А.Е.МОЛОТКОВ

(Великие Луки)

 

К ЕДИНСТВУ НАЦИОНАЛЬНОГО САМОСОЗНАНИЯ

(Историко-философские поиски русского

православного социализма)

 

(Опубликовано: Русская национальная идея и государство. Составитель д.ф.н, академик Е. Троицкий. – М.: Издательский дом «Граница». 2002. – с. 208-232.)

 

КАПИТАЛИЗМ – ПРАВОСЛАВИЕ – СОЦИАЛИЗМ

 

Нет государства без идеологии, как нет че­ловека без самосознания. Государство есть организм, и идеология государства во мно­гом определяет его целостность, являясь связующим центром и невидимым алтарем общественной жизни, Идеология не является чем-то раз и навсегда заданным, неподвиж­ным и неизменным, наоборот, в ходе исторического процесса она претерпевает непрерывные изменения и развитие, стремясь к наи­более полной реализации своей сущности. Сущностью же идеоло­гии является - национальная идея, понимаемая, как замысел Божий о данной нации. При этом диалектика государственной идеологии определяется отражением этой идеи в реальной национальной исто­рии. Т.е. здесь, как и в случае с простым личностным человеческим самосознанием, происходит непрерывное сочетание внутреннего и внешнего, - встает постоянная задача сохранения идентичности са­мосознания при непрерывном изменении исторических обстоя­тельств. Государственная идеология, отражающая преломление на­циональной идеи в конкретном историческом процессе и призвана исполнять эту функцию - быть основой национально-государствен­ной идентичности, охранять собою преемственность национально-исторического бытия.

Как же выглядит в этом смысле наша нынешняя государствен­ная идеология? Если мы поставим для себя этот вопрос, то в первую очередь обнаружим, что государственной идеологии, в таком пони­мании, у российского общества ... просто не существует. А то, что существует, находится в таком беспорядке, что говорить об этом, как о чем-то целостном, не представляется возможным. Слишком велик и разнообразен идеологический спектр действующих сегодня в России общественно-политических сил 'и течений - кто во что го­разд. Этот идеологический разнобой дезориентирует общественное сознание, распыляет его естественное стремление к гражданской самоорганизации. В связи с этим крайне остро встает вопрос вос­становления национального идеологического единства, ибо в ны­нешних условиях такое, в целом, безыдейное состояние общества равносильно его исторической бессознательности и слепоте, что де­лает выход из нынешнего исторического лабиринта - невозможным. Поэтому вопрос об идеологии остаётся исключительно актуальным вопросом национального возрождения. От его правильного, исторически адекватного решения зависит и все остальное: вектора го­сударственного бытия, поступательность развития общества, при­оритеты и смысл различных преобразований - в экономике, полити­ке и культуре.

Конечно, государственная идеология не создается за письмен­ным столом, как это в свое время пыталась осуществить компания "политологов" по заказу Б. Ельцина. Формирование идеологии есть сокровенный духовно-нравственный процесс, идущий в глубинах национального духа, - но осмысление этого процесса, его историче­ской логики, есть прямая гражданская обязанность мыслящей части общества.

Итак, что же представляет из себя нынешняя российская идео­логия? Первый, поверхностный взгляд определит ее состояние как иллюстрацию к известной басне, где "лебедь, рак и щука" вот уже десяток лет безуспешно пытаются стронуть с места воз назревших преобразований - "гусь рвется в небеса, рак пятится назад, а щука тянет в воду"... Что означает эта упорная многовекторность общест­венного сознания? Где критерии истинности тех или иных идеоло­гических доктрин? Поверхностный, "механический" анализ не по­может нам в этих вопросах. Начала идеологии, ее истоки и движу­щие силы, надо искать глубже - в исторической ткани общегосудар­ственного прошлого.

Государственная идеология не появляется "из ничего", она обя­зательно должна обладать атрибутом исторической преемственно­сти, быть плоть от плоти традиционного народного мировоззрения и самосознания. Вне этого критерия тот или иной идеологический "постулат" есть фикция, навязанная обществу внешними, чуждыми народу, силами. Этот принцип позволит нам существенно упро­стить первоначальною схему: именно такой "фикцией" является для российского общества идеология жесткого рыночного капитализма (по типу американского) с его культом наживы, потребительства и индивидуального эгоизма, навязываемая нам ныне под видом "де­мократии". Неудача этого "опыта" во многом определяется принци­пиальным нежеланием нации принять эту идеологию в качестве за­кона своего общественного бытия.

Идеология капитализма для российского общества по меньшей мере исторически нелегитимна, т.е. не имеет под собой освященной национальной историей традиции. Предпосылки и начала капита­лизма в XIX - начале XX века в России безусловно были, и Фев­ральская революция даже попыталась узаконить эти начала на "официальном уровне", - однако народ (и история) судил иначе. Русский народ, в своем самосознании, не принял стремительно нараставшего духа буржуазности - циничного (безбожного по суще­ству) закона эксплуатации человека человеком, основанного на власти денег, и не позволил ему установиться в качестве официальной государственной идеологии.

И то, что ныне этот "дух" нам пытаются навязать под видом "рыночной экономики" и "демократии", т.е. лукаво скрывая за тер, микологией истинную сущность происходящего, говорит о том, что наш народ по-прежнему не приемлет отравы капиталистической идеологии, сердцем ощущая ее неправедное, антихристианское со. держание. Именно этим объясняется провал так называемых «реформ» последнего десятилетия: их спекулятивные принципы приняли для себя как руководство к действию лишь самые одиозные и по большей части именно не русские, инородные по духу, элемен­ты. Основная же часть населения осталась безразлична и невоспри­имчива к призыву (и соблазну) скорейшего личного обогащения "любой ценой".

И здесь проявляется еще одно важнейшее свойство идеологии, - ее тесная связь с патриотизмом. Патриотизм, как острое чувство национально-исторического настоящего, но укорененное исключи­тельно в национально-государственном прошлом, не может быть причастен к идеологии, не имеющей в этом прошлом своей основы. Поэтому нынешняя "рыночная" экспансия сопровождается такой безудержной русофобией, а к нынешним "реформаторам" так неприложимо понятие патриотов. Патриотизм по-прежнему остается одним из самых надежных критериев и индикаторов истинной на­циональной идеологии - ...что, впрочем, хорошо понимает и ны­нешняя власть, старательно мимикрирующая под патриотическую окраску окружающей среды.

Итак, неолиберально-рыночную идеологию реформаторов (и "патриотическую" мимикрию власти) мы отнесли к разряду нацио­нально-исторических фикций. Что остается? Реальный патриотиче­ский сектор. И здесь уже есть над чем поразмыслить... Если бы идеология государственного патриотизма была едина сама в себе или хотя бы предполагала такое единство в обозримом будущем, то никакая "фиктивная" идеология не могла бы не только господство­вать на сегодняшней общественно-политической сцене, но даже присутствовать на ней в качестве участника идеологического про­цесса, ибо реальное естественным образом всегда вытесняет все не­реальное, побеждая его своей очевидностью. Однако ситуация ос­ложнена до абсурда: идеология государственного патриотизма не только не едина в своей основе, но исторически антагонистична -^а это во многом определяет тупиковость современной общественно-политической ситуации.

О чем идет речь. Если рассмотреть и распределить многочисленные партии и движения патриотического толка по их идеологическим истокам, то окажется, что в современном патриотическое движении есть лишь две(!) исторически легитимные (т.е. реализованные в русской истории) патриотические идеологии - это право­славие и коммунизм. Именно они фигурируют в общественном соз­дании как две самые внушительные идеологические силы. Однако исторические судьбы XX века противопоставили их в трагическом для России антагонистическом отношении. ...Что значит эта русская антиномия, и есть ли выход из создавшейся "патовой" идеологиче­ской ситуации? Не ответив для себя на эти вопросы, мы не можем рассчитывать на преодоление нынешней исторической смуты.

Патриотизм, как отмечалось выше, не есть простое эмоциональ­ное чувство - "любовь к отеческим гробам", а есть неотъемлемое свойство всякой национально укорененной идеологии, являясь сво­его рода энергетическим полем, обеспечивающим этой идеологии народное признание и историческую актуальность. Эта патриотиче­ская энергетика, освящающая собой государственную идеологию, обеспечивает в конечном итоге и целостность государственного ор­ганизма. В этом смысле нынешнее состояние России действительно плачевно: официальная государственная идеология - не освящена патриотическим чувством общества, а та идеология, которая напол­нена этим чувством - разделена внутренним взаимным недоверием. Патриотическое самосознание общества трагическим образом рас­колото: часть его традиционно исповедует идеологические ценно­сти православия, а часть, не менее традиционно, - идеалы и принци­пы коммунизма. С точки зрения государственного патриотизма обе позиции одинаково истинны, но с точки зрения государственной идеологии, это равносильно распаду на два "независимых" государ­ства, - а. как известно, "царство, разделившееся, само в себе, не ус­тоит"... Таким образом, вопрос о государственной идеологии сво­дится к вопросу о восстановлении идеологической цельности пат­риотического самосознания общества, что в нашем случае означает приведение к общему идеологическому знаменателю двух слагае­мых национального самосознания - православия и коммунизма. Как бы ни казалась трудна и даже, на первый взгляд, абсурдна подобная задача другого решения нынешняя идеологическая ситуация не имеет, в идеологическом треугольнике: капитализм - православие -социализм, есть лишь одно патриотическое решение.

Для национального духа это означает сознательное созидание нового идеологического единства, что подразумевает глубокую интеграцию сущностных национальных ценностей и преодоление ус­таревших идеологических стереотипов. Только разрешив эту внут­реннюю, духовно-стратегическую задачу, Россия сможет вернуться к адекватности своего исторического бытия. И здесь есть над чем и Ради чего потрудиться: если бы удалось "замкнуть" два этих мощнейших потенциала русской идеологии, то это было бы не только Решением одного из ключевых тактических вопросов современного патриотического движения, но и разрешением основного мировоззренческого противоречия российской истории всего XX века.

Как два принципа миросозерцания православие и коммунизм  могут, на первый взгляд, показаться абсолютно несовместимыми но тот факт, что оба они были реализованы в качестве государственной идеологии в единой русской истории, говорит о том, что между ними есть нечто общее. Наша задача и состоит в том, чтобы осознать это общее и проявить на уровне современного мышления те предпосылки, которые могут стать основанием для новой единой национальной идеологии.

Сейчас мы уже можем посмотреть на нашу новейшую историю несколько отстраненно: никакая из сторон не находится непосредственно в плоскости противоречия - все это позади. Наоборот, со­временные исторические реалии обнажают принципиально новое . противостояние, в котором обе "стороны" оказываются находящи­мися по одну линию фронта. Это тотальная экспансия западной (ан­тихристианской по существу) неолиберально-капиталистической идеологии на исконные основы нашего национального самосозна­ния, ставящая под угрозу само существование России как самобыт­ной цивилизации. Перед лицом этой угрозы задача общенациональ­ного идеологического синтеза становится крайне актуальной.

 

ЗЕМНОЕ И НЕБЕСНОЕ      

 

Каковы   же   исторические   предпо­сылки вопроса? К исходу XX века русский дух проявил себя в двух крайних (в идеологическом смыс­ле) формах своей государственности: в форме православной монар­хии и в форме атеистического социализма. Если отвлечься от кон­кретных исторических частностей, то суть этой идеологической по­лярности выражается в противостоянии идеализма и материализма: в одном случае полюсом миропонимания являлся христианский ре­лигиозный идеализм, в другом - атеистический научный материа­лизм. Сейчас, в отличие от начала XX века, мы уже понимаем, что религия и наука сами по себе не исключают друг друга как способы миропонимания, но скорее дополняют, а идеальное и материальное не есть абсолютное противоречие, но скорее диалектическая пара образующая целое. От века Бог утвердил эту пару, сотворив "в на­чале небо и землю"... - и связав ею всякое гармоническое развитие. Поэтому в русской истории XX века, в кардинальной динамике & идеологических акцентов, можно увидеть не просто бессмысленную, затянувшуюся на десятилетия, национальную катастрофу» * некий вполне закономерный диалектический процесс, Русскую государственность к какой-то новой исторической те. А тот факт, что обе формы государственности оказались в историческом плане внутренне неустойчивыми, говорит не только ограниченности их идеологических оснований, но и о том, что они не всегда отвечали духу русского народа, ищущего в своем миросозерцании максимальной полноты и гармонии - единства небесного и земного. Религиозной душой русский человек всегда искал "царствия небесного", а своим страждущим сердцем - хотел воплотить эти небесные идеалы в исторической земной жизни. "...Да будет воля Твоя, яко на небеси и на земли" - так формулировал он свои сокро­венные мировоззренческие ожидания.

Нет сомнения, что это искреннее стремление "жить по правде" в русском народе не угасло. Корни его находятся не на поверхност­ном плане исторической эмпирии, а на глубоком метафизическом уровне народной души, изначала (с момента крещения Руси) посвя­тившей себя служению высшим христианским идеалам. Драматизм, напряжение и внутренняя противоречивость русской истории во многом объясняется мучительным несоответствием между этими идеалами и эмпирической реальностью, - диссонансом между зем­ным и небесным. В рамках этого диссонанса и проходила русская история, и в его разрешении - тайна ее предназначения. Воплотить христианские идеалы соборности, любви и братства в реальном ис­торическом бытии - такова основная сверхзадача Русской идеи, из нее черпает русский человек волю к своим историческим сверше­ниям.

Коммунистическую эпоху отечественной истории часто опреде­ляют (особенно в некоторых православных и "демократических" кругах) как некое "бесовское" наваждение, в которое безрассудно впал русский народ, предавший свои христианские идеалы в обмен на мирские соблазны диавола: хлеб, власть и гордое богоборчество. Конечно, не обошлось и без этого... Но возможен и несколько иной взгляд на столь крутой, казалось бы, поворот русской истории. В контексте Русской идеи коммунистическая эпоха может быть поня­та не просто как шаг в сторону (или тем более в "бездну") от своего. Богом данного исторического направления, а как продолжение его на качественно новом историческом и мировоззренческом уровне. Этот мировоззренческий переход (от идеализма к материализму) и воспринимается как кардинальный переворот самой российской ис­тории; но в сущности он не затрагивает ее глубинной составляю-4ей, направленной к эсхатологическому совершенству - "новому небу и новой земле".

Мировоззренческая динамика определила и динамику полити­ческую: совершенная, отточенная за века, но застывшая в своих формах православно-монархическая государственность, восприни­малась живым самосознанием нации как тормозящий ее дальней-•Яве историческое развитие фактор. В рамках этой государственно-¹¹¹ уже не умещался тот новый уровень миссионерской задачи, которую русский дух начал ощущать в глубинах своего самосознания, не выдерживает завершенности, созревший плод - падает.

Именно историческая завершенность и усталость православной го­сударственности обнажила ее неспособность (и нежелание) к каче­ственному внутреннему преображению.

Мы склонны идеализировать прошлое - и в этом есть своя "идеологическая" правда, но реальная история принципиально на­полнена несовершенством и поэтому должна быть преодолена. Внутренняя разочарованность и глубокая метафизическая неудов­летворенность устоявшейся государственностью разрешилась для России в катастрофической форме - в форме революции. Беском­промиссная русская душа, "разрушив все до основания", отправи­лась в поисках своего идеала ("града Китежа") в противоположную сторону - к миражу атеистического социализма. И если говорить о русской душе, о ее соборном образе, то это, конечно же, не было для нее "шагом в сторону" - а было очередным актом ее самопозна­ния, своего рода подвигом, продолжением своей богоносной исто­рической миссии, полная и конечная реализация которой лежит где-то на горизонтах истории. Конечно, это звучит парадоксально. Но парадоксальность истории выглядит таковой лишь для ближайших поколений. Последующая историческая перспектива всегда откры­вает (и оправдывает) некую внутреннюю логику любых самых па­радоксальных" исторических поворотов. Возможно, и для нас при­ходит время подобного понимания...

Крушение России начала XX века (как, впрочем и конца...) было крушением ее государственной идеологии. Не экономические, со­циальные или внешние геополитические причины лежали в основа­нии этого кризиса, - но внутренняя идеологическая болезнь теряю­щего свою монолитность народного самосознания. Истоки этой бо­лезни были заложены еще в ХУП-ХУШ веках во времена церковно­го "раскола" и реформ Петра I. - но к концу XIX века они достигли своего завершения. Значительная часть русского общества, и в пер­вую очередь интеллигенция, потеряла чувство опоры в традицион­ных христианских ценностях, расшатанных европейским "просве­щением" и девальвированных повсеместным обмирщением Церкви, и взыскала ценностей новых - новой формулировки своих христи­анских ожиданий. Так появился феномен русского коммунизма, атеистический по форме, но религиозный по своему существу.

Действительно, по мере увеличения исторической дистанции, становится все более очевидным, что коммунистическая мечта, при всем ее "интернационализме", во многих своих проявлениях есть национальное российское явление. По своим истокам эта идея не являлась для русского сознания чем-то совершенно внешним, ис­кусственным, привнесенным извне, а рождалась и развивалась как внутреннее явление общественного национального самосознания. С самого начала XIX века проблема справедливого социального уст­ройства являлась для российского общества определяющей. Вся

русская культура от Пушкина до Толстого была социально-ориентированной и нравственно озабоченной несовершенством со­циального бытия, в первую очередь - народного бытия, бесправное положение которого было постоянным укором национальной совести. Часто сводят начала коммунизма к марксизму, но в русской истории очевидна вполне самостоятельная глубоко самобытная линия поиска идеального социально-экономического устройст­ва общества, основанная на глубоких духовно-нравственных началах, которая во многом даже опередила европейский мар­ксизм (так известно, что Маркс специально изучал русский язык, чтобы в оригинале читать Н.Чернышевского...). Эта инерция соци­ально-ориентированного общественного самосознания, заданная Герценом, Добролюбовым, Белинским и Чернышевским во многом предопределила динамику как культурной (Некрасов, Достоевский, Толстой), так и политической (Плеханов, Нечаев, Ленин) жизни российского общества. Качественный социальный и идеологиче­ский переворот был неизбежен, марксизм стал лишь точкой опоры, вокруг которой этот переворот осуществился.

Принятие же именно марксизма в качестве властителя дум, во многом определялось органическим отторжением русским духов­ным строем начал капитализма, против которых и выступал в пер­вую очередь марксизм, и которые начали активно проявляться в России к концу XIX - началу XX века. И это есть принципиальный момент для самоопределения русского самосознания XX века. Суть его состоит в том, что ни народ, стоявший на традиционных духов­но-нравственных христианских позициях, ни интеллигенция - вос­питанная на идеалах народничества, не могли принять буржуаз­ность в качестве новой государственной идеологии (в отличие от большинства европейских стран, где эта идеология, приветствуемая протестантской этикой, уверенно победила); но наоборот, идеи марксизма, социализма и коммунизма, понимаемые в первую оче­редь как идеалы социальной справедливости и будущего общечело­веческого счастья, оказались для русского самосознания наиболее близкими. Ибо дилемма для России стояла именно так - или капи­тализм, или коммунизм.

Таким образам, революционный конфликт в России изначально во многом был религиозного свойства, как протест народного само­сознания против нарастающего духа буржуазности, воспринимае­мого народом как наступление на его традиционные христианские принципы жизнеустройства и миропонимания. Здесь уместно еще Раз напомнить, что капитализм есть экономическая проекция протестантской (а точнее, иудейской) религиозной этики, и нацио­нальный дух отшатнулся от него в противоположную сторону, - надеясь утвердить свою православную экономическую этику на началах социализма, видя свою задачу в установлении такого государст­венного и общественного устройства, в котором идеи социальной справедливости в максимальной степени соответствовали бы по­стулатам христианства. Не случайно по своим идеологическим принципам первые российские коммуны во многом буквально на­поминали первые христианские общины: общее имущество, общий труд, идеология любви, равенства и братства, вера в "светлое буду­щее" как мировоззренческий оптимизм. Далеко не каждый народ способен на такое историческое подвижничество, на высокую жертвенность ради великой общечеловеческой идеи. "Все же ве­рующие были вместе и имели все общее. И продавали имения и всякую собственность, и разделяли всем смотря по нужде каждого" (Деян.2.44-45).

Очевидная близость социально-экономических идей социализма общественным идеалам христианства, и их не менее очевидная предпочтительность с этой точки зрения "идеалам" капитализма, неоднократно подчеркивалась различными христианскими мысли­телями. Так С. Булгаков в своей работе "Христианство и социализм" пишет: "Капитализм есть организованный эгоизм, который созна­тельно и принципиально отрицает подчиненность хозяйства выс­шим началам нравственности и религии; он есть служение мамоне... Никогда еще в истории не проповедовалось в жизни такое безбож­ное, беспринципное служение золотому тельцу... Одним словом, мы должны, не обинуясь, сказать, что социализм прав в своей критике капитализма, и в этом смысле надо прямо и решительно признать всю правду социализма". Еще более глубокое обличение антихри­стианских начал капитализма, как бесчеловечной власти капитала (или мамоны), мы находим у многих православных святых, в част­ности у пр. Симеона Нового Богослова и св. Иоанна Златоуста. По­следний пишет: "Сребролюбие возмутило всю вселенную; все при­вело в беспорядок; оно удаляет нас от блаженнейшего служению Христу: ибо не можете, - говорит Он, - Богу работати и мамоне (Мф. 6.24.}; ибо мамона требует совершенно противоположного Христу. Христос говорит: подай нуждающемуся, а мамона: отними > нуждающегося; ...Христос говорит: будь человеколюбив и кроток, а мамона напротив: будь жесток и бесчеловечен, считай ни за что слезы бедных...". Могла ли русская душа принять для себя эти принципы в качестве нормы социальных отношений? Наоборот, "в социализме, - пишет С. Булгаков, - рассматриваемом как совокуп­ность мер социальной политики, нет ничего, что бы не соответство­вало христианской морали. Поэтому самая мысль о "христианском социализме" не имеет в себе ничего противоречивого. Принципи­ально "христианский социализм" вполне возможен.

 

РЕЛИГИОЗНАЯ ОШИБКА КОММУНИЗМА    

 

Однако встает резонный вопрос: если начала коммунизма так близки христианству, то чем объяснить то откровенное воинствующее безбожие, которым сопровождалась история коммунизма первой половины XX века? Что означает антирелигиозность коммунизма, и в частности, его антихристианст­во?

Это, может быть, самый непростой вопрос в рассматриваемой теме: он имеет много аспектов - политических, исторических и фи­лософских; но в целом ответ сводится к тому, что антирелигиоз­ность коммунизма объясняется его...  религиозностью, - только ре­лигиозностью ложной. Так Н.Бердяев пишет: "Правда и ложь так перемешаны в коммунизме именно потому, что коммунизм есть не только социальный феномен, но и феномен духовный. В идее бес­классового, трудового общества, в котором каждый работает для других и для всех, для сверхличной цели, не заключается отрицания Бога, духа, свободы и даже наоборот, эта идея более согласна с хри­стианством, чем идея, на которой основано буржуазное капитали­стическое общество. Но соединение этой идеи с ложным миросо­зерцанием, отрицающим дух и свободу, ведет к роковым результа­там. Именно религиозный характер коммунизма, именно религия коммунизма и делает его антирелигиозным и антихристианским". Это выглядит парадоксальным с точки зрения формальной логики, но это становится понятным, если принять во внимание, что суть вопроса заключалась в господстве в сфере идеологии, - идеология же всегда в той или иной степени религиозна, т.к. основана на вере в определенные сверхличные ценности. Борьба за господство "в воз­духе" и определила тот жестокий характер противостояния между коммунизмом и церковью, который наблюдался в России в начале XX века (при этом, правда, победа чаще достигалась за счет господ­ства "на земле"...). Об этом напряженном идеологическом противо­стоянии Н. Бердяев пишет: "Коммунизм, не как социальная система, а как религия, фанатически враждебен всякой религии и более всего христианской. Он сам хочет быть религией, идущей на смену хри­стианству, он претендует ответить на религиозные запросы челове­ческой души, дать смысл жизни".

Однако именно подобные духовные претензии коммунизма принципиально несостоятельны и ошибочны, т.к. вся "духовная" база коммунизма ограничена его материализмом. Проблема в том и состоит, что коммунизм будучи по методологии сугубо материали­стическим учением, в своей теории абсолютизировал этот материа­листический принцип и распространил его на область идеального, претендуя на универсализм своих идеологических постулатов. И именно здесь он, превышая свои гносеологические полномочия, вступает в конфликт с традиционной религией, претендуя на роль универсального миропонимания, проявляя при этом со своей сторо­ны тривиальный религиозный фанатизм по отношению к своему идеологическому конкуренту. Однако история существенно прига­сила этот "религиозный" пламень коммунизма и ныне ничто не ме­шает нам трезво посмотреть на его остывшее материалистическое естество и найти ему адекватное, достойное его христианских пред­посылок, положение - но не на небе, а на земле, оставив "кесарю ке­сарево, а богово Богу". Лишь в таком двустороннем единстве небес­ного и земного возможно как здоровое мировоззрение личности, так и полнокровное существование государства.

Неоправданная претензия материализма заменить собою духов­ное начало естественным образом не состоялась, а лишенное истин­ного духовного питания советское общество в итоге иссякло именно в своем идейном (духовном) основании. Тотальность коммунисти­ческого миросозерцательного догматизма сковала свободное дыха­ние идеального в русском самосознании, полностью парализовав его развитие - в религии, философии и культуре. Лишившись ис­точника своей духовной силы, русский человек внутренне начал не­заметно чахнуть. Поэтому так парадоксальна, невидима и беспри­чинна смерть, казалось бы, с виду вполне здорового и мощного "те­лом" государства - в его легких закончился кислород... Вот как про­рочески пишет об этом Н. Бердяев: "Лучший тип коммуниста, т.е. человека целиком захваченного служением идее, способного на ог­ромные жертвы и на бескорыстный энтузиазм, возможен только вследствие христианского воспитания человеческих душ, вследст­вие переработки натурального человека христианским духом. Ре­зультаты этого христианского влияния на человеческие души, чисто незримого и неземного, остаются и тогда, когда в своем сознании люди отказались от христианства и даже стали его врагами. Если допустить, что антирелигиозная пропаганда окончательно истребит следы христианства в душах русских людей, если она уничтожит всякое религиозное чувство, то осуществление коммунизма сдела­ется невозможным, ибо некто не пожелает нести жертвы, никто не будет уже понимать жизнь как служение сверхличной цели, и окон­чательно победит тип шкурника, думающего только о своих инте­ресах". К сожалению, это самый точный диагноз, который можно поставить современному российскому обществу.

Аналогичным религиозно-обусловленным феноменом является и атеизм коммунизма. По своим формальным основаниям он свя­зан с общим смещением общественного сознания XIX века от идеа­лизма к материализму, но по сути происходил как смена приорите­тов веры; от веры в Бога - к вере в человека. Однако этот переход не является выходом за рамки религиозной проблематики, но остается сугубо христианским вопросом, заключенным в евангельской идее богочеловечества Иисуса Христа. В рамках этого христианского вопроса и находятся истоки русского атеизма. На примере "цен­тральной   фигуры   русской   мысли   и   самосознания   XIX   века" В.Г.Белинского Н. Бердяев так описывает это внутреннее мировоз­зренческое смещение: "В Белинском русский революционный со­циализм эмоционально соединяется с атеизмом. Истоком этого ате­изма было сострадание к людям, невозможность примириться с идеей Бога ввиду непомерного зла и страданий жизни. Это атеизм из морального пафоса, из любви к добру и справедливости... Рус­ские из жалости, сострадания, из невозможности выносить страда­ние делались атеистами. Они делаются атеистами, потому что не могут принять Творца, сотворившего злой, несовершенный, полный страдания мир. Они сами хотят создать лучший мир, в котором не будет таких несправедливостей и страданий". Не забывая обо всей пагубности подобного "чисто человеческого" решения предвечной Богочеловеческой задачи христианства, можно, тем не менее, отме­тить, что в истоках русского атеизма не было откровенного бого­борчества (по типу ницшеанского), основанного на гордом индиви­дуализме; это был атеизм не возношения, а жертвы - отрицание вы­сокого, но отвлеченного идеализма, ради страждущей и несовер­шенной материальности, с целью ее преображения. В этом христи­анском мотиве жертвенного нисхождения к "во зле лежащему" ми­ру и состоит основная религиозная тайна русского коммунистиче­ского атеизма.

Таким образом, будучи по своей методологии наукой, по своей идеологии коммунизм остается верой - верой в человека, в его "светлое будущее". Без этой живой веры коммунизм сам по себе, как социально-экономическая теория - мало что значит; без нее он не стал бы ни общепризнанной революционной теорией, ни тем бо­лее фактом реальной истории. При этом вера в светлое будущее коммунизма очевидным образом перекликается с христианской ве­рой в конечное обновление мира, где будет "новая земля и новое не­бо", и, в связи с этим, может быть причислена к одной из разновид­ностей хилиазма - христианской ереси о "тысячелетнем царстве праведников". Даже это, пусть несколько негативное обстоятельст­во, позволяет рассматривать русский социализм в контексте единой национальной христианской истории, - как еще одну историческую проекцию ее мессианских устремлений. Вне мессианства немыс­лима Русская идея, поэтому в этом смысле вопрос о коммунизме ос­тается для России открытым.

И здесь надо быть очень внимательным. В последние годы в общественной мысли по отношению к социализму господствовал Дух огульного отрицания, основанного чаще на эмоциональном уп­рощенчестве, чем на объективном анализе. Это во многом опреде­лялось общей политической горячностью и целенаправленной деятельностью СМИ, подающих социализм как однозначно отрица­тельное явление русской истории. Однако такое "упрощенчество" есть недопустимое историческое высокомерие и легкомыслие. Если мы действительно озабочены истинным национальным самопозна­нием, если мы действительно хотим понять духовно-исторический смысл происходящего, то должны отнестись к этому вопросу мак­симально ответственно и непредвзято, с предельным смирением и уважением - как того требует собственная национальная история. Это не теоретический вопрос: где-то здесь мы потеряли нить своей собственной истории; по сути - потеряли себя. История не бывает только "черной" или только "белой", но всегда есть непрерывный поток национального духа; и если мы хотим вновь вступить в этот поток, то должны постараться понять ее логику максимально честно и искренне. Особенно, когда это касается религиозно-идеологических оснований.

Сейчас происходит восстановление естественного баланса рели­гиозного и материалистического в общественном сознании и ничто не мешает глубокому и всестороннему переосмыслению социализ­ма на основе традиционного христианского миропонимания; ни идеологических, ни философских, ни догматических преград тако­му переосмыслению не существует. Что означают религиозные предпосылки коммунизма? Насколько глубоки его христианские основания? Как реализовать неисчерпаемый религиозный потенци­ал народного духа в действенную идеологию национального возро­ждения? - все это актуальнейшие вопросы современного русского самосознания. Острота и неизжитость национального историческо­го кризиса взывают к необходимости подобного переосмысления -новому пониманию социализма и коммунизма в контексте тысяче­летней русской истории. Не поняв до конца духовно-идеологические уроки своей недавней истории мы никак не сможем осознать и ее ближайшее будущее. В частности, есть ли это буду­щее у социализма, или мы уже навсегда вписаны в капиталистиче­ский фарватер истории?

 

КРИЗИС СОЦИАЛИЗМА   

 

 Крах коммунизма, который мы на­блюдаем сегодня,   не   обязательно означает его окончательную историческую катастрофу, доказатель­ство полной несостоятельности его идеи. По мысли А. Зиновьева то, что происходило и происходит последние десять лет с коммунисти­ческой Россией это не катастрофа, а кризис, - которому подвластна любая нормально развивающаяся система. Кризис - вещь естест­венная, являющаяся необходимым атрибутом диалектики. Выход из кризиса возможен лишь в одном случае - в случае качественного преображения системы. Этой схеме вполне отвечают сегодняшние идеологические и политические реалии.

Надо признать, что кризис состоялся. Это было закономерное внутреннее явление коммунистической идеологии; "происки" ЦРУ (И собственной, пригретой за пазухой, "пятой колонны стали лишь усугубляющим приложением. В сущности, дело было сделано - об­щество развитого социализма, в той мере, как ему позволяла мате­риалистическая идеология, построено, - и эта законченность опре­делила то, что называлось "застоем". Дальнейшее развитие требова­ло какого-то неизбежного качественного обновления коммунисти­ческой идеи. М. Горбачев попытался нащупать это новое измерение социализма, но ... не удержал "процесс". И это не мудрено: масшта­бы назревавших изменений находились не в экономической или по­литической сферах советского общества, а как сейчас представляет­ся, значительно глубже - на уровне национального подсознания. Это становится понятным, если мы вспомним, что середина кризиса пришлась на 1988 год - год тысячелетия Крещения Руси. Ведь это воистину "тектонические" пласты русского самосознания! Проис­ходил новый прорыв национального духа и историческая актуали­зация Православия. ...Разве возможно такое предвидеть? - увы, плоскость реальной истории слепа относительно своей метафизи­ки, - процессов, происходящих в невидимой области Божественного исторического промысла.

Слабела и вырождалась сама идейная составляющая социализ­ма, ее религиозный мировоззренческий пафос: в "светлое будущее коммунизма" реально уже никто не верил, ни народ, ни сама ком­мунистическая партия, - и это предопределило падение всей систе­мы. Крушение веры лишило общество внутренней, позитивной ди­намики и созидательной жертвенной энергетики. Не стало цели, не стало и движения. В этом смысле русский народ опять остался ве­рен себе: только высшие (осознанные и принятые на уровне души) идеалы способны подвигнуть его к реальному историческому дей­ствию.

Как уже говорилось, ограниченность исторического опыта со­ветского социализма была предопределена его принципиальным материализмом. Словно современный "вавилон", коммунистиче­ский "красный проект" строился на чисто материалистических принципах ("глиняные кирпичи") - и рациональной человеческой воле. Принципиальная ограниченность такого строительства оче­видна. Таким путем можно строить "египетские пирамиды" (т.е. не­что принципиально мертвое), но нельзя строить то, что предназна­чено для жизни, которая иррациональна и нелинейна в своем дви­жении.

Материалистический "красный проект" был слишком прямоли­неен в своем стремлении к цели. Прорубая титаническую просеку к "светлому будущему" коммунистическая воля многократно нару­шила мистическое равновесие жизни: ее животворящий дух ушел

куда-то в сторону, исчез в неизвестном направлении, покинул свои отработанные материальные формы. Вавилон рухнул разом. В его несущей конструкции не оказалось ни одного мало-мальски пригодного элемента, способного удержать тяжесть нагромоздившихся противоречий: ни армия, ни КГБ, ни Политбюро, ни огромная мно­гомиллионная масса коммунистов, ни "советская интеллигенция" ни "простой советский человек", ни, наконец, сама "теория научно­го коммунизма" - ничто из этих краеугольных оснований "развитого социализма" не оказалось способным выдержать нагрузку истори­ческого государственного кризиса. Все это, во многом, были уже пустые формы. Отсюда те поразительные масштабы всеобщего без­различия и предательства, которые за несколько лет превратили ве­личайшую сверхдержаву мира в жалкое и беспомощное, полуколо­ниальное государство.

"Без Меня не можете творити ничесоже..." (Ин.15.5.) - потеря духовного смысла лишает человека и общество способности к предметному созиданию.

Это кажется странным, но это так. То, что питало жизнью энту­зиазм первых пятилеток, к концу века превратилось в оторванные от жизни лозунги: в них уже никто не верил - ни члены ЦК КПСС, ни простые советские обыватели. Коммунистический "проект" ока­зался никому не нужен и его подожгли (как в романе Ильфа и Пет­рова) сразу с четырех углов... - благо желающих "погреть руки" на этом деле оказалось предостаточно.

Но значит ли это, что на пепелище не осталось ничего кроме не­определенной, поросшей духовным "бурьяном", территории, кото­рую лучше всего сдать в аренду какому-нибудь "дяде Сэму"? Ос­тался ли у России шанс на самостоятельную, самобытную историю или единственное, что ей остается это, пристроившись в хвосте у Запада, "добровольно" принять истины "нового мирового порядка"? Если ограничиться плоским, рациональным взором, то, кажется, все обстоит именно так; но если заглянуть в духовную глубину нацио­нального чувства, то русское сердце обнаружит в себе еще далеко не исчерпанный резерв пассионарности - светлый, христианский потенциал Русской идеи, в раскрытии которой - подлинное про­должение русской истории.

 

СОЦИАЛИЗМ И ХРИСТИАНСТВО

 

А.Зиновьев разделяет коммунизм на идеологический и реальный и говорит, что реальный коммунизм был полностью разгромлен Западом в ходе "холодной войны", но идеологический коммунизм остался в сознании человечества, и что он не может быть полностью искоренен, пока существуют порождающие его причины, а именно - негативные явления капитализма.

Однако, если смотреть на идеи коммунизма более глубоко, то в них можно выделить вполне определенные собственные (имма­нентные) источники устойчивости - христианские предпосылки коммунизма. Неискоренимость идеалов равенства, братства, спра­ведливости и мира определяется тем, что эти понятия суть базисные социальные ценности христианства. Человечество не может отка­заться от стремления к этим идеалам, пока существует христианство.

Поэтому, если вернуться к терминологии А. Зиновьева, "идеоло­гический коммунизм" неискореним в сознании человечества, а это значит, что он будет вновь и вновь проявляться в той или иной форме в реальной истории. Причем динамика этих проявлений име­ет вполне очевидную, все возрастающую историческую амплитуду. Если первые христианские общины (коммуны) в этом процессе мо­гут пониматься в качестве элементарного "коммунистического за­родыша" (своего рода идеального эталона гармоничного социаль­ного бытия), то последующее развитие коммунизма происходит во все возрастающем теоретическом и практическом масштабе. Снача­ла это "аскетический коммунизм" христианских монастырей, с их общинным хозяйственным бытием, равенством и братством; затем "утопический коммунизм" средневековых католиков: Томаса Мора и Томмазо Кампанеллы с первой теоретической попыткой распро­странить христианские идеалы социального бытия на все общество; далее - марксизм в качестве теории "научного коммунизма"; и нако­нец - Советская Россия - первый в истории опыт реализации комму­низма на государственном уровне. ...Надо ли говорить, что на пути к своей последней исторической реализации идеи коммунизма от­носительно своего первоначального "эталона" претерпели очень существенные деформации. Причем принципиальное искажение за­ключалась в том, что теория и практика социализма XX века начис­то "забыла" свою исходную христианскую составляющую, превра­тившись тем самым в форму без содержания, - и это неизбежно ска­залось на его судьбе: такой "реальный коммунизм" в отличие от своего двухтысячелетнего "идеологического" предтечи просущест­вовал чуть более семидесяти лет...

Но значит ли это, что вместе с окончанием реального россий­ского социализма пришла к своему историческому финалу и сама коммунистическая идея - как то утверждают буржуазные (западные и российские) аналитики? Не означает ли нынешний кризис социа­лизма всего лишь неизбежную и закономерную предпосылку его нового исторического подъема на уже совершенно новом, качест­венно обновленном, идеологическом основании, - том, на котором и зародилась сама идея коммунизма - на базе истинного христианско­го миропонимания? Нет доводов, которые могли бы отрицать такую возможность, - более того, сама историческая диалектика комму­низма предполагает неизбежность этого последнего этапа коммунистической истории. Суть которого в соединении коммунистической практики, в ее реальных социальных достижениях, с ее истинным идеологическим началом и сущностью - христианскими представлениями об идеале человеческих отношений. Без этого заключительного акта зрелого коммунистического миропонимания коммунистическая история не может считаться завершенной - ее цикл еще не закончен.

Какое это имеет отношение к реальной истории и, в частности, к истории России, пока сказать трудно. Однако некоторые предпосылки говорят о том, что определенная переориентация коммунизма в этом отношении происходит, - об этом красноречиво свидетельствуют те изменения, которые появились в программных документах КПРФ и работах ее лидера Г.А. Зюганова. Принципы национальной исторической преемственности, самобытности характера и мировоззрения русского народа, отказ от идеологии атеизма и признание Православия становым хребтом русского национального самосоз­нания - вот далеко не полный перечень тех идеологических прозре­ний, которые обрела коммунистическая идея в результате краха системы ортодоксального коммунизма. И это вселяет определенный исторический оптимизм: коммунистическая идея в своем самопо­знании вплотную подходит к ядру Русской национальной идеи • Русской идее, что значительно увеличивает шансы для последней найти свое продолжение в реальном историческом времени.

 

РУССКАЯ ИДЕЯ СЕГОДНЯ

 

Двигаться вперед (в историческом смысле) нельзя на основе простого отрицания на­стоящего, нельзя - на основе обращения в прошлое, но возможно лишь в предчувствии будущего, - нового по определению. Увидеть будущее в его новых идеологических осно­ваниях - наша сегодняшняя задача. Будущее, чтобы быть действен­ным в настоящем, должно обладать притягательной, завораживаю­щей силой - если этого нет, то оно не состоится. Это особенно отно­сится к России, государству - идеократии, т.е. государству, в кото­ром движущей силой его истории является "идея": будь это Святая Русь, Москва Третий Рим, или Коммунизм. Сами по себе, в кон­кретно-историческом смысле, эти символы может быть малореаль­ны, но именно они задают России вполне реальную, идеологически осмысленную историческую динамику. Суть ее в том, что идея (как идеал) всегда входит в противоречие с реальной историей - требуя ее преодоления.

Смысл существования России - в конечном преодолении реальной (несовершенной) истории, в устремленности к будущему как задаче претворения некой мечты, идеи, и цели - способной преобразить банальность реального бытия. Это не идея прогресса или эволюции в классическом (европейском) понимании, но именно идея преображения, как качественное, зримое изменение бытия, дости­гаемого не столько "механическим" усилием, сколько откровением Веры. Т.е. основная энергетика национального исторического бытия сосредоточена не в области материально-экономической конкрети­ки, а в области напряженного духовно-исторического творчества, являясь, в первую очередь, задачей духовной и идейной. И ныне лишь идея может разбудить сонное самосознание нации и подвиг­нуть ее к дальнейшему историческому движению. Безыдейные, ме­ханические по своей природе, материально-экономические преоб­разования не могут восприниматься иначе как бессмысленное (в ис­торическом смысле) топтание на месте.

В этом смысле все мы, как народ, вошли в полосу какого-то полного идеологического "затмения". Нас как бы лишили неба и света. Те "тараканьи бега" за прибылью и достатком, в которых нам предлагают участвовать современные "рыночники", унизитель­ны и бессмысленны для русского самосознания и никак не могут служить основой какого-либо исторического вдохновения. Отсюда, от этого чувства полной идеологической бессмыслицы, та апатия и безразличие, которые проявляются сегодня в нашем народе на фоне откровенного разрушения государства. Необходим идеологический прорыв, восстановление единства и цельности национального само­сознания, обретение светлого и вдохновляющего чувства новой ис­торической перспективы. Этим светом должна стать новая нацио­нальная идеология, включающая в себя все ценности, которые вы­ношены и выстраданы нашим народом на протяжении его тысяче­летней истории.

Однако национальное общественно-историческое движение не может начаться простой манифестацией традиционных националь­ных идеалов. Это было бы слишком просто. Сами по себе эти цен­ности (Русская цивилизация. Русская идея. Святая Русь, Правосла­вие и т.д.) не могут явиться в своем общем виде непосредственны­ми источниками национального исторического акта. Они вневременны, т.е. внеисторичны в своей основе, и являются своего рода "статикой" русского национального самосознания. Попытки осуще­ствить на их основе какую-либо реальную историческую динамику (общественно-политическое движение, национальную партию и т.д.) обречены на неудачу. Вся активность подобных образований ограничится лишь собственной "динамикой самоорганизации" -общественным движением, в полном историческом смысле этого слова, такие начинания стать принципиально не могут, как бы ни были верны их национально-патриотические лозунги и программ­ные установки. Для действительной общественно-исторической ди­намики нужно нечто большее - то конкретное историческое значе­ние национальной идеи, в котором нация осознает свою непосредст­венную историческую задачу, открывающуюся как реальный выход и перспектива для ее ближайшего исторического существования. В этом смысле общая национальная идея всегда имеет некое конкрет­ное, исторически обусловленное звучание, мобилизующее нацию к реальному историческому действию.

В чем состоит сегодняшнее значение Русской национальной идеи? Каковы ее конкретные исторические приоритеты? - это клю­чевые вопросы национального самосознания. Ныне для националь­ной идеологии мало быть просто укорененной в национальном прошлом, она должна стать в то же время идеологией будущего, т.е. идеологией возрождения, и это накладывает на нее вполне опреде­ленные условия.

Идеологией национального возрождения (как это ни странно) не может служить некая сверхисторическая, вневременная националь­ная идея, выраженная в своей абсолютной полноте и окончательной мировоззренческой истинности. Наоборот, это должна быть идея предельно адекватная современной исторической ситуации, эффек­тивная и действенная, способная привести в движение обществен­ное сознание и общественную (политическую) практику - в этом критерий ее истинности, а не в абстрактных идеологических посту­латах или устаревших стереотипах. Она должна быть исторически позитивна, т.е. иметь ясную историческую перспективу, способную вдохновлять нацию к новому историческому созиданию. Поэтому вопрос не стоит о национальной идеологии вообще в ее идеальных измерениях, а именно об идеологии возрождения, т.е. практической, текущей задаче национального спасения в конкретной историче­ской ситуации. Здесь надо быть в первую очередь реалистом, а не хранящим белизну своих риз догматиком, или вознесшимся над бренной историей утопистом. Мало провозглашать красивые идеа­лы. Необходимо найти реалистические пути движения к ним - в этом суть идеологии возрождения.

Одним из таких путей и является задача православно-социалистического синтеза (или союза), понимаемого как наибо­лее общая формулировка внутреннего национально-идеологиче­ского единства. Конкретность такой постановки вопроса отражает предельную адекватность нынешнего историко-идеологического излома и есть насущная задача его исцеления. Теоретически в этом союзе нет противоречия, ибо то и другое направлено к конечному совершенству национального бытия в его духовных, экономических и социальных отношениях, к гармонизации его земной и небесной составляющих. Преградой к подобному союзу являются лишь зава­лы идеологических и исторических стереотипов, которые должны быть преодолены в соборном единстве национального самосозна­ния.

Нынче не время заниматься бесплодным оценочным противо­поставлением эпохи православной и социалистической государственности (что лучше, что хуже), - рассматривая этот вопрос в отрицательной умозрительной плоскости. Наоборот, необходимо положительное понимание того, что все это - часть нашей единой исто­рии в ее внутренней диалектической противоречивости, идеологи­ческой полюсности и исторической незавершенности. Сверхценностью нынешней ситуации является восстановление единства на­ционального самосознания, и перед этой задачей ценности прошло­го имеют уже не абсолютное, но относительное значение. Никакое противоречие не решается в собственной плоскости, решение воз­можно лишь на ином, высшем (положительном) уровне понимания, где обе части противоречия проявляются как стороны единого це­лого. Именно это целое должно быть осмыслено нами как основа нового национального самосознания, в котором мирно сливаются обе стороны недавнего идеологического противостояния. И это не просто интеллектуально-идеологическая задача, - это задача, в пер­вую очередь, духовная, требующая от нас некоего нового "рожде­ния свыше", позволяющего увидеть себя и Россию в новом преоб­раженном виде, в новой цельности.

И это есть творческая задача. Нынешнее самоопределение на­ционального духа, не имеет тривиального решения. Исторические условия привели нас к очень глубокому по своим основаниям идео­логическому кризису, полностью прервавшему единую нить исто­рического самосознания нации. Нынешняя ситуация в экономиче­ском, идейном и духовном смысле есть "нелинейная", сверхрацио­нальная задача и простые экономические или традиционно-идеологические рецепты здесь уже не подходят. "В одну реку не входят дважды", как бы ни был велик соблазн повернуть реки исто­рии вспять - это невозможно; мы должны найти свою новую исто­рию в ее новых идеологических формах, принять на себя ответст­венность нового исторического творчества. Масштаб стоящей зада­чи выходит за рамки привычных политологических и идеологиче­ских стереотипов, ибо нынешний исторический перекресток состо­ит исключительно из "неизвестных". Как "витязю на перепутье" нам предстоит сделать выбор из нескольких непредсказуемых направ­лений своей судьбы. На языке синергетики это называется "точкой бифуркации", т.е. тем неустойчивым и неуравновешенным состоянием, где система переходит на новый уровень своего бытия, отли­чающегося не только новой структурной упорядоченностью, но и Новым качественным (т.е. "идеологическим") содержанием. Отсюда понятно, что простых решений нынешняя ситуация не имеет...

Впрочем, подобная картина наблюдалась в истории России не единожды. Общеизвестно, что история России по своей диалектике катастрофична, т.е. поступательность ее государственного бытия  сопровождалась подобными "идеологическими" кризисами на всем протяжении ее истории. И это не должно вводить в отчаяние, но наоборот, максимально мобилизовать нашу личную и общественную ответственность перед выбором собственной истории. Доныне Рос. сия справлялась с подобными историческими вызовами, и есть все основания надеяться, что подобный позитивный исход возможен $ в нынешней "безысходной" ситуации.

"Невозможное человекам, возможно Богу". Не надо забывать что история человечества - это Богочеловеческая история, т.е. Бог не оставляет человека (и тем более избранных своих) один на один с морем исторического хаоса, но наоборот, всегда присутствует рядом. И если мы, как народ, подтвердим в своем сердце неизбывную готовность и дальше быть со Христом, то Бог не оставит нас уто­пающими в этом "море", но выведет "яко по суху" к новым берегам нашего исторического существования.

 

ВРЕМЯ И ЦЕРКОВЬ  

 

 Говоря о сегодняшней     идеологической ситуации и задаче формирования единой идеологии национального возрождения, нельзя не сказать несколько слов о позиции другой стороны русского идеологического про­цесса - Русской Православной Церкви. В чем состоит ее конкретно-историческая роль в преодолении нынешней идеологической смуты? При всей очевидной простоте данного вопроса многое остается далеко не однозначным: в историческом, политическом и общест­венно-социальном плане. Слишком велик исторический провал, от­деливший ее нынешнее официальное и общественное признание, от того времени, когда Православие действительно было реально дей­ствующей государственной идеологией России. В этом смысле Рус­ская Православная Церковь еще не закончила процесс своего ново­го исторического самоопределения и ее состояние во многом по­добно... только что "воскресшему из мертвых", когда еще сохраня­ется заметная историческая неотмирность. К сожалению, эта неко­торая историческая неадекватность Православия невольно вносит дополнительную сложность в формирование цельного самосозна­ния общества, зачастую не упрощая, а усугубляя его идеологиче­скую самоорганизацию, уводя вопрос национального возрождения за рамки конкретной исторической реальности. Может показаться, что в этом и состоит нынешняя роль Церкви - быть отстраненным внеисторическим наблюдателем происходящего, однако традиций русского Православия и острота нынешней исторической смуты скорее говорят об обратном. Историческое самоопределение России, в его идеологическом и политическом смысле, невозможно без адекватной исторической позиции Церкви, всегда бывшей ее внутренним духовным оком. А это, в свою очередь, предполагает честное и объективное переосмысление новейшей русской истории во всех ее социальных и идеологических катаклизмах, с принятием на себя части ответственности. Ибо история России и Церкви нераз­дельны.

Готова ли Церковь к подобному "идеологическому" переосмыслению собственной судьбы и нынешнего исторического положения? - пока не ясно. Слишком велика растерянность и политиче­ская дезориентированность современного церковного сообщества, _еще не сумевшего до конца оправиться от трагических потрясений, выпавших на его долю в XX веке. Но без сомнения, такие выводы должны быть сделаны. Обмирщение Церкви к концу XIX века, па­дение ее авторитета в народе и обществе, крушение Российской им­перии и как следствие - тяжелейшие гонения - все это находится в прямой исторической и метафизической зависимости, и имеет не­посредственное отношение к исторической ответственности Право­славия как "идеологии" Святой Руси.

К сожалению, полезная в целом официальная "Социальная кон­цепция РПЦ", в недостаточной мере отвечает злободневным в этом отношении запросам общества, являясь идеологически не вполне определенным документом. Вопрос о современной идеологии на­ционального возрождения остается для Православия открытым. По время не ждет - дальнейшая отстраненность Церкви от участия в общественно-идеологическом процессе усугубляет современный идеологический кризис, более того, делает его принципиально не­разрешимым. Невнятность идеологической позиции Церкви на руку только современной российской власти с ее совершенно бесфор­менной и неопределенной "официальной идеологией", под знаком которой и происходят разрушительные для государства "реформы". Разве в этом состоит "симфония" властей?

Вопрос о государственной идеологии есть не формальный, а сущностный, мировоззренческий вопрос национального бытия, от­давать его на откуп кремлевским политологам или телевизионным "шаманам", было бы крайне опрометчиво. Здесь нынешнее "Кули­ково поле" российской истории, и здесь должна состоятся решаю­щая битва за Россию. Может ли Церковь находиться в стороне от этого процесса?...

После крушения официальной коммунистической идеологии и наплыва западных мировоззренческих "ценностей", народ инстинк­тивно потянулся к Православию, справедливо надеясь обрести в его лице надежные мировоззренческие опоры - и это, слава Богу, про­исходит. Однако на общественном бытии этот процесс по ряду при­чин отражается очень слабо, почти незаметно. Реальной общест­венной силой Православие не становится, но остается лишь потен­циальным источником (своего рода резервуаром) вневременной ми­ровоззренческой Истины. Обладая неоспоримым общественным ав­торитетом. Церковь, тем не менее, пассивна в выражении своих общественно-политических и идеологических предпочтений. И это особенно контрастирует с активной позицией коммунистов - по существу единственной общественной силой, героически защищаю, щей патриотические ценности на общегосударственном (парламентском) уровне. Именно коммунистов боятся "демократы" всех мастей и именно против них развязана непрекращающаяся информационная война в СМИ (что особенно наглядно проявляется на выборах любого уровня власти). Церкви "демократы" не боятся. Что бы это значило?...

Еще с началом "перестройки" в церковной среде ходили упорные ожидания новых гонений, которые вот-вот начнутся, но прошло уже более 10 лет, а гонений никаких нет (если, конечно, не считать "гонениями" периодические пасквили "Московского ком­сомольца"). Не означает ли это, что гонения, как признак истинного стояния перед лицом мира, не даются просто так, по одной лишь принадлежности к истинной Церкви, а определяются какой-то вполне определенной формой обличения этого мира, его неправды? Не пришло ли время и Церкви сказать свое веское слово Истины среди того моря идеологической лжи, которое захлестнуло совре­менное общественное сознание.

Нам скажут, что Церковь вне (выше) политики, что она отделе­на от государства и что вообще это очень тонкие вещи... Может и так... Но уместна ли такая позиция в условиях острейшей общест­венно-исторической смуты? Верна ли подобная возвышенная поли­тическая "неотмирность", если она оборачивается простой истори­ческой апатией? Наверное, можно быть "вне политики", но никак нельзя быть вне истории. И это особенно относится к русскому Православию, для которого история Церкви и судьба России - не­раздельны. Во все переломные моменты нашей истории Церковь несла особую историческую миссию - быть светом на пути нацио­нального спасения. Примеров тому великое множество: Сергий Ра­донежский и Дмитрий Донской, Александр Невский и патриарх Гермоген, патриарх Тихон и митрополит Иоанн (С.-Петербургский и Ладожский). В этих святых для русского сердца именах навсегда запечатлелся образец единства духовного и исторического служе­ния - подвиг исповедания небесной Истины перед лицом исторического хаоса. Готова ли Церковь принять сегодняшний исторический вызов? или останется по еще "советской" привычке лишь пассив­ным наблюдателем общественно-политических процессов? Этот вопрос крайне актуален не только для России как таковой, но и для Церкви. Ведь сомнительное "мирное сосуществование" с "демокра­тическим" миром оборачивается не только общей апостасией, но я напрямую ведет (и Россию и Церковь) в объятия грядущего "обще­человеческого" Антихриста - это ли путь Православия?

Православие, как фундаментальная идеология, обладает много­вековой исторической, идеологической и просто житейской мудростью - и эта мудрость должна быть актуализирована. Современному общественно-историческому безвременью крайне необходимы именно фундаментальные идеологические основания, и отстаива­ние их - задача Церкви. Социализм, как идеология, рядом с Право­славием - горячий юноша, и не ему принадлежит приоритет в фор­мулировке традиционных российских ценностей. Третьей же сторо­ны в современном патриотическом пространстве - не существует. И это накладывает на нас, нравится ли нам это или нет, определен­ную историческую ответственность - придти к глубокому идеологи­ческому взаимопониманию ради единства и спасения России. Это не задача политического компромисса, - но насущная потребность национального самосознания, его адекватного исторического само­определения.

Итак, пора подводить некоторые итоги. Можно согласится с Г.А. Зюгановым в том, что "решение исторических задач всегда на­ходится впереди, а не позади истории". Что же это значит в свете наших историософских размышлений? А то, что ни коммунизм с его "диктатурой пролетариата", ни самодержавие в форме "право­славной монархии" не могут рассматриваться нами как самостоя­тельные (взаимоисключающие) цели нашего державного строитель­ства, но только в связке, как ступени к будущему. Реальная истори­ческая диалектика требует от нас исторического синтеза оправда­ния, а не отрицания собственной истории - и в этом направлении должна строиться наша патриотическая идеология. Преодоление нынешней смуты невозможно вне нащупывания той единственно верной (общей для всех!) идеологической тропы, которая выведет нас к новым горизонтам собственной истории. Время революций (и контрреволюций) исчерпано, внутреннее идеологическое противо­стояние, терзающее русский дух от начала XX века, необходимо примирить.

Растягивание этого противостояния на еще большее историче­ское время, в надежде на реставрацию той или иной модели госу­дарственности, лишь усугубляет безысходность нынешнего поли­тического хаоса. Пока нация не обретет единства в своем исконном мировоззренческом основании (понимаемом в самом общем виде как Русская идея), до тех пор "неизвестно кто..." будет хозяйничать внутри нашего дома. Иной альтернативы нет. Либо две единственно реальные и исторически легитимные патриотические силы придут К единой идее нового исторического созидания, либо царствующие вот уже десять лет "самозванцы" и К° окончательно раздадут и рас­тащат "бесхозное" здание некогда великой Русской государственно­сти. И тогда на фоне неопределенной территории под условным на­званием "Евразия" и те и другие (и коммунисты, и православные) останутся существовать как некое экзотическое воспоминание на­подобие египетских сфинксов или статуй с острова Пасхи.

Возможно ли это? Хотелось бы думать, что нет. Ибо не иссякла в русском народе Небесная вера Православная, не оскудела в нем и национальная социалистическая жажда земной справедливости - не реализована еще сокровенная Русская идея, несомая им в своей душе сквозь все перипетии собственной истории.

* * *

История мира традиционно рассматривается как история культур и цивилизаций. Однако цивилизации отличаются друг от друга в первую очередь, своими мировоззренческими основаниями - или идеологиями, - которые есть выражение вполне определенного целостного миропонимания, сконцентрированного в принципиальных для данной цивилизации приоритетах. Эти приоритеты определяют в свою очередь все остальное - культуру, политику, экономику. Именно развитие и борьба идеологий определяет динамику и диа­лектику мирового цивилизационного процесса. Основу же идеоло­гий всегда составляли религии.

Если экономические процессы, политические перевороты в. международные конфликты - это микро-масштаб исторических из­менений, то макро-масштаб - это динамика религиозно-мировоззренческих процессов. Так наша эра - это эра христианст­ва, и в этом контексте должна рассматриваться и наша новейшая и современная история. Тогда многое в ней станет яснее... Тот факт, что современный мир в религиозном смысле крайне секуляризиро­ван и индифферентен, не означает, тем не менее, что мы живем в пост-конфессиональной идеологической пустоте. Мы по-прежнему вписаны в христианский контекст истории, - и она еще не завершена.

Иудаизм и христианство, сионизм и "новый мировой порядок", капиталистическая глобализация и коммунистические идеалы - все это остается открытыми вопросами христианской истории. Исклю­чительное, ключевое положение в ней принадлежит России - имен­но от нее зависит, быть или не быть актуальной христианской ис­тории. Ибо Россия есть единственная христианская альтернатива "новой мировой апостасии". Суть этой альтернативы - в Русской идее, сокровенной тайне русского христианского самосознания, в русском православном социализме.

 

Литература:

 

С. Булгаков. Труды по социологии и теологии. Т.2, М.1999.

Н. Бердяев. Истоки и смысл русского коммунизма. М.1990.

А. Зиновьев. Пост-коммунистическая Россия. М.1996.

Г. Зюганов. Россия - Родина моя. М.1996 (идеология государственного патриотизма), изд-во "Благо", «Спасется ли богатый», М.2000.