что, по исполнении их, человеку откроются новые горизонты и он станет в состоянии исполнить и гораздо более высокие заповеди. Поэтому в наследии святых отцов следует четко различать их высказы­вания пастырского характера, сделанные из соображений икономии, и их понимание принципиальных христианских положений. Это различие особенно четко прослеживается в наследии Иоанна Златоуста. Тем не менее, многие комментаторы, сознательно или по неведению, смешивают эти высказывания или даже пастырские соображения отцов выдают за их интерпретацию христианских идеалов.

Святоотеческое учение является комментарием к Евангелию. Иног­да говорят, что Евангелие не отрицает частной собственности. Такое мнение не соответствует истине: в Евангелии можно найти десятки высказываний, по сути дела убийственных для частной собственности, в которых исчерпывающе показывается, что собственность заставляет служить себе, а не Богу. Верным оказывается противоположное утверж­дение: нигде в Евангелии, даже косвенно, Господь не оправдывает частной собственности, нигде не благословляет ее и не считает ее необходимой для христианского жития.

Важным этапом в выяснении христианского взгляда на предмет явилось обсуждение социализма, весьма активно проходившее в богос­ловской и философской литературе конца XIX - начала XX вв. Боль­шинство участников дискуссии, вместе с совершенно правильной критикой атеистического характера современного им социализма, отрица­тельно относилась и к принципу общения имуществ. Однако имелась и другая точка зрения (В.И. Экземплярский, В.Ф .Эрн), защищавшая высоту и подлинную православность идеала общения имуществ. Особенно следу­ет отметить прекрасную книгу В.И. Экземплярского "Учение древней Церкви о собственности и милостыне", очень глубоко и всесторонне толкующей святоотеческое учение о собственности.

Особенно интересным   является   цикл   статей  1903-1917  гг. С.Н. Булгакова на социально-экономическую тему. В них Булгаков дела­ет замечательный вывод: в зависимости от целей, которые ставит пе­ред собой общество, следует различать три социализма: социализм христианский, социализм материалистический и социализм атеистичес­кий. Под христианским социализмом Булгаков понимает общество, эко­номика которого построена на социалистических началах, а идеология основывается на христианстве. Целью христианского социализма явля­ется создание той формы, в рамках которой осуществляется жизнь пра­вославного государства. Материалистический социализм ставит своей целью создание наибольшего благополучия членов общества, причем достичь этого стремится путем использования преимуществ социалисти­ческого способа ведения хозяйства. Наконец атеистический социализм ставит своей целью уничтожение христианства. Поэтому он сам стре­мится стать идеологией, полностью вытесняющей все другие идеологии. Примером атеистического социализма является марксизм. К сожалению, Россия пережила социализм именно в такой атеистической форме.

Учение Булгакова о трех социализмах отводит главный аргумент сторонников частной собственности построенный по схеме: социализм основан на общественной собственности; социализм принес неисчисли­мые беды России; эрго: общественная собственность - корень всех зол. Из теории Булгакова следует, что социалистическая экономика обществом может использоваться с различными целями, которыми и оп­ределяется нравственная оценка общества. Поэтому рассуждение сто­ронников частной собственности совершенно не применимо к христианс­кому социализму.

Верующие сторонники частной собственности помимо указанного аргумента выдвигают еще целый ряд аргументов:

1. Аргумент от естественного права: природа человека, призван­ного быть господином земли, такова, что он вправе владеть собствен­ностью: "наполняйте землю и обладайте ею" (Быт.1,28).

2. Аргумент от вложенного труда: если человек вложил силы во что-то (например, землю), то справедливо, чтобы он этим и владел.

3. Аргумент от свободы:  Бог дал человеку свободу, в том числе - и свободу иметь. Лишая его возможности обладать, мы лишаем его богоданных свободы и достоинства.

4. Аргумент от творчества: чтобы сделать что-то ценное и по­лезное, человек должен вложить себя в дело, в вещь, которую он де­лает, а без полного обладания вещью это невозможно.

5. Аргумент от семьи: должна быть семейная собственность, ко­торую отец может передавать в наследство детям.

6. Библейский аргумент: в Ветхом Завете частная собственность определенно рассматривается как нечто положительное. Моисей уста­навливает право собственности как закон.

7. Часто защитники частной собственности во главу угла ставят этический аргумент, который сводится к следующему. Частная собс­твенность моральна, ибо только ее наличие позволяет совершать такую добродетель как милостыню. Милостыня есть дело любви к ближнему. Но оно возможно, если человек свободно отдает ближнему свое собствен­ное. Если же у человека нет своего, то и милостыня невозможна. От­сюда выводится следующий нравственный порядок. Бог дает человеку в собственность имение. И теперь от человека зависит его использова­ние. Если он из него дает милостыню, то он правильно использует имение и за это получает от Бога награду; если не дает, то осужда­ется. Даже утверждается, что такой порядок составляет "дух христи­анской социальности", введение же общественной собственности этот "дух" разрушает.

8. Аргумент от эффективности. Социализм экономически неэффек­тивен. Он, с одной стороны, мешает инициативным людям, а с другой - порождает массу лентяев, только получающих зарплату. Когда все об­щее, то никто работать не хочет. Социализм поэтому проиграл сорев­нование с капитализмом и должен сойти со сцены истории.

9. Аргумент от независимости. Частная собственность - это га­рант свободы. Она дает людям независимость, комфорт и тем самым позволяет людям вплотную заняться нравственным совершенством.

10. Аргумент от тоталитаризма. Социализм неизбежно порождает тоталитаризм. Его плановая экономика душит любую инициативу. Заси­лие государственного сектора экономики ставит всех людей в рабскую зависимость от государства.

На первый взгляд кажется, что все эти аргументы весьма убеди­тельны. Однако у большинства из них (исключая библейский и мораль­ный аргументы) легко найти их общую черту: они носят секулярный, посюсторонний характер, имеют целью максимизацию общественных благ, а не стремление приблизиться к Богу. Библейский аргумент демонстри­рует нам пример неверного, автономного использования Ветхого Заве­та, ибо святые отцы учили, что верно понять Ветхий Завет можно только рассматривая его через призму Нового Завета. Моральный аргу­мент опровергается учением Иоанна Златоуста о социальном значении милостыни.

Порочность принципа частной собственности показывает нам соци­альный строй, где этот принцип доведен до своего логического конца

- современный капитализм. Капитализм несет с собой сильнейшую идео­логию - идеологию наживы. Эта идеология, овеществленная в деньгах, настолько сильна, что капитализм с ее помощью имеет силу изменить все общество. Увидев, что падший человек влечется ко греху, капита­лизм давно понял, что грех выгоден экономически. И капитализм имеет силу культивировать грех, подкупая властные структуры, СМИ, уче­ных-экономистов и пр. Таким образом, капитализм стремится к углуб­лению нашей падшести, ибо сознательно эксплуатирует ее в целях на­живы.

Следует указать, что святоотеческая мысль видела в общении имуществ высочайшую норму, недостижимую в полной мере в истории человечества. Скорее это нравственный идеал, указывающий человечеству верный курс в водоворотах социальной жизни. Христианский идеал об­щения имуществ не нашел воплощения в каком-либо государственном об­разовании, а реализовывался локально, в рамках Церкви (Иерусалимс­кая община, монастыри). И в будущем, как указывают нам апокалипти­ческие пророчества, ждать его социально-государственной реализации не приходится. Однако это отнюдь не принижает значение этой нормы, которую в некотором смысле можно рассматривать критерием православ­ности социальных отношений.

Россия была страной, которая ближе всего подошла к реализации идеала общения имуществ в рамках государства. Экономический уклад дореволюционной России характеризуется компромиссностью. Типично капиталистические тенденции уживались с отношениями, которые близки к христианскому социализму. Так большинство населения России жило в крестьянских общинах, в которых основное средство производства - земля - было в общинной собственности: отсутствовало право наследства на землю, постоянно происходили переделы земли. Кроме хо­зяйственных функций община была "миром", организующим всю жизнь крестьян, причем, - в православном духе. Община показала себя удиви­тельно живучей формой жизни, которая сумела пережить реформу 1861 г., явно разрушительную для нее столыпинскую реформу и три револю­ции. Только коллективизация сумела разрушить общину и насадить на ее место колхозы, т.е. форму хозяйствования, типичную для атеисти­ческого социализма. Таким образом, можно сделать вывод, что до ре­волюции в России не было настоящего капитализма.

Трагично сложилась судьба идеи общения имуществ в советской России. Большевики реализовали антипод христианского социализма - социализм атеистический и развернули многолетнее жестокое гонение на Церковь. Поэтому то негативное отношение, которое выработалось в Церкви к советскому периоду, вполне оправдано. Однако к экономичес­кому строю Советской России следует отнестись несколько иначе. В России был реализован государственный социализм - форма сама по се­бе вполне приемлемая для создания православного государства. Ре­ально атеистическая идеология имела сильнейшее влияние на экономи­ку, в результате чего та приняла достаточно уродливые формы. Однако сама форма общения имуществ оказалась во многих аспектах настолько удачной, что обусловила стабильный экономический рост России, нес­мотря на две разрушительные войны и третью войну - холодную, выну­дившую Россию на непосильное для нее противостояние всему западному миру. В течение 70 лет русский народ с громадными жертвами высасы­вал из себя яд атеистического большевизма, и к началу перестройки социализм в России фактически перерос из атеистической формы в ма­териалистическую, сохраняя при этом принцип общественной собствен­ности на средства производства. Поэтому было возможно и дальнейшее движение - к социализму христианскому. Однако в постперестроечное время эта возможность не реализовалась, и сейчас Россия движется по капиталистическому пути, пути в религиозном смысле тупиковому. Про­виденциальный смысл советского периода, по-видимому, состоит в де­монстрации принципиальной реализуемости нормы общения имуществ. Не­даром общественная собственность была реализована народом, наиболее близко воспринявшим христианство; 70 лет советского периода следует рассматривать как подвиг народа, доказавшего, что норма общения имуществ - не утопия, а реальность.

С точки зрения вышеизложенного, замысел Божий о России видится в реализации и сохранении православия в рамках национального пра­вославного государства. Но построение такого государства немыслимо без реализации православной экономики, которая должна зиждеться на принципе общения имуществ. Поэтому сверхзадачей России является совмещение в себе двух принципов: Православия и социализма.

---------

Настоящая работа базируется на наследии св. Иоанна Златоуста и последующем развитии его идей в православном учении вплоть до о. Сергия Булгакова. Последний, уже в конце своей жизни, отчетливо сформулировал защищаемую точку зрения. Мы продолжим цитату о социа­лизме, приведенную в п. 1.2:

"Однако в православном предании, в творениях вселенских учите­лей Церкви (свв. Василия Великого, Иоанна Златоуста и др.), мы име­ем совершенно достаточное основание для положительного отношения к социализму, понимаемому в самом общем смысле, как отрицание системы эксплуатации, спекуляции, корысти. Разумеется, реформа социального строя, как и мера осуществимости социального идеала, есть вопрос не только принципа, но и практической целесообразности. Каждая хозяйс­твенная организация имеет свои плюсы и минусы, которым приходится подводить практический учет. И русский коммунизм показал с доста­точной очевидностью, каким безмерным бедствием он является, будучи осуществляем как жесточайшее насилие с попранием всех личных прав. Однако это именно потому, что душа его есть безбожие и воинствующее богоборчество. Поэтому для него и не существует тех религиозных границ, которые полагаются насилию признанием личной свободы и не­отъемлемых прав личности на самоопределение. Однако возможен иной, так сказать, свободный или демократический социализм, и, думается нам, его не миновать истории. И для православия нет никаких причин ему противодействовать, напротив, он является исполнением заповеди любви в социальной жизни" /11:362-363/.

Настоящая работа призвана лишь актуализировать это учение. Но, разумеется, в Церкви могут существовать и другие точки зрения (и как указывалось, что они не только существуют, но и превалируют). Поэтому именно сейчас особенно важно серьезное и взвешенное обсужде­ние поднятой проблемы. Именно в наше время - время разрухи и безу­держного стяжания, вплоть до потери человеческого облика, - пробле­ма нравственной оценки форм собственности становится во весь свой рост и настоятельно требует церковного решения. И хочется верить, что при выработке этого решения точка зрения великого святителя и учителя Иоанна Златоуста будет учтена в полной мере.

сентябрь 1995г. - ноябрь 1997г.

ЛИТЕРАТУРА

1. 100  лет социального христианского учения.  "Дом Марии", М.,

1991.

2. И.А.  Ильин.  Путь духовного обновления. В сб. "Путь к оче­видности" М., "Республика", 1993.

3. Иоанн Златоуст.  Избранные творения. Собрание поучений, том 1,2. Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1993.

4. Иоанн Златоуст.  Избранные творения.  Толкования на святого Матфея евангелиста., том 1,2, М., 1993.

5. Иоанн Златоуст. Избранные творения. Толкования на Деяния Апостольские. Изд. отдел Моск. патриархата. М., 1993.

6. С.П-ий. Общение имущества (мнимый коммунизм) в древней Ие­русалимской церкви. В сб. "Сборник статей по истолковательному и назидательному чтению деяний святых Апостолов". Сост. М.Барсов. "Сатисъ":-П.1994.

7. Ф.В. Карелин. Теологический манифест. Опыт евхаристического истолкования христианской истории. 1981г. (рукопись).

8. Ричард Джон Нейхауз.  Бизнес и Евангелие.  Вызов Христиани­ну-капиталисту. W Drodze, Познань и "Вера и Мысль",М., 1994.

9. Апокалипсис в истолковательном и назидательном чтении. Сост. М Барсов., "Скит", 1994.

10. Василий Великий.  К обогащающимся.  Творения, часть IV,М.,

1993.

11. Прот.  Сергий Булгаков. Православие: Очерки учения правос­лавной Церкви, - М., Терра,1991.

12. С.Н.Булгаков. Неотложная задача. В сб. "Христианский соци­ализм". Новосибирск, "Наука", 1991.

13. Писания мужей апостольских.  Латвийское Библейское Общест­во. Рига, 1994.

14. Иоанн Кассиан Римлянин. Писания, Свято-Трицкая Сергиева лавра, 1993г.

15. Творения св. Василия Великого, Часть IV. Беседа 6 "На сло­ва из Евангелия от Луки (12,18): разорю житницы моя, и большия со­зижду; и о любостяжательности". М., 1993.

16. Анджело Пареди.  Святой Амвросий Медиоланский и его время. "Христианская Россия" - Италия, 1991.

17. Юзеф Майка. Социальное учение католической церкви. Опыт исторического анализа. Изд. Святого Креста, Рим-Люблин, 1994.

18. Блаженный Феодорит епископ Кирский.  Десять слов о промыс­ле. Сергиев Посад, Типография Св.-Тр. Сергиевой Лавры, 1907.

19. Густаво Гутьеррес. Теология освобождения. В сб. "Социаль­но-политическое измерение христианства. М., "Наука", Изд. фирма "Восточная литература", 1994.

20. М.И.Туган-Барановский. Социализм как положительное учение. В сб.  "К лучшему будущему". Сборник социально-философских произве­дений. - М.: "Российская политическая энциклопедия" (РОССПЭН), 1996.

21. Платон. Государство. Собрание сочинений. т.3. М., "Мысль",

1994.

22. М.И.Туган-Барановский.  Фурье. В сб. "К лучшему будущему". Сборник социально-философских произведений. - М.: "Российская поли­тическая энциклопедия" (РОССПЭН), 1996.

23. Шарль Фурье. Новый хозяйственный и социетарный мир, или отк­рытие способа привлекательного и природосообразного труда, распреде­ленного в сериях по страсти. В сб. "Утопический социализм". Издатель­ство политической литературы, М., 1982.

24. М.И.Туган-Барановский.  Оуэн.  В сб. "К лучшему будущему". Сборник социально-философских произведений. - М.: "Российская поли­тическая энциклопедия" (РОССПЭН), 1996.

25. Роберт Оуэн. Книга о новом нравственном мире. В сб. "Уто­пический социализм". М., Издательство политической литературы,

1982.

26. М.И.Туган-Барановский. Прудон. В сб. "К лучшему будущему". Сборник социально-философских произведений. - М.: "Российская поли­тическая энциклопедия" (РОССПЭН), 1996.

27. Архиеп.               Лоллий               (Юрьевский).               Неверный               управитель

(Лк.16,1-14). Историко-археологическое изложение притчи. Православ­ный Церковный календарь, 1995г. "Сатис", С-Пб., C.145-152.

28. А.Глаголев. Цикл статей о экономическом учении Ветхого За­вета. В журн. "Православная беседа. N 5-6 за 1993г. и N 1-5 за 1994г.

29. С.Н.Булгаков. Христианство и социализм. В сб. Христианский социализм (С.Н.Булгаков). Новосибирск. "Наука", 1991.

30. С.Н.Булгаков. Карл Маркс как религиозный тип. В сб. "С.Н.Булгаков. Героизм и подвижничество". М.,"Русская книга", 1992.

31. еп. Илларион Троицкий. Христианство и социализм (на совре­менные темы). В журн. "Христианин", 1910, N 1.

32. И.А.Ильин. Социальность или социализм? Сб. Иван Ильин. "О грядущей России". Избранные статьи из книги "Наши задачи". Под. ред. Н.П. Полторацкого. Москва, Военное издательство, 1993.

33. Экономика русской цивилизации.  Сост.  О.А.Платонов.  -М.: "Родник", - 1995.

34. Русский путь в развитии экономики.  Сост.  Е.С.Троицкий, -

М., 1993.

35. К.Д.Кавелин. Взгляд на русскую сельскую общину. В сб. "Экономика русской цивилизации". Сост. О.А.Платонов. -М.: "Родник",

- 1995.

36. И.Р.Шафаревич.  Социализм. В сб. "Путь из под глыб". "Сов­ременник", М., 1991.

37. И.А.Ильин. России необходима свобода. Сб. Иван Ильин. "О грядущей России". Избранные статьи из книги "Наши задачи". Под. ред. Н.П. Полторацкого. Москва, Военное издательство, 1993.

38. И.А.Ильин. Когда же возродится великая русская поэзия. Сб."О грядущей России". Избранные статьи из книги "Наши задачи". Под. ред. Н.П. Полторацкого. Москва, Военное издательство, 1993.

39. М.М.Громыко.  Традиционные нормы поведения и формы общения русских крестьян XIX в. М., "Наука", 1986.

40. "Русский вестник", 2-4, 1996г.

41. Олег Платонов.  Русская цивилизация.  "Роман-газета",  М.,

1995.

42. Н.Я.Данилевский. Россия и Европа. М., "Книга", 1991.

43. В.Н.Лосский. Очерк мистического богословия Восточной Церк­ви. Изд.: Центр "СЭИ", М., 1991.

44. Св.  Григорий Богослов.  О любви к бедным.  Творения, т.1, Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1994.

45. Митр. Владимир (Богоявленский). Труд и собственность в учении Русской Церкви. В сб. Экономика русской цивилизации. Сост.

О.А.Платонов. -М.: "Родник", - 1995.

46. Н.А.Бердяев. Царство духа и царство кесаря. М., "Республи­ка", 1995.

47. Н.А.Бердяев. Истоки и смысл русского коммунизма. М., "Нау­ка", 1990.

48. Эрнест Геллнер. Условия свободы. Гражданское общество и его исторические соперники. М., Ad Marginem, 1995.

49. Константин Леонтьев. Над могилой Пазухина. В сб. "Цветущая сложность". М., "Молодая гвардия", 1992.

50. В.Н.Тростников.  Восьмая заповедь гласит... "Наш современ­ник", N12, 1990. С. 160-161.

51. Новый Завет, перевод под ред. еп. Кассиана (Безобразова). Российской Библейское Общество, 1994.

52. С.Н.Булгаков.  Христианство  и  социальный  вопрос.  В сб.

С.Булгаков.  "Два града.  Исследования о природе общественных идеа­лов". том 1, М., 1911.

53. И.Зейпель.  Хозяйственно-этические взгляды  отцов  церкви.

М., 1913.

54. С.Булгаков. Предисловие к кн. И.Зейпеля "Хозяйственно-эти­ческие взгляды отцов церкви", М., 1913.

55. В.И.Экземплярский. Учение древней Церкви о собственности и милостыне. Киев, 1910.

56. Св. Иоанн Златоуст. Избранные творения. Толкования на Евангелие от Иоанна. т. 1,2. М., 1993.

57. Св.  Василий Великий. Беседа 25. "О милости и суде". Творе­ния, ч.4, М., 1993.

58. Св.  Иоанн Златоуст.  О Лазаре. Творения, т.1, кн.2, "Пра­вославная книга", 1991.

59. Св.  Василий Великий.  Беседа "на окончание четырнадцатого псалма и на ростовщиков". Творения, ч.1, М., 1993.

60. Св. Иоанн Златоуст. О священстве. Творения, т.1, кн.2, "Православная книга", 1991.

61. Св. Василий Великий, Беседа во время голода и засухи. Тво­рения, ч.4, М., 1993.

62. Тертуллиан. Избранные сочинения. М., "Прогресс", 1994.

63. Св.  Иоанн Златоуст. О статуях. Творения, т.2, кн.1, "Пра­вославная книга", 1993.

64. Св. Иоанн Златоуст. Избранные творения. Толкования на послание к Римлянам. М., 1994.

65. Вернер Зомбарт.  Буржуа. Этюды по истории духовного разви­тия современного экономического человека. М., "Наука" 1994.

66. М.Вебер. Протестантская этика и дух капитализма. В сб. Макс Вебер. Протестантская этика. М., ИНИОН, 1972.

67. Н.Н.Алексеев.  Собственность и социализм. Опыт обоснования социально-экономической программы евразийства. В сб. "Русская фило­софия собственности (XVIII-XX вв.)". СП, "Ганза", 1993.

68. И.Б.Новицкий. Римское право. - М.,"ТЕИС",1996.

69. В.Ф.Эрн. Христианское отношение к собственности. В сб. "Русская философия собственности XVIII-XX". СП, "Ганза", 1993.

70 Л.С.Франк.  Собственность и социализм. В сб. "Русская фило­софия собственности XVIII-XX". СП, "Ганза", 1993.

71. Еп. Михаил (Лузин). Толковое Евангелие. кн.2, М.,Издатель­ский отдел Московского Патриархата, Донской монастырь, 1993.

72. Еп. Василий (Родзянко). Теория распада вселенной и вера отцов. М., 1996.

73. Св. Василий Великий. Правила, кратко изложенные в вопросах и ответах. Творения, ч.5, М., 1993.

74. Св. Иоанн Лествичник. Лествица. Сергиев-Посад. 1908г.

75. Бл. Августин. О Граде Божием. т. 4.

76. Авва Дорофей. Душеполезные поучения. Издание Свято-Успенс­кого Псково-Печерского монастыря, 1994.

77. С.Н.Мареев.  Введение в пост-рыночную экономику.  Репринт.

М., 1993.

78. С. Зарин. Христианин в своем отношении к собственности. "Голос церкви", 1913, 8-9.

79. Митр. Сергий (Страгородский). Православная Русская Церковь и советская власть. Рукопись. 1924г.

80. В.Экземплярский. За что меня осудили? Киев. 1912.

81. А.В.Карташев.  Православие в его отношении к историческому процессу. В сб. "А.В.Карташев. Церковь, история, Россия", "Пробел",

М., 1996.

82. Л. Брентано. Христианско-социальное движение в Англии, пер. С.Н.Софронова. М., 1906.

83. С.Н.Булгаков. Предисловие к русскому изданию книги Л.Брен­тано "Христианско-социальное движение в Англии", М., 1906.

84. А.Захаров.  Социализм и христианство. "Альтернативы", вып. 1, 1991.

85. А.В.Карташев. Очерки по истории Русской Церкви. том 1., "Наука", 1991.

86. Г.П.Федотов.  Святые  древней Руси.  "Московский рабочий",

1990.

87. В.А.Александров. Сельская община в России (XVII-начало XIX в.). М., Наука, 1976.

88. М.Оссовская. Рыцарь и буржуа. Исследования по истории мора­ли. М., "Прогресс",1987.

89. Ф.М.Достоевский.  Дневник писателя за 1881г. полное собра­ние сочинений. Том 27., "Наука", Лениниград, 1984.

90. Архим. Иоанн (Маслов). Преподобный Амвросий Оптинский и его эпистолярное наследие. Изд. Братства свт. Алексия. М., 1993.

91. Н.В.Сомин. Отношение к частной собственности в трудах Иоанна Златоуста и в католическом социальном учении. В сб. "Ежегод­ная богословская конференция Православного свято-Тихоновского Бого­словского института, материалы 1992-1996 гг., ПСТБИ, М., 1996.

С.258-261.

92. Н.В.Сомин.  Путь к совершенству.  "Православная беседа", N 3, 1997, С. 27-29.

93. А.Левитин-Краснов, В.Шавров. Очерки по истории русской церковной смуты. М., 1996.

94. А.В.Карташев. Пути единения. В сб. "А.В.Карташев. Церковь, история, Россия", М., "Пробел", 1996.

95. О.В.Орлова.  Крестный путь Иоанна Златоуста. "Рарогъ", М.,

1996.

96. А.И.Герцен.  Русский народ и социализм. В сб. "Утопический социализм". Издательство политической литературы, М., 1982.

97. А.И.Герцен. Русские немцы и немецкие русские. В сб. "Уто­пический социализм". Издательство политической литературы, М.,

1982.

98. А.Волобаев. Как выжить православному предпринимателю в современном российском бизнесе. М., 1997.

99. Э.Фромм. Иметь или быть? М., "Прогресс", 1986 г.

100. Д.Н.Приходько. Духовные основания частной собственности в представлениях И.А.Ильина. "Христианское чтение", N 9, 1994,

С.91-95.

101. В.И.Косик. Константин Леонтьев: размышления на славянскую тему. "Зерцало", М., 1997.

102. Бертран де Жувенель. Этика перераспределения. Институт национальной модели экономики. 1995.

103. Джон Грей. Введение к книге Жувенеля "Этика перераспреде­ления". Институт национальной модели экономики. 1995.

104. А.Введенский.  Социализм как нравственная и теоретическая задача. М., "Верность", 1909.

105. Рассуждение. Существовало ли в раю право собственности? Студенческая работа неизвестного лица (1830-1840-е годы). ОР ГРБ ф. 172 (МДА) к. 447, ед. хр. 5., л. 9-9об.,10.

106. Отзывы проф. М.М.Тареева и и.о. доц. Ф.К. Андреева на со­чинение студента Орлова Николая "Евангельское учение о богатстве и бедности". "Богословский вестник", июнь, 1916.

107. М.Антонов.  Ложные маяки и вечные истины.  М., "Современ­ник", 1991.

108. Е.Троицкий. Русский народ в поисках правды и организован­ности (988-1996). М., 1996.

109. Второй Ватиканский Собор.  Конституции, Декреты, Деклара­ции. Брюссель, "Жизнь с Богом", 1992.

110. А.В.Карташев.  Воссоздание  Святой Руси.  "Столица",  М.,

1991.

111. В.В.Кабанов. Крестьянская община и кооперация России XX века. М., 1997.

112. С.С.Ольденбург. Царствование императора Николая II, "Пет­рополь", С-Пб., 1991.

113. И.Я.Фроянов.  Октябрь семнадцатого.  С_Пб, Издат-во С-Пб. ун-та, 1997.

114. Бл. Августин. Исповедь. М., "Республика", 1992.

115. Патрик де Лобье.  Социальная доктрина католической церкви (Опыт воплощения христианского идеала). Брюссель, 1989.

116. Б.А.Филиппов. Новая и новейшая история. Курс лекций. ПСТБИ, М., 1996.