Молотков А.Е. Миссия России. Православие и социализм в XXI веке

Часть I. Глава 2. Кризис национальной идеологии

 

Идеология сегодня

 

Современное состояние российской государственности во всех ее проявлениях – политических, общественно-социальных, экономических, исторических и т.д. – можно уверенно определять как кризис. Уже, кажется, всем понятно, что это не «перестройка», не «реформы», не «освобождение от тоталитаризма», не «вхождение в мировое сообщество» и даже не «происки ЦРУ», а нечто значительно более серьезное, внутренне обусловленное и исторически неизбежное. И чем дальше затягивается этот процесс, чем больше политических иллюзий о «возрождении России» уходит в небытие, тем более глубоким становится данное осознание. Патриотические надежды последнего десятилетия одна за другой отступают перед чувством собственной неадекватности запросу истории. И это в некотором смысле закономерно: период новоначального патриотического энтузиазма сменяется периодом патриотического реализма – осознанием всей системной глубины нынешнего российского кризиса. Оказалось, что кризис не носит только внешний, экономический или политический характер, но простирается на самые глубокие внутренние сферы российской действительности, включая традиционные формы национальной идеологии, самосознания, и национальной идентичности. Оказалось, что ничто из этих начал само по себе не может стать основой общенационального единства и началом нового государственного подъема. Реализм истории со всей очевидностью обнажил тотальность нашего национально-государственного и культурно-идеологического распада.

Многие склонны видеть в этом последствия деструктивного семидесятилетнего коммунистического правления, якобы виновного в разрушении национального бытия и самого архетипа русского народа. Однако такое объяснение слишком поверхностно и свойственно тем, кто и дальше склонен тешить себя иллюзиями. Реальный же анализ требует осознать данное явление как глубокий цивилизационный кризис всей исторической России, пришедшей на исходе XX века к необходимости новой государственно-исторической самоидентификации. Только при таком понимании найдет свое объяснение неэффективность всех без исключения традиционных рецептов национального возрождения. Необходим иной масштаб подхода: не возрождение, а преображение как переход в качественно новую форму исторического существования. По своему значению это не просто локальная национально-историческая задача – быть или не быть великой России, а более глубокая, цивилизационная: возможна ли иная цивилизация вообще, или человечеству после неудавшегося коммунистического эксперимента уже только один путь – глобальный, постиндустриальный капиталистический мир? Россия здесь остается последним вопросом: «Быть или не быть»?! Поэтому вполне объяснима затянувшаяся национально-историческая пауза – ответы на подобные вопросы не лежат на поверхности. Причем, если в идеальной сфере национального самосознания в форме национальной идеи такой ответ, в общем-то, существует (Святая Русь), то в реальной истории ответ необходимо сформулировать на значительно более предметном уровне – в форме идеологии. Эта задача и является самым принципиальным национальным вопросом нашего времени.

В данном контексте нынешний идеологический кризис можно рассматривать не как борьбу тех или иных традиционных идеологий, а как время подведения общих идеологических итогов. Это новый и значительно более продуктивный ракурс, выводящий идеологическую проблематику в конструктивное русло. Не выбор между тем или этим, а полное переосмысление национальной истории за весь ее тысячелетний период. Не случайно на поверхность идеологического поля выступили буквально все исторические и метафизические субъекты национальной идеи – от древнего язычества, до христианства и коммунизма (а также: православие, евразийство, монархизм, западничество, славянофильство, социализм и т.д.). Это исключительное явление и означает цивилизационный излом: открыты все национально-исторические смыслы – необходимо вновь осознать их единство на уровне национального духа.

Крушение коммунизма как своеобразного пика национальной истории, вызвало не только экономический и геополитический обвал русской государственности, но и обвал самой идеологической инфраструктуры нации в ее целостной исторической преемственности. Именно поэтому общественное сознание судорожно ищет национальную идею как единственную онтологически надежную опору, которая должна уцелеть под обломками рухнувших идеологических конструкций. Однако национальная идея метафизична по своей природе и поиск ее есть духовный процесс, поэтому нынешний идеологический кризис есть кризис мировоззренческий, связанный с задачей нового духовного самоопределения национального самосознания. И это является самым сложным и непредсказуемым фактором нынешнего национально-исторического выбора.

Попытки форсировать этот процесс, выдвигая в качестве базы нового государственного строительства те или иные, уже отработанные традиционные идеологические формы, не могут что-либо изменить в состоянии общественного сознания, механические подходы здесь неуместны. Так, монархия неприложима к демократии, а советская привычка к социальному равенству несовместима с возвратом к сословному делению общества. И так во всех направлениях… Дополнительную остроту ситуации придает и само историческое время, которое не стоит на месте и не может ждать, когда мы соберемся с мыслями. На неокрепшее, растерянное национальное самосознание хлынул новый поток проблематики – западные мировоззренческие ценности и соответствующие идеологические формулы. Это объективный процесс, который также требует национально-мировоззренческой адаптации. Но совместимы ли новые ценности с национальным архетипом, с традиционными нравственными приоритетами, христианскими по своему звучанию, как в православной России, так и при социализме? Возможно ли перестроить в одночасье национальное сознание по западному варианту, по типу собственнического индивидуализма Дж.Локка или «войны всех против всех» Т.Гоббса? Тот же нравственный вопрос: богатство и бедность – как быть? Как примирить эти вещи, если христианская аксиома о трудности «богатому войти в Царство Божие» многократно закреплена в национальном сознании постулатами социализма?

Таким образом, нынешний государственный кризис есть не просто кризис идеологии, но глубже – национального самосознания, его самоопределения в новых исторических условиях. И здесь можно выделить одно обстоятельство: между национальной идеей как метафизической областью онтологических смыслов и идеологией как эмпирической проекцией этих смыслов в плоскости реальной истории есть обширная область относительно свободных смыслов, которые представляют собой активное поле национального сознания. Это живая область национальной культуры, в которой смыслы национального духа и национальной веры (национальной идеи) органично преобразуются в слово – в формулы национальной идеологии. Поэтому пока национально-культурное самосознание общества лишено внутреннего единства, пока оно разрывается внутренними противоречиями, формирование целостной государственной идеологии невозможно. Иными словами, не устоявшееся мировоззрение как общее просто не может принять форму идеологии как конкретного.

Здесь, в области перехода национальной метафизики в плоскость реальной истории, вступают в сложнейшее и зачастую очень противоречивое взаимодействие две функции национального бытия – национальная вера и национальный разум. Если национальную идею формирует национальный дух (т.е. национальная вера), то идеологию формирует национальный разум, т.е. интеллигенция, осознающая духовные реалии в категориях мысли. И это очень важное обстоятельство для понимания национальной истории в контексте ее идеологических поворотов. Все наиболее серьезные национально-исторические кризисы (смута XVI века, петровские реформы, революции начала XX века, кризис 91-го) были непосредственно связаны с интеллигенцией, пытавшейся найти новые идеологические формы для исторически адекватного выражения национальной идеи. При этом неоднократно подчеркиваемый разрыв между национальной (народной) верой и интеллигентским (часто прозападным, т.е. в какой-то мере «инородным») сознанием почти всегда оказывался таким, что идеологические формулы приобретали смешанный и деструктивный для национальной истории смысл. Стало общим местом винить русскую интеллигенцию во всех подобных грехах. Однако можно найти для нее и некоторые объективные исторические оправдания…

Первое из них определяется самим геополитическим положением России как евразийского и многонационального государства. Россия – есть «синтез цивилизаций», и это накладывает на русское мировоззрение особую транснациональную противоречивость как потребность в наднациональной идеологической форме. Поэтому вненациональное идеологическое смещение (часто понимаемое как вселенскость) есть постоянный фактор самосознания русской интеллигенции.

Второе состоит в объективной необходимости соответствовать историческому времени, пульс которого два последних тысячелетия уверенно задавала Европа. Соответствие ритму времени, христианскому по своему содержанию и заданности, для православной России было принципиальным условием исторической актуализации, поэтому западная ориентация русской мысли являлась необходимым фактором национально-исторического развития. Россия не могла остаться с Азией вне исторического времени: как христианское государство она изначально вписана в христианский контекст истории и есть ее неотрывная составляющая. Здесь русская интеллигенция осуществляла непосредственную связь национального самосознания с общечеловеческой христианской судьбой.

Все эти факторы в целом делают идеологический кризис перманентным явлением русского национального самосознания: диссонанс между национальным разумом и верой становится субъективным двигателем русской истории. Если национальную идею определить как производную от национальной веры, а идеологию – как производную национального разума, то искомая гармония веры и разума в национально-культурном и государственном смысле означает обращение национального разума (т.е. интеллигенции) к истокам национальной веры, и утверждение национальной идеи в качестве главного смысла национальной идеологии. Это тот необходимый акт национального самопознания, без которого невозможно поступательное движение национальной истории; и чем глубже данное духовно-идеологическое самопознание, тем отчетливее и прочнее историческое самоопределение.

Российское общество часто определяют как идеократическое. Это действительно отражает тот факт, что движущей силой русской истории является идея. Именно идея как глубокий метафизический идеал (облеченный в религиозную форму православия), раскрываясь в актуальном национальном самосознании, формирует национальную идеологию и соответствующие формы государственного устройства. Но принципиальная дистанция между идеей и идеологией, нарастая в обществе в виде эмпирических противоречий, каждый раз требует модернизации идеологии и поиска ее новых форм. Смена идеологических форм и есть идеологический кризис. По существу в этом механизме и состоит внутренний алгоритм русской цивилизации, предопределяющий собой известную катастрофичность русской истории.

Однако нынешняя смена идеологических форм очевидным образом затянулась. Национальные вера и разум никак не могут найти друг друга, не могут нащупать общую платформу, общее актуальное время, общие точки новой цивилизационной кристаллизации. Национальное бытие словно распалось на множество фрагментов из разных отрезков национальной истории, разных форм национальной государственности и национально-исторического самосознания. Национальный разум, находясь в полной идеологической растерянности, кажется, уже вообще перестал что-либо понимать и готов снять с себя всякую историческую ответственность за идеологическое самоопределение нации, подчинившись идеологическому хаосу как объективно неизбежному и естественному состоянию общества постмодерна. При этом политика деидеологизации, целенаправленно осуществляемая через СМИ, многократно усиливает идеологическую апатию общества, на корню уничтожая всякие положительные тенденции к его гражданской самоорганизации. В итоге национальное самосознание превратилось в пеструю идеологическую эклектику, лишенную целостного смысла и единой исторической логики.

Причин подобного состояния достаточно много, однако главным фактором идеологической нестабильности общества, безусловно, послужил резкий сброс системы коммунистической идеологии, и безоглядное отрицание советского периода русской истории как постыдной ошибки, которую нужно поскорее забыть. Подобный негативный подход к собственной истории (задаваемый опять же через СМИ) во многом и предопределяет безысходность новых попыток национально-идеологического самоопределения. Невозможно восстановить свою национально-историческую идентичность, если в национальном самосознании отсутствует предыдущий этап национальной истории! История преемственна и непрерывна, вырывая из ее летописи целые главы, мы не можем понять ее смысл, ее логику, ее цель. Тогда мы как бы зависаем в состоянии исторической неопределенности, где распавшаяся цепь времен предстает в виде никак не стыкующихся друг с другом фрагментов: православие и капитализм, язычество и коммунизм, монархия и общество постмодерна, социализм и глобализация… Как осознать все это в единстве смысла, исторической логики и национальной судьбы, если не признать единство национальной истории?!

Однако именно здесь, в вопросе правопреемственности национальной истории, обнажаются самые болезненные противоречия национального самосознания. В общем виде можно выделить три условных идеологических субъекта, активно претендующих на продолжение национальной истории: это дореволюционная государственность начала XX века, в основе которой лежит православная система ценностей; это государственная система социализма второй половины XX века, с коммунистическим идеологическим основанием; и это новая капиталистическая государственность, с неолиберальным, откровенно прозападным идеологическим обликом. Успешное, согласованное выталкивание среднего (социалистического) звена с плацдарма актуальной исторической реальности делает нынешнюю ситуацию принципиально неразрешимой, если не сказать абсурдной: между православной государственностью начала XX века и постиндустриальным обществом начала XXI века не обнаруживается никакой идеологической корреляции. Попытки непосредственно совместить то и другое в форме некой исторической преемственности абсурдны! …В итоге национальная история оказывается в точке распада, в состоянии потери собственной идентичности, под угрозой утраты актуальности национального существования. И то, что данное состояние исторической неопределенности и жесткого идеологического противостояния трагическим образом затягивается, а национальное самосознание никак не может самоопределиться в собственной идентичности, говорит о том, что нынешний кризис носит «высшую категорию сложности» – т.е. является идеологической смутой.

Здесь важно сразу подчеркнуть один принципиальный момент, помогающий понять существо нынешней, во многом искусственно поддерживаемой системной нестабильности. В современной теории нелинейных систем есть понятие странного аттрактора – некой точки кристаллизации, которая, сама оставаясь стабильной, содержит в себе программу выстраивания парадоксальной системы нестабильности («неравновесного порядка»), то есть хаоса, который формируется и наращивается в соответствии с определенной закономерностью[1].По существу именно таким аттрактором в современной России является постоянно наращиваемое в общественном сознании негативное отношение к советскому прошлому. Данная позиция негативности сама по себе имеет определенные предпосылки к устойчивости в силу того, что, действительно, многое и многих не удовлетворяло в советской системе; и достаточно лишь периодически (через СМИ) напоминать о «темных сторонах» советской действительности, чтобы эта точка зрения сохраняла доминирующее положение в обществе. Эта точка зрения и есть аттрактор, формирующий «системную нестабильность» национального самосознания! На ее искусственную консервацию, как исходную точку отсчета общественного мнения, помимо СМИ, естественно работают и новые идеологические силы: неолиберализм новой русской элиты и, главное, позиция Православной Церкви, имеющей к коммунистическому прошлому свой серьезный счет. Суть парадокса в том и состоит, что два исторически легитимных субъекта национальной идеологии (православие и коммунизм) заключены в замкнутый духовно-психологический парадокс взаимного отторжения, который, как некая условная матрица идеологической нестабильности, вновь и вновь возвращает Россию к рубежам реальной исторической нестабильности 1917 года! В то время как сомнительные субъекты чуждой русскому духу западно-либеральной идеологии полновластно руководят управляемым хаосом нынешней российской действительности…

 

 

Идеологическая «смута»

 

Главным признаком смуты (духовно-государственного хаоса) является полная утрата обществом направления своего исторического пути, как неспособность нации соборно сформулировать истины национальной идеи в единой конкретно-исторической идеологической форме. По определению митрополита Иоанна, «смута означает утерю народом, обществом, государством согласного понимания высшего смысла своего существования»[2].Это состояние можно рассматривать как духовный недуг национального самосознания, национального разума, соборной души народа, приводящий ко множеству деструктивных социально-политических последствий.

Митрополит Иоанн выделяет следующие проявления смуты: «С точки зрения психологической – смута есть прискорбное помрачение русского самосознания, своего рода «социальная шизофрения», расслаивающая единую историческую личность народа... С точки зрения культурной – это судорожный обрыв преемственной многовековой традиции, питающей народную жизнь бесценными соками совокупного опыта многих поколений... С точки зрения национальной – смута представляется потерей естественного иммунитета против разрушительных, всесмесительных космополитических воздействий извне и внутренних болезнетворных тенденций распада. С точки зрения государственной – утерей державной крепости и независимости от внешних корыстных влияний иных стран»[3].

Особо важной здесь представляется утрата «национального иммунитета» как возможность внешнего вмешательства во внутренние государственные процессы. Можно даже говорить о том, что смута становится смутой, когда в процесс идеологического самоопределения нации (находящейся в состоянии идеологического кризиса) вмешивается внешняя «третья сила», в результате чего идеологический кризис как внутреннее естественно-историческое явление национального бытия превращается в идеологический хаос, изнутри разрушающий всякие тенденции к национальной самоорганизации. Идеологический кризис есть неустойчивое, переходное состояние национального бытия, связанное со сменой идеологических оболочек (по сути исторических форм государственности), и здесь национальное бытие наиболее беззащитно перед любой внешней агрессией: военной, экономической, идеологической, информационной. Этот аспект нынешнего кризиса требует особенно пристального внимания. Не исключив из идеологического поля внешний дестабилизирующий фактор, мы не сможем восстановить объективно-историческую картину нашего внутреннего, собственно национального идеологического вопроса.

Итак, каким же образом очередной идеологический кризис обернулся в России идеологической смутой?

Объективные предпосылки кризиса конца 80-х вполне очевидны. Несмотря на видимые успехи в хозяйственно-экономическом и социально-государственном строительстве, в общественно-идеологической сфере советского государства отчетливо ощущалось состояние «застоя». Коммунистическая идеология, явно ставшая приходить в противоречие с реалиями социальной, экономической и культурной жизни общества настоятельно требовала замены или модернизации. Это понималось не только интеллектуальной элитой общества (диссидентствующей интеллигенцией), но и верхушкой КПСС, устами М.Горбачева открыто провозгласившей курс на «перестройку». Первоначально ничто не предвещало тяжелых последствий: само государство было мощно, монолитно и самодостаточно. Однако по мере смены старых идеологических лозунгов, так или иначе соединявших общество в единое целое, стала все отчетливее проявляться пустота и неопределенность новой идеологической перспективы. Но процесс, как говорится, «пошел» и скоро все мировоззренческие противоречия, подспудно лежавшие под прессом идеологической махины КПСС, вышли на поверхность общественного сознания: молодежная рок-культура и экология, религиозные движения и альтернативное искусство, правозащитное движение и предпринимательство, а также многое другое, почувствовав новые степени свободы, потребовало своего идеологического самоопределения. Этот распад целостной государственно-идеологической системы на множество отдельных мировоззренческих смыслов и составляет существо идеологического кризиса.

Но не все было безнадежно. Идеологический кризис сам по себе не является катастрофой, но, наоборот, предполагает выход нации к новым историческим горизонтам через новое идеологическое самоопределение национального духа. Особым обстоятельством в этой ситуации, придавшем ей исключительную историческую и мистическую глубину, послужило появление на общественно-идеологической арене православия в качестве активного субъекта национального сознания. В лице православия на поверхность идеологической реальности как бы всплыла сама национальная идея России, ее сокровенное христианское ядро, предлагая себя в качестве опоры нового идеологического строительства. И это поистине не случайное явление – разгар «перестройки» - пришелся на 1988 год, год Тысячелетия Крещения Руси(!), словно знаменуя окончание старого и начало нового цикла ее исторического существования. Это принципиальный момент для понимания смысла нынешнего исторического перевала. Он говорит о том, что нынешний кризис (а значит и вся предшествующая коммунистическая эпоха) не является частным явлением национальной истории, а плотно вписан в ее общий контекст – в ее масштабные метаисторические ритмы. Новая историческая актуализация православия придала этому кризису некое позитивное, просветляющее и вдохновляющее звучание, как бы оправдывая собой предыдущие исторические мытарства России, знаменуя ее новое возрождение. Сейчас мы как-то забываем, что тогда, в 1988 году, все это происходило еще в рамках существующей государственной коммунистической идеологии, и неожиданно мирное сочетание того и другого вселяло вполне определенные надежды на плавность и преемственность идеологического перехода от России коммунистической к России новой – духовно просветленной и обновленной. Однако, как показали дальнейшие события, это были достаточно наивные ожидания.

В момент смены идеологической парадигмы, когда общество особенно неустойчиво и беспомощно (бессознательно), в процесс формирования нового образа России активно вмешалась «третья сила». У России, как самобытной и независимой цивилизации, всегда были враги (внешние и внутренние), и они не замедлили воспользоваться данной уникальной ситуацией. Митрополит Иоанн пишет, что мировая закулиса умело использовала «уникальную возможность уничтожения советской империи путем идеологического "взрыва", осуществив сначала последовательную внутреннюю дискредитацию господствующего мировоззрения, затем его резкий, шоковый "сброс" и быструю замену на новое – либерально-демократическое… Ставка опять делалась на разрыв исторической преемственности. В современной, сверкающей упаковке обществу навязывалось второе издание революции 1917 года»[4].

Тогда, в сентябре 91-го, происходящее еще многим представлялось вполне естественным и закономерным, однако последующее развитие событий все отчетливей проявляли истинную подоплеку происходящего. Структуры государственной власти, и в первую очередь СМИ, как главный орган управления обществом в постиндустриальную эпоху, оказались в руках той силы, которую по уже вполне сложившейся традиции принято называть «пятой колонной» – откровенно прозападной, русофобской прослойки общества, для которой Россия всего лишь «эта страна», а патриотизм представляется исключительно в «красно-коричневых» оттенках. Фактически путем крупнейшей политической махинации власть в стране перешла к антинациональным и антигосударственным силам, которые, прикрываясь лозунгом «борьбы с коммунизмом», осуществили интенсивный демонтаж русской государственности в своих корыстных политических, экономических и глобально-исторических целях. Как и в смутном XVII веке Москва оказалась в руках инородцев…

Нет необходимости описывать все последствия этой продолжающейся и доныне необъявленной оккупации – они вполне очевидны. Нас интересует в первую очередь идеологический аспект происходящего, то, как это отразилось на русском самосознании, на русском историческом самоопределении, на русском идеологическом вопросе, на образе будущего России. Выше говорилось о принципиальной возможности отчуждения идеологии от нации, и через нее – отчуждении от нации государства. Именно эту «экспроприацию» государственности мы имеем несчастье наблюдать на нынешнем этапе русской истории. Через резкий сброс интернационального коммунизма и столь же резкую подмену его на западный либерализм мы оказались вне «русского вопроса» как необходимости осознать свое настоящее и будущее в свете собственной национальной идеи. Мы не решили его в рамках внутренней мировоззренческой задачи, а проскочили мимо, потеряв тем самым нить своей собственной истории. Большой исторический «вопрос о России» оказался просто снят, словно его и не было! В итоге мы имеем на сегодняшний день не свою идеологию, не свое государство, не свою историю. И, несмотря на видимое путинское затишье (так называемую стабилизацию), идеологическая смута в России продолжается в своей скрытой хронической форме.

Нельзя сказать, что русское самосознание не боролось за свое новое историческое самоопределение, просто оно оказалось политически наивным, исторически инертным и в итоге не готовым к тому шквалу изощренной идеологической лжи и политического вероломства, который обрушили на него профессионально организованные «бойцы невидимого фронта». Большинство русских людей по своей простоте не подозревало (и до сих пор не подозревает), что во внутренней структуре нынешней государственности в качестве глубоко независимого идеологического субъекта существует мощнейшая политическая сила, спаянная неформальными этномировоззренческими интересами. Об этой невидимой стороне политических процессов много и хорошо писал в свое время И.Шафаревич, посвятивший исследованию «еврейского фактора» в истории обширную работу[5]. В ней он приводит многочисленные факты специфичности национального самосознания и поведения евреев в контексте исторического рассеяния, позволяющего еврейству во всех подобных исторических катаклизмах выступать в качестве единой идеологически организованной силы. Кроме того, существенным был фактор времени: русское самосознание только начало формироваться в нечто цельное в конце 80-х годов; еврейская же самоорганизация произошла значительно раньше – в конце 60-х, в период борьбы за еврейскую эмиграцию из СССР. Фактически в лице последней Запад имел готовую революционную организацию («пятую колонну»), плотно спаянную единой национально-идеологической альтернативой существующему строю. В этих условиях русское национальное самосознание оказалось не готово отстоять свое право на идеологическое первородство и уступило руководство реформационным политическим процессом антинациональным силам.

Тем не менее, необходимо еще раз подчеркнуть, что сама идеологическая «эволюционная ситуация» была абсолютно объективной; перемен ожидали все слои российского общества, однако какого рода должны быть эти перемены – не знал никто. Простой отказ от брежневского коммунизма, как оказалось, не восстановил Россию автоматически, как некую целостную сущность, наоборот, оборвалась естественная поступательность ее государственно-исторического развития. Россия просто впала в идеологический коллапс и хаос, потеряв смысл и направление своего исторического существования. Другими словами, отмена коммунизма не решила сама по себе проблемы будущего России, оказалось, что образа этого будущего как нового раскрытия национальной идеи в общественном сознании не существует! Было много туманных надежд и оптимистических иллюзий (состоящих из «образов» Д.Андреева, «пророчеств» Серафима Саровского, «постулатов» И.Ильина и т.д.) – но не было чувства реальной истории. Не было целостного алгоритма развития. После столь серьезного идеологического краха, каким явилось падение коммунизма, был необходим переходный период вызревания новой национально-государственной монолитности, период восстановления здоровой национальной идентичности и самосознания, изрядно утраченных за время интенсивного коммунистического строительства. Однако этот период новой самоорганизации русской истории был прерван самым жестоким и циничным образом – расстрелом Верховного Совета в октябре 93-го.

Расстрел Белого дома был расстрелом именно будущего России! В этом зловещий сакральный смысл ритуального политического убийства, совершенного на глазах всего «демократического» мира. Дело не в персоналиях тех или иных политиков, а в том, что Верховный Совет содержал в себе (пусть потенциально) альтернативу самобытного национального бытия России в качестве могучего независимого государства. Однако с актом расстрела с этой надеждой было покончено. Россия переходит под власть коррумпированного олигархата, захватившего высшие уровни управления и переподчинившего Россию глобальной схеме «нового мирового порядка». Наступил период незримой оккупации, который продолжается и поныне. Б.Миронов определил его сущность как «иго иудейское», и это действительно отражает специфику нашего нынешнего состояния. Об этой «специфике» как свершившемся историческом факте, в свое время откровенно высказывались и сами деятели «новой русской революции». Так в 1998 г. газета «Аргументы и факты» опубликовала довольно циничную статью Э.Тополя под названием «Возлюбите Россию, Борис Абрамович!», написанную в форме открытого письма одного еврея другому, в которой, в частности, констатируется: «…То есть впервые за тысячу лет с момента поселения евреев в России мы получили реальную власть в этой стране»... – и далее следует вопрос-размышление – «Что вы собираетесь сделать с этой страной? Уронить ее в хаос нищеты и войн или поднять из грязи?»[6]. Здесь, само собой разумеется, что России уже отказано в собственной истории, отныне это управляемая история.

События 91–93 годов в этом отношении - величайшая афера века: приватизация и перепрофилирование в интересах мирового сообщества одной из богатейших стран мира. И.Шафаревич пишет об этом: «Весь этот экономически-политический переворот был произведен быстро – за 2-3 года. Важно было, чтобы основная масса народа не успела осознать, что же происходит… Всю систему тогдашних реформ один из главных организаторов назвал "операцией, проводившейся под наркозом, без согласия больного". Роль "наркоза" играли средства массовой информации»[7].

В итоге этой «операции» у России было отсечено будущее. Тот молодой росток нового национально-исторического самоопределения, который только начал формироваться в недрах общества и власти, был безжалостно отсечен, и на его месте грубыми, шоковыми методами стала прививаться инородная, чуждая русскому духу идеология рыночного неолиберализма. Лишив самобытного государственно-исторического статуса, страну вписали в контекст и структуру «нового миропорядка» в качестве полуколониального сырьевого придатка. В этом стратегическое направление и смысл деятельности теневых правителей России, эта деятельность и доныне осуществляется с предельно возможной интенсивностью. Причем неолиберальное идеологическое прикрытие, по словам А.Панарина, служит в этой статегии лишь ширмой для элементарного геноцида туземного (русского) населения: «Мало кто изначально осознавал, что настоящая цена реставрируемого капитализма в России – антирусский расизм; что приватизация бывшей государственной собственности получила всемирную поддержку глобалистов только в одном горизонте – горизонте последующей передачи этой собственности из национальных в "глобальные" руки. Первыми, кто осознал и изъявил без обиняков принять эту перспективу, стали еврейские олигархи. Именно поэтому они удостоились роли преимущественно доверенных – причастных к эзотерике решений, принимаемых настоящими хозяевами мира за спиной народов. …Как только мы осознаем тот факт, что нынешний этап приватизации является не завершающим, а переходным, вступающим в первую фазу экстерриториальности, нам перестанет казаться парадоксальным это "обострение классовой борьбы", происходящее уже после полной победы нового строя. Нетерпимость глобальной пропаганды, направляемой олигархическими СМИ, к национальному наследию, ко всему, способному служить подспорьем национальному достоинству народов России, становиться понятней: их территорию решено передать из национальной в глобальную юрисдикцию в качестве подмандатной. Вся так называемая "элита" новой России на самом деле состоит в этой роли порученцев глобализма – ни в какой другой нынешние хозяева однополярного мира не согласятся ее терпеть. Ее руками осуществляется процесс тотального внутреннего разоружения России, дабы никакая сила внутри страны ни сейчас, ни в будущем не смогла оказать сопротивления следующему этапу передела и приватизации российских ресурсов – на этот раз глобальными приватизаторами»[8].И, надо признать, нынешняя «элита» справляется с этой ролью порученцев глобализма «на отлично»… Иначе как еще оценить просто таки подобострастное намерение нынешней российской власти превратить Россию в энергетическую сверхдержаву, заявленное недавно на экономическом форуме «большой восьмерки» в С.Петербурге?

Можно было бы и дальше приводить подобные примеры откровенно деструктивной государственной деятельности во всех без исключения сферах национального бытия, но это и не требуется, они достаточно очевидны. Не очевидно другое – тайная методология осуществления антинародной власти, переводящая нынешнюю смуту в разряд управляемой катастрофы: попираемое общественное большинство просто не видит своего противника, не говоря уже о том, чтобы распознать его истинные намерения! По словам митрополита Иоанна, «маскировка и дезинформация – фундаментальные свойства той власти, которая стремится сегодня утвердиться в России под вывесками "демократии" и "рыночной экономики". Стремительное развитие средств массовой информации, дающее возможность целенаправленно манипулировать общественным сознанием, позволяет использовать их как идеологический наркотик, лишающий людей понятия о политических реальностях окружающего мира. Общество, находящееся под наркозом средств массовой информации, утрачивает инстинкт самосохранения, теряет государственный, религиозный, культурный иммунитет, становится слепым и беспомощным перед лицом грозящих ему опасностей. Появляется возможность скрыть от посторонних глаз не только центры реальной (а не показной) власти, но и надежно замаскировать их настоящую идеологию. В результате сегодня не только простой человек, но даже подавляющее большинство представителей официальных властей находятся в полнейшем неведении относительно того, кто же, в действительности, контролирует развитие ситуации в стране и каковы истинные цели этого "кого-то"»[9].

Таким образом, можно констатировать тотальную неподлинность новой русской государственности по всем критериям национально-исторической идентичности: по откровенной идеологической беспочвенности, по нелигитимности антинародной власти, по стратегическому колониальному целеполаганию. Единственной реальной опорой подобной системы власти становится ложь, фактически превращающая подлинное национальное бытие в его имитацию. «Сегодняшний хаос общественного сознания, – пишет митрополит Иоанн, – в значительной мере обусловлен тем, что нам все время лгут. Говорят одно, подразумевая другое. Провозглашают одни приоритеты, на деле добиваясь иных. Имитируют движение в одну сторону, реально продвигаясь в другую. Надо отдавать себе отчет: проводимая последние годы политика жестко предполагает денационализацию русского сознания и российской государственности, утрату нашей религиозной и культурной индивидуальности, "унификацию" русской жизни согласно "общемировым" стандартам и превращение страны в один из плацдармов нового мирового порядка… С этой точки зрения все проводимые реформы вполне последовательны, продуманны и целенаправленны»[10]. Несмотря на то, что слова эти сказаны в 1993г., все это остается в силе и доныне: стратегия и методология «реформ» не претерпели никаких существенных изменений! Трезвое признание данной политической реальности есть тот исходный пункт, с которого только и может начаться действительное, а не мнимое национальное возрождение.

В состоянии идеологической смуты существует лишь один путь к восстановлению независимой России – внутреннее собирание нации на основе фундаментальных духовно-исторических смыслов. Даже гипотетическое «окончательное решение» еврейского вопроса никогда не решит нашего собственно русского национального вопроса: кто мы, и чего мы хотим от своей истории? Эту духовно-историческую максиму мы должны сформулировать сами, иначе очередное «свержение ига» вновь ввергнет нас в ситуацию исторической растерянности и беспомощности. Необходима новая консолидация национального духа и новый акт исторического самопознания нации, способный разрешить «русский вопрос» на уровне новых исторических горизонтов. Только тогда мы сможем действительно прорвать цепь идеологической оккупации (составляющей существо оккупации политической) и восстановить свое подлинное национально-государственное достоинство. Нынешний противник, в общем-то, нематериален, битва идет в невидимой области духа. Именно здесь мы должны собрать свое духовно-национальное ополчение и именно здесь, в невидимой области духа, мы должны в первую очередь победить. Все остальное приложится.

 

Идеология – фронт национальной обороны

 

В современной геополитике относительно России сохраняется, и даже нарастает, странная и очевидная двусмысленность: с одной стороны, Россия считается полноценным членом мирового «демократического сообщества» (как участник «большой восьмерки», борец с международным терроризмом и т.д.); а с другой, – вроде как остается перманентной угрозой тоталитаризма, антидемократизма и имперских амбиций. Казалось бы, после поражения в холодной войне Россия вполне смирилась со своей скромной второстепенной ролью в мировой политике и, приняв все условия Запада о путях собственного реформирования, уже не должна вызывать сколько-нибудь заметного раздражения и недоверия у своих западных партнеров… Однако действительность свидетельствует о другом: на Россию продолжает оказываться неослабевающее политическое, экономическое и идеологическое давление, что позволяет говорить о том, что «холодная война» в своей более глубокой и скрытой форме продолжается.

Очевидно, причина подобной ситуации состоит в том, что, несмотря на разгром советского коммунизма у Запада по отношению к России, сохраняются непреодолимые, иррациональные по своей природе фобии, связанные как с традиционным историческим величием России, так и с грандиозностью опыта Советской России в XX веке, ставшей на некоторое время альтернативным полюсом человеческой цивилизации. Нынешнее «затишье» в России не внушает той стороне никакого спокойствия. Как пишет А.Панарин, «…русский народ, который сегодня мрачно и загадочно безмолвствует, несомненно, остается на стратегическом подозрении. Главное обвинение, которое ему бросается, – неисправимая архаичность. Казалось бы, какое кому дело до нашей архаичности и неприспособленности к веку – это скорее должно обнадеживать наших ревнивых соперников. Но они по-прежнему подозревают, что специфическое "реликтовое излучение", от нас исходящее, не дает всему миру окончательно "осовремениться" по-американски. Наша моральная идея, наша солидаристская идея – вот те слагаемые "русской идеи", которые по-прежнему внушают настоящее опасение архитекторам нового мирового порядка»[11]. То есть, независимо от геополитических, экономических и исторических итогов «холодной войны», главный и конечный вопрос противостояния не снят, но сохраняется на глубинном цивилизационно-идеологическом уровне. Поэтому нынешняя фаза «холодной войны» с полным правом может быть идентифицирована как идеологическая или, если шире – цивилизационная (по Хаттингтону).

В этом контексте коммунистическое прошлое России не может быть просто списано со счетов мировой истории на основе деклараций «нового мышления», «рыночной экономики» или «общечеловеческих ценностей», слишком очевидна связь между основными интенциями коммунизма и глубинными архитипическими чертами русского менталитета и миропонимания. «Призрак коммунизма», посетивший мир в образе Советской России, по-прежнему не дает покоя строителям однополярного мира, пугая возможностью возвращения. Поэтому, несмотря на официально провозглашенную полную идеологическую капитуляцию России, ее идеологическая демилитаризация продолжается предельно интенсивным образом. Причем глубина идеологического воздействия не ограничивается одним антикоммунизмом, а распространяется на фундаментальные основы русского миропонимания. Это связано с тем, что для Запада тезис о принципиальной предрасположенности русских к тоталитаризму, империализму и коммунизму представляется вполне очевидным, что и подразумевает в качестве превентивной меры тотальное разрушение самой системы русского мировоззрения на всех уровнях его формирования. Тут необходимо понять: как победа Запада в «холодной войне», осуществлявшейся под видом борьбы с СССР как коммунистическим режимом, фактически оказалась победой Запада над исторической Россией (о чем недвусмысленно заявил З.Бжезинский), так и идеологическая война с остатками русского «тоталитаризма» («империализма», «коммунизма», «национализма» и т.д.) имеет своей стратегической целью разрушение самого архетипа русского национального самосознания как одного из главных препятствий на пути построения нового мирового порядка. Так как Россия оказывается идеологическим оппонентом Запада именно в своих метафизических духовных основах, то, соответственно, именно эти основы, с точки зрения Запада, и должны быть разрушены.

Этому в первую очередь и посвящена неутомимая деятельность работников невидимого «внутреннего фронта». Как неутомимые жучки-короеды бесчисленные радзиховские, сванидзе, познеры, разумовские, архангельские, и несть им числа, ежедневно и ежечасно подтачивают некогда монолитное здание русского миропонимания, разрушая его связи и сцепки на всех уровнях общественного и индивидуального сознания. Все ценностные и сущностные опоры традиционных национальных представлений брошены в махину идеологической переработки: понимание истории, отношение к государству, культура, воспитание, образование, этика, отношение к армии, труду, гражданскому долгу и т.д. Словно поставлена задача все оставшиеся островки традиционного русского миропонимания и гражданского самосознания превратить в пыль. По крайней мере, если проанализировать смысл и направление основных программ телевидения, то какой-либо иной общий смысл в них найти трудно, а точнее – невозможно… И это, кстати, один из очевидных аргументов в пользу полной патриотической ложности «путинской эпохи» с ее «стабилизацией», «возрождением», «вставанием с колен» и проч. – на фоне внешнеполитического и экономического популизма продолжается предельно интенсивный и откровенный демонтаж русской цивилизации в самых сокровенных ее началах. «Враги России знают, – пишет митрополит Иоанн, – что настоящей властью в современном мире обладает не тот, у кого в руках "красная кнопка", и не тот, кто отдает приказы заводам и танкам, осуществляя непосредственное руководство экономикой или армией, но тот, кто имеет возможность формировать самосознание масс и государственное мировоззрение. Поэтому их главные силы брошены на то, чтобы удержать контроль над общественным мнением, целенаправленно разрушить мешающие им идеологические приоритеты и создать на их месте иные, удобные для себя»[12]. Мы прекрасно помним, что Советский Союз был уничтожен путем массированной идеологической атаки (путем «идеологического взрыва»); почему же мы не видим, что нынешняя идеологическая атака направлена уже на уничтожение самой России как цивилизации?

При этом по-прежнему иллюзорны упования наших западников, ожидающих какой-то «новой идентификации» России на фоне приобщения ее к «мировому цивилизованному сообществу». Как было показано выше, идеократический характер русского общества имеет очень глубокое метафизическое предопределение и как стратегический потенциал национальной истории не может произвольно меняться. Поэтому привить какую-то новую идентификацию (идею) душе народа онтологически невозможно, но вот разрушить старую, стереть ее образ в анналах исторической памяти и национального самосознания, вложив на ее место временную идеологическую фикцию, при современных информационных технологиях не представляется слишком уж затруднительным. Наоборот, сегодня это один из самых эффективных способов ведения «военных действий». Как пишет один из современных аналитиков, «для подчинения страны достаточно переориентировать мышление ее народа так, чтобы страна начала действовать в интересах атакующей стороны и исключить возможность собственного произвольного, независимого целеполагания. Все остальные типы решений и действий могут быть объявлены абсолютно свободными, поскольку они не затрагивают самого принципиального момента – постановки стратегических целей. …Разрушение способности ставить стратегические цели и удерживать реальность понимания и восприятия превращает целые страны в элементы глобальной системы нового мирового порядка, не несущие собственных задач, но работающие на задачи, которое ставит победитель в информационной войне»[13].

К сожалению, национальная идея как источник подобного самобытного исторического целеполагания не может быть сокрыта где-то в бронированном сейфе. Она хранится в подвижном, живом самосознании реально живущих людей, и сознание это, как показывает опыт, совершенно беззащитно перед возможностью разного рода идеологических диверсий. Исключительная специфика нынешнего века состоит в том, что современные информационные технологии (глобализация информационных потоков, нейролингвистическое программирование и т.д.) позволяет проникать не только в сознание, но и в подсознание каждого конкретного человека, дезориентировать его ценностные установки и управлять, таким образом, масштабными социальными процессами. Подобного рода идеологическая диверсия была осуществлена Западом против России в начале 90-х годов. Российское общество после резкого сброса традиционных социально-мировоззренческих ценностей оказалось в зоне идеологического вакуума, превратившись в беззащитную, аморфную социальную массу, неспособную к адекватному историческому самосознанию, самоопределению и действию. В этот момент и произошла тотальная информационная оккупация России западно-ориентированными силами, взявших управление стратегическими «перестроечными» процессами в свои руки.

У России на момент исторического перехода не оказалось никакой твердой идеологической опоры, чтобы на ее основе сплотить общество перед лицом разыгравшейся антигосударственной смуты. Не оказалось цивилизационного смысла, способного выполнить роль стратегического целеполагания и мобилизовать нацию к осознанному историческому действию. Все было сделано так, чтобы такой единой платформы у общества не появилось: это мог бы быть обновленный социализм (с человеческим лицом), но СМИ до предела демонизировали этот образ в общественном сознании. Это могло бы быть христианское преображение общества (вспомним вдохновенное слово митрополита Иоанна), но откровенное слияние Церкви с новой властью перечеркнуло эту возможность; наконец, это могло быть просто современное постиндустриальное общество, но варварское разрушение и разграбление национальной экономики не оставило никаких надежд на подобные перспективы.

С тех пор ситуация не изменилась. Россия по-прежнему находится в полубессознательном состоянии управляемой сомнамбулы. У нее так и не появилось ясного идеологического взгляда, способного подтвердить адекватность национально-исторического самосознания:  бестолковая «эпоха Ельцина» сменилась невыразительной «эпохой Путина», а мы по-прежнему не знаем своего будущего.  «Ты носишь имя, будто жив, но ты мертв» [Откр.3.1] – к сожалению, таково глубоко фиктивное состояние нынешней российской государственности.

В итоге задача истинного идеологического самоопределения общества, обретения фундаментальности национального бытия, остается поистине жизненно важной. Идеология в эпоху информационных войн становится важнейшим стратегическим достоянием, главным онтологическим рубежом национальной обороны – дальше отступать некуда! Только отстояв свое право на независимость национального самосознания, возможно сохранить в наше время и независимость национально-государственную. Поэтому идеология сегодня – главный фронт национальной обороны. Только отсюда, от подлинных начал и истоков национального духа, русская государственность может вернуться к новой жизни, новой силе и новой истории.

Между тем нынешняя «государственная» политика озабочена прямо противоположной задачей. Под дымовой завесой либерализма, демократии, «прав человека» и тому подобных универсалий гражданского общества осуществляется тотальная деидеологизация общественного сознания как полное исключение какого бы то ни было духовно-идеологического фундаментализма и культурно-исторической самобытности. Тотальность этого управляемого процесса проявляет себя на всех без исключения уровнях формирования общественного сознания: в образовании, в культуре, в СМИ, в органах управления. Обществу принципиально отказано в праве на утверждение какой-либо надличной идеальной ценности в качестве общепринятой, будь это любовь к родине, образ будущего, национальная идея или религиозная истина. В полном соответствии с интенцией постмодерна все ценности объявляются относительными, т.е. не обязательными. И это лишь на первый взгляд может показаться безобидным проявлением посттрадиционализма. На самом деле данный процесс есть элемент целенаправленной идеологической атаки стратегического противника. Как пишет С.Кара-Мурза, «атака на ценности – прелюдия к любой войне. Цель этой атаки – ослабить связанность народа, лишить его коллективной памяти, общего языка и системы координат, в которой он различает добро и зло. В пределе – демонтировать ту центральную мировоззренческую матрицу, на которой собран и воспроизводиться народ. Если это удается, народ рассыпается как куча песка»[14].

Очевидно, единственным противодействием данному гибельному вмешательству в святая святых национальной жизни должна стать сознательная консолидация общества на национально-консервативных мировоззренческих началах с преобразованием этой тенденции в полноценную национально-государственную идеологию. Однако реформаторы России утверждают иные подходы. Принципиальная идеологическая бесформенность российского общества оказывается закрепленной на самом высшем государственном уровне – в Основном Законе страны! Так, Статья 13 Конституции РФ устанавливает, что: 1) в РФ признается идеологическое многообразие; 2)никакая идеология не может устанавливаться в качестве государственной или обязательной. То есть государство откровенно постулирует свою идеологическую «бессознательность» и геополитическую аморфность(!), отказываясь как от традиционных идеологических ценностей прошлого, так и от какой бы то ни было национальной стратегии будущего, предпочитая свободный дрейф по волнам истории «без руля и ветрил» и внятных национально-исторических целей. Не абсурдна ли такая позиция?!

Однако Конституция – лишь для отвода глаз… Фактически же власть, приватизировав управление, уверенно развернула общество к берегам западного «капиталистического рая», используя по умолчанию в качестве двигателя этого процесса разрушительную идеологию либерализма, исполняющую функцию атомизации социума, что является необходимым условием рыночных отношений. Либеральный демонтаж государственности идет полным ходом, народу же, фактически, брошен клич – «спасайся в одиночку!» – словно общий корабль «Россия» уже списан в анналах истории и никакому восстановлению не подлежит.

Деидеологизация в этой системе выполняет роль не столько выравнивания или стабилизации общественных процессов, сколько роль анестезии как отключение национального самосознания от понимания масштабов и глубины тех макроисторических «ампутаций и расчленений», которые безоглядно осуществляются реформаторами во всех без исключения областях национальной жизни. Существо же деидеологизации сводится в конечном итоге к тому, чтобы человек, как частица общества, не имел ни грамма гражданского самосознания как чувства личной ответственности за происходящее, чтобы все его заботы были ограничены индивидуальным, а вопрос об общественном вообще был снят с повестки дня. Не имея никакого идеологического эталона (как меры этической ценности общественных явлений), человек принципиально не способен как-то оценивать или направлять происходящие общественные изменения, и это есть достоверный показатель наступающего разложения общества. Мораль, этика, нравственность – ни один из этих социальных нормативов не может существовать сам по себе, в качестве автономной системы, без единого идеологического поля, объемлющего все общество в качестве замкнутого целого. Предоставленное само себе, все это тут же сыплется прахом как имеющее смысл лишь в рамках целого. Целое же определяется в первую очередь духовно-идеологическим единством общества, а не единством языка, территории, системы экономических связей или истории. Здесь в области духовно-идеологических приоритетов и происходят основные битвы современности.

Универсальным деидеологизирующим средством является в наше время либерализм. Парадоксальность либерализма заключается в том, что, выступая как принципиальный противник и разрушитель всякой идеологии, он сам становится идеологией, в этом и состоит его универсальность. Вытесняя или разрушая какую-либо национально-государственную идеологию, либерализм тут же сам занимает ее место в качестве универсальной идеологии. Это настоящая «идеологическая чума XX века», ибо против ее экспансии не может устоять ни национальная традиция, ни религиозный фундаментализм, ни государственная идеология. Сила же ее проста и состоит в перманентном отрицании общего ради частного на всех уровнях социальной системы, что, по сути, неизбежно приводит к полной либерализации (освобождению) и торжеству эгоистического начала в человеке. Это и есть та таинственная универсальная сила, перед которой не могут устоять никакие твердыни общества. Идеология, религия, мораль, этика, традиция, общественное мнение – все эти сферы общественного сознания отодвигаются на задний план, уступая место свободе личного индивидуального начала от авторитета общества (liberti – свобода от…). Идеология индивидуализма и составляет суть либерального универсализма.

Очевидно, что подобное индивидуалистическое идеологическое начало в корне противоречит самой онтологической природе идеологии, являющейся раскрытием сверхличной национальной идеи в плоскости реальной истории. По существу в основе идеологии, ее господствующего статуса в обществе лежит архетип теократической организации общества и именно этот архетип (а не саму идеологию) и разрушает либерализм. Фактически это означает подмену фундаментальных основ общественного бытия: замену духовно-метафизических организующих начал общества, формирующих его как органическое целое, на материально-эмпирические, структурирующие общество как механическое целое. Разница принципиальна и катастрофична. Общество как таковое, как единый одухотворенный организм, как целостный и независимый субъект истории исчезает, превращаясь в аморфную социальную массу, из которой заинтересованные силы могут слепить любую «демократическую» конфигурацию.

Таким образом, в эпоху либерализма и информационных войн национальная идеология оказывается главным национальным достоянием требующим первостепенной и всесторонней защиты. Ни целостность границ, ни развитость экономики, ни наличие армии не может нынче гарантировать национальной безопасности и независимости. Только наличие онтологически укорененной национальной идеологии может обеспечить независимое существование нации в истории. Собственно так было и всегда, но именно нынешний, невиданный ранее, уровень информационных технологий делает принцип внутренней (онтологической) детерминированности национальной истории необязательным, подменяя его фактором внешнего идеологического управления. Здесь из национального бытия изымается его сокровенное содержание – национальная идея – и на ее место помещается некая условная идеологическая фикция типа «общеевропейского дома», «гражданского общества» или, на худой конец, «борьба с международным терроризмом».

Лишая народ его национальной идеи, тем самым лишают его и национальной культуры, целиком базирующейся на этой идее, того «духовного пространства», которое освоила нация за время своей истории. И это означает не только конец национальной культуры, но духовную смерть нации. «И не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить; а бойтесь более того, кто может и душу и тело погубить в геенне» [Мф.10.28]. Именно такого рода угроза нависла сегодня над Россией. Призывая к защите духовного статуса национальной культуры, А.Панарин пишет: «Русский народ изолируют от созданного его великими классиками великого духовного пространства, где генерировались вселенские идеи и ставились потрясающие вопросы. Из идейного максималиста, каким ему завещано быть всей его духовной традицией, его хотят превратить в "минималиста", которого хватает лишь на обсуждение неотложных бытовых вопросов и формирование жалких стратегий низкопробно-эгоистического индивидуализма… Это изгнание нашего современника из большого духовного пространства должно быть признано даже более опасным, чем изгнание его с законных территорий, освоенных великими предками. …Вот почему на первое место в современной национальной борьбе за выживание объективно выдвигаются интеллектуалы-гуманитарии. От них требуется дать отпор современной атаке стратегического противника на духовные твердыни нации»[15].

Последняя мысль заслуживает особого рассмотрения.

Разыгравшаяся ныне в России идеологическая смута, несмотря на многочисленные зримые разрушения национального бытия, имеет тонкую идеальную природу. Поэтому по-настоящему оценить происходящее можно лишь на духовно-интеллектуальном уровне. Это означает, что реальное действенное участие в развернувшейся информационно-идеологической войне может принять не весь народ как единое целое, а только интеллектуальная прослойка нации, т.е. интеллигенция. Тут бессмысленны традиционные призывы типа «вставай страна огромная!», как это по старинке пытаются делать коммунисты, ибо народ как монолит, как материализованная мощь нации в нынешнем противостоянии бессилен. Враг принципиально невидим, «оружие массового поражения» направлено на идеальные основы национального самосознания. Здесь мало даже высокого интеллекта, необходим одухотворенный интеллект, т.е. укорененный в национальной духовной традиции, всецело определяемой православием. Поэтому именно одухотворенная интеллигенция, как интеллектуальная совесть нации, должна встать в первых рядах защитников Отечества, образовать из себя новое народное Ополчение. В этом сегодня ее главное национальное призвание и историческая ответственность.

Необходима всеобщая мобилизация интеллигенции на защиту цивилизационных основ национального бытия. Причем защиты не пассивной, а активной, направленной на выработку адекватной идеологической стратегии, способной вывести Россию из идеологического тупика. По мысли А.Панарина, эта стратегия «состоит не в том, чтобы заниматься национальным самовосхвалением, призывать к духовно-политической изоляции и пестовать "исконное". По существу она состоит в том, чтобы заново переосмыслить современные проблемы глобализирующегося мира с позиций нашей большой духовной традиции, сформулировать альтернативные варианты ответа на мироустроительные вопросы нашей эпохи…»[16]. То есть необходима формулировка национальной цивилизационной альтернативы новым вызовам истории. Это есть сущностная, позитивная задача для национального интеллекта.

Суть исторических системных кризисов, подобных нашему, в том и состоит, что в нем переплетается множество идеологических, политических, духовных и мировоззренческих путей истории; когда инерция прошлого заходит в тупик и в ситуации неопределенности (точки бифуркации) необходимо сделать новый исторический выбор – проявить образ будущего. Только национальная интеллигенция как обладающая соответствующим мировоззренческим аппаратом (знаниями, интеллектом, духовностью и культурой) может предугадать этот образ в своей национальной интуиции, опознать и принять его своим сердцем, душой и разумом, определить его в слове. Занята ли ныне интеллигенция подобным стратегическим поиском? С очевидностью можно сказать, что нет. Большинство – в исторической апатии, в пассивном следовании за обстоятельствами, которые умело фабрикует небольшая (в общегосударственном масштабе) кучка антинациональных сил. В том-то и парадоксальность проблемы, что историческое действие, которое должна осуществить национальная интеллигенция, находится даже не в реальной политике (как необходимость «выходить на баррикады»), а внутри собственной совести – оценить настоящее и осознать будущее. Однако уже второй десяток лет в пространстве интеллектуальных проектов наблюдается томительное затишье, словно загипнотизированная телевизионными «шаманами» русская интеллигенция беспомощно наблюдает как национальную историю уводят у нее из под ног.

Особенно очевидно бездействие интеллигенции в конкретной зоне ее гражданской ответственности – в сфере национальной идеологии. После обрушения старой системы ценностей, в обществе до сих пор не восстановлено никаких общих этических идеалов, способных хоть как-то объединить нацию в новых исторических условиях. Более десятка лет мы пользуемся суррогатами фальшивых идеологических установок не только в области экономики, но и в области мировоззрения, механически перенося западные стандарты бытия, во всех его плоско-меркантильных проявлениях, на свою общественную и личную жизнь. Словно сами лишены какой бы то ни было самобытной национальной культуры и традиции, словно не имеем собственной фундаментальной системы ценностей в лице православия.

Между тем, сегодня национальная история просто замерла, остановилась в ожидании новой формулировки национальной идеи, и этот немой вопрос истории обращен непосредственно к русской интеллигенции! Способна ли она преодолеть инерцию идеологических схем прошлого, стряхнуть мишуру политологических штампов настоящего и, собравшись с мыслями, проявить образ национального будущего, выполнить тем самым свою основную общественно-историческую миссию? Ведь это не задача политиков – они решают сугубо утилитарный вопрос о власти. Вопрос о национальной идее, о смысле национальной жизни, об образе будущего как цели национального бытия – это задача интеллигенции. И хоть эта задача сугубо идеальна, но если интеллигенция найдет для нее адекватное историческое решение, то политики будут вынуждены с ним согласиться!