Философия хозяйства через призму взглядов св. Иоанна Златоуста

(в сборник МГУ по философии хозяйства)

Сомин Н.В.

I

Большинство скорее всего пожмет плечами: какой-то там святой, судя по имени – мастер говорить речи. Другие, более осведомленные, скажут, что это явная натяжка. Св. Иоанн Златоуст известен как великий святитель и учитель Церкви. Он призывал людей жить сообразно Божьим заповедям. И ни о какой философии хозяйства он никогда не говорил. Что правда –  то правда: термина «философия хозяйства» в златоустовских проповедях мы не найдем. Но если все же повнимательней прочитать их, то мы вдруг предстанем перед очень продуманной философией, которую просто нельзя игнорировать при анализе любой хозяйственной деятельности.  

К тому же творения, да и сама личность Златоуста часто подаются в столь отредактированном, прилизанном,  виде, что разглядеть его подлинное лицо и в самом деле вещь почти невозможная. Да, Златоуст был учителем нравственности. С удивительной интуицией избегая спорных моментов богословия (за которые в его время – IV-V вв. – можно было легко заработать обвинение в ереси), великий святитель всю силу своего ораторского таланта посвятил проповеди того, как надо жить человеку в этом мире, если он хочет носить имя христианина. Мало кто, как Златоуст, так понимал сущность греха. И уж конечно, в деле изображения греха, выявления всех его извивов и следствий, ему не было равных. Двенадцать двойных толстенных томов его проповедей вмещают, казалось бы, все. Но о чем святитель говорит чаще всего?  Не поверите – о богатстве и собственности! Лишь только комментируемый им фрагмент Писания дает малейший повод, Златоуст сразу же  его использует, заводя разговор о вреде богатства и обличая имущих в жестокосердии. И даже, когда текст далек от имущественных проблем, часто святитель переводит разговор и снова выходит на любимую стезю. О, как много и больно доставалось от него богатеям! Сколько утешений адресует он бедным! Порой кажется, что в наскоках Златоуста на богатство нет никакой системы. Но  это не так. Все продумано и выверено – надо лишь дать себе труд понять логику святителя.

Кстати, долгое время  приверженность Златоуста к имущественной теме как бы не замечалась нашими богословами. Видимо, их это смущало: святой, тем более учитель Церкви, должен глаголать о божественном, а тут – презренная собственность… Лишь в начале XX в., когда наше богословие возмужало, в связи с 1500-летием со дня смерти святителя, появился ряд статей, утверждающих, что тема богатства, бедности, собственности и милостыни у Златоуста – тема номер один. И к этой теме великий святитель подходит с нравственной стороны. Очевидное наконец-то было высказано вслух.

II

Что такое философия хозяйства? Думается, это взгляд на феномен хозяйства с какой-то очень важной для человека точки зрения. Отсюда несколько парадигм (основных подходов) к ее построению.

Есть философия хозяйства как сублимация формул и графиков, заваливших нашу учебную литературу по экономике. Но легко видеть, что это по сути дела продолжение набивших оскомину «Экономикс» ставит лишь задачу внешнего описания хозяйства. Причем хозяйства ныне существующего,  капиталистического, которое по умолчанию навязывается как хозяйство вообще. Иного, видите ли, и быть не может. Задача апологетов такого подхода – не  привнести какие-либо нравственные оценки: только «больше», «меньше», «быстрее» и пр., но ни в коем случае не «лучше» и «хуже».  Разумеется, это очень на руку современным олигархам…

Но до засилия «экономикс» существовала и другая философия хозяйства, в которой во главу угла ставились морально окрашенные понятия «справедливость» и «эксплуатация». Имеется в виду «политическая экономия» XIX в., включая марксизм. По сути дела  между двумя типами хозяйственной философии ведется война. Увы, ныне «вненравственная» философия побеждает. Это видно хотя бы по распределению статей, печатающихся в журнале «Философия хозяйства».

Есть еще тип философии хозяйства, родоначальником которой стал наш выдающийся философ и богослов о. Сергий Булгаков. Это взгляд, критикующий слишком земную политическую экономию. По сути дела это не философия, а  богословие хозяйства. Богословие в буквальном смысле слова – взгляд на хозяйство с точки зрения Бога-Демиурга. «Каково место хозяйства в Божьем замысле о мире?» – вот какова постановка вопроса. Но удивительная вещь –  проблему справедливости Булгаков в своей «Философии хозяйства» не ставит, разворачивая философию хозяйства с этического курса на метафизический.

Ну а Златоуст? У него свой взгляд на предмет, впрочем, свойственный всей святоотеческой литературе. Взгляд сотериологический – как человек должен относиться к хозяйству, чтобы спастись, т.е. достичь вечной жизни с Богом? И поскольку хозяйство затевается не ради процесса, то у Златоуста, речь резонно идет не о самой технике хозяйствования, а о душеспасительном отношении к результатам хозяйственной деятельности.  Позиция совершенно неуязвимая! Ведь вряд ли есть что-нибудь более важное для человека, чем его судьба в будущей вечной жизни. Поэтому точка зрения, которую  занимает Златоуст, является самой настоящей философией хозяйства, причем, наивысшей пробы.

Но вопрос можно поставить и иначе. Каким должно быть хозяйство, чтобы оно возвышало человека в моральном смысле и, следовательно, помогало бы делу спасения?   И такой взгляд не чужд  Златоусту. Он даже более традиционен для философии хозяйства и вполне укладывается в нравственно-ориентированную парадигму.

По поводу обеих постановок задачи Златоуст говорит нечто очень существенное.

III

Прежде всего, укажем, что святитель как правило пользуется понятием «богатство», может быть не слишком строгим с экономической точки зрения, но достаточным для его целей. Под «богатством» им всегда понимается значительная частная собственность, безразлично к тому, используется ли она на развитие производства или на собственные нужды.

Кардинальным для Златоуста является вопрос: губительно ли обладание богатством? Теоретически, вроде бы, нет. Живший за 200 лет до Златоуста учитель Церкви Климент Александрийский считает, что губительно любостяжание  – страсть присвоения вещественных ценностей. Именно она закрывает путь в Царство, но не богатство само по себе. Ведь и бедный может быть любостяжательным, и богатый бывает бессеребренником. И, казалось бы, Златоуст согласен. Он не раз о том же  говорит:

"Не богатство - зло, а любостяжание и сребролюбие" /II,33/[1].

"Не о богатых упоминай мне, но о тех, которые раболепствовали богатству. Иов был богат, но не служил мамоне" /VII,243/.

Но есть и другой ряд высказываний святителя, где он обличает именно богатство и богатых:

"Оно (богатство - Н.С.) душу делает гнусною, - а что бесчест­нее этого?" /XI,415/.

"Находящийся только во мраке при появлении солнца освобождает­ся от тьмы; лишенный же зрения даже и при появлении солнца не ви­дит. То же самое претерпевают и богатые. Даже и тогда, когда Солнце правды осиявает и наставляет их, они не чувствуют, ибо богатство ослепило их очи" /VII,240/.

"Подлинно, богатство делает (людей) безумными и бешеными. Если бы у них была такая власть, они пожелали бы, чтобы и земля была зо­лотая, и стены золотые, а пожалуй, чтобы небо и воздух были из зо­лота. Какое сумасшествие! Какое беззаконие! Какая горячка! Другой, созданный по образу Божию, гибнет от холода, а ты заводишь такие прихоти! О гордость! Может ли безумный сделать больше этого?" /XI,417/.

"душа богатого исполнена всех зол: гордости, тщеславия, бес­численных пожеланий, гнева, ярости, корыстолюбия, неправды и тому подобного" /IX,132/.

Что это – описка, небрежность, или неудачное выражение?  Ведь в принципе вроде бы Климент совершенно прав – не могут бесчувственные вещи быть причиной духовной гибели человека. Зачастую Златоуст сам себя осаживает и поправляется:

«О деньги, или лучше, о, безумная страсть к деньгам! Она низвращает и ниспровергает все; для денег многим все кажется басней и пустяками» /X,158/.

Однако примеры, когда Златоуст именно само богатство считает губительным, можно приводить еще и еще.  Их слишком много, чтобы все это считать просто ошибкой или непоследовательностью великого святителя. Нет, дело в другом. И сам Златоуст дает объяснение своим «оговоркам», выводя поразительный закон губительной зависимости между богатством и любостяжанием. Вот ряд высказываний Златоуста, который можно продолжать и продолжать:

"Я никогда не перестану повторять, что приращение богатства более  и более возжигает пламя страсти и делает богачей беднее прежнего,  возбуждая в них беспрестанно новые пожелания... Смотри вот, какую силу и здесь показала эта страсть.  Того, кто с радостью и усердием подошел к Иисусу,  так помрачила она и так отяготила, что когда Христос повелел ему раздать имение свое, он не мог даже дать Ему никакого ответа,  но отошел от Него молча,  с поникшим лицом и  с  печалью" /VII,645/.

"Итак, кто  презирает  богатство,  тот  только подавляет в себе страсть к нему;  напротив,  кто желает обогатиться и  умножить  свое имение,  тот  еще более воспламеняет ее,  и никогда не в силах подавить" /VII,647/.

"летать, скажешь,  невозможно. Но еще более невозможно положить предел страсти любостяжания;  легче для людей летать, нежели умножением богатства прекратить страсть к нему" /VII:648/.

"Разве вы не знаете, что чем больше кто имеет, тем большего желает?" /XII,26/.

"ничто так не возбуждает страсти к богатству, как обладание им" /XI,870/.

Итак, чем больше человек имеет, тем более в нем воспламеняется страсть любостяжания, которая заставляет человека иметь еще больше. Этот эффект под названием «положительная обратная связь» хорошо известен в технике: такая система, как говорят инженеры, «идет вразнос», и ее разрушение неминуемо. Увы, то же самое происходит в системе «любостяжание-богатство», когда страсть любостяжания разрастается до гибельных пределов.

Ну а как же примеры щедрых богатых? Да, они есть, отвечает Златоуст. Но чтобы не прилепляться душой к богатству, нужна особая благодать, которая дается очень и очень немногим. А остальным, чтобы не угодить в петлю, надо бежать от него как от огня, довольствуясь лишь необходимым.

Ныне подобные советы кажутся просто нелепыми. Как это – ограничиваться необходимым? Наоборот, смысл жизни в том, чтобы ловить от вещей кайф. А потому их нужно больше и больше – лишь бы были деньги! И свирепствует «петля Златоуста», губя многих и многих, даже не подозревающих о ее существовании.

IV

Другая тема Златоуста: богатство и христианская любовь. Святитель разворачивает целую философию собственности в свете любви к ближнему. Именно с этой точки зрения он главным образом и смотрит на богатство: умножает ли оно любовь, или, наоборот, гасит ее. И здесь с удивительным прямодушием и бесстрашием он говорит об обратной зависимости между любовью и богатством:

"желание иметь средств к жизни больше, нежели сколько у ближнего, происходит не от иного чего, как от того, что любовь охла­дела" /XI,153/.

"каким образом владеющий богатством бывает благ? Конечно, он не благ, но он становится благим, когда раздает свое богатство. Ког­да же не имеет его, тогда он и благ; и когда раздает его другим, тогда тоже благ; а до тех пор, пока удерживает его при себе, он не бывает благим /XI,705/.

"если, имея богатство, раздаем его другим, или предложенно­го нам не берем, мы бываем добры; напротив, если берем или приобре­таем его, то становимся недобрыми" /XI,706/.

Не только страх перед геенной огненной, но и любовь к ближнему заставляет богатого (если он действительно христианин) раздавать свое имение:

"Вот почему и признаком учеников Своих Он поставил любовь, по­тому что тот, кто любит, необходимо печется о благосостоянии любимо­го лица" /VII:781/.

Поэтому для Златоуста уже сам факт обладания богатством говорит о том, что такой человек отвергся христианской любви. А без любви кто может спастись? В этом смысле богатство для святителя является как бы лакмусовой бумажкой, высвечивающей степень любви в человеке. И опять-таки это положение следует понимать не как абсолютный закон, а как статистическую закономерность. Златоуст это разъясняет так:

«должно знать, что только малое число богатых спасется, а бедных гораздо более» /X,597/.

И отсюда становятся совершенно прозрачными столь странные слова Евангелия: «истинно говорю вам, что трудно богатому войти в Царство Небесное; и еще говорю вам: удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие» (Мф.23-24).

V

Итак, в личном плане богатство является тяжелым соблазном, а потому его надо избегать. Но как влияет этот фундаментальный факт на хозяйство в целом? Или по- другому: каким должно быть хозяйство (и вообще общество), чтобы преодолеть страшные последствия соблазна богатства?

Надо сказать, что относительно социальных воззрений Златоуста наличествует довольно своеобразная ситуация. Дело в том, что святитель – великий моралист, но вовсе не  социальный мыслитель и тем более – не социальный реформатор. Да и сама ментальность византийской Церкви была крайне далека от обсуждения социальных  проблем. Все социальные усовершенствования были отданы на откуп государственной власти (благо, что василевсы были православными). Церковь же концентрировала свои усилия на работе с личными душами. Более того, те достижения античного периода в области осмысления социума (Платон, Аристотель) не были актуализированы. Сам  Златоуст  относился к Платону вовсе не как к «христианину до Христа», а как к язычнику, далекому от созерцания Истины. В результате, с одной стороны, Златоуст чувствует недостаточность осмысления богатства на чисто личном уровне. Но, с другой стороны, опереться на какую бы то ни было традицию социальной философии он не может, и потому ищет новые понятия интуитивно, основываясь на своем пастырском опыте понимания человеческой падшести.  И все же результат по-своему  замечателен. Златоусту удается показать и суть порочного хозяйства, и идеал общества, реализующего подлинно христианские хозяйственные отношения. Начнем с первого.

 Очень часто у Златоуста слово «богатство» подменяется словом «мамона» и наоборот. Разумеется, имеется в виду евангельское: «Не можете служить Богу и мамоне» (Мф.6,24). Но у великого святителя «мамона» – не просто синоним богатства, а плюс еще объект поклонения, причем непреложный и всеобщий, которому поклоняется все, все общество. Златоуст об этом буквально кричит:

 «Заповедь - не собирать себе сокровищ на земли, но на небеси (Мф.6,19-20), хотя немногие, однако же находятся исполняющие верно; прочие же все, как будто услышав противоположную заповедь, как будто имея повеление собирать сокровища на земле, оставили небо и прилепились ко всему земному, с безумной страстью собирают богатство и, возненавидев Бога, любят мамону» /I,139/.

"Этот недуг  (хищение  и любостяжание - Н.С.) объял всю вселенную,  обладает душами всех, - и, поистине, велика сила мамоны!" /VIII,509/.

Таким образом, у Златоуста «мамона» из языческого божества богатства превращается в наименование некой социальной реальности. Точнее, социального строя, в котором решающая роль принадлежит деньгам и собственности. Причем, этой социальной реальности он дает безусловно отрицательную оценку. Более того, именно мамону святитель считает страшнейшим врагом человечества, губящим наибольшее количество душ. Именно этим главным образом объясняется его осуждение богатства как такового – Златоуст осуждал главный предмет вожделения людей при таком строе.

Еще более определенен святитель в выборе христианского общественного  идеала. Он его берет, опять-таки, из Нового Завета – это первохристианская Иерусалимская община. Там апостолы установили строгой коммунизм, так что «никто ничего из имения своего не называл своим, но все было у них общее» (Деян.4,32). Златоуст просто в восторге от этого предприятия:

"Не словом только, но и силою они засвидетельствовали о воскресении...И не просто силою но - велию силою. И хорошо сказал: благодать бе на всех, потому что благодать - в том, что никто не был беден, то есть, от великого усердия дающих никто не был в бедности. Не часть одну они давали, а другую оставляли у себя; и (отдавая) все, не считали за свое. Они изгнали из среды себя неравенство и жили в большом изобилии, притом делали это с великою честию" /IX,113/.

"Это было ангельское общество, потому что они ничего не называли своим...Видел ли ты успех благочестия? Они отказывались от имущества и радовались, и велика была радость, потому что приобретенные блага были больше. Никто не поносил, никто не завидовал, никто не враждовал, не было гордости, не было презрения, все как дети принимали наставления, все были настроены как новорожденные... Не было холодного слова: мое и твое; потому радость была на трапезе. Никто не думал, что ест свое; никто (не думал), что ест чужое, хотя это и кажется загадкою. Не считали чужим того, что принадлежало братьям, - так как то было Господне; не считали и своим, но - принадлежащим братьям" /IX,73/.

Вообще, комментарии на «коммунистические фрагменты» деяний апостольских принадлежат к самым вдохновенным страницам Златоуста. Причем, его нисколько не смущает, что апостольский коммунизм не был экономиеским укладом, а имел чисто потребительский характер. Для Златоуста важно другое:  первохристиане побороли мамону, устранили главное препятствие к единению душ. Хотя победа досталась не без борьбы, о чем свидетельствует поступок Анании и Сапфиры (Деян.5,1-11), утаивших от общины часть своего имения.

Следует обратить внимание на непротиворечивость позиции святителя. Он не сомневается, что в личном плане победить мамону можно полным нестяжанием. Но как же тогда жить людям – ведь им повелено: «в поте лица твоего будешь есть хлеб» (Быт.3,17). Единственный выход – общая собственность, дающая каждому жить нестяжательно, но сообща позволяющая добывать хлеб.  Поэтому, давая образу жизни первохристиан высшую оценку, святитель разворачивает целую систему аргументации в пользу общей собственности. Он убежден, то подлинным собственником всего является только Бог; человек – лишь распорядитель, управитель божественного достояния. И когда человек, возомнив о себе, начинает присваивать все это себе в собственность, он становится управителем неправедным, спасение которого  только в покаянии и отдаче всего сверхнеобходимого нуждающимся. Бог же предназначает материальный мир не для раздачи в частные руки, а в общее пользование: «что принадлежит Владыке, то принадлежит вообще всем» /XI,704/. Этот-то замысел Божий и был реализован в Иерусалимской общине.

VI

Может быть, некоторым максимализм Златоуста покажется  нереалистичным. Мечтатель этот Златоуст, да и только! Нет, великий святитель был как раз реалистом. Он прекрасно понимал, что общность имений является нормой для совершенных, достигших подлинного христианского устроения. Большинство же далеки от этого, они лишь начинают путь христианского восхождения по ступеням совершенства. И путь этот тяжел и долог – в одночасье становятся святыми лишь единицы. Златоуст видит, что именно такие новоначальные заполняют храмы, придя ради любопытства послушать знаменитого проповедника. И для них святитель временно снижает планку: не можешь отдать неимущим все – отдай половину; не можешь и половины – отдай десятую часть; ах, не можешь и этого… ну тогда хоть не воруй, не будь хищником (т.е. не эксплуатируй другого), откажись от роскоши и хоть иногда подавай бедным милостыню. Златоуст об этом говорит множество раз. Но  никогда он не считал, что можно остановиться на таком новоначальном уровне. Нет, еще не подлинное христианство; на этом уровне мамона еще властвует над человеком и человечеством. А ведь сказано же «Не можете служить Богу и мамоне» (Мф.6,24).Нормы для новоначальных  – лишь первый шаг, сделав который человек увидит новые более высокие нравственные ориентиры. 

Из всего сказанного вырисовывается совершенно прозрачная система воззрений святителя на богатство и собственность. Это по сути дела двухэтажная постройка:

Все логично, просто и прямо-таки совершенно. Но увы, очень печальна судьба этой схемы. После смерти (фактически – убийства) великого святителя в 407 г. его школа была разгромлена, и с годами в христианском мире  учение Златоуста стало и забываться и сознательно искажаться. Из нее просто-напросто выкинули верхний этаж. Остались лишь требования, которые святитель предназначал для новоначальных. Все воззрения великого святителя о необходимости и благодатность жизни в условиях общей собственности были прочно похоронены, или, в лучшем случае рассматривались как чудачества великого проповедника. Вершиной нравственной имущественной философии стала норма «имей, но не прилепляйся к богатству» (норма, которую святитель рассматривал как  нижний предел, ниже которого человек просто не может считаться христианином). У самого же Златоуста нашли множество высказываний о допустимости частной собственности (умолчав о том, что это он говорил новоначальным), и потому поставили святителя в ряды ее защитников…

VII

Современный экономист наверно криво улыбнется: какое же осмысление хозяйства можно построить на данных 1600-летней давности, когда экономика была в зачаточном состоянии и разительно отличалась от нынешней? Ответим: да отличалась: тогда, в силу преобладания натурального хозяйства, мамона еще не окончательно завладел миром. Но и тогда Златоуст зорко понял опасность, и все свои силы направил на борьбу с ним. Теперь же мамона – подлинный и всесильный властитель, которому подобострастно поклоняется все и вся. И дело дошло чудовищного – большинство думает, что это хорошо, что так и надо. Это говорит об острой актуальности воззрений великого святителя. Они должны быть тщательно изучены и актуализированы.

И конечно же – признаны философией хозяйства в самом высоком смысле этого слова.

27.10.08