Вячеслав Макарцев.

Противоречия хилиастической концепции блаженного  Августина

 На первый взгляд в словах «хилиастическая концепция блаженного Августина» заключается абсурдное противоречие: всякий, интересующийся православным богословием, знает, что блаженный Августин выступал против хилиастов, его экзегетическая конструкция изучается в современных православных богословских учебных заведениях чуть ли не как единственно верная. Известный православный богослов протоиерей Александр Шаргунов, к примеру, вообще называет хилиазм «главной ересью человечества»[i][1]. С протоиереем Александром Шаргуновым можно было бы отчасти согласиться, если бы он сделал поправку, что речь идет о ложном хилиазме, то есть хилиазме без Христа. Но приходится только развести руками: как, оставаясь в рамках научно-богословской порядочности, можно было забыть упомянуть о том, что хилиазм исповедовали и святые отцы древней Церкви, а также не указать на отличие хилиазма святых отцов от хилиазма еретиков? Как бы то ни было, совершенно очевидно то, что современные противники святоотеческого хилиазма не принимают во внимание следующий момент: без толкования «тысячи лет» не может существовать ни одна экзегетическая конструкция, затрагивающая данную тему эсхатологии.  Тысяча на греческом χίλια.  Речь идет не об отвержении блаженным Августином χίλια, то есть «тысячелетия» вообще, но о том, что его хилиазм заключается в следующем богословском мнении: «тысяча лет», то есть χίλια, - это «царство благодати», которое имеет начало с Пришествия Христа в мир и длится до всеобщего воскресения мертвых и Страшного Суда. А воскресение первое нужно понимать духовно. Согласно блаженному Августину, время хилиазма  – это и наше время, а потому его «тысяча» длится уже две тысячи лет. В католичестве преобладает несколько иной взгляд, но также вытекающий из богословского мнения блаженного Августина: время хилиазма, то есть «тысячелетие», «вырастает» из истории. Но его конец, согласно католическому учению, последует также после всеобщего воскресения и Страшного Суда.

В свою очередь, святые отцы древней Церкви учили о том, что «тысячелетие» еще только будет, оно наступит вслед за низвержением зверя (антихриста) и лжепророка в геенну огненную. И это царство не будет иметь конца, ибо есть «начало нетления», то есть вечности. «Тысяча лет», согласно святоотеческому хилиазму, это время до последнего бунта сатаны, которое закончится низвержением его в геенну огненную, «где зверь и лжепророк» (Откр.20:10) уже будут находиться.

Мы видим, что проблема последователей мнения блаженного Августина, изложенного им в двадцатой книге сочинения «О граде Божием», довольно серьезная: как объяснить «конец царства Христа»? Никто никогда не спорил с тем, что духовное воскресение есть «пропуск» в вечное царство Христа: «Истинно, истинно говорю вам: слушающий слово Мое и верующий в Пославшего Меня имеет жизнь вечную, и на суд не приходит, но перешел от смерти в жизнь (Иоан.5:24)». Но как быть с «концом тысячелетнего царства» Христа, не важно, как названного и подо что подводимого? Запрет на подобное мнение находится в Символе веры: «Его же царствию не будет конца». Как представляется, именно по этой причине блаженный Августин говорит о «царстве благодати», пытаясь отделить «тысячелетие» от вечного царства Христа и отождествить его с Церковью. Но здесь возникает следующая сложность: откуда появляется учение о промежуточном «царстве благодати»? Для чего Церковь именовать «царством Христа», раз она является Его Невестой, Его Телом? Кто сомневается в том, что Христос властвует Своим Телом, царствует в Нём? И почему это «царство благодати» не считать царством Христа, о котором речь идет в Символе веры? Блаженный Августин отвечает на это так: «Относить же это к тому времени, когда он царствует с царем своим тысячу лет, на мой взгляд, было бы крайним бесстыдством; ибо он совершенно ясно говорит: «И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет». Кто же будет так глуп и до такого сумасбродства упрям, что осмелится утверждать, чтобы, не говорю святой народ, а хоть бы кто-либо из святых, ведущий или уже проведший настоящую бедственную жизнь, не знал ни слез, ни скорбей; когда, напротив, чем кто святее, чем более исполнен святым желанием, тем обильнее его плач в молитве?». Здесь не трудно увидеть логическую ошибку, именуемую круг в доказательстве: надо еще доказать, что «тысячелетие» - χίλια - не есть вечное царство Христа, а есть особое «царство благодати», проявляющее себя в Церкви. Мы же видим следующее рассуждение блаженного Августина. «Тысяча лет» не может быть вечным «царством славы», потому что в нашем «тысячелетии» имеют место и слезы, и смерть, и плач, и вопли, и болезни. То есть поначалу блаженный Августин убедил себя (из благих побуждений икономии, о чем речь идет в статье «Святоотеческий хилиазм») в том, что «тысячелетие» не есть начало вечного царства Христа, а промежуточное царство. Затем же, видя, что современная жизнь не дает ни малейших оснований для того, чтобы видеть зримое воцарение Христа в мире, выдает эти проявления «бедственной жизни» святых за доказательство того, что он прав. Но проявления «бедственной жизни» и есть доказательство того, что «царство благодати» блаженного Августина не может быть зримым царством Христа. Ибо святые, воскресшие телом в воскресение первое, уже не подвластны второй смерти, не говоря уж о слезах, плаче, воплях, болезнях. Наиболее ярко ошибка блаженного Августина высветится, если мы обратим свой взор на Пресвятую Владычицу нашу Богородицу и Приснодеву Марию, именуемую также Всецарицею. Мы верим, что Она воскресла телесным образом. И разве мы посмеем утверждать, будто Она сегодня подвержена слезам, плачу, воплям и болезням? Видя эту слабость экзегетической конструкции блаженного Августина, святитель Филарет митрополит Московский вполне допускал первое воскресение святых в теле: «Итак, воскресения первого, воскресения блаженных и святых, должно искать между днем воскресения Христова и последним днем мира. Где же они? Подлинно, взятие Пресвятыя Девы с телом на небо, по признакам оставшимся на земле, подобное воскресению Христову, не есть ли первый пример первого воскресения? Если Матерь Начальника воскресения последует за ним в воскресении в третий день по Своем успении: то не может ли случиться, что и некоторые другие, по преимуществу святые и достойные блаженства, как например те, которые жизнь свою отдали за имя Воскресителя, чрез многие, может быть, веки, однако ж ранее последнего всеобщего воскресения умерших и изменения живущих, получат некоторое предварительное, особенно им предоставленное участие, как в воскресении, так и в славе и блаженстве, ему свойственных? Как просто, по-видимому, и непринужденно сим образом изъясняются слова тайновидца – «души растесанных за свидетельство Иисусово, и за слово Божие, ...ожиша; прочии же мертвецы не ожиша; ...се воскресение первое» (Откр.20:4–5)!»[ii][2].

Именно по этой причине («бедственной жизни») нельзя начало вечного царства Христа, то есть «тысячелетие покоя», считать за отдельное царство – «царство благодати». «Царство благодати» можно и нужно называть «историческим периодом существования Церкви в условиях мира до второго Пришествия Христа», когда, после низвержения зверя и лжепророка в геенну огненную, начнется первая тысяча лет вечного царства Христа. Об этом совершенно четко говорит Апокалипсис: «И слышал я как бы голос многочисленного народа, как бы шум вод многих, как бы голос громов сильных, говорящих: аллилуия! ибо воцарился Господь Бог Вседержитель. Возрадуемся и возвеселимся и воздадим Ему славу; ибо наступил брак Агнца, и жена Его приготовила себя. И дано было ей облечься в виссон чистый и светлый; виссон же есть праведность святых.  И сказал мне [Ангел]: напиши: блаженны званые на брачную вечерю Агнца. И сказал мне: сии суть истинные слова Божии. (Откр.19:6-9)». У блаженного Августина ничего не говорится в указанном месте об этом браке, о блаженстве званых. Это, во-первых. Во-вторых, о воцарении Господа Бога Вседержителя повествуется перед самым явлением Христа во славе, описываемом через несколько стихов: «И увидел я отверстое небо, и вот конь белый, и сидящий на нем называется Верный и Истинный, Который праведно судит и воинствует. Очи у Него как пламень огненный, и на голове Его много диадим. [Он] имел имя написанное, которого никто не знал, кроме Его Самого. [Он был] облечен в одежду, обагренную кровью. Имя Ему: «Слово Божие». И воинства небесные следовали за Ним на конях белых, облеченные в виссон белый и чистый. Из уст же Его исходит острый меч, чтобы им поражать народы. Он пасет их жезлом железным; Он топчет точило вина ярости и гнева Бога Вседержителя. На одежде и на бедре Его написано имя: «Царь царей и Господь господствующих» (Откр.19:11-16)». Дальше тайновидец говорит о том, что зверь и лжепророк бросаются живыми в геенну огненную, а сатана связывается на «тысячу лет»: срок, вероятнее всего, символический. После сего речь идет о начале Суда и первом воскресении: «И увидел я престолы и сидящих на них, которым дано было судить, и души обезглавленных за свидетельство Иисуса и за слово Божие, которые не поклонились зверю, ни образу его, и не приняли начертания на чело свое и на руку свою. Они ожили и царствовали со Христом тысячу лет. Прочие же из умерших не ожили, доколе не окончится тысяча лет. Это - первое воскресение (Откр.20:4,5)». И вновь речь идет о блаженстве: «Блажен и свят имеющий участие в воскресении первом: над ними смерть вторая не имеет власти, но они будут священниками Бога и Христа и будут царствовать с Ним тысячу лет (Откр.20:6)».

После «тысячи лет» последует поражение сатаны, обольстившего Гога и Магога и организовавшего последний бунт против Бога, всеобщее воскресение и «заключительное заседание» Суда, – то есть последняя «секунда» нынешнего века: «Когда же окончится тысяча лет, сатана будет освобожден из темницы своей и выйдет обольщать народы, находящиеся на четырех углах земли, Гога и Магога, и собирать их на брань; число их как песок морской. И вышли на широту земли, и окружили стан святых и город возлюбленный. И ниспал огонь с неба от Бога и пожрал их; а диавол, прельщавший их, ввержен в озеро огненное и серное, где зверь и лжепророк, и будут мучиться день и ночь во веки веков. И увидел я великий белый престол и Сидящего на нем, от лица Которого бежало небо и земля, и не нашлось им места. И увидел я мертвых, малых и великих, стоящих пред Богом, и книги раскрыты были, и иная книга раскрыта, которая есть книга жизни; и судимы были мертвые по написанному в книгах, сообразно с делами своими. Тогда отдало море мертвых, бывших в нем, и смерть и ад отдали мертвых, которые были в них; и судим был каждый по делам своим. И смерть и ад повержены в озеро огненное. Это смерть вторая. И кто не был записан в книге жизни, тот был брошен в озеро огненное (Откр.20:7-15)».

Ни о каком промежуточном царстве здесь нет и речи. Экзегетическая концепция «двух царств Христа», одно из которых не «всамделишнее», в любом случае противоречит словам Символа веры «Его же царствию не будет конца». Если сторонникам мнения блаженного Августина отказаться от того, чтобы этот период называть «царством», тогда рушится их конструкция. Если же продолжать настаивать на том, что «тысячелетие» - это особое «царство Христа», тогда встает вопрос, как обойти слова символа веры «Его же царствию не будет конца». Августиновское слово «перейдут» (из царства в царство), как представляется, этой проблемы не решает.

Мы же, сторонники святоотеческого толкования «тысячелетия», не сомневаемся в том, что царство Христа, начавшись, не имеет конца. «Тысячу лет» оно будет занимать определенное место Земли («тысячелетие в Иерусалиме»), как «Новый Рай», а затем, после низвержения сатаны в геенну огненную, царство Христа распространится на всю Землю. Тогда и для других воскресших, оказавшихся записанными в книге жизни, наступят времена блаженства: «И услышал я громкий голос с неба, говорящий: се, скиния Бога с человеками, и Он будет обитать с ними; они будут Его народом, и Сам Бог с ними будет Богом их. И отрет Бог всякую слезу с очей их, и смерти не будет уже; ни плача, ни вопля, ни болезни уже не будет, ибо прежнее прошло (Откр.21:3,4)», Но это другое время, называемое «будущим веком». О нем говорится в Символе веры отдельно: «Чаю воскресения (всеобщего – В.М.) мертвых и жизни будущаго века. Аминь». «Жизнь будущаго века» не есть что-то отдельное от вечного царства Христа, начинающегося в «тысячелетие покоя», какое-то особое «царство славы», но то его состояние во времени, что наступает вслед за окончательным поражением сатаны, всеобщим воскресением и Страшным Судом.

Рассматривая богословское мнение блаженного Августина о «тысячелетии», надо учитывать то, что Западная Церковь, к которой он относится, не сразу приняла ту редакцию символа веры, что была одобрена Вторым Вселенским Собором, и включала слова «Его же царствию не будет конца». Да и сам Второй Вселенский Собор был Собором восточной половины Церкви. К тому же до Собора между двумя половинами Церкви отношения были очень натянутыми. B качестве Вселенского этот Собор бесспорно признается Западом лишь несколько столетий спустя[iii][3]. Правда, новая редакция Символа веры начала распространяться в Западной Церкви со времени IV Вселенского Собора, состоявшегося в 451 году. Но во времена блаженного Августина (†430) западные были свободны от обязательного следования словам Символа веры «Его же царствию не будет конца», принятым в 381 году на II Вселенском Соборе против Маркелла Анкирского. Карташев в книге «Вселенские Соборы» пишет об учении Маркела: «Сначала Монада расширяется в Логос, а затем уже Логос – в Духа. Это расширение расширения. Поэтому Дух Святой исходит «от отца и Сына» (filioque), потому евангелист Иоанн и говорит: «…яко от Моего приимет». Маркелл был горячо любим римлянами. В этом сродство с дефективностью латинской триадологии, с ее монархианством, порождающим filioque`изм»[iv][4].

Очень важно отметить: католическая церковь использует два Символа веры. Один - это так называемый Апостольский, и другой, близкий нашему, в котором содержится учение о filioque[v][5]. В Апостольском символе веры, считающемся католиками древним и «первым среди равных», нет слов «Его же царствию не будет конца». Именно этот Апостольский символ веры был единственным для Запада во времена блаженного Августина. Потому-то для последнего не было препятствий включить «царство благодати» в экзегетическую конструкцию. Хотя, вне всякого сомнения, зная о решениях Собора восточных отцов Церкви 381 года, он избегал говорить о «конечности» «царства благодати». Эту осторожность блаженного Августина «преодолел» митрополит Макарий (Булгаков), который начал открыто учить о «кончине благодатного царства Христова»: «Вместе с кончиною мира вещественного и преобразованием его в мир новый, лучший, последует кончина и благодатного царства Христова, и откроется вечное царство Божие, царство славы»[vi][6].

То, что filioque, вытекающее из учения Маркелла Анкирского, было включено во второй Символ веры католической Церкви, - пожалуй, красноречивое свидетельство того, что Запад не смог преодолеть «Маркеллов соблазн». Поэтому нет ничего удивительного в том, что концепция блаженного Августина о «тысячелетии» без критики была принята Западной Церковью. Сам блаженный Августин аргументирует необходимость своей концепции  вопросом икономии. Но сегодня, когда мир увидел три попытки осуществления «царства Божия» на земле (коммунизм, фашизм, неолиберализм), нужда в икономии по этому вопросу, как представляется, отпала. Да к тому же, как мы видим, в основных чертах хилиастическая концепция блаженного Августина вступает в противоречие со словами Символа веры «Его же царствию не будет конца». Учение мужа апостольского Папия Иерапольского, святых Иустина Мученика, Иринея Лионского о «тысячелетии» лишено всех недостатков и противоречий, присущих богословскому мнению блаженного Августина по этому вопросу.

Из комментариев к статьям на данную тему выясняется, что существует какое-то предубеждение относительно способности святых к чувственному восприятию по воскресению из мертвых. По не совсем понятной причине происходит смешение «чувственного восприятия» с «чувственными удовольствиями». Именно упор на «чувственные удовольствия» был характерной особенностью хилиазма еретиков. Современные критики святоотеческого хилиазма, похоже, относят к «чувственным удовольствиям» вообще всякое чувство радости святых по воскресении из мертвых. Но в таком случае можно дойти до отрицания любой чувственности тел воскресших святых. Но, так или иначе, они в любом случае будут испытывать чувство радости в царстве Христа, в том числе от созерцания небывалого расцвета природы.

Давайте обратимся к словарю Ожегова и посмотрим, что такое «чувственные удовольствия» и видит ли человеческий мир какое-то различие в чувственности вообще. Читаем: «Чувственный, -ая, -ое; -вен, -венна. 1. полн. ф. Воспринимаемый органами чувств (видимый, слышимый, осязаемый, обоняемый, воспринимаемый на вкус), относящийся к такому восприятию, Чувственное восприятие.

2. Плотский, с сильно выраженным половым влечением. Чувственные удовольствия. Ч. взгляд. || сущ. Чувственность, -и, ж».

Как мы видим, человеческий язык четко отделяет «чувственные удовольствия» от «чувственного восприятия» (с которым может быть связано чувство радости). Человеческий язык, человеческий разум увязывает «чувственные удовольствия» с «плотским, с сильно выраженным половым влечением». Он (язык человеческого мира) нам и указывает на отличие хилиазма святых отцов от хилиазма еретиков.

Если же отрицать чувственность у воскресших святых вообще, тогда надо ставить вопрос так: а верим ли мы в воскресение мертвых? Чувствовал ли Христос по Воскресению из мертвых жар костра у Тивериадского озера, вкус печеной рыбы и сотового меда, которые ел  перед учениками в Иерусалиме, прикосновение пальцев Апостола Фомы?

Подводя итог сказанному, еще раз отметим, что, как усматривается, отвержение хилиазма святых отцов древней Церкви и следование хилиастической экзегетической конструкции блаженного Августина ведет к противоречию со словами Символа веры «Его же царствию не будет конца». Более того, представляется, что так волнующая протоиерея Александра Шаргунова «главная ересь человечества» - ложные хилиастические конструкции – возникла на волне отвержения святоотеческого учения о «тысячелетии в Иерусалиме». Человечество смутно ощущало какую-то ошибку, какую-то искусственную преграду на пути к своему стремлению к совершенствованию социально-экономического бытия на фундаменте божественной правды. Пожалуй, можно согласиться со священником Борисом Кирьяновым, что отвержение «тысячелетия» есть новый извод саддукейства: «Неверие в первое воскресение мертвых и в соединенное с ним неразлучно Тысячелетнее царство есть новое саддукейство. Оно по духовной сущности подобно и тождественно начальному саддукейству Ветхого Завета, которое открыто явилось и проповедовалось в руководителях народа избранного перед первым пришествием Господа»[vii][7].  Не трудно заметить, что упор лишь на духовное воскресение, в конце концов, подрывает веру в воскресение телесное, поскольку «царство славы» обещается для всех лишь «вот, там», за гробом. Причем приходит это «царство славы» мгновенно и «приметным образом».