Личность и творения Иоанна Златоуста. Связь между любостяжанием и богатством по Златоусту. Любовь и богатство как противоположности. Идеал общности имений. Учение Златоуста о милостыне. Новоначальные и совершенные. Значение имущественной концепции Златоуста.
Личность и творения св. Иоанна Златоуста. При изложении святоотеческого взгляда на богатство и собственность имеет смысл сосредоточиться на воззрениях вселенского учителя и великого святителя Иоанна Златоуста. Нет необходимости доказывать огромный авторитет и популярность этого святого отца – она несомненна. И эту известность он получил не только (и не столько) за прекрасные ораторские данные, но главным образом за удивительную нравственную чуткость. Мало кто из христианских писателей умел так понимать грех, как этот великий моралист. И уж конечно ему не было равного в изображении греха, всех извивов его проявлений, и пагубности последствий. Будучи, кроме того, великим пастырем, Златоуст поражает умением убеждать, разнообразием пастырских приемов. Св. Иоанн Златоуст дал совершенное имущественное учение, соединившее в себе высоту христианского идеала со снисхождением к немощи человеческой. Безусловно, взгляд Златоуста на проблему является вершиной святоотеческого учения о богатстве и собственности.
Златоуст (347-407) прожил непростую жизнь. Получив прекрасное образование, Иоанн оставляет путь светской карьеры и, крестившись, уходит в горы ради свершения аскетических подвигов. Затем, возвратившись в Антиохию, становится диаконом и служит этом звании более 5 лет. Это была большая жизненная школа, поскольку диаконы в те времена по большей части занимались не службой, а социальной работой, устраивая житейские дела своих прихожан. Эти годы дают будущему святителю исключительно глубокое знание человеческой души. А в 386г. Иоанн становится пресвитером и начинает свою подвижническую проповедническую деятельность, не прекращавшуюся вплоть до своей ссылки в 404г.
Он быстро находит свою тему – нравственные проповеди, изображение грехов, человеческих пороков и немощей, а также способов борьбы с ними. Это именно то, в чем особенно нуждаются его пасомые, и именно то, в чем пресвитер Иоанн исключительно силен. Плюс выдающиеся ораторские данные, плюс исключительная ревность, искренность и внутренняя сила. Его проповеди имеют огромный успех, и он проповедует по два-три раза в неделю (а в четыредесятницу – каждый день), причем в нескольких центральных храмах Антиохии, которые всегда полны народа. Слава его как великого проповедника растет, выходит из стен Антиохии и достигает столицы. И здесь происходит чудо: молодой император Аркадий решил (в феврале 398г.) призвать на кафедру лично ему незнакомого, но осиянного славой праведника и проповедника Иоанна Златоуста.
Начинается самый блестящий, но и самый трагичный период жизни святителя. Первое, что делает Златоуст став архиепископом, - наводит порядок в своей епархии, нравы которой были сильно развращены. Естественно, этим святитель нажил себе массу недоброжелателей. Кроме того, как только на Константинопольскую кафедру взошел смело употребляющий власть Златоуст, Александрийский епископ Феофил, большой мастер интриги, почувствовал в нем своего врага. Так создалась «клерикальная партия» недоброжелателей великого святителя.
Еще сложнее складываются отношения со двором. Златоуст всегда был глубоко убежден, что священство выше царства. Поэтому неудивительно, что, относясь к императору (и императрице) почтительно, Златоуст уверен в своей власти обличать их дела, если они не соответствуют христианским заповедям. Тем более, что поведение императрицы Евдоксии, властной и любостяжательной, требовало исправления. Евдоксия затаила злобу, и вокруг нее образовалась «партия двора», жаждавшая свержения Златоуста.
Наконец появилась и третья «партия» противников святителя. Дело в том, что святитель продал излишки строительных материалов и даже дорогие церковные сосуды, и на вырученные деньги устроил несколько богоугодных заведений, в том числе – больницу для прокаженных на окраине Константинополя. В результате цена земли вокруг больницы упала, чем была очень недовольна группа богатых землевладельцев, которая стала интриговать против него.
Улучив удобный момент все «партии» объединились и, возведя на святителя нелепые обвинения, устроили над ним суд – знаменитый суд в местечке «Под дубом» (403 г.) . Смещенный с кафедры Златоуст уже был отправлен в ссылку, но случилось непредвиденное – землетрясение. Явное знамение Божие напугало Евдоксию, и она поворачивает вспять - Иоанн снова на кафедре. Но вскоре Евдоксия с ужасом убеждается, что Иоанн совершенно не изменился: он снова во всеуслышание обличает пороки императрицы. Это для нее уже слишком. Повод найден, собор снова созван, Иоанн снова низложен и отправлен в Кукуз – маленькую деревушку в горах Армении. Три с половиной года Златоуст находится там, пытаясь добиться правды, но тщетно. Более того, по навету его недругов, Аркадий решает «перевести» опального святителя подальше, в Пицунду. В сентябре 407г., измученный жестоким обращением конвойных, он со словами "слава Богу за все" оставляет этот падший мир.
Но трагедия затронула не только святителя. Репрессиям подверглись и многочисленные его единомышленники. Многие десятки епископов, пресвитеров и мирян были сосланы, лишились кафедр, а некоторые – убиты. В результате была пресечена богословская школа Златоуста, обещавшая замечательными успехами. Обычно церковные историки о событиях, связанных с низложением Златоуста, упоминают как о частном эпизоде, имевшем место между двумя великими догматическими спорами – тринитарным и христологическим. Но на развитие нравственного богословия эти события оказали огромное влияние, причем – негативное. Через 30 лет нетленные мощи святителя были перенесены в столицу, а вскоре состоялась канонизация Златоуста, но имущественное учение великого святителя фактически так и осталось воспринятым Церковью лишь частично.
Тексты св. Иоанна Златоуста, в которых изложено его имущественное учение, обладают рядом примечательных особенностей. Первое, что должно быть отмечено - это огромное число фрагментов, так или иначе толкующих вопросы собственности, богатства и милостыни – их несколько тысяч. По объему все принадлежащее по этой теме Златоусту во несколько раз превышает написанное по этому поводу другими святыми отцами II-XII вв. вместе взятыми. Замечено, что добрая четверть всех текстов Златоуста касается имущественной темы. Для св. Златоуста – безусловно это тема «номер один». Все это говорит о том исключительном значении, которое придавал Златоуст проблеме христианского отношения к собственности и богатству.
Но главное, что бросается в глаза - это удивительная разбросанность материала. При полном отсутствии произведений, целиком посвященных исследуемому вопросу, чуть ли не в каждом из творений Златоуста можно найти фрагменты по рассматриваемой проблеме. На первый взгляд кажется, что в этом нет никакой системы. Однако это не так. У Златоуста все подчинено единой цели - донести до своей паствы церковное учение. Его гомилии построены по трехчастной схеме. В первой части святитель последовательно и подробно разъясняет комментируемый текст, входя во все нюансы смысла. Во второй части Златоуст излагает нравственные следствия из только что пройденного текста. При этом, хотя святитель и свободно пользуется цитатами из других книг Писания, тема все же берется из прокомментированного фрагмента. Наконец, в третьей части святитель пускается в свободное плавание, мастерским поворотом переходя к наиболее животрепещущей в этот момент для него теме. И зачастую уже эта последняя уже никак на связана с первоначальным текстом. И нередко, по поводу, а чаще без всякого повода, святитель вдруг сворачивает на свою любимую стезю, поражая слушающих то ярким обличением богатства и богатых, то апологией бедности, то восхищением перед милостыней.
Безусловно, Златоуст знал книгу Климента Алесандрийского «Кто из богатых спасется?» и благоговейно ее чтил. Он сплошь и рядом высказывает те же идеи, зачастую иллюстрируя их красочными примерами. Но здесь мы сталкиваемся с удивительным парадоксом. Несмотря на то, что, казалось бы, Златоуст использует (кроме экзегезы) все соображения Климента, имущественные концепции обоих отцов различны. Причем, различия настолько существенны, что можно говорить о двух святоотеческих традициях отношения к богатству, бедности, собственности и милостыне: климентовской и златоустовской (или «умеренной» и святоотеческой концепции). Дело в том, что Златоуст вовсе не ограничивается кругом климентовских идей – для него они по сути дела являются затравкой, отталкиваясь от которой великий святитель идет дальше И в результате Златоуст строит новое богословие собственности, но умело включает в него все ценное, что есть в концепции Климента.
Златоуст о связи между любостяжанием и богатством. Одно из положений Климента гласит, что для христианина спасителен не внешний отказ от богатства, а отвержение страсти любостяжания; не богатство должно владеть человеком, а человек – богатством. Собственно, это – основная мысль Климента, к которой он возвращается несколько раз. И с ней Златоуст полностью согласен. Он сам не раз говорит то же:
"Не богатство - зло, а любостяжание и сребролюбие" /II:33/.
"Не о богатых упоминай мне, но о тех, которые раболепствовали богатству. Иов был богат, но не служил мамоне" /VII:243/.
Златоуст повторяет и мысль Климента (видимо, взятую им у стоиков), что по отношению к морали есть вещи положительные, отрицательные и безразличные; богатство же как раз относится к последним. Но эти высказывания великий святитель дополняет целым рядом оригинальных соображений. Если более внимательно посмотреть на тексты Златоуста, то можно заметить одну их особенность. Несмотря на, казалось бы, четкое размежевание любостяжания и богатства, святитель очень часто обличает именно богатство и богатых:
"Оно (богатство - Н.С.) душу делает гнусною, - а что бесчестнее этого?" /XI:415/.
"Находящийся только во мраке при появлении солнца освобождается от тьмы; лишенный же зрения даже и при появлении солнца не видит. То же самое претерпевают и богатые. Даже и тогда, когда Солнце правды осиявает и наставляет их, они не чувствуют, ибо богатство ослепило их очи" /VII:240/.
"Подлинно, богатство делает (людей) безумными и бешеными. Если бы у них была такая власть, они пожелали бы, чтобы и земля была золотая, и стены золотые, а пожалуй, чтобы небо и воздух были из золота. Какое сумасшествие! Какое беззаконие! Какая горячка! Другой, созданный по образу Божию, гибнет от холода, а ты заводишь такие прихоти! О гордость! Может ли безумный сделать больше этого?" /XI:417/.
"душа богатого исполнена всех зол: гордости, тщеславия, бесчисленных пожеланий, гнева, ярости, корыстолюбия, неправды и тому подобного" /IX:132/.
Можно ли считать все это опиской, небрежностью или неудачным выражением? Думается, что нет. Дело в том, что Златоуст указывает на удивительный закон о губительной зависимости между любостяжанием и богатством, который высказывается им десятки раз, например:
"Я никогда не перестану повторять, что приращение богатства более и более возжигает пламя страсти и делает богачей беднее прежнего, возбуждая в них беспрестанно новые пожелания... Смотри вот, какую силу и здесь показала эта страсть. Того, кто с радостию и усердием подошел к Иисусу, так помрачила она и так отяготила, что когда Христос повелел ему раздать имение свое, он не мог даже дать Ему никакого ответа, но отошел от Него молча, с поникшим лицом и с печалью" /VII:645/.
"Итак, кто презирает богатство, тот только подавляет в себе страсть к нему; напротив, кто желает обогатиться и умножить свое имение, тот еще более воспламеняет ее, и никогда не в силах подавить" /VII:647/.
"летать, скажешь, невозможно. Но еще более невозможно положить предел страсти любостяжания; легче для людей летать, нежели умножением богатства прекратить страсть к нему" /VII:648/.
"Разве вы не знаете, что чем больше кто имеет, тем большего желает?" /XII:26/.
"ничто так не возбуждает страсти к богатству, как обладание им" /XI:870/.
Итак, чем больше человек имеет, тем более в нем воспламеняется страсть любостяжания, которая заставляет человека иметь еще больше. Этот эффект под названием «положительная обратная связь» хорошо известен в технике: система, как говорят инженеры, «идет вразнос», и ее разрушение неминуемо. Увы, то же самое происходит в системе «любостяжание-богатство», когда страсть любостяжания разрастается до гибельных пределов. О такой «мертвой петле» Климент не упоминает. Златоуст же без конца рисует жуткое состояние богатых – жертв этой «мертвой петли»:
"Нет безумнее человека, раболепствующего богатству. Одолеваемый он представляет себя повелителем; будучи рабом, почитает себя господином; связав себя узами, радуется; усиливая лютость зверя, веселится; находясь в плену, торжествует и скачет" /VII:535/.
"Он (сребролюбец - Н.С.) нападает на всех, все поглощает подобно аду, всюду ходит, как общий враг рода человеческого. Ему хочется, чтобы не было ни одного человека, чтобы ему одному обладать всем" /VII:321/.
Как же спастись богатому? По Клименту, нужно «хорошо» распорядиться своей собственностью. Об этом же не раз говорит и Златоуст:
"Видишь ли, что добро не в бедности и не в богатстве, но в нашем намерении? Итак, направим его к добру и сделаем благоразумным. Если ему будет дано хорошее направление, то ни богатство не сможет нас лишить царствия, ни бедность причинить нам вреда" /XI:241/.
На 1 Тим.6,9 («А желающие обогащаться впадают в искушение»): "не сказал просто: богатые, а: желающие, потому что и имея деньги можно хорошо распоряжаться ими, если человек будет презирать их и раздавать бедным. Следовательно, не таковых обличает он, а жаждущих приобретения" /XI:744/.
Снова, казалось бы, все это вполне в духе Климента. Но что значит «хорошо распоряжаться» богатством? И Климент и Златоуст отвечают: раздавать его бедным. Однако между позициями обоих отцов есть существенная разница. С точки зрения Климента, всю собственность раздавать и не нужно (иначе нечем благотворить) и невозможно (материальные вещи нужны для жизни); нужно лишь внутренне освободиться от власти богатства. А потому Климент подразумевает благотворительность, при которой богатый остается богатым.
Для Златоуста ситуация выглядит иначе: радикально разорвать «мертвую петлю» можно только освободившись от богатства. А отсюда под истинной милостыней святитель подразумевает полную раздачу имения бедным:
"Как же можно спастись богатому? Все стяжание свое делая общим для нуждающихся" /VII:751/.
"...если ты не подаешь, пока имеешь, ты не все еще исполнил" /VIII:518/.
"Ты говоришь: я подал. Но не должно прекращать подаяний. Тогда только ты можешь иметь извинение, когда сам не имеешь, когда сам ничем не обладаешь. Доколе же у тебя чего-нибудь есть, то хотя бы ты подал и тысячам нищих, но пока еще есть другие алчущие, тебе нет извинения" /X:627/.
Почему же святитель так строг? Златоуст подробно обосновывает свою позицию. Читая гомилии Златоуста поражаешься многочисленности фрагментов, рисующих тотальное поклонение мамоне, повсеместное укоренение страсти любостяжания в мире. Златоуст живописует поистине страшную картину:
"Но, о, власть денег, очень многих из наших братий отлучающая от стада! Ведь ничто иное уводит их отсюда, как тяжкая та болезнь и иногда негасимая печь: это владычица, грубее всякой грубости, мучительнее зверя, свирепее демонов - она кружит теперь на площади, владея своими пленными, давая тяжкие приказания и нимало не дозволяя вздохнуть от гибельных трудов" /XII:311/.
" все мы простираем руки на любостяжание, и никто - на вспомоществование (ближним); все - на хищение, и никто - на помощь; каждый старается, как бы увеличить свое состояние, и никто - как бы помочь нуждающемуся; каждый всячески заботится, как бы собрать более денег, и никто - как бы спасти свою душу; все боятся одного, как бы не сделаться бедными, а как бы не попасть в геенну, о том никто не беспокоится и не трепещет" /XII:194-195/.
"До каких пор будем мы любить деньги? Я не перестану вопиять против них, потому что они причиной всех зол. Когда же мы насытим эту ненасытимую страсть? Что привлекательного имеет в себе золото? Я прихожу в изумление от этого... Откуда вошел этот недуг во вселенную? Кто может совершенно искоренить его? Какое слово может поразить и совершенно убить этого лютого зверя? Страсть эта внедрилась в сердца даже таких людей, которые по-видимому благочестивы" /XI:560/.
"В том-то и беда, что зло увеличилось до такой степени, что (добродетель нестяжания) стала, по-видимому, невозможной, - и что даже не верится, чтобы кто-нибудь ей следовал /VIII:441/.
"Этот недуг (хищение и любостяжание - Н.С.) объял всю вселенную, обладает душами всех, - и, поистине, велика сила мамоны!" /VIII:509/.
"О сребролюбие! Все свелось к деньгам, - потому и перепуталось! Ублажает ли кто кого, помнит деньги; называют ли несчастным, причина опять в них же. Вот о том только и говорят, кто богат, кто беден. В военную ли службу кто имеет намерение поступить, в брак ли кто вступить желает, за искусство ли какое хочет приняться, или другое что предпринимает, - не прежде поступает к исполнению своего намерения, пока не уверится, что это принесет ему великую прибыль" /VII:885-886/.
Подобные, буквально «вопиющие», цитаты можно приводить и приводить. "Простите, я дрожу от гнева" /X:208/ - даже восклицает святитель. Но если столь тотально и губительно сребролюбие, то и врачевство против такого опасного недуга должно быть радикальным. Отсюда и требование «отдать все»: ведь если оставить богатство, то благодаря «мертвой петле» не ровен час разовьется губительное сребролюбие. У Климента мы ничего подобного не найдем. Он рассуждает чисто теоретически: спасает не внешнее, а устроение сердца. Его пафос направлен на поддержание духа богатых на пути спасения. Златоуста же тотальность погони за богатством убеждает, что богатый – почти всегда любостяжательный.
Почти, но не всегда. Вспомним, что Златоуст сам приводит примеры ветхозаветных праведников: «Иов был богат, но не служил мамоне». В том же контексте упоминает он и Авраама. Что же думает об этих случаях великий святитель? Его позицию раскрывает фрагмент, сказанный им по поводу «игольных ушей» (Мф.19,24):
"А отсюда видно, немалая награда ожидает тех, кто при богатстве умеет жить благоразумно. Потому Христос называет такой образ жизни делом Божиим, чтобы показать, что много нужно благодати тому, кто хочет так жить" /VII:646/.
Иначе говоря, можно спастись и оставаясь богатым, но это - удел лишь высоких душ, получивших особую, сугубую благодать от Бога. Воистину "Человекам это невозможно, Богу же все возможно" (Мф.19,26). Остальным же, обыкновенным христианам, путь один: «все, что имеешь, продай и раздай нищим» (Лк.18,22). Путь, безусловно, узкий, но спасительный.
Златоуст широко пользуется методом Климента, состоящем в расширительным толкованием смысла богатства: подлинное богатство – богатство души, богатство добродетелей. Например:
"не будем унывать по причине бедности, но будем искать того богатства, которое состоит в добрых делах, и убегать той бедности, которая вводит нас в грех" /VII:97/.
Но, в отличие от Климента, аллегория для Златоуста – риторический прием, блестяще используемый им для выражения самых заветных идей. Дело в том, что чаще всего проповедь Златоуста о богатстве обращена к богатым: великий святитель убеждает и убеждает их добровольно от богатства отказаться. И здесь он применяет весь свой богатейший риторический арсенал. Златоуст говорит о тяготах и неудобствах, которые налагает богатство, указывает на его непостоянство. Богатство в устах Златоуста - "человекоубийца" /XII:557/, "беглец" /XII:558/, "дикий зверь" /XII:558/. Он рисует картины неги, приводящей к болезням, предупреждает о ненависти, которую возбуждают богатые. Указывая же на должное, Златоуст мудро применяется к менталитету слушателей, которые привыкли «стяживать» и «богатеть». Его проповеди пестрят такими выражениями как «милостынею купим спасение» /II:374/, «купи рай» /XII:970/, «дадим взаймы Богу милостыню» и тогда «Бог позовет, чтобы отдать долг" /XII:969/. Он как бы говорит на их языке, но изменяет сам смысл понятия «богатство» - богатым для Бога становится добродетельный, а истинным богатством – милостыня.
Идеал общности имений. Вспомним, что Климент только Бога считает подлинным собственником всего, а потому наша собственность строго говоря – «богатство неправедное», но «возможно из всей неправоты создавать дело правое и спасительное», т.е. заниматься благотворительностью. Весь этот круг идей Златоуст полностью принимает:
"Слова мое и твое суть только пустые слова, а на деле не то. Например, если ты назовешь своим дом, это - пустое слово, не соответствующее предмету; ибо Творцу принадлежит и воздух, и земля, и вещество, и ты сам, построивший его, и все прочее. Если же он в твоем употреблении, то и это не верно, не только по причине угрожающей смерти, но и прежде смерти по причине непостоянства вещей. Представляя это непрестанно, будем любомудрыми, и получим от того весьма важную двоякую пользу: будем благодарными и при получении, и при потере, а не станем раболепствовать предметам преходящим и не принадлежащим нам. Лишает ли нас Бог имущества. Он берет свое (...) Будем же благодарны, что мы удостоились содействовать делу Его. Но ты хотел бы навсегда удержать то, что имеешь? Это свойственно неблагодарному и незнающему, что у него все чужое, а не свое. Как знающие, что находящееся у них не принадлежит им, расстаются со всем благодушно, так скорбящие при лишении приписывают себе принадлежащее Царю. Если мы сами - не свои, то как прочее - наше? Ибо мы в двух отношениях принадлежим Богу - и по сотворению, и по вере" /X:95-96/.
"Эти имущества Господни, откуда бы мы их ни собрали" /I:805/.
"Ведь и ты только распорядитель своего имущества, точно также, как и служитель церкви, распоряжающийся ее стяжанием. Как последний не имеет власти расточать сокровищ, даруемых вами в пользу бедных, по своей воле и без разбора, потому что они даны на пропитание бедных, так и ты не можешь расточать своих сокровищ по своей воле" /VII:779/.
"Не думай, чтобы то, что по человеколюбию Божию велено тебе раздавать как бы свою собственность, было и действительно твое. Тебе Бог дал заимообразно для того, чтобы ты мог употреблять с пользою. Итак, не почитай своим, когда даешь Ему то, что Ему же принадлежит /VII:780/.
Снова, как будто, все по Клименту. Но Златоуст идет значительно дальше. Из того, что все – Божие он выводит, что все должно быть общим. Вот объемная, но важная для Златоуста цитата, сказанная им по поводу известных слов апостола Павла «корень всех зол есть сребролюбие» (1 Тим.6,10):
"Но разве не зло, что один владеет тем, что принадлежит Господу и что один пользуется общим достоянием? Не Божия ли земля и исполнение ее? Поэтому если наши блага принадлежат общему Владыке, то они в равной степени составляют достояние и наших сорабов: что принадлежит Владыке, то принадлежит вообще всем. Разве мы не видим такого устройства в больших домах? Именно всем поровну выдается определенное количество хлеба, потому что он исходит из житниц домохозяина: дом господский открыт для всех. И все царское принадлежит всем: города, площади, улицы принадлежат всем: мы все в равной мере пользуемся ими. Посмотрите на строительство Божие. Он сотворил некоторые предметы общими для всех, чтобы хотя таким образом устыдить человеческий род: воздух, солнце, воду, землю, небо, море, свет, звезды - разделил между всеми поровну, как будто между братьями, и другое сделал Он общим: бани, города, площади, улицы. И заметь, что касается того, что принадлежит всем, не бывает ни малейшей распри, но все совершается мирно. Если же кто-нибудь покушается отнять что-либо и обратить в свою собственность, то происходят распри, как будто вследствие того, что сама природа негодует, что в то время, когда Бог отовсюду собирает нас, мы с особым усердием стараемся разъединиться между собою, отделиться друг от друга, образуя частные владения, и говорить эти холодные слова: "то твое, а это мое". Тогда возникают споры, тогда огорчения. А где нет ничего подобного, там ни споры, ни распри не возникают. Следовательно, для нас предназначено скорее общее, чем отдельное, владение вещами, и оно более согласно с самой природой...Несмотря на то, что необходимое находится в общем владении всех, мы не наблюдаем общения во владении даже ничтожнейшими предметами. Между тем для того-то Бог дал нам первое в общее употребление, чтобы мы научились из этого, что и последние должны быть у нас общие со всеми. Но мы и таким образом не вразумляемся» /XI:704-705/.
Итак, «что принадлежит Владыке, то принадлежит вообще всем». А отсюда великий святитель выводит примат общественной собственности над частной: «Следовательно, для нас предназначено скорее общее, чем отдельное, владение вещами, и оно более согласно с самой природой».
Важно указать, что это – не одиночная случайная мысль, а хорошо продуманная концепция, к которой Златоуст возвращался не раз. Мы уже видели, с каким восторгом он принимает все совершенное апостолами в Иерусалимской общине. Но оказывается, не только принимает, но и прямо с амвона призывает своих прихожан последовать примеру первохристиан:
"Но если бы мы сделали опыт, тогда отважились бы на это дело. И какая была бы благодать! Если тогда, когда не было верных, кроме лишь трех и пяти тысяч, когда все по всей вселенной были врагами веры, когда ниоткуда не ожидали утешения, они столь смело приступили к этому делу, то не тем ли более это возможно теперь, когда, по благодати Божией, везде во вселенной пребывают верные? И остался ли бы тогда кто язычником? Я, по крайней мере, думаю, никто: таким образом мы всех склонили бы и привлекли бы к себе. Впрочем, если пойдем этим путем, то уповаю на Бога, будет и это. Только послушайтесь меня, и устроим дело таким порядком; и если Бог продлит жизнь, то, я уверен, мы скоро будем вести такой образ жизни" /IX:114/.
Несколько слов об отношении святителя к принципу частной собственности. Вспомним: «Не было холодного слова мое и твое». Для Златоуста «мое и твое» - это концентрированное выражение смысла частной собственности – слово «жестокое», "произведшее бесчисленные войны", "холодное". Уже Одно это ярко характеризует негативное отношение святителя к частной собственности. В другом месте св. отец еще более строг:
"слово - это "мое" - проклятое и пагубное; оно привнесено от диавола" /XI:181/.
«Мое и твое» - от диавола! Здесь нелишне вспомнить, что для апологетов «умеренной» доктрины «мое и твое» - «священно» (!). Полная противоположность обоих подходов налицо, причем в таком принципиальном пункте как частная собственность.
Любовь и богатство как противоположности. И Климент и Златоуст рассматривают проблему богатства на двух уровнях: 1) уровне лично-аскетическом и 2) уровне любви к ближнему. В «Кто из богатых спасется?» любовь к ближнему дальше благотворительности не идет. Иное дело у Златоуста. Он разворачивает целую философию собственности в свете любви к ближнему. Именно с этой точки зрения он смотрит на богатство: умножает ли оно любовь, или, наоборот, тушит ее. И здесь с удивительным прямодушием и бесстрашием он говорит об обратной зависимости между любовью и богатством:
"желание иметь средств к жизни больше, нежели сколько у ближнего, происходит не от иного чего, как от того, что любовь охладела" /XI:153/.
"каким образом владеющий богатством бывает благ? Конечно, он не благ, но он становится благим, когда раздает свое богатство. Когда же не имеет его, тогда он и благ; и когда раздает его другим, тогда тоже благ; а до тех пор, пока удерживает его при себе, он не бывает благим /XI:705/.
"если, имея богатство, раздаем его другим, или предложенного нам не берем, мы бываем добры; напротив, если берем или приобретаем его, то становимся недобрыми" /XI:706/.
Мы уже говорили о том, что богатый должен отдать все, причем аргументация Златоуста находилась в лично-аскетической плоскости (опасность быть задушенным «мертвой петлей»). Но великий святитель постоянно выставляет и другой аргумент: любовь к ближнему заставляет богатого (если он христианин) раздавать свое имение:
"Вот почему и признаком учеников Своих Он поставил любовь, потому что тот, кто любит, необходимо печется о благосостоянии любимого лица" /VII:781/.
Поэтому для Златоуста уже сам факт обладания богатством говорит о том, что этот человек отвергся христианской любви. В этом смысле богатство для святителя является как бы лакмусовой бумажкой, высвечивающей степень любви в человеке. В качестве примера он не раз указывает на богача из притчи о богаче и Лазаре (Лк.16,19-31):
"первый порок богатого - жестокость и бесчеловечие в высшей степени" /I:787/.
Итак, стяжание богатства – верный признак жестокосердия. Относительно способов собирания богатства у святителя нет никаких иллюзий - оно как правило наживается неправедно:
"Почему же, скажешь, Он многим дает? Но откуда видно, что Он дает? Кто же, скажешь, дает другой? Собственное их любостяжание, грабительство" /XII:173-174/.
"если ты хочешь разбогатеть, то не лихоимствуй, если хочешь оставить детям богатство, приобретай (богатство) честное, - если только таковое бывает" /XI:21/.
"В отношении имущества невозможно быть одному богатым без того, чтобы наперед другой не сделался бедным" /X:419/.
А вот не требующая комментариев, убийственная формулировка:
"невозможно разбогатеть тому, кто не делает несправедливости" /XI:703/.
Святитель не устает повторять, что богатство, которое не истрачено на милостыню фактически есть грабительство и подлежит жестокому осуждению:
"не уделять из своего имущества есть также похищение" /I:805/.
"Как казнохранитель, получивший царские деньги, если не раздаст их кому приказано, а истратит на собственную прихоть, подвергается наказанию и погибели; так и богач есть как бы приемщик денег, следующих к раздаче бедным, получивший повеление разделить их нуждающимся из его сослужителей; посему, если он истратит на себя сколько-нибудь сверх необходимой нужды, то подвергнется там жесточайшей ответственности; потому что имущество его принадлежит не ему собственно, но его сослужителям" /I:805-806/.
В последней цитате святитель разъясняет замысел Божий о богатстве: «богач есть как бы приемщик денег, следующих к раздаче бедным». Здесь снова следует вспомнить Климента, для которого богатство – «орудие», «дар Божий», который следует использовать на благотворение и тем стяжать Небесные обители.
Любителям ссылаться на Ветхий Завет Златоуст дает неплохой урок. Так, на знаменитом "богатство и нищета от Господа" (Сир.11,14), он останавливается не раз:
"Откуда же, скажешь, богатые? Ведь сказано: "богатство и нищета от Господа" (Сир.11,14). Но спросим возражающих нам: всякое ли богатство и всякая ли бедность от Господа? Кто может сказать это? Мы видим, что многие собирают великое богатство хищением, гробокопательством, чародейством и другими подобными способами, и, владея им, даже недостойны жизни. Что же, отвечай мне, можно ли сказать, что это богатство от Бога? Нет. Откуда же? От греха" /X:350/.
Богатство в большинстве случаев от греха, а не от Бога – таков вывод святителя. А вот еще более смелое толкование того же речения Сир.11,14:
"Это было сказано в Ветхом Завете, когда богатство считалось весьма важным, а бедность была презираема, одно было проклятием, а другое - благословением. А теперь не так" /XII:160/.
Иными словами, христианство отказалось от мысли, что богатство есть благословение Божие. Скорее наоборот, ставя во главу угла сотериологию, христианство видит не в богатстве, а именно в бедности более спасительное состояние. "Добродетель гораздо удобнее совершается при бедности" /XI:313/ - замечает святитель.
Итак, по Златоусту, любовь – к Богу и ближнему – требует от христианина отдать все. Именно любовь, возгреваемая Духом Святым, двигала иерусалимскими первохристианами и привела к общности имущества. Об этом же говорит и Экземплярский: "Христианство никогда не посягало на неприкосновенность права собственности и признавало юридическое право каждого владеть своим, не только в известных словах Петра Анании (Деян.5,3), но и в строжайшем осуждении всякого посягательства на чужое (1 Кор.6,10). Однако, самая природа христианской любви такова, что там, где она действительно царит, мы всегда встречаем и общение имуществ, подобно тому, как оно было в жизни первенствующей Церкви» /10:23/.
Святитель общность имений даже называет "виновницей благ" /IX:112/. Однако отсюда не следует, что Златоуст считал общение имений панацеей от всех социальных нестроений. Он делает удивительно глубокое и ценное для нас замечание:
"Но скажи мне: любовь ли родила нестяжание, или нестяжание - любовь? Мне кажется, любовь - нестяжание, которое укрепляло ее еще больше" /IX:110/.
Святитель ясно понимает, что общение имуществ должно зиждиться на высочайшем нравственном уровне; только тогда оно будет благодатным и стабильным. Чисто же административное, насильственное введение общения имуществ, без нравственного усовершенствования людей никаких благих плодов не даст.
Милостыня Климента и милостыня Златоуста. И Климент и Златоуст в восторженных тонах говорят о милостыне. Но подразумевают нечто разное. Это видно уже из их отношения к раздаче имения. Климент подразумевает обычное благотворение, когда богатый отдает некоторую часть своей собственности бедному, но сам богатый остается богатым.
Не то у Златоуста. Говоря о его отношении к милостыни, обычно останавливаются на его безграничном восхвалении добродетели милосердия. И действительно, он ставит милостыню выше девства, выше поста и молитвы, даже выше чудотворений. Еще более достойно удивления, что великий создатель литургии, которая была названа его именем, евхаристическую чашу ставит вровень с чашей холодной воды для нищего: «ты сам делаешься священником Христа, когда руками своими подаешь (нищему – Н.С.) не тело, не хлеб, не кровь, но чашу холодной воды" /VII:479/, ибо «так как вы сделали это одному из сих братьев Моих меньших, то сделали мне» (Мф.25,40).
Но нужно понимать, какую милостыню столь ценит святитель. В своих творениях он указывает на свойства подлинной милостыни - милостыни, так сказать, в идеале. Таких идеальных свойств три:
Во-первых, милостыню обязаны давать все, не только богатые, но и бедные. Абсолютная величина милостыни здесь не играет значения. Златоуст пишет:
"Я часто говорил и теперь повторяю: важность милостыни измеряется не количеством подаваемого, но расположением подающего. Вы знаете о вдовице; хорошо всегда на память приводить этот пример, дабы и бедный не отчаявался, представляя ее, положившую две лепты" /VII:229/.
"Не богатым только, говорит (Апостол - Н.С.), внушаю это, но и бедным; не свободным только, но и рабам; не мужам только, но и женам; пусть никто не будет свободен от этого служения, ни лишен прибыли, но пусть всякий делает пожертвование. И бедность не может быть препятствием к такому пожертвованию." /III:269/.
Во-вторых, милостыню необходимо давать всем без разбора, в том числе и - по нашему мнению, недостойным. Мы не имеем право выбирать, кому дать, а кому нет.
"Милостыней потому и называется, чтобы мы подавали и недостойным. Милующий не исправного, а согрешившего милует; исправный достоин похвал и венцов, а грешник милости и снисхождения. Таким образом мы и в этом будем подражать Богу, если будем давать порочным" /III:294/.
"Иное - судия, иное - податель милостыни. Милостыня потому так и называется, что мы подаем ее и недостойным" /I:807/.
Златоуст обрушивается на тех, кто отказывает в милостыне из-за притворства нищих:
"Если он и претворяется, то претворяется по бедности и по необходимости, по причине твоего жестокосердия и бесчеловечия, требующего такого притворства и иначе не преклоняющегося на милость" /X:208/.
Обратимся теперь к третьему свойству подлинной милостыни. Оно, по Златоусту, заключается в том, что отдать нужно всё. Требование, на первый взгляд, неисполнимое и не соответствующее нашим представлениям о милостыне. Но мы уже знаем, что спастись богатому можно только отдав все. Но если это возможно для богатого, то тем более возможно и для бедного. Златоуст не раз приводит пример евангельской вдовы, которая, положив в сокровищницу две лепты, отдала все. Иное, более скупое подаяние, святитель и не считает милостыней:
"Но для чего я напрасно говорю это людям, которые не хотят даже отказаться от привязанности к деньгам, считают их как бы бессмертными и, если подадут только малое из многого, то думают, что уже исполнили все? Нет, это - не милостыня; милостыня - (подаяние) той вдовы, которая пожертвовала "все житие свое" (Мк.12,44)". /XII:233/.
Святитель ссылается и на ап. Павла «Дающий же семя сеющему и хлеб в пищу подаст обилие посеянному вами и умножит плоды правды вашей»(2 Кор.9,10):
"Так как он требует не просто милостыни, но милостыни щедрой, то постоянно называет ее семенем. Подобно тому, как семя, брошенное в землю, произращает тучную жатву, так и милостыня приносит полные рукояти правды и произращает бесчисленные плоды" /X:644/.
Повторяем: по Златоусту, подлинная милостыня – когда отдаешь всё. Такая милостыня и спасает от любостяжания, и соответствует высоте христианской любви. «Любовь не ищет своего» (1 Кор. 13,5).
Рассказывая о свойствах настоящей милостыни святитель имел в виду следующую картину. Представим себе, что все отдадут всем все. Тогда результатом будет... христианская община, подобная первохристианской Иерусалимской общине, где торжествует принцип общения имуществ. Именно там реализуются упомянутые "все, всем и все". Это «ангельское» состояние достигнуто, по Златоусту, путем милостыни:
"Таков плод милостыни: чрез нее упразднялись перегородки и препятствия, и души их тотчас соединялись: "у всех их бе сердце и душа едина" /XI:880/.
Потому-то Златоуст так высоко и превозносит эту общину, что она возникла закономерно, как логическое завершение заповеди Христовой о милостыне. Потому-то так высоко превозносит святитель милостыню, что она является подлинным путем к совершенству, причем не только личному, но и общественному. По этому поводу Экземплярский замечает: "Милостыня, таким образом, оказываетсяобщеобязательным путем к уврачеванию человечества от имущественного неравенства" /10:202/.
Вдумаемся в глубину и парадоксальность мысли Златоуста: милостыня для него не совершенство, но инструмент исправления несовершенства. Святитель подчеркивает это следующим фрагментом:
"Сделаем душе золотое ожерелье, то есть милостыню, доколе мы здесь. Ибо когда пройдет сей век, тогда уже не будем творить ее. Почему? Потому что там нет бедных, там нет денег, там нет нищеты. Пока мы дети, не лишим себя сего украшения. Ибо как с детей, достигших мужеского возраста, снимают прежний наряд, и надевают на них другой: так и с нами. Там милостыня будет уже не из денег, а какая-то другая, гораздо большая. Посему, чтобы нам не быть без той, постараемся сею украсить душу" /XI:222/.
Если бы милостыня была абсолютным совершенством, предназначенным для исполнения всегда, то она оставалась бы и в Царстве Небесном. Но там материальная милостыня уже не нужна, ибо «там нет бедных, там нет денег, там нет нищеты». Формы любви там будут другими – человек как бы вырастает из милостыни, как из детских одежд.
Впрочем, говоря о сборе пожертвований в Иерусалимской общине, святитель постоянно упоминает, что вырученные от продажи имения деньги приносились к ногам апостолов. Это - уже не обычная, неупорядоченная милостыня, а новая, высшая форма жертвы, где Церковь становится и организатором сбора и распорядителем материальных благ:
"Так как они не смели отдавать в руки (апостолов) и не с надменностью отдавали, но приносили к ногам их предоставляли им быть распорядителями и делали их господами, так что издержки делались уже как из общего имения, а не как из своего" /IX:113/.
И именно к такой форме пожертвований Златоуст призывает свою паству в храме св. Софии.
Здесь мы подходим к представлению Климента и Златоуста о социальном идеале. Правда, цитат о социально-экономическом устройстве общества в современных формулировках мы у обоих отцов не найдем – те века были далеки от теоретического осмысления этой сферы. Однако, по их воззрениям на собственность, богатство и милостыню, их социальные идеалы могут быть с достаточной долей достоверности восстановлены.
Общественный идеал Климента – общество, в котором всегда есть богатые и бедные; но богатые благотворят бедным, а последние смиряются и с благодарностью эту милостыню принимают. Этим спасаются и те и другие.
Социальный идеал Златоуста другой: нет ни богатых, ни бедных, ибо все общее, и все, проникнутые любовью друг к другу, живут как «одно сердце и одна душа» (Деян.4,32).
Чей идеал выше? Что более соответствует высшей христианской заповеди – заповеди любви? Ответ очевиден – идеал Златоуста. И теперь мы знаем почему. Потому что бескрылый идеал Климента не уничтожает собственность, оставляет «холодное слово мое и твое», и, следовательно, не отвечает критерию христианской любви. Поэтому неудивительно, что св. Иоанн Златоуст считает общность имущества, достигнутую в Иерусалимской общине, гораздо более высокой формой христианской жизни, чем климентовский идеал благотворительности, когда бедным «подают имеющие собственность».
Однако, несмотря на радикальность, концепция святителя безусловно включает в себя ненасилие. Множество раз в своих проповедях Златоуст сурово обличает богатых, называя их "демонами и хуже демонов" и указывая им на ту чудовищную несправедливость, которую они причиняют бедным. Но нигде мы не найдем, что нужно отнять у богатых их собственность, никогда из уст святителя не исходил призыв к экспроприации. Русский богослов Л. Писарев в начале XX в. пишет: "Ни в одной проповеди Златоуста мы не встретим также призыва, обращенного к черни, с целью натравить ее против богачей, возбудить ее к насилию над ними" /27:150-151/. Златоуст уверен, что церковь должна действовать методом убеждения. Он говорит:
"дело священника только обличать и показывать дерзновение, а не употреблять оружие" /VI:413/.
И святитель, применяя самые разнообразные аргументы, обличает и убеждает, беспрестанно стараясь добиться того, чтобы богатые сами поняли ужас того, что они творят и добровольно отказались от своего богатства, раздав его бедным.
Новоначальные и совершенные. Итак, мы видим, что разница между воззрениями Климента и Златоуста глубока. В частности, концепция Климента имеет тенденцию к оправданию и даже освящению частной собственности. По Златоусту же, высшей экономической формой устроения христианской жизни является общественная собственность. Однако, с другой стороны, Златоуст приемлет практически все соображения Климента. Мы снова возвращаемся к отмеченному нами парадоксу. Как его объяснить? Разгадку его подсказывает сам Златоуст. Дело в том, что Златоусту, как впрочем и другим святым отцам, чужд упрощенный взгляд на вещи по принципу белое/черное. В первую очередь, это выражается в четком различении требований к новоначальным и совершенным, причем именно в области имущественной этики. Если заповеди для стремящихся к совершенству изображают идеал, ту цель, к которым должны стремиться и отдельные личности и общество в целом, то требования к новоначальным указывают на первые шаги, которые христианин должен сделать, следуя по этому пути к идеалу. Златоуст – и великий богослов-моралист и великий пастырь. Его сердце, любя Бога, не может умолчать об идеале, установленном Самим Христом, а любя ближнего, - заставляет скорбеть и заботиться о грешных пасомых, для которых идеал пока оказывается недостижимым. Сам Златоуст, руководствуясь соображениям икономии, это различение не раз оговаривает:
"Итак, если вдруг всего достигнуть для тебя трудно, то не домогайся получить все в один раз, но постепенно мало помалу восходи по этой лестнице, ведущей тебя на небо" /VII:647/.
"А что многие исполнили это учение (не заботьтесь, что вам есть и во что одеться - Матф.6,25), мы можем доказать примером тех, которые так любомудрствуют и в наше время. Но на первый раз для нас достаточно будет, если вы научитесь не лихоимствовать, почитать добром милостыню, и узнаете, что должно уделять от своих имуществ неимущим. Если, возлюбленный, ты исполнишь это, то скоро будешь в состоянии исполнить и то" /VII:247/.
"Не можешь совершенно расстаться с богатством? Уделяй часть от имения твоего (...) Не хочешь отдать Ему (Христу) всего? Отдай по крайней мере половину, или третью часть" /VII:478/.
"...у нас и речь теперь не о том, чтобы вы растратили имущество. Я желал бы этого; но так как это бремя выше сил ваших, то я не принуждаю. Я только убеждаю, чтобы вы не желали чужого, чтобы уделяли и от своего" /VIII:441/.
"А что говорит Христос? "Лиси язвины имут, и птицы небесны гнезда: Сын же человеческий не имать, где главу подклонити (Лук.9, 58). Если бы мы стали этого требовать от вас, то это, может быть, многим показалось бы делом трудным и тягостным. Итак, ради вашей немощи, я оставляю эту строгость: а требую только, чтобы вы не имели пристрастия к богатству, - и как, ради немощи многих, я не требую от вас такой высокой добродетели, так убеждаю вас, и тем более, удаляться пороков. Я не осуждаю тех, которые имеют домы, поля, деньги, слуг; а только хочу, чтобы вы владели этим всем осмотрительно и надлежащим образом. Каким надлежащим образом? Как следует господам, а не рабам, т.е. владеть богатством, а не так, чтобы оно обладало вами, употреблять его, а не злоупотреблять" /VIII:129/.
"Ведь не на самый верх нестяжания ведем мы тебя, просим только, чтобы ты отсек лишнее, и возлюбил только довольство, а довольство ограничивается самым нужным, без чего жить нельзя. (...) Когда ты научишься ограничиваться довольством, тогда, если ты захочешь подражать евангельской вдовице (Лк.21,14), поведем тебя к высшему. Ты недостоин еще любомудрия этой жены, когда заботишься о довольстве. Она была выше и этой заботы, потому что все средства своего пропитания повергла (в сокровищницу)" /X:640-641/.
Остановимся, хотя ряд подобных высказываний далеко не исчерпан. Из сделанных выписок ясно видна важная особенность мышления Златоуста. Если совершенным великий святитель усваивает выполнение таких норм как полное нестяжание и общность имущества, то для новоначальных он снижает планку требований. И знаменательно то, что от них Златоуст требует буквально всей климентовской программы. Так тезис: "владеть богатством, а не так, чтобы оно обладало вами", - тезис, являющийся краеугольным камнем в системе Климента - для Златоуста не вершина учения, а условие, обязательное для всех христиан, в том числе - и новоначальных. Тоже самое – к заповедям для новоначальных - относится, по Златоусту, довольствование необходимым, нежелание чужого, милостыня (если под ней понимать обычное бросание монеток нищим).
Таким образом, великий святитель блестяще решает задачу преемственности христианского учения. С одной стороны, он максимально использует все ценное, что заключено в концепции Климента Александрийского. Но, с другой стороны, святитель не абсолютизирует его взгляды, а находит концепции Климента свое место – это учение для новоначальных, делающих только первые шаги на пути к совершенству. Для таковых допускается оставление собственности и даже богатства, но требуется внутренне от него отказаться, избегать роскоши и жертвовать хотя бы часть имения бедным. Златоуст отнюдь не пренебрегает новоначальными – ведь их большинство, и любвеобильное сердце святителя болеет об их спасении. Пусть только кто из них сделает этот шаг, и тогда он, поняв, что это – отнюдь не совершенство, увидит зато, как двигаться к совершенству дальше.
Для продвинутых, идущих по пути совершенства христиан Златоуст видит иную перспективу: внутренняя независимость от имения должна подкрепляться и внешним отказом от собственности. Добровольно бедный – свободен, он не отягощен заботами об имении. Таковой может легко следовать за Христом. Но как жить ищущим совершенства не обладая собственностью? Ведь без предметов материального мира человек в этом падшем мире жить не может – и Златоуст это, конечно, понимает. Выход подсказывает Писание. Общность имущества – вот предлагаемая Деяниями апостольскими форма жизни, решающая все имущественные проблемы христианина. Общность имущества, с одной стороны, не давая развиться любостяжанию и чувству своего, позволяет, с другой стороны, эффективно организовать хозяйственную жизнь. А главное, общность имущества соответствует тому состоянию любви и единения, которое должно царить среди христиан. Путь к общности имущества, по Златоусту, - милостыня, которая среди совершенных становится настолько обильной и всеобщей, что естественно уничтожает границы частной собственности, преодолевая «холодное слово «мое и твое».
Отметим, что различение «идеальных» и «икономических» воззрений великого святителя – ключ к адекватному пониманию его имущественной позиции. Если этого различения не делать, то можно вынести совершенно превратное представление о его имущественных воззрениях (что, к сожалению, зачастую и делается). Дело в том, что сочинения Златоуста – это его проповеди, обращенные к пастве, весьма далекой от христианского совершенства. А потому святитель значительно больше уделял времени «икономическим» высказываниям, чем «идеальным». Ведь Златоуст – прежде всего пастырь, болеющий за исправление душ своих пасомых, а не отвлеченный теоретик. Хотя, как мы видели, и принципиальные положения святитель высказывал ясно и не однажды.
Значение имущественной концепции Златоуста. Подведем итоги и попытаемся кратко выразить то, что думал великий святитель о проблеме собственности. Златоуст строит свою концепцию как бы на двух уровнях: уровне личного отношения к собственности и богатству («психология собственного») и уровне отношения между людьми («социология собственности»). С другой стороны, необходимо различать принципиальные воззрения святителя, которые он считал христианским идеалом, от тех икономических высказываний, которые Златоуст обращал к новоначальным. Учитывая это, его воззрения можно представить в виде следующей таблицы.
|
|
Уровень "психологии собственного" |
Уровень "социологии собственности" |
|
|
Принципиальные воззрения |
Полное нестяжание (добровольная бедность) |
Общность имуществ (добровольный коммунизм) |
|
|
Икономические требования |
Отказ от роскоши и излишеств |
Милостыня, жертва части имения бедным |
|
Тут необходимы некоторые пояснения. Стремиться к полному нестяжанию христианин должен как по аскетическим соображениям (иначе ему предстоит борьба со страстью любостяжания), так и по любви к ближнему, ибо удерживая богатство у себя, христианин доказывает этим, что судьба ближнего его заботит менее, чем собственная. Общность имущества является заповедью для совершенных христианских обществ, ибо только он согласован с полным нестяжанием и, кроме того, поддерживает в общине братскую любовь. Милостыня, по Златоусту, - путь от новоначального состояния к совершенному. Если все отдадут всем всё, то тогда оковы частной собственности будут разрушены и в общине установится «общение имений». Насильственные формы экспроприации имущества у богатых Златоуст отрицал: богатые должны сами, по любви, отдать все бедным.
Таким образом, великий святитель развивает исключительно емкое и глубокое учение о богатстве и собственности, которое включает концепцию Климента, но далеко не сводится к ней. Поразительна полнота и многосторонность златоустовского учения. Это как бы громадное светлое здание, в котором уютно и новоначальным и совершенным. Если нижние этажи этого здания Златоуст в основном строит по проекту Климента, то верхние этажи великий святитель творит, опираясь на Писание и опыт первохристианской апостольской общины.
1. Годы жизни св. Иоанна Златоуста?
2. В каком городе он проходил свое священническое служение? в Каком году он стал епископом? в каком городе?
3. Что послужило причиной низложения святителя?
4. Какова судьба богословской школы Златоуста?
5. На какую тематику в основном направлены его проповеди?
6. Что такое «мертвая петля» Златоуста?
7. Как по мнению святителя можно спастись богатому? В чем разница воззрений на этот предмет Златоуста и Климента Александрийского?
8. Как объяснял Златоуст спасение таких богатых людей как Иов и Авраам?
9. Что говорил святитель об общности имений?
10. Какими словами характеризовал Златоуст собственность?
11. Как толковал святитель ветхозаветную цитату «богатство и нищета от Господа (Сир.11,14)?
12. Какую закономерность усматривает Златоуст между богатством и христианской любовью? Как он эту закономерность объясняет?
13. Каковы по Златоусту признаки подлинной милостыни?
14. Какую связь усматривает святитель между милостыней и жизнью в Иерусалимской общине?
15. Каковы социальные идеалы Климента Александрийского и Златоуста?
16. Какое место занимает концепция Климента в учении Златоуста?
