Н.В. Сомин (ПСТБИ)

Основные христианские доктрины о богатстве и собственности. История этих доктрин в Православии, католичестве и протестантизме

Церковная имущественная этика, т.е. учение о богатстве, бедности, собственности и милостыне – область нравственного богословия, которая особенно яростно подвергается атакам «века сего», направленным на ее обмирщение. И может быть потому контуры этого учения пока не зафиксированы с достаточной степенью определенности в соборных определениях. Более того, оказывается, что в христианстве бытует целых три существенно различных парадигмы имущественной этики. Поэтому имеет смысл рассмотреть этот вопрос с исторической точки зрения и проследить, как менялся взгляд на право собственности и богатство в различных христианских номинациях: Православии в его византийском и русском вариантах, в католичестве и протестантизме.

Мы начнем с первой, хорошо известной всем, концепции. Согласно ей иметь собственность, даже значительную, - т.е. быть богатым, - не предосудительно. Собственность дает средства к существованию, будучи гарантом гражданских свобод и нравственного развития личности. Однако, непременным условием обладания богатством является независимость от него: не богатство должно обладать вами, а вы – богатством. Если  вы внутренне независимы от имения, не прилепились к нему, то тогда богатство – благо. Если же  вами владеет страсть любостяжания, то тогда богатство становится  грузом, не пускающим вас подняться в Царство Небесное. Поэтому нужно быть милостивым, благотворить бедным, жертвовать на Церковь, и тогда Господь благословит и вас и ваше дело. Такая концепция кажется нам настолько естественной, что в ее православности обычно сомнений не возникает. Поэтому мы будем называть ее «общепринятой». Автор просит прощения за введение собственной терминологии, поскольку имущественная этика – область настолько слабо разработанная, что отсутствуют названия даже основных понятий.

Однако, следует сразу сказать, что «общепринятая доктрина» не   является святоотеческой, хотя и имеет давнюю историю. Она возникла на рубеже II-III веков, и изложена в известной книге Климента Александрийского «Кто из богатых спасется?». Книга является развернутым толкованием Евангельского эпизода с богатым юношей, причем Климент применяет александрийский метод экзегезы и толкует слова Христа «все, что имеешь, продай и раздай нищим» (Лк.18,22) аллегорически: Христос, де, не требует фактической раздачи имения, а требует лишь внутренне освободиться от него. Юноша же, не зная тонкостей аллегорического метода, неправильно понял Христа, а потому и «отошел с печалью». Отметим, что такое сомнительное толкование, кроме как у Климента, в патристической литературе не встречается, хотя, основываясь на нем, Климент и разворачивает свою  концепцию снисходительного отношения к собственности.

Однако, точка зрения Климента Александрийского была преодолена святыми отцами IV века: св. Василием Великим, св. Григорием Богословом, св. Амвросием Медиоланским и, конечно же,  св. Иоанном Златоустом, учение которого столь глубоко по содержанию и столь ярко по выражению, что поистине является вершиной святоотеческой имущественной этики.  На богословских конференциях ПСТБИ автору не раз приходилось говорить об учении святых отцов о собственности и богатстве. Поэтому, опуская цитаты,  укажем лишь на итог, к которому приходят святые отцы. Они рассматривают вопрос как бы на двух уровнях: личном, развивая, так сказать, «психологию собственного» и уровне взаимоотношений с ближними – «социологию собственности». Подлинно христианским отношением к собственности и богатству, отвечающим критерию христианской любви является: на личном уровне – полное отвержение собственности, а на уровне христианской общины – общность имущества. Однако, будучи великими пастырями, святые отцы понимали, что человек не может в одночасье стяжать совершенства. А потому для новоначальных, только делающих первые шаги по пути к идеалу, святые отцы снижают планку и фактически требуют от них следованию «общепринятой» доктрине. Таким образом, Златоуст и другие святые отцы IV века, сформулировали другую, подлинно христианскую парадигму, которая, с одной стороны, блестяще решала задачу преемственности,  находя подобающее место учению Климента, а с другой стороны, предлагала нам высочайший евангельский идеал, освященный писанием и апостольским преданием. Причем, идеал, хоть и в полной мере недостижимый, но исполнимый в своей существенной части.

Однако греческой Церкви не удалось удержаться на этом высочайшем уровне. Св. Иоанн Златоуст был, говоря современным языком, «репрессирован», его сторонники – мучимы, сосланы и лишены влияния в Церкви. Началась эпоха «симфонии» государства и Церкви, которая в реальности вылилась в подчинение Церкви государству. Церковь была отодвинута от социальных вопросов и ей была оставлена только сфера работы с индивидуальными душами. В результате богословие, отвернувшись от  нравственных проблем, полностью окунулось в разработку догматических вопросов. Моралистов масштаба Златоуста Церковь уже не рождала. Позднейшие же богословы в своих проповедях, явно не отвергая учения Златоуста, стыдливо «забывали» упомянуть о его принципиальных воззрениях, выдавая его икономические высказывания, которые он временно делал только по снисхождению к несовершенству пасомых, за нормативное церковное учение о собственности и богатстве.

Западная церковь, благодаря особым историческим  условиям, была гораздо менее зависима от государства, а потому святоотеческое учение о собственности в ней удержалось дольше – вплоть до XIII века. В католической терминологии, общественная собственность признавалась «естественным», то есть данным человеку Богом, законом, а частная собственность – «позитивным» законом, придуманным грешными людьми. Это учение проповедывалось в папских энцикликах, преподавалось в университетах, ему следовали, по крайней мере на заре своего существования, все католические ордена.

Однако, у католиков были свои проблемы.   Западная церковь накопила огромные материальные богатства, а святые отцы в один голос говорят, что богатство – огромной силы соблазн, развращающий даже праведные души. В результате западная церковь реально перестала жить по тем идеалам, которые она теоретически проповедывала. Но главное в другом: Церковь на Западе подвергалась огромному давлению со стороны общества, которое постепенно поворачивалось к капитализму и  начинало нескончаемую гонку за прибылью, процентами, рентой, дивидендами и пр. И католическая церковь, чтобы не утерять свою, убегающую за другими ценностями, паству, делает смелые изменения в своей имущественной доктрине.

Таким смельчаком оказался Фома Аквинский – богослов с универсальным мышлением, учение которого ныне принято в качестве официальной католической доктрины. Конечно, Аквинат не мог демонстративно отказаться от предыдущей традиции, а потому его рассуждения весьма путаны. Однако, в результате у него получилось, что «естественным законом» оказывается как раз частная собственность, а общая собственность – законом, применимым лишь в исключительных обстоятельствах, например, в случае повсеместного голода. Иначе говоря, учение Фомы – одна из разновидностей «общепринятой» доктрины. Католическая церковь уже была вполне подготовлена к такому повороту дел и без протестов быстро приняла  учение знаменитого богослова, где частная собственность объявлялась  необходимой основой благополучного существования христианского общества. 

Такой доктрины, правда, пятясь как рак и сдавая одну позицию за другой, католичество держалось вплоть до новейшего времени, когда нынешний понтифик Иоанн Павел II фактически благословил новый мировой порядок, и тем самым сделал шаг вниз на следующую ступень, снова изменив парадигму католической имущественной этики. Впрочем, задолго до католиков на этой ступени обосновались протестанты, а потому, с легкой руки Макса Вебера, ее обычно называют «протестантской этикой». Суть этой доктрины, третьей по счету, в том, что благополучие и богатство  рассматриваются как положительные христианские ценности. А потому стремление к увеличению богатства с помощью капиталистических механизмов рассматривается как  добродетель. Если в состав «общепринятой» доктрины всегда входило требование быть независимым от богатства и не гнаться за ним, то «протестантская этика» наоборот считает предпринимателей, которые день и ночь поглощены извлечением  прибылей, весьма уважаемыми христианами, ибо их деятельность приводит к увеличению благосостояния всего общества.

Казалось бы – тонкости богословия. Однако, они повлекли громадные последствия. Дело в том, что под воздействием «общепринятой» доктрины сформировалось традиционное общество, со всеми его достоинствами и недостатками. Но очевидно, что «общепринятая» доктрина капитализму тесна. Он нормально себя чувствует только в «протестантской этике», которая, благодаря  «отвязанности» от святоотеческой традиции, спокойно умудряется служить двум господам – Богу и маммоне. Именно даваемое протестантством религиозное освящение погони за богатством и является тем решающим фактором, который предопределил превращение традиционного общества в современное.

В последнее десятилетие к протестантским теологам присоединились католические богословы, и на нынешних конференциях по экономической этике они активно выступают за оправдание и даже освящение глобализации, как тенденции, несущей успокоение и благоденствие всем народам. Таким образом, католическая церковь в своем развитии прошла все три парадигмы христианской имущественной этики, спускаясь по ним, как по ступеням вниз – в преисподнюю, и наглядно показывая, как может жена, облеченная в солнце превратиться в вавилонскую блудницу.

Однако все не так уж просто. Дело в том, что, обращаясь к геополитическому аспекту,  мы наблюдаем отчаянную борьбу между государствами, нациями и цивилизациями за мировое господство. И в этом смысле «общепринятая» доктрина с ее  призывом не стремиться к богатству существенно уступает и святоотеческому учению и «протестантской этике». А потому сама жизнь настоятельно требует смены парадигмы. Католики - и это не удивительно - выбрали «протестантскую этику», хотя по святоотеческому учению мотивация труда ради Бога для верующего оказывается гораздо сильнее стремления к наживе. Какую позицию займут те или иные национальные Православные Церкви - покажет время.

Несколько слов о русском богословии собственности. Русь приняла православие от Византии, когда та уже прочно утвердилась на «общепринятой доктрине». Будучи долгое время греческой метрополией, Русская церковь, естественно приняла эту доктрину как часть церковного учения. И хотя русский народ всегда был склонен к  общинным формам совместной жизни, фактически не приемлющим частной собственности, наше богословие и в автокефальный период упорно держалось «общепринятой доктрины». Отчасти это можно объяснить тем, что, к несчастью, русское богословие в большой степени было подвержено западным влияниям, что в полной мере относится и к имущественной этике. Если проанализировать учебники нравственного богословия XIX века, то выявится неприглядная картина: буквально все они следуют сочинениям западных богословов, причем, структурно и идейно - всегда, но часто – и текстологически. Попросту говоря, большинство учебников списано с западных книг (разумеется, с необходимыми купюрами). Интересно, что в первой половине XIX века на наших богословов наибольшее влияние оказывали протестантские работы. А потому в учебниках нравственного богословия появлялись идеи, что богатство не только допустимо, но в обязанность христианина вменяется его умножение и сохранение. Позже, в 60-х годах XIX века, начался  «католический период» влияний, принесший более обтекаемые формулировки, вроде: «иметь собственность и пещись об умножении ее христианину не христианину не предосудительно».  Но зато этот тезис умело обосновывался святоотеческими цитатами. Именно в этот период «общепринятая» доктрина и была окончательно сформулирована, став непререкаемой нормой, и в таком виде до сих пор бытует во множестве православных изданий.

К чести нашего богословия, следует сказать, что в предреволюционные годы оно сумело перейти к самостоятельному глубокому изучению святоотеческого наследия, в результате чего в ряде работ, как наших религиозных философов, так и церковных богословов, «общепринятая» доктрина» подвергается обоснованной критике и раскрывается подлинное святоотеческое учение о богатстве и собственности. Однако, увы, на официальную позицию Церкви эти работы влияния не оказали.

В результате, к моменту наступления на Россию девятого вала атеистического социализма, Церковь имела на вооружении лишь «общепринятую» доктрину  - оружие далеко несовершенное и неадекватное грозящей опасности. Но эта крайне интересная  глава истории имущественной этики требует своего отдельного внимательного рассмотрения.

Спаси Господи.