Rambler's Top100

Читателю предлагается последняя работа Геннадия Михайловича Шиманова (10.03.37-24.05.13). Это был замечательный русский мыслитель,  смелый на идеи, но всегда объективный и честный. Он постоянноа брался за самые трудные и проблематичные темы. И данная работа, написанная в условиях смертельной болезни, полностью выражает все характерное, что было присуще Шиманову как глубочайшему мыслителю и блистательному литератору.

Николай Сомин

 

 

 

                                                         Г.М. Шиманов                

 

ПРИЧИНЫ ГИБЕЛИ ХРИСТИАНСКОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ

 

                                          ПЕРВОНАЧАЛЬНЫЙ ТЕКСТ

              

 

                                            «…не ведают бо, что творят»

                                                                            Лк., 23, 34.

    Предисловие

 

1.       Глубинная причина болезней христианской цивилизации.

2.       В чём эти болезни заключались

              а.  Профанация господствующего типа христиан

б.  Преследование еретиков

в.  Незавершённость «симфонии Церкви и государства»

г. Дополнение к трём глава о болезнях

3.       Первая явная катастрофа в жизни христианской цивилизации: раскол Церкви на две враждующие половины

4.       Вторая явная катастрофа в жизни христианской цивилизации: гибель Византии и раскол Католической Церкви на две враждующие половины

5.       Образование США. Что такое светское государство

6.        О русском народе

7.       Выводы и пояснения

 

 

    

 

 

Предисловие

 

Под христианской цивилизацией я понимаю пространство, на котором располагались некогда государства, называвшие себя христианскими и признававшие своими высшими ценностями истины Евангелия. Начало этой цивилизации положил в начале 4-го века Константин Великий, прекративший гонение на христиан и признавший их веру главной верой в своей империи.

Эта цивилизация просуществовала более полутора тысячи лет и закончилась, в основном, в 1917-1918 годах, когда рухнули три христианские империи – Российская, Германская и Австро-Венгерская. После этого христианская вера на былом пространстве христианской цивилизации осталась, Церкви христианские остались, но от христианской государственности остались в лучшем случае только обломки, обречённые на исчезновение. И действительно исчезнувшие к нашему времени.

На месте христианского мира выросла новая цивилизация, называющая себя либеральной, но на самом деле лишь маскирующая свою антихристианскую суть маской свободы.

В чём же причина (или причины) гибели христианской цивилизации? Можно ли объяснить её случайными обстоятельствами?.. Случайными обстоятельствами нельзя объяснить гибели даже одной христианской империи, а их погибло сразу три. Да и весь остальной христианский мир пришёл в упадок задолго до краха этих империй.

В здоровых обществах революций не бывает. А если они происходят, то это верный признак болезни этих обществ. И не какой-нибудь лёгкой болезни, а очень тяжёлой. Или даже не одной болезни, а сразу нескольких тяжёлых болезней.

Понять причины гибели христианской цивилизации значило бы понять, какие ошибки и преступления, допущенные нашими предками, мы не должны повторять в своём будущем (если оно у нас будет). А без надежды христиан на лучшее будущее и без созидания ими его уже в настоящем Христианство обречено на окончательное увядание. Вот почему разумные христиане должны распознавать не только достоинства своего Христианства, каким оно складывалось в истории, но и его пороки. Считать свою Церковь, какою она была в истории, совершенной значит не понимать того, что совершен один только Бог.

Хороший полководец отличается от плохого тем, что после проигранной битвы старается выяснить причины своего поражения, понять свою собственную вину, а не переложить её на кого-то другого. Плохой полководец, наоборот, старается объяснить своё поражение тем, что или солдаты оказались плохими, или ветер подул в ходе сражения не в ту сторону, или Церковь плохо молилась за его победу.

        Мы, разумеется, не полководцы. Но оценивать своё прошлое должны по возможности справедливо, не перечёркивая в нём того ценного, что в нём было, и не умаляя того плохого, что в нём было тоже. Оправдывая свою веру, мы должны сосредоточиваться на ценном, а, выясняя причины нашего поражения, должны  не упускать ничего из того, что было действительно плохим.

В наше время полноценная апология Христианства невозможна без выявления пороков исторического Христианства, потому что смешение достоинств с пороками дискредитирует достоинства и не позволяет понять, что нас погубило в прошлом. И какие вещи мы не должны допускать в своём будущем.

 

 

1.         ГЛУБИННАЯ ПРИЧИНА БОЛЕЗНЕЙ ХРИСТИАНСКОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ

Глубинной причиной гибели христианской цивилизации было младенческое состояние Церкви и христианского государства, в котором возник их союз. Церковь была старше христианского государства, но у неё не было не только опыта общения с ним, но даже более или менее связных представлений о том, каким оно должно быть.

Более того, ранние христиане в своей массе вообще не думали о государстве, а если думали, то как о части порочного мира, который должен погибнуть после второго пришествия Христа. Которое состоится вот-вот или совсем скоро.

Поэтому отношения между Церковью и христианским государством складывались, в основном, стихийно, причём ведущей силой в них было христианское государство. Церковь не была в этом союзе полностью пассивна: иногда, утверждая и защищая свои ценности, она решительно проявляла себя, но, повторюсь, в основном её роль была пассивной.

Казалось бы, проходили столетия, обе стороны знакомились друг с другом, и была возможность сделать их отношения гармоничными. Но этого не произошло. А почему?

О том и пойдёт далее речь.

 

    А. ПЕРВАЯ БОЛЕЗНЬ: ПРОФАНАЦИЯ ГОСПОДСТВУЮЩЕГО ТИПА ХРИСТИАН

 

Пока Церковь была гонима, она очищалась этими гонениями от всего безнравственного, что могло к ней пристать. Гонения нельзя оправдывать, но нельзя и не замечать их очистительного влияния.

Гонение могучее, постоянное и повсеместное, могло раздавить Церковь или, по меньшей мере, загнать её в такое глубокое подполье, в котором умножение её членов стало бы невозможным.  Но Бог не допустил этого. Он допустил гонение умеренное, которое очищало её и создавало тем самым её авторитет в её собственных глазах, а также, со временем, и в глазах её гонителей. И этот авторитет был особенно впечатляющим на фоне всё увеличивавшейся нравственной порчи языческого общества.

Публичные казни христиан пропагандировали Христианство наилучшим в тех условиях образом. Гонители не сознавали того, что работали на гонимых. Сравнивая две религии, свою и христианскую, лучшие из язычников всё чаще отдавали предпочтение последней. Они всё чаще принимали христианскую веру, несмотря на связанные с ней опасности. А то обстоятельство, что Христианство, преследуемое самыми жестокими казнями, не исчезает, а продолжает расти, свидетельствовало в их глазах о силе христианского Бога.

        Вот, думается, та основная причина, которая породила религиозный переворот в Римской империи. Язычники осознали бессилие своей прежней религии и увидели в Христианстве силу, способную возродить всё лучшее, что было в их империи.            

        О том, что христиане могут выродиться в условиях торжества Христианства, едва ли кто думал. Об этом, скорее всего, не думали ни государственники, искавшие спасительную для государства религию, ни сами христиане.

        Но что получилось на деле?.. Увидев, что государство перестало гнать христиан, язычники, внутренне тяготевшие к Христианству, потянулись в Церковь. А после того, как Христианство стало господствующей религией, в Церковь повалило множество законопослушных граждан, привыкших равняться на своих императоров. А к этому множеству прибавилось множество карьеристов самого разного толка и ранга. А после того, как государство стало преследовать язычников, в состав Церкви вошли и они, запуганные угрозами наказаний. Но кем они стали на деле?.. Едва ли хорошими христианами. Однако по своей внешности они старались ими выглядеть.

И эта огромная разнородная масса затопила прежнее христианское меньшинство, растворила его в себе почти без остатка.

Ранее для того, чтобы стать полноценными христианами, требовалось пройти школу оглашения, т.е. обучения христианской вере и усвоения христианских норм жизни, которые были высокими. Не подготовленных не крестили. Поэтому множество христиан оставалось не крещёными многие годы. Они были членами Церкви, но только отчасти. Их не допускали к главному Таинству христиан и, естественно, к решению внутрицерковных вопросов. И это сознание их неполноценности поддерживало высокий духовный настрой как в уже крещёных христианах, так и в ещё не крещёных.

Теперь барьер, отделявший лучших от худших, был снесён, и началось их смешение. А при смешении лучших с худшими всегда побеждают худшие по той причине, что они более эгоистичны. А если так, то и живут в той или иной мере за счёт лучших. Они истощают высоконравственных людей и усиливаются за их счёт. А те, наоборот, слабеют. Не сразу, постепенно, но слабеют. И этот эффект особенно заметен при смене поколений.

С торжеством Христианства прежние христианские общины, в которых происходило обучение и воспитание полноценных христиан, исчезли. Общины перестроились в большие приходы, в которых средний уровень нравственности прихожан был намного ниже прежнего, как и уровень понимания ими основ своей веры.

Наплыв в Церковь со стороны был так велик, что у прежних христиан теперь уже не было возможности заниматься с каждым новым христианином сколько-нибудь обстоятельно. Исчезла и высоконравственная среда, вне которой полноценное воспитание невозможно. Да и внутренней потребности к совершенствованию у новых христиан, как правило, не было тоже.

Чтобы спасти Церковь от затопления её недозрелыми христианами, требовалось сохранить прежние жёсткие условия для входа в её актив бывших язычников. Но эта мера замедлила бы христианизацию империи. А медлить было нельзя. Во всяком случае, так, скорее всего, думали вожди империи. Им требовалось завершить религиозный переворот скорейшим образом, чтобы сделать его необратимым. Да и представители Церкви тоже, скорее всего, желали этого.

Промедление с этим делом позволило бы противником Христианства организоваться и, может быть, развязать в империи гражданскую войну на религиозной почве.

Как показала попытка императора Юлиана Отступника (годы правления 360-363) организовать оппозицию Христианству, это опасение было, скорее всего, ложным: язычество в его прежнем виде уже исчерпало свои творческие возможности.

Но жизнь полна неожиданностей. Если одна попытка не удалась, то из этого не следовало, что не удалась бы и вторая попытка или третья. Может быть, на иной, не на языческой, основе. Может быть, на митраистской или на модернизированной иудейской. Поэтому стремление государственников-христиан и вообще всех неравнодушных христиан завершить христианизацию империи скорейшим образом было, думается, естественным. И оно понуждало их заботиться не столько о качестве новых христиан, сколько об их количестве.

А каким стало качество новых мирян, таким должно было стать со временем и качество христианского священства. Или, во всяком случае, оно должно было тоже резко снизиться.

Священство формируется в громадной степени из мирян и зависит от их духовного состояния. Зависит не полностью, но всё-таки зависит. Оно зависит от высших чинов в Церкви, но от духовного состояния своей паствы зависит тоже.

Прежние христиане были выше новых христиан в религиозно-нравственном отношении, а потому могли судить о качествах своих пастырей. Они могли отвергать тех, которые оказывались не достойными своего звания. И это право, признанное в те времена Церковью, заставляло священство быть на высоте.

Теперь положение изменилось. Низкий уровень паствы делал её не способной судить о качествах священства, которое стало зависеть, главным образом, от своего церковного начальства. Теперь паства не могла не только избирать своих священников и епископов, но даже обсуждать с ними на равных вопросы, связанные с религией. Её делом стало внимать словам своих пастырей и руководствоваться ими. А если даже не соглашаться с ними, то молча, не подавая вида, что не согласна с ними. Несогласия мирян со священством стали выглядеть со временем дерзостью даже в разговорах в неофициальной обстановке.

Однако примерно в таком же положении оказались со временем и сами священники по отношению к епископам, а епископы по отношению к Патриархам. А Патриархи по отношению к Императорам.

В результате эволюции такого рода (которая была, как и положено эволюции, постепенной) у христиан слабела снизу доверху способность к самостоятельному мышлению.

Самостоятельное мышление вырабатывается и поддерживается соревнованиями на равных. Но если оппонент не смеет тебе возражать, то ты и сам утрачиваешь «высокую спортивную форму». Если даже имел её раньше.

А что такое утрата способности мыслить самостоятельно или изначальное отсутствие в человеке такой способности?.. Это скрытная катастрофа Церкви и государства. Медленная катастрофа, очень медленная, но неизбежная, если ни Церковь, ни государство не найдут в себе силы осознать это зло и начать от него избавляться.

В первую очередь эта утрата способности мыслить самостоятельно сказывалась на самой большой и самой неграмотной в религиозном отношении части Церкви – на мирянах. Они привыкали быть пассивным материалом, из которого священство могло лепить угодные ему формы. Но только казалось, что могло.

Сама погружённость мирян в мирские дела, как и религиозное их невежество, спасали их от подобной участи. Миряне выслушивали поучения священников и вроде бы соглашались с ними, а потом о них забывали. Или, точнее, ограничивались каким-то минимумом из услышанного, толкуя его про себя уже по-своему. И сохраняли тем самым хотя бы отчасти самостоятельность своего мышления.

Но, похоже, в этом не было ничего страшного для множества из священства. Наоборот: быть вечными учителями вечных невежд было для него делом не только приятным, но и, как представлялось, полезным для общества. Не говоря уж о том, что священники совершали Таинства, без которых Церковь вообще невозможна. 

Они удерживали своими поучениями население страны от скольжения во всё большую религиозную темноту. А погружение в религиозную тьму повлекло бы за собою всё большее гниение и каждого отдельного человека, и всего общества в целом.

Вот какую спасительную миссию выполняло священство. Оно спасало страну от нравственной, а потому и фактической гибели.

А на то, что при этом в самой Церкви происходило нечто непотребное, стоило ли обращать внимание?.. Да и могло ли твориться в ней что-то непотребное, если она свята по определению?..

Но вот что писал о состоянии Церкви в своё время Афанасий Александрийский (293-373): «то, что произошло у нас, превосходит по горечи все гонения. Вся Церковь изнасилована, священство поругано, и ещё хуже, благочестие преследуется нечестием» (эту цитату я воспроизвожу из книги о. Всеволода Шпиллера «Страницы жизни в сохранившихся письмах», Москва, 2004, с. 330).

В то время в Восточной Церкви, позднее наименовавшей себя Православной, не оставалось ни одного православного епископа, кроме самого Афанасия (позднее причисленного к лику отцов Церкви).

Комментируя его слова, О. Всеволод Шпиллер пишет: «И это записано в четвёртом веке, во время христианизации Империи! Какое изумительное свидетельство тому, насколько какое бы то ни было «становление» в Церкви в так или иначе новых для неё условиях всегда было трагически трудным...» (там же).

Другой величайший авторитет Православия, Вселенский учитель Церкви св. Григорий Богослов (329-389), писал, обращаясь к современным ему епископам: «Было время, что сие великое тело Христово было народом совершенным, а что ныне – смешно то видеть. Всем отверст вход в незапертую дверь (т.е. к сану епископа)… Приходите сюда утучневшие, винопийцы, одевающиеся пышно, обидчики, снедающие народ, льстецы перед сильными, двоедушные, рабы переменчивого времени – приходите смело: для всех готов широкий престол. Все толпитесь около Божественной трапезы, и теснясь и тесня других… Кто смотрит на вас, тот пойдёт противоположной стезёй. И это единственная польза от вашей испорченности».

Другой Вселенский учитель Церкви, св. Иоанн Златоуст (347-407), писал нечто подобное: «У нас, оттого, что нет никого совершенно здорового в вере, но все больны, - одни более, другие менее, - никто не в состоянии пособить лежащим. Так, если бы кто со стороны пришёл к нам и хорошо узнал и заповеди Христовы и расстройство нашей жизни, то не знаю, каких бы ещё он мог представить себе других врагов хуже нас; потому что мы идём такой дорогою, как будто решились идти против заповедей Его!»

Ему же принадлежат и такие слова: «…ныне грехами страдают начальники Церкви… Беззаконники же, обременённые тысячью преступлений, вторглись в Церковь, откупщики сделались настоятелями. Это бесчиние получило некоторый законный вид и особенно распространяется: если кто согрешил и обвиняется, то такой старается не о том, чтобы доказать свою невинность, а о том, чтобы найти сообщников для своих преступлений».

Процитированные выше слова Григория Богослова и Иоанна Златоуста взяты мною из книги «Крестный путь Иоанна Златоуста», Москва, 1996, стр.3 и 5, составительница О.В. Орлова.

Объясняя причину такого состояния Церкви, Иоанн Златоуст писал: «Безопасность есть величайшее из гонений на человечество – хуже всякого гонения. Никто не понимает, не чувствует опасности – безопасность рождает беспечность, расслабляет и усыпляет души, а диавол умерщвляет спящих» (цитата взята мною из статьи протоиерея Георгия Флоровского «Иоанн Златоуст»). «У него, - пишет Флоровский, - было впечатление, что он проповедует людям, для которых христианство стало лишь модной одеждой».

Возникает вопрос: Если внешняя безопасность Церкви действительно смертельно опасна для неё, как думал Иоанн Златоуст, то не смертельный ли это приговор самому Христианству?.. Ибо что же это за правда, которая может жить только в условиях гонения на неё, а как только гонение прекращается, то превращается  в неправду?..

Или, быть может, Иоанн Златоуст, при всех его достоинствах, отрицать которые невозможно, проявил в данном случае близорукость, вполне объяснимую исторически?.. Не догадался о том, что дело не в безопасности для христиан, а в их неспособности правильно организовать своё общество в условиях союза Церкви и государства?..

 

Б. ВТОРАЯ БОЛЕЗНЬ: ПРЕСЛЕДОВАНИЕ ЕРЕТИКОВ

Преследование еретиков усугубляло профанацию самих православных христиан.

Не говоря уж о том, что принуждение к вере силой абсолютно несовместимо ни с духом, ни с буквой Евангелия, оно лишало православных христиан возможности спорить с инакомыслящими на равных. А что это значит?

Побеждать оппонента, которому зажали рот, это никакая не победа над ним. Такая «победа» ослабляет «победителя»: он утрачивает свою «спортивную форму».

Вместо того чтобы соревноваться с иноверцами и еретиками в раскрытии правды своей веры и тем самым совершенствовать свою мысль, православные успокаивались на достигнутом и засыпали духовно. Засыпали не полностью, достигнутое не забывалось ими, но совершенствования их мысли, повторяю, не происходило.

Кроме того, преследование инакомыслящих способствовало развитию в православной среде лицемерия – умения быть православным снаружи, а внутри неизвестно кем.

Что должны были чувствовать и думать еретики, насильно загнанные в Православие?.. Можно предположить, что наружно они старались выглядеть вполне православными, чтобы избежать наказаний, но что происходило у них внутри? Кто знает. Но едва ли что-то действительное согласное с Православием.

И лишь в дальнейшем, со временем, и не малым, в силу привычки к наружному облику, навязанная им вера могла стать поначалу второй, а затем и первой их натурой. Потому что привычка – великая сила.

Но и вред, нанесённый православному обществу на ранней стадии его развития, это тоже сила, ничуть не меньшая. Если не большая.

Однако и сказанным не ограничивается тот вред, который порождался преследованием еретиков.

Соседние государства в ходе их войн с Византией сулили преследуемым византийским еретикам свободную жизнь в их собственном мире. И на первый порах действительно её обеспечивали. Эта пропаганда не могла не действовать на еретиков, населявших прифронтовые окраины Византии. Они активно помогали врагам православной империи. Поначалу персам, а затем победителям персов – арабам с их новой мусульманской религией.

С ходом истории территория Византии постоянно сокращалась и, в конце концов, превратилась в смешную величину вокруг своей столицы. Вот что бывает, когда население страны эгоизируется. Все заняты своими делами, никому нет дела до своего государства.

 

В. ТРЕТЬЯ БОЛЕЗНЬ: НЕЗАВЕРШЁННОСТЬ «СИМФОНИИ ЦЕРКВИ И ГОСУДАРСТВА»

 

Союз Церкви и государства складывался стихийно, активной стороной в нём было государство. Но это не значит, что Церковь была мягкой глиной в его руках. Там, где возникал вопрос об истинной вере, Церковь мужественно отстаивала её. Не вся целиком, но в лице лучших своих представителей.

Правда, к моменту возникновения союза Церковь, похоже, стала уже уставать от ожидания обещанного, но так и не состоявшегося второго пришествия Иисуса Христа. Поэтому она восприняла обращение государства в её веру как сошедшее с Неба благо, что и соответствовало действительности в главном. В главном, но не во всём. Это было не только великое благо, но и великое для неё испытание.

Идеология союза Церкви и государства была сформулирована императором Юстинианом в 6-м веке и принята Церковью без обсуждения. А затем закрепилась на века под названием «симфония двух властей».

Эта теория до её фиксации Юстинианом как бы носилась в воздухе в главных её чертах, а её зародышем можно считать слова Константина Великого, объявившего себя «епископом по внешним делам Церкви».

Эта теория была правильна в своей основе, но больше основы в ней не было ничего. Она была подобна фундаменту, сделанному для строительства дома, но самого дома на нём построено так и не было.

Она правильно ориентировала Церковь и государство на гармонический их союз, но умалчивала о том, что совершенная гармония в этом грешном мире невозможна.

Умалчивала она и о том, что природа Церкви и природа государства различны, а потому и характер восприятия действительности ими тоже различен. Не полностью, но всё же различен.

Церковь видит действительность в гораздо большей степени под знаком вечности, а государство – в гораздо большей степени с точки зрения конкретных политических нужд.

Поэтому какие-то противоречия между союзниками при всём их согласии в главном неизбежны. А если так, то как относиться к этим противоречиям? Как заключать их в разумные рамки, чтобы они не разрастались и не подрывали столь драгоценный союз?.. Чтобы ни Церковь не уродовалась подчинением её государству при её несогласии с ним, ни государство не уродовалось навязыванием ему не свойственного ему образа мышления и действий?

Об этом в теории Юстиниана не было ни слова.

В ней говорилось, что Церковь и православное государство одинаково служат Богу, а различие их только в том, что Церковь занята сугубо церковными делами, а государство в лице императора заботится о государственных делах и, сверх того, опекает Церковь в её нуждах.

Вот такое «маленькое» различие в правах. Церковь не должна совать свой нос в государственные и общественные дела, это запретная для неё зона, а император имеет право «опекать» Церковь и наводить в ней порядок. Так получалось фактически, хотя сказано об этом было в высшей степени деликатно, и потому, надо думать, слова о заботе императора о Церкви ласкали слух её представителей.

Но почему, спрашивается, Церковь не имеет права думать о государстве и обществе?.. Разве её мысль не распространяется, начиная с Бога, на всё мироздание и всю человеческую историю? А человеческая история это история государств и обществ по преимуществу.

Да и может ли Церковь правильно думать о самой себе, если исключит себя из этого контекста? Сами церковные каноны, оторванные от общественной и политической жизни, утрачивают здравые новозаветные начала и ориентиры и превращаются в средства манипуляции сознанием членов Церкви в политических интересах церковного начальства.

Юстиниан не провёл даже приблизительно точной границы между сферами приложения сил Церкви и государства. Не сказал ничего о том, как быть Церкви, если государство, используя свою материальную силу, начнёт хозяйничать в Церкви под предлогом наведения в ней порядка. Не сказал ничего о том, каким должен быть механизм обуздания произвола с любой стороны и восстановления гармонии между ними.

Эта теория не предусматривала, как быть, если император, пользуясь своей материальной силой и правом «заботиться» о Церкви, начнёт наводить в ней еретические порядки.

А ведь так и произошло.  В 730 г. император Лев Третий запретил культ икон, а в 754 г. этот культ был объявлен собором ересью. Стало быть, иконоборчество было поддержано высшим священством, да и не только высшим. Сопротивление иконоборчеству было. Его разоблачали и Римские Папы, и значительная часть монашества.

Но, тем не менее, иконоборчество господствовало в стране до 787г., когда Православие было восстановлено Седьмым Вселенским собором, созванным в царствование императрицы Ирины (так у митрополита Илариона Алфеева. «Православие», т. второй, с. 58). А затем началась борьба с переменным успехом между двумя сторонами, и окончательное почитание икон было утверждено лишь в 843 г. Но и на этот раз решающую роль в победе Православия сыграла православная жена императора-иконоборца после его смерти. Она сместила патриарха-иконоборца и назначила православного. А затем созвала православный по своему составу собор

Но что же в таком случае получается?.. У кого власть, тот и решает, что истина, а что ересь?.. Или не так?.. А если не так, то в чём же тогда критерий истины?..

Римские Папы, обличая еретиков, вроде бы им обладали. Но затем сами приняли ересь «филиокве». Да и господство императоров-еретиков в Константинопольской Церкви – разве мелочь, не заслуживающая обсуждения в Церкви?..

 

Но вот на какое ещё обстоятельство обратил внимание историк А.П. Каждан. «Половина византийских императоров, пишет он, была насильственно лишена престола: одни из них отравлены, утоплены, ослеплены, других заточили в монастырь» (А.П. Каждан «Византийская культура», СПб, Алетейя, 2006, стр. 103).

Несколько иную информацию сообщает протоиерей Александр Захаров: «…из ста девяти византийских Императоров своей смертью умерли только тридцать пять, остальные семьдесят четыре были убиты. В 74 случаях из 109 Престол переходил не к Наследнику по праву наследства, а к цареубийце по праву захвата… 

И Византийская Церковь… религиозно оправдывала (выделено мною, - Г.Ш.) такие подвиги. Патриарх Полуевкт, коронуя цареубийцу Цхимицхия, провозгласил с церковной кафедры: «Помазание на Царство смывает все грехи, в том числе и грех цареубийства: победителей не судят»» (см. книгу протоиерея А. Захарова «История русского народа», СПБ, 2009, с.150, 151).

        А что оставалось делать Церкви? Не воевать же с новым императором…

        Это к вопросу о совершенстве теории Юстиниана.

 

Г. Дополнение к трём главам о болезнях

 

А теперь вот какое важное добавление к моим главам о болезнях

Христианской цивилизации. Читая их, легко впасть в крайность, решив, что ничего в ней, кроме болезней, и не было. Но это не так. Если бы не было, то не прожила бы она так долго. А она пережила гибель Византии, которая успела передать России свою ещё относительно не повреждённую православную веру (но о России у нас будет особый разговор).

        Что же до Западной и Средней Европы, по преимуществу еретической, то перечёркивать её ценность полностью, думаю, было бы неправильно. При всех своих пороках еретики верили в Богочеловека Иисуса Христа и признавали основном источником своего вероучения Ветхий и Новый Завет. Игнорировать эту веру православные люди могут лишь в состоянии крайнего ослепления.

        Какие же достоинства, порождённые христианской цивилизацией, нужно отметить хотя бы кратко?..

        Начну с того, что союз Церкви с христианскими императорами позволил последним организовать Вселенские соборы, переоценить значение которых невозможно. На них был отчеканен новый Символ веры, куда более совершенный, чем прежние христианские Символы веры. На Вселенских соборах было развито христианское вероучение, куда более богатое, чем прежние христианские вероучения. Если сказанного кому-то мало, то пусть сам дополнит недостающее.

        А я коснусь вкратце других достоинств христианской цивилизации.

До союза государства с Церковью последняя состояла из меньшинства населения Римской империи (примерно одна десятая часть). А по сравнению с другими народами, окружавшими империю, эта часть была и того меньше. И продолжалось бы умножение членов Церкви в прежних условиях её существования или остановилось бы на достигнутом уровне – это вопрос, ответа на который мы не знаем. Могло и остановиться, потому что в неразвитом обществе на подвиг веры способно лишь его меньшинство.

Союз же Церкви с христианскими императорами (а в дальнейшем и с другими главами христианских государств) позволил привлечь к христианской вере не только подавляющее большинство населения Европы, но и соседние с ней народы. А в дальнейшем проповедовать христианскую веру едва ли не во всём мире.

Пусть это распространение веры среди большинства народов происходило за счёт снижения её качества и других отрицательных эффектов. Но учитывать лишь минусы, связанные с этим распространением, не замечая связанных с ним плюсов, нехорошо.

Ценнейшим плодом этого союза было то, что начатки Христианства стали теперь доступны на территории христианских государств практически всем, кто хотел с ними познакомиться. А усвоившие их, как правило, могли совершенствоваться в христианской вере, если такое желание у них было. А не возникало оно в массовом масштабе лишь потому, что могучая сила привычки к пассивности и взаимозависимость пассивных людей друг от друга удерживали их от стремления к совершенствованию самих себя и своего общества.

Всё сказанное не имело бы никакого значения, если бы Христианство было просто одной из религий, если бы оно не несло человечеству высших истин, спасительных для него.

Но оно открыло людям то, до чего они никогда не додумались бы сами. Оно открыло им такой масштаб понимания бытия, который был несоизмерим с привычным для них масштабом. Хотя этот связанный с вечностью масштаб, даже открытый людям в евангельских словах, постигался ими с большим трудом и был постижим только отчасти. Потому что сама человеческая природа отлична от природы Творца и, кроме того, отягощена первородным грехом.

При всех безобразиях, происходивших в Церкви и во внутренней жизни христианских государств, нравственное обновление человечества в их пределах действительно произошло, и оно было значительным. Измерить его меру более или менее точно человеческим умом невозможно, но уже тот факт, что языческая империя, умиравшая перед тем от бездуховности, приняв Христианство, прожила ещё более тысячи лет, свидетельствует об этом. И не просто прожила, а создала великую культуру, равной которой не было ни до неё, ни после неё.

Тот факт, что после веры в человекоподобных богов всем членам христианских государств стала доступной мысль о Боге как о нравственном совершенстве, переоценить невозможно. Как было связать эту мысль со сложностями конкретной жизни людей, это другой вопрос. Но думается, что работа умов в этом направлении была не бесплодной. И всё лучшее, что было в последующей истории, было связано прямо или косвенно с этой мыслью.

Мало того. Христианство связывало мысль о Боге как о нравственном совершенстве с мыслью о том, что Он - Отец всех добрых людей, любящий их и заботящийся о них. А если так, то, значит, они братья и сёстры. И как бы ни разделяли их племенные, социальные и всякие иные противоречия, они родственники и потому обязаны не забывать о столь важном обстоятельстве.

        Вот основные мои соображения на этот счёт.

        А теперь такой вопрос: Чего было всё-таки больше в христианской цивилизации – добра или зла?.. Я думаю, что добра. Она умерла, но не вся целиком. Она оставила после себя огромное богатство, в которое входят и её достижения, и её болезни, которые тоже поучительны для потомков.

        В некотором смысле её смерть можно сравнить со смертью зерна, которое, умирая, изводит из себя новый росток. Но в данном случае это росток духовный. И выживет он, нет ли, мы пока не знаем.

 

Первая явная катастрофа в жизни христианской цивилизации: раскол Церкви на две враждующие половины

        Внутренние болезни Церкви, усиливая друг друга, порождали среди православных христиан эгоизм, который разрастался и разрушал её изнутри. Спасти её от этого разрушения могло бы только осознание своих болезней и изучение их причин. Но такого изучения не было. Было, в некотором смысле, их оправдание.

        Оно происходило по той причине, что в истории христианской цивилизации на первых порах успехи союза Церкви и христианского государства превосходили намного связанные с ним пороки. И на эти успехи списывлись пороки. «Лес рубят – щепки летят».

Однако со временем эти успехи уменьшались, а пороки делались всё заметнее. Начальники Церкви и христианские императоры старались их прятать под парадной внешностью, но сама эта внешность становилась со временем всё прозрачнее и плохо справлялась со своей задачей.

        Как уже сказано, беда была в том, что болезни христианской цивилизации порождали в православных христианах эгоизм, который разрушал изнутри Церковь и христианскую империю. Но православные идеологи и писатели, как можно предположить, или не очень-то сознавали их значение, или, опасаясь дискредитировать Церковь и православное государство полной правдой, сообщали о них малость и вскользь.

       А теперь к сути заявленной выше темы. Самым большим порождением эгоизма в православной империи было противоречие между православными императорами, с одной стороны, и православными Римскими Папами, с другой. Каждая из этих властей стремилась к полной власти и не хотела разумного компромисса в интересах Церкви и православного государства.

        Православные монархи, как помним, считали себя носителями высшей благодати и потому не понимали, с какой это стати им отказываться от столь великого дара.

        У православных Римских Пап были не менее веские основания считать себя высшей властью.

        Их авторитет стал следствием не только того, что Римская кафедра была овеяна славой первоверховных апостолов Петра и Павла, закончивших в Риме свои жизни мученическими подвигами. И не только следствием того, что кровь мучеников за Христа, пролитая в Риме, была не сравнимой по своему обилию с кровью, пролитой ими в других городах (в столицу языческой Империи свозились многие тысячи «свидетелей веры» со всех её концов).

Авторитет Римской кафедры был высок ещё и потому, что Римские Папы в эпоху Вселенских соборов были намного большими защитниками Православия, нежели восточные иерархи. 

Так, например, «император Констанций неустанно преследует святого Афанасия, а папа Юлий поддерживает его и защищает против всего Востока. Папа Иннокентий энергично протестует против преследований святого Иоанна Златоуста и, после его смерти, первый поднимает вопрос об очищении его памяти от наветов. И, наконец, папа Целестин поддерживает всей силой своего авторитета святого Кирилла Александрийского в его борьбе против ереси Нестория, пользовавшегося покровительством императора. И нет сомнения, что без помощи апостольского престола патриарх александрийский, несмотря на всю свою энергию, не в силах был бы одолеть дружного напора императорской власти и большей половины греческого клира. Этот контраст между образом действия Империи и папства можно проследить и далее в истории всех восточных ересей, которые не только пользовались покровительством императоров, но были иногда и их личным изобретением (ересь монофелитская – императора Гераклия, а ересь иконоборческая – Льва Исаврянина)…» (Владимир Соловьёв «Россия и Вселенская Церковь», Москва, 1911, с. 286-287).

Мне могут сказать, что процитированный выше Владимир Соловьёв это западник и апологет Римских Пап, а потому можно ли доверять его словам?.. Я думаю, что можно, потому что не встречал ещё нигде их опровержения.

Разъясняя причину того, почему Римские Папы были такими смелыми, а восточные иерархи такими покорными императорам, отметим, что восточные находились в непосредственной близости от центра императорской власти, а Римские Папы далеко за морем. Дотянуться до них императорам было нелегко даже в лучшие для империи времена, а затем, по мере её сокращения, стало и вообще невозможно.

Останавливал императоров и авторитет Римского престола, который по традиции признавался всей Церковью более высоким, чем авторитет любой другой из поместных Церквей. «Первая среди равных» - так называли Римскую Церковь, и эта формула выражала истинно православное отношение к ней и ко всей Православной Церкви в целом. Первая по своему достоинству, но никак не первая по своим правам.

Однако среди православных Римских Пап далеко не все принимали эту формулу Православия. Среди них были такие формально православные, которые, если не ошибаюсь, уже с 5-го века настаивали на верховной власти Римских Пап.

Возможно, это противостояние двух несогласных взглядов на природу Церкви продолжалась бы ещё долго в Западной Церкви. Но расколу помогла новая ересь, зародившаяся в Испании и учившая, что Святой Дух исходит не только от Бога-Отца, но и от Сына (т.н. «филиокве»).

Кто изобрёл эту ересь, точно сказать нельзя. Но если исходить из того, кому она была выгодна, то можно указать на живших в Испании маранов (т.е. крещёных евреев, сохранявших втайне свою верность талмудическому иудаизму).

Талмудическое иудейство в лице его идеологов и вождей было крайне заинтересовано в раздроблении Церкви и последующей вражде между её частями. В этом случае талмудисты могли помогать (разумеется, скрытно) той из них, которая отвечала бы их политическим интересам в наибольшей степени. И таким образом формировать нужную им псевдо-церковь.

А если они были заинтересованы, то и должны были прилагать усилия к этому, ибо они не голые теоретики, а по преимуществу практики.

Если бы все православные христиане были действительно православными, то талмудисты при всех их талантах и возможностях были бы бессильны. Но в том-то и дело, что болезни Церкви внутренне раздробили православных и породили в них эгоистические интересы, которые росли при сохранении этих болезней. А если росли, то иудейские разведчики могли находить полезных для своего дела православных эгоистов и помогать им незаметно для них самих. Даже в том случае, если те были антисемитами.

Так или иначе, но ересь успешно росла, перекинулась из Испании в Италию и завоевала Рим. Католическая Церковь включила её в свой Символ веры. И не только включила, но настаивала на признании её Православной Церковью.

А это была уже достаточная причина для окончательного разрыва между православными и католиками. Две Церкви в лице своих предстоятелей анафематствовали друг друга, после чего вражда между ними усиливалась чем дальше тем больше.

В результате христианский мир резко ослаб. Его истощала не только вражда, но и взаимная борьба двух половин друг с другом.

 

ВТОРАЯ ЯВНАЯ КАТАСТРОФА В ЖИЗНИ ХРИСТИАНСКОЙ ЦИВИЛИЗАЦИИ: ГИБЕЛЬ ВИЗАНТИИ И РАСКОЛ КАТОЛИЧЕСКОЙ ЦЕРКВИ НА ДВЕ ВРАЖДУЮЩИЕ ПОЛОВИНЫ

 

О гибели Византии достаточно сказать, что она была столь же позорной, как и последующая гибель Российской империи, а также не менее позорная гибель СССР.

Византия сгнила от собственных болезней, её император принял унию, и его поддержала в этом значительная часть священства. В Софийском соборе до прихода турок звучал униатский Символ веры.

Что же касается катастрофы в Католической Церкви, то её в двух словах не опишешь.

Протестантская революция в Западном Христианстве была порождена во многом самим Римом. Это он подготовил для неё нравственную и умственную почву. И на этой почве стали расти умозаключения смельчаков, дерзавших критиковать своих руководителей всё более жёстко. Но была ли их критика конструктивной?..

За исключением некоторой их части, желавшей восстановить в Католической Церкви соборность или приблизиться к ней, критика большинства была сходна с критикой советской системы нашими «демократами», т.е. антисоветчиками. Которые сумели, не без помощи Запада, развались СССР и создать на его месте систему, запрограммированную на самоуничтожение. Но если антисоветчикам удалось столкнуть в пропасть всю страну в целиком, то протестантам удалось столкнуть в пропасть лишь половину Западного Христианства.

Первым по времени протестантом стал Лютер (1483-1546). Этот католический монах, священник и богослов начал с того, что прибил в 1517 году к дверям соборного храма в городе Виттенберге (Саксония) 95 тезисов, в которых обличал безнравственную торговлю индульгенциями. Эти тезисы объединили различные сословия Германии в их борьбе за независимость от Римских Пап. Особенно поддержали Лютера немецкие князья, мечтавшие освободиться от власти Ватикана.

Обвинённый Римом в ереси, Лютер отказался предстать перед церковным судом, а в 1520 г. публично сжёг папскую буллу, отлучавшую его от Церкви. Вскоре он становится центральной фигурой антиримской оппозиции и разрабатывает основы Протестантизма.

        Лютер был, несомненно, искренним христианином, но искренность не гарантирует от заблуждений. Нужна духовная трезвость и зоркость, а их у Лютера не было.

Пороки папизма действовали на него, как на быка действует красная тряпка. Праведный гнев Лютера ослеплял его разум.

 В нём было что-то роднившее его с нашим Петром Первым и российскими большевиками. Те и другие ненавидели порядки, которые были в прошлом и с которыми они стали бороться не на жизнь, а на смерть. Но вместо того, чтобы увидеть в них болезни общества и лечить его, они, выражаясь образно, вырубали эти болезни топором вместе с больными органами.

Вместо того чтобы очищать священство от налипших на него грехов, Лютер упразднил его в своём Протестантизме вместе с его грехами. А заодно упразднил и церковные Таинства, которые были невозможны без священства. А заодно и Предание Церкви, которое использовалось католическим священством для защиты папизма. А заодно и монашество, которое препятствовало, по его мнению, торжеству правильного Христианства. Он упразднил и почитание святых, потому что они тоже не вмещались в его учение.

Обновление жизни в результате этих «реформ» было разительным, и оно радовало обновителей. Но к чему оно приведёт в дальнейшем – об этом они не знали. Не знали и не хотели об этом думать.

Если бы Лютеру приснился вещий сон о будущем, в котором он увидел бы современное нам западное общество (с его фактическим безбожием, с его нравственной деградацией, с его отмиранием семьи, с его педерастией и другими «цветами» зла), то, скорее всего, схватился бы за голову. А затем, придя в себя, задумался бы о том, почему так получилось.

Лютер великолепно скомпрометировал своими ложными крайностями то дело, за которое боролись лучшие из католиков, осознавшие ещё за столетие до неего пагубность папизма в его крайних формах и выступавшие за подчинение Римских Пап Вселенскому Собору (в их числе был знаменитый философ и богослов Николай Кузанский). В отличие от Лютера, эти критики папизма не связывали очищение Западной церкви от её скверн ни с отвержением Таинств, ни с отвержением священства, ни с отвержением монашества, ни с отвержением святых, ни с отвержением Священного Предания Церкви.

Но возможна ли была их победа?.. Думается, что в условиях того времени едва ли. Соборное движение, возникшее в католическом мире в 15-м веке, было правильным по своей направленности, но неполноценным в том отношении, что, борясь с папизмом, сохраняло догматику, выросшую на почве папизма.

Кроме того, борясь за соборность, католики едва ли хорошо сознавали, что она есть такое. Ведь это совсем не простая тема. Как соединить иерархию, без которой Церковь невозможна, со свободою лиц, её образующих?

Эту тему не сумел раскрыть даже Православный Восток, который агонизировал в это время вместе с остатками своей империи.

Однако не менее важным обстоятельством, препятствовавшим торжеству соборного движения в Католической Церкви, была заинтересованность могучих капиталистических сил в том, чтобы не только не допустить возрождения Западной Церкви, но и расколоть её, ослабив тем самым ещё больше.

А если эти могучие силы, действовавшие как внутри католического мира, так и вне его, были заинтересованы в этом, то, несомненно, прилагали усилия для достижения этой цели. Сначала содействовали нравственной деградации верхушки Западной Церкви, а затем, раздувая её пороки, незаметно помогали восстанию против неё.

Идейные союзники Лютера (и в то же время его соперники) стали рождаться во множестве после того, как он дал им пример.

Одним из самых значительных новых идеологов Протестантизма стал Жан Кальвин (1509-1564). В отличие от Лютера, страстно обличавшего ростовщиков, он оправдал ссудный процент, ограничив его размеры 5-ю процентами и оговорив предоставление ссуды благочестивыми условиями. И в эту брешь, пробитую им в христианском мире, бросились, расширяя её, поклонники неправедного стяжания.

Здесь надо сказать, что Римские Папы ещё задолго до рождения Кальвина разрешили заниматься ссудными операциями т.н. «крестоносцам», но лишь в порядке исключения. А остальные католики занимались ими едва ли не с тех же пор полулегально: и банкиры итальянских городов-республик, успешно финансировавшие Римских Пап, и католические ордена, и католические монастыри, и отдельные католические епископы.  Так что заслуга Кальвина перед капитализмом была в том, что он легализовал банковскую деятельность в глазах своих последователей и сделал тем самым кальвинизм привлекательным для всех, искавших обогащения посредством нетрудовых доходов.

Но не только этим. Другая заслуга Кальвина перед капитализмом была в том, что он сумел облагородить капиталистическое предпринимательство, придать ему самые привлекательные черты.

Результатом стала идейная двойственность кальвинизма: снаружи – истинно христианская забота о спасении своей души посредством угодного Богу служения бедным, внутри – материальное обогащение со всеми сопутствующими ему удобствами.

Эта двойственность усиливалось ещё оттого, что сам Кальвин и первые его последователи делали упор на благочестии (и не исключено, что вполне искренне), а последующие кальвинисты расслабились по этой части и рассуждали примерно так:

«Человек должен верить в Бога и творить добро. А добро заключается в неустанном труде, имеющем своей целью умножение его собственного капитала. А зачем христианину умножение его капитала?.. Чтобы иметь возможность помогать людям. Как будешь им помогать, если ты нищ и сам нуждаешься в помощи?

Поэтому, умножая свой капитал, человек не имеет права транжирить его на личные и семейные удобства, кроме самых необходимых. И, тем более, не имеет права предаваться развлечениям и наслаждениям, даже самым, казалось бы, невинным. Соединение личного и семейного аскетизма с полной сосредоточенностью на трудовой деятельности, понятой вышеозначенным образом, вот путь в Царство Небесное».

Это была революция в христианском представлении о смысле человеческой жизни и человеческого труда. Традиционно труд понимался как способ содержания своей семьи или как способ служения Церкви и государству, позволяющий трудящемуся содержать себя и свою семью. Но и только. Ни о какой желательности умножения личного капитала в проповеди Христа не было ни слова. Наоборот, Он предупреждал об опасности личного обогащения. На что Кальвин и его последователи закрыли свои благочестивые глаза. Или объясняли соответствующие евангельские тексты самым благоприятным для честных дельцов образом.

«Всякий истинный христианин, - учили они - должен с детства готовить себя к будущему труду, приобретать общую грамотность и изучать досконально свою будущую профессию. Он должен вести здоровый образ жизни, быть чистым, опрятным, подтянутым. Должен быть глубоко нравственным в его отношениях с людьми и безукоризненно честным в своих деловых отношениях. Не унывать и всегда надеяться на Бога».

На фоне царивших в то время в западном мире невежества и нищеты такая проповедь была убедительна для многих. Сравнивая благочестивого преуспевающего дельца с грязными нищими, с пьяницами и развратниками всякого рода, трудно было не отдать предпочтения богобоязненному обладателю всё увеличивающегося капитала. Он выигрывал даже в сравнении с неплохими, но заурядными и, главное, небогатыми людьми, которые не могли состязаться с ним по части благотворительности. А потому и по части уважения, которым он пользовался в обществе.

Жена за таким обеспеченным и высоконравственным мужем была, как за каменной стеной. Голод ей не грозил. Жила она не в грязной лачуге, а в хорошей чистой квартире. Удобной, но, разумеется, без излишеств. Одевалась скромно, но не в тряпки, которые унизили бы не только её, но и её мужа. А как ей должны были завидовать многие женщины. Как должны были заискивать перед нею не только женщины, но и мужчины, нуждавшиеся в помощи. Она же главный информатор своего мужа по части благотворительности. Именно от неё, при его-то занятости, он знал, кому помочь, а кто не заслуживает помощи.

И дети такого правильного христианина были тоже обеспечены. Они получат лучшее образование, а затем, пользуясь связями своего отца и его ценными советами, займут достойное место в обществе. Не говоря уж о том, что наследуют его капиталы.

Не прогадают от близости с благочестивым дельцом и его родственники, друзья и помощники. Как и члены его религиозной общины, особенно её руководители. Какой интерес им иметь в своей общине нищих и бедных, ничего не умеющих и ни на что не способных? А богатый (и потому обладающий властью в обществе) человек станет не только её украшением, но и её основанием. Одним из тех камней, на которых строится благополучие их церкви.

А государство?.. Какой интерес королю иметь в числе своих подданных всякую сволочь, готовую при первой возможности напиться или что-то украсть, а то и начать драку? Не говоря уж о большем. А вот иметь в своём государстве умелых и богобоязненных людей, чей труд обогащает не только их самих, но и само государство, действительно важно. Чем будет больше таких богачей, тем будет сильнее его государство. А если так, то как им не помогать? Ты помогаешь им, а они помогают тебе. И вместе вы сила.

Но в ходе такого рода жизни приобретательский интерес должен был постепенно вытеснять из сознания благочестивого дельца его благочестие. Если не в ходе его личной жизни, то при смене поколений. Сохранявшие благочестие попросту отставали в гонке за материальным успехом: всё возраставшая конкуренция вынуждала снижать нравственные нормы при использовании своих работников, изготовлении товаров и пользовании рекламой.

Включаясь в эту гонку и усиливая её, кальвинисты не догадывались о том, чем она обернётся, когда станет всеобщей или почти всеобщей. Как она изменит души людей и характер общества. Каким внутренним концлагерем для них она обернётся.

Чтобы успешнее отстаивать свои интересы против других сословий и против самого государства (если оно станет препятствовать дельцам в их стремлении к наибольшим выгодам) было необходимо их объединение. Скорее скрытное, нежели явное. Чтобы они не только соперничали друг с другом в захвате лучших позиций в своём государстве, но и разумно ограничивали свою вражду общими сословными интересами. Чтобы они подчиняли свои личные амбиции общей сословной выгоде. А такое будет возможно лишь в том случае, если их множество будет выстроено в подобие пирамиды, в которой каждый горизонтальный слой будет иметь свою долю доходов при условии подчинения более сильным слоям,  расположенным ближе к её вершине.

Такая пирамида не могла выстраиваться снизу, но только сверху, и возглавлять её могли только самые богатые, самые властные и организованные люди. В лице, естественно, международных банкиров. Используя кнут и пряники, они должны были создавать, согласно логике всё большего обогащения и укрепления своей власти, такую социально-политическую систему, при которой любой король и любое государство должны стать пешками в их руках. Должны стать лишь инструментами их собственной власти и политики.

В качестве иллюстрации к сказанному можно сослаться на ещё одно направление в Протестантизме - на Англиканство, представляющее собою одну из трёх самых крупных его ветвей.

Оно возникло в Англии в начале 16-го века в результате разрыва местной Католической церкви с Римом. Этот разрыв произошёл под давлением короля Генриха 8-го, которого английский парламент объявил главой церкви. Но окончательный облик Англиканство приобрело позднее, после Английской революции, с восшествием на престол Карла Второго, который дал согласие на свою зависимость от парламента. При этом главенство короля в Церкви сохранилось, но сам король стал декоративной фигурой. Ему воздают королевские почести, ему предлагают скреплять своей подписью важнейшие государственные документы, но попробовал бы он их не подписать. Вся фактическая власть в стране стала принадлежит парламенту, а если сказать точнее, то тем самым международным банкирам, которые предпочитают не выпячивать свою власть перед народами, а по возможности её скрывать.

Да и не только выборная власть принадлежит им. Вся фактическая власть в стране и в значительной части мира.

Но кто же в таком случае глава Англиканской церкви?

 

ОБРАЗОВАНИЕ США. ЧТО ТАКОЕ СВЕТСКОЕ ГОСУДАРСТВО

Начну главу об Америке с размышлений о том, что такое светское государство. Я задумался о нём лишь после того, как увидел на экране телевизора мусульманскую девочку в хиджабе (т.е. в женском головном уборе, закрывающем не только голову, но и шею). Её не допустили в нашу общеобразовательную школу за этот хиджаб как слишком яркий символ её религиозной принадлежности. Не допустили на том основании, что у нас светское государство, а потому ходить в школу в таком головном уборе недопустимо.

Вот тогда-то я и задумался о том, что такое светское государство. Когда и где оно появилось? Кто его создал? И с какой целью?

Но я не нашёл ответов на эти вопросы в доступной мне литературе. А почему?.. Неужели наши философы, социологи и политики проморгали столь  важную тему?.. Светское государство есть, а литературы о нём нет. Как такое возможно?…

Или тут дело не чисто?..

Первая зацепка, пришедшая мне в голову, была мыслью о светском обществе у нас в России. Ещё со школьной скамьи я знал, что наши поэты первой половины 19-го века то ли заглядывали в это светское общество, то ли были его завсегдатаями. Но имело ли оно отношение к светскому государству? Оказалось, что имело, хотя и несколько отдалённое.

Когда-то светским обществом называлась та часть столичной российской аристократии и высшего дворянства, которая отличалась большей степенью образования и талантов и потому испытывала потребность в общении в своём кругу ради приятного и культурного препровождении времени. Она именовала себя «светом», потому что сознавала своё превосходство над остальной частью правящего слоя России. Она говорила, как правило, на французском языке и сочетала свою верность российскому трону (искреннюю или не искреннюю) со своей верностью европейской культуре. Она светилась, за редкими исключениями, её светом.

Весьма выразительный портрет (чуточку карикатурный, но, в основном, справедливый) этого общества дал наш Грибоедов в своём знаменитом монологе Чацкого из «Горя от ума»:

…Французик из Бордо, надсаживая грудь,

Собрал вокруг себя род веча,

И сказывал, как снаряжался в путь

В Россию к варварам, со страхом и слезами;

Приехал, - и нашёл, что ласкам нет конца;

Ни звука русского, ни русского лица

Не встретил: будто бы в отечестве, с друзьями,

Своя провинция! Посмотришь, вечерком

Он чувствует себя здесь маленьким царьком…

…Ах! Франция! Нет в мире лучше края! –

Решили две княжны, сестрицы, повторяя

Урок, который им из детства натвержён.

Куда деваться от княжон!

 

А чем светила сама Европа в Россию в то время? Уже 18-й век был временем расцвета в Европе так называемого «Просвещения». Главным его источником была «прекрасная Франция». Здесь сосредоточились лучшие умы человечества, пообщаться с которыми считали для себя честью даже некоторые венценосные особы.

Так, например, наша Екатерина Вторая переписывалась с Вольтером и, кажется, с некоторыми другими вождями этого движения. Видимо, она ценила их за тот свет, который те несли человечеству. А они, в свою очередь, ценили монархов, которые впитывали в себя их идеи и признавали их умственный и нравственный авторитет.

Но, справедливости ради, надо сказать, что далеко не все учёные и мыслители 18-го века были сторонниками «Просвещения». Однако в европейской культуре того времени погоду делали не они. Её делали просвещенцы. А их оппоненты выглядели, при всех их талантах, какими-то обломками прошлого.

Что же касается виднейших представителей «Просвещения», то они создали знаменитую «Энциклопедию», ставшую в своём роде новой «Библией» для громадного множества умов. Которым после рождения молодого ещё тогда капитализма стало неудобно жить в рамках прежних католических и протестантских представлений о жизни. Новая капиталистическая эпоха нуждалась в новых идеях, которые оправдывали бы её и почти незаметно, но неотвратимо, гасили бы прежние христианские идеи.

У нас как-то не любят писать о том, что издание 35-томной «Энциклопедии» и её переводов с французского языка на иностранные было делом заведомо непосильным для, как правило, небогатых философов. Тем более что вслед за первым её изданием тиражом в 30 тысяч экземпляров последовали всё новые её переиздания. И это в то время, когда книги были намного дороже книг, печатающихся сегодня. Когда читательская аудитория была неизмеримо меньшей по сравнению с нынешней. А среди читателей круг людей, интересующихся философией, был, как и в наши дни, совсем небольшим по сравнению с любителями романов и другой развлекательной литературы.

Здесь как-то невольно напрашивается мысль о том, что издатели Энциклопедии имели могучую финансовую подпитку от тех, кто остался по своей скромности за кулисами мировой истории.

Если это были крупнейшие купцы и банкиры (а кто мог быть ещё?), то реклама их имён и предприятий, конечно, не только не помешала бы им, но облагородила бы их профессии. «Какие это благородные существа, - подумали бы о них люди. - Не для себя одних добывают богатства. Заботятся о просвещении всего народа».

Но… видимо, была в этом деле другая тонкость, куда более значительная, чем первая. А что если купцы и банкиры опасались бросить тень на столь важное для них предприятие?.. Что делать, такая уж репутация у них, что они люди, прежде всего, корыстные и денег на ветер никогда не бросающие. Если же они финансировали Энциклопедию, - могли подумать читатели, - то, значит, был в этом их собственный интерес. И тогда тень, от которой они не могли избавиться, упала бы на их драгоценное издание.

Догадливые читатели могли бы связать дух новых идей с духом коммерции и кое-что начать понимать. Так вот, значит, откуда ветер дует, - подумали бы они. Вот, значит, кто оплатил эти новые идеи.

А вольнодумство такого рода было совсем не нужно купцам и банкирам. Им хотелось такого вольнодумства, которое гасило бы Христианство и возвеличивало новых философов вместе с их новыми идеями.

Нет, видимо, не простыми купцами и банкирами были финансировавшие Энциклопедию. Простым – нахапать денег побольше, а всё остальное - «до фонаря». А эти заботились о будущем человечества.

Будучи людьми практичными, они понимали, что для проповеди материализма (а именно к нему, в конечном счёте, вели и деизм, и пантеизм, и агностицизм «просветителей») какая-то степень его идеализации необходима. Товару нужен «товарный вид». Чтобы успешно пропагандировать материю в качестве первопричины всего, следовало представить её в самом прекрасном, по возможности, виде. Наделить её качествами, по существу, чудесными. А если материя будет выглядеть простым пассивным материалом, то кто на неё позарится?.. Какая же это будет её пропаганда?..

Вот почему творцов учения о  первородстве материи следовало представить читателям в самом лучшем виде. Не какими-то зависимыми от плутократов свихнувшимися теоретиками, а, наоборот, самыми свободными в мире искателями правды и её бескорыстными защитниками.

Да и сама правда, которую они возглашали, должна была заключаться не только в чудесных способностях материи, но и в свободе всякого разумного человека. В свободе, ограниченной только его естеством. А против естества, как говорится, не попрёшь. Это же очевидно. Зависимость человека от его тела, этой основы его духа, не может быть для него позорной. Что естественно, то не стыдно. Только одни святоши, - учили новые философы, - не в состоянии понять эту простую и, вместе с тем, величайшую истину.

Но вернёмся к тому, с чего мы начали.

        «Просветители» создали новую идеологию, предложившую своим читателям развёрнутую систему представлений о жизни; систему, имевшую своим источником не господствовавшее ранее Христианство, а деизм, пантеизм, агностицизм или даже материализм в его чистом виде. Вынужденные в борьбе с цензурой маскировать свои истинные взгляды, «просветители» иногда признавали историческую ценность Христианства, но догадливые читатели не обманывались этой маскировкой и учились сами маскировать свои истинные взгляды.

Энциклопедисты создали идейную базу для «Великой французской революции» и других последовавших за ней революций и эволюций.

Переоценить значение этой новой «Библии» для дальнейшего хода истории невозможно. Но, как уверяют учёные, даже на солнце есть пятна. Был и в трудах создателей «Энциклопедии» существенный недостаток. В ней не было разработанного и убедительного для всех обоснования государства нового типа, более совершенного по сравнению со всеми бывшими в прошлом и имеющимися в настоящем. Более совершенного с точки зрения мировой плутократии.

Но, может быть, это умолчание как раз и нужно было плутократам?.. Зачем разглашать раньше времени задуманный ими проект?..

Чем были хороши и чем были плохи протестантские государства, возникшие после Реформации и утвердившиеся в доброй половине Европы?.. С точки зрения мировой плутократии, их достоинство было в том, что они (вслед за католической Церковью и в гораздо большей степени, чем она) сокращали полноту истинного Христианства и ослабляли тем самым его. Порок же их был в том, что они ослабляли его ещё недостаточно. Протестантские государства оставались, увы, ещё христианскими, при всей малости оставшегося в них Христианства.

А что это значит – христианское государство?.. В идеале это значит, что оно утверждает христианскую религию в качестве своей идейной основы. И, следовательно, подчиняет ей всю систему ценностей в государстве. Все цели, которые оно ставит перед собою. И, соответственно, весь государственный аппарат. Потому что не могут осуществлять эти цели представители государства, отвергающие их или их игнорирующие.

Но если так, то христианское государство утверждает христианские начала и в системе образования, и  в культуре, и в нравах населения. И, разумеется, в экономике. Что, конечно, никак не могло нравиться представителям религии денег. Им было нужно, чтобы люди учились торговать всем и вся и видели в этом свою свободу. Вот тогда вся власть будет принадлежать хозяевам денежного мира. И они утвердят свои ценности во всём и везде. Будут иметь, как писал Маяковский, бублик, а все остальные дырку от бублика.

Вот почему даже далёкие от идеала протестантские государства, которые были в наличии, не устраивали плутократов. Они, как и все вообще люди, стремились к лучшему. Но понимали его, конечно, по-своему.

Они мечтали и думали о том, как осуществить в христианском мире вслед за протестантской революцией (деликатно названной «Реформацией») ещё одну революцию, которая обеспечила бы им путь ко всей полноте власти на Земле. Им было нужно такое государство, которое выглядело бы самым совершенным из всех возможных и, вместе с тем, позволяло бы им поступательно и почти незаметно для людей увеличивать свою власть над ними.

Но это была задача не для средних умов. И, разумеется, не для тех умников, которые сочиняли свою «Энциклопедию».

Это была наитруднейшая задача. И, тем не менее, она была решена. Она была решена теми, кто презирал мирскую славу и предпочёл остаться за кулисами мировой истории.

Попытка создания антихристианского государства в ходе «Великой французской революции» (1789-94 гг.) была заведомо неудачной. Эта революция лишь поначалу парализовала влияние католической Церкви во Франции, но затем оно восстановилось почти полностью. Да и власть перехватил какой-то наглец, сделавший себя императором. Разве об этом мечтали лучшие представители религии денег?..

Но возникает вопрос: А не была ли эта попытка всё-таки для них полезной? В том смысле, что она великолепно отвлекала внимание христиан, напуганных этой революцией, от главного дела строителей нового денежного мира.

Организаторы второсортной «Великой французской революции» не понимали, что откровенное антихристианство, высаженное в не подготовленную для него почву, должно было дать не столько положительный для него результат, сколько отрицательный. Оно могло разбудить христиан от их исторической спячки и заставить задуматься о своей религии и своей организации более глубоко, чем это было принято у них раньше. Вот в чём была опасность.

Однако попугать христиан было, видимо, всё же полезно. Чтобы, как уже сказано, отвлечь их внимание от происходившего в то время в Северной Америке.

Чтобы разрушить Христианство в христианском народе, нужна или очень большая внешняя физическая сила, способная сделать это (которой тогда у плутократов не было),  или же предварительная продолжительная работа, чтобы постепенно разрушать в нём организующие его начала. Религиозные, национальные, культурные, общинные и семейные. Потому что все они взаимосвязаны. Разрушать их следовало не столько наружно, сколько изнутри, чтобы от них оставалась всё более пустая оболочка. Которую плутократы могли использовать в дальнейшем в своих интересах, воспитывая руководителей соответствующих христианских организаций и обществ.

Дело следовало организовать так, чтобы Христианство ослаблялось как бы само собою. Чтобы оно, по всей видимости, умирало не оттого, что кто-то создал условия, обеспечивающие его умирание, а оттого, что сам ход истории и само совершенствование человечества обнаруживали его несостоятельность всё больше и больше.

Новая революция должна была выглядеть по своей внешности не революцией, а, наоборот, самым мирным развитием всего лучшего, что только было в Христианстве. Она должна была провозгласить и осуществить на практике как бы главную его ценность – ценность свободы и достоинства всякого человека.

Новое государство должны были создавать люди, не имевшие никакого отношения к мировой плутократии. И, действительно, его создали, согласно официальной легенде,  самые строгие в нравственном отношении христиане, вошедшие в историю под именем пуритан («чистых»). Это была та часть протестантов, которая, будучи гонимой на своей родине, была вынуждена переселиться из Англии в Северную Америку.

Пуритане на собственной шкуре познали всю несправедливость религиозных гонений и потому основали государство, главной ценностью которого стала свобода совести человека. И все другие свободы, связанные с ней органически.

Пуритане думали так: пусть всякий человек ищет свободно правильную, с его точки зрения, религию и свободно её исповедует. Пусть он объединяется со своими единоверцами и вместе с ними определяет характер своей Церкви. Пусть он вместе с ними свободно проповедует свои религиозные взгляды, но при этом не навязывает никому своей веры.

И они действительно её никому не навязывали.

Правда, осваивая новый континент, они уничтожили практически всё местное население Северной Америки (всего лишь 2,5 миллиона человек, по самым скромным подсчётам). И завезли из Африки миллионы рабов, которых использовали на своих плантациях. Сам первый президент США, Джордж Вашингтон, как я где-то читал, был рабовладельцем, и не видел в этом ничего плохого.

Как это можно понять?.. Или пуритане не были на самом деле такими строго нравственными людьми, какими их выставляет американская пропаганда. Или же США были созданы не ими, а совсем другими людьми, которые лишь использовали пуритан в качестве ширмы, чтобы, прикрываясь ими, осуществить совсем иной замысел, диаметрально противоположный по смыслу официальному.

Если посмотреть на то, что происходило в истории США в дальнейшем, то это второе предположение получит весомое подтверждение.

Вся история США, вплоть до последнего времени, это история их насилия над поначалу соседними народами и государствами, а затем, по мере превращения США в могучую державу, над теми народами и государствам, которые они были в состоянии подчинить себе или разрушить.

Вот лишь некоторые факты, свидетельствующие не о свободе совести, которую, якобы, несло Американское государство другим народам и государствам, а о полном отрицании им этой свободы.

        «…в 1823 г. президент США Джеймс Монро обнародовал доктрину, которая якобы давала США право на господство в Центральной и Южной Америке. На основании этой доктрины СШ в 1846 г. спровоцировали войну с Мексикой, в результате которой захватили 2/5 её территории, что составляет почти треть современной территории США (без Аляски).

В конце Х1Х века Америка решила прибрать к рукам испанские колонии в Новом Свете. С этой целью в 1898 г. секретные агенты США взорвали на рейде Гаваны американский крейсер «Мейн». При взрыве погибло двести с лишним американских моряков. На основании этого инцидента США объявили войну Испании, в ходе которой захватили всё её колонии в западном полушарии и установили контроль над странами Центральной и Южной Америки. Через 70 лет США признали, что ни Куба, ни Испания не имели отношения к взрыву крейсера «Мейн» (Владислав Швед «Так кто же после этого «империя зла»?», журнал «Наш Современник», № 9 за 2012 г., стр. 129).

 «Известно, что в 1853 г. американский коммодор (командир военной эскадры, - Г.Ш.) Перри, угрожая пушками, заставил Японию открыть порты для американских судов и товаров. В 1899 г. госсекретарь США Хэй бесцеремонно заставил Китай открыть двери в Поднебесную для американских товаров и капиталов…» (там же, с. 136).

Но это лишь бесспорные факты, которые не отрицаются никем, но и не высвечиваются по вполне понятной причине в истории «самой свободной страны в мире».

Если же обратить внимание на перекачку европейских капиталов в США во второй половине 19-го века (которая, в общем-то, тоже несомненна, но опять-таки не высвечивается историками или же объясняется ими всего лишь стремлением европейских банкиров к наживе, и только), то и здесь, думается, всё не просто.

Здесь утаивается от мирового общественного мнения куда более важная цель мировой плутократии: превратить столь богатый в самых разных отношениях североамериканский материк с уже утверждённой на его территории государственной системой, максимально отвечающей долгосрочным планам хозяев мирового капитала, в главную базу мировой плутократии. С тем, чтобы  в дальнейшем сделать её господствующей над всеми другими странами не только в финансовом отношении, но и в экономическом, технологическом, научном и, что особенно важно, в военном. Чтобы затем, используя все возможности, связанные с этим обстоятельством, навязывать и навязать всему человечеству американский образ мысли и жизни. И таким образом подчинить со временем всё человечество закулисным хозяевам США.

К сказанному нужно добавить, что США сказочно разбогатели на двух мировых войнах, в то время как Европа и Россия (а затем Советский Союз) были в громадной степени обескровлены и разорены ими. Случайно ли это?..

О том, как готовилась Первая мировая война, и кто её спровоцировал, написал две хорошие книги Н.П. Полетика  («Сараевское убийство», изд. «Красная Газета», Ленинград, 1930 г., и «Происхождение Первой мировой войны», издана у нас же в начале тридцатых, но точных данных у меня нет). Однако обе эти книги мало кому известны. И, думается, не случайно.

В известной же литературе на эту тему роль Англии, этого почти «сиамского близнеца» Соединённых Штатов, в организации и провоцировании Первой мировой войны скрыта практически полностью. Вина за её развязывание возложена на Германию, которая на самом деле никогда не решилась бы её развязать, если бы не подталкивалась к этому лукавой английской политикой.

Что же касается организации Второй мировой войны, то на эту тему правдивой литературы на русском языке несколько больше. Но здесь я ограничусь лишь небольшими выписками из уже цитированной выше статьи Владислава Шведа:

«В 1929 г. Гитлер получил миллион долларов от финансовых воротил Уолл-стрита на функционирование нацистской партии. В гитлеровский период американские банки осуществили огромные финансовые вливания в милитаризацию германской экономики. Представляет интерес тот факт, что посредником в этих операциях являлся Эрнст Ганфштенгль, бывший резидент американской разведки в Берлине и однокашник президента Ф. Рузвельта по Гарвардскому университету.

        В своих воспоминаниях «Мой друг Адольф, мой враг Гитлер» и «Гитлер. Потерянные годы» Ганфштенгль рассказал, как он помогал фюреру создавать нацистскую партию, учил его искусству выступления перед массами и сформулировал для Гитлера основные тезисы книги «Майн кампф». Не случайно Ганфштенгль входил в ближайшее окружение Гитлера, будучи его пресс-секретарём.

        В 1937 г. Ганфштенгль вернулся в США и стал у Рузвельта советником по Германии. Отношение США к Гитлеру оставалось благожелательным вплоть до начала Второй мировой войны. Известно, что накануне войны посол США в Лондоне Дж. Кеннеди выражал надежду на вооружённый конфликт между СССР и Германией, так как это «принесло бы большую выгоду всему западному миру…»  (с. 129-130).

        А теперь ещё несколько выписок из этой же статьи, но уже не о вскармливании Гитлера англо-американцами, а о том, как они вели себя после Второй мировой войны.

        «…С обретением атомного оружия США преисполнились гордыни и стали в позу главного вершителя судеб мира. Впервые публично об этом заявил уже упомянутый Черчилль. Будучи в США, он 6 марта 1946 г. произнёс в Фултоне известную фразу: «Соединённые Штаты Америки, имея атомную бомбу, находятся на вершине мирового могущества, могут разговаривать с остальным миром с позиции силы и диктовать ему свои условия».

        Черчилль призвал США и Англию к военно-политическому союзу против СССР. Тогда же он предлагал… как видно из рассекреченных в 1978 г. британским МИДом документов, «воспользоваться американской монополией на атомное оружие и под угрозой разрушения советских городов заставить Советский Союз уйти из Берлина и Восточной Германии»» (с.130).

«…Видимо, не случайно в январе 2012 г. В. Путин на встрече со студентами г. Томска подчеркнул, что «США не нужны союзники, им нужны вассалы»… (с. 133).

        «…Разговор о советско-американских отношениях будет неполным, если не затронуть личность президента США Гарри Трумэна (1945-1953). В апреле 1945 г. он сменил внезапно умершего Ф. Рузвельта. Трумэна всегда отличал воинствующий антисоветизм. В июне 1941 г., в период начавшейся гитлеровской агрессии против СССР, Трумэн рассуждал так: «Если мы увидим, что Германия побеждает, мы должны помогать России, и если будет побеждать Россия, мы должны помогать Германии. Надо дать им возможность убивать друг друга как можно больше, хотя я при любых условиях не хочу видеть победу Гитлера»…» (с. 134).

        «…руководство США для обоснования вторжения в Ирак с сентября 2001 г. по сентябрь 2003 г. сделало 935 лживых заявлений о наличии у Саддама Хусейна оружия массового поражения. 260 из них прозвучали из уст президента США Дж. Буша-младшего, а 254 раза солгал госсекретарь Колин Пауэлл. Эти данные обнародовал Американский центр гражданской ответственности совместно с Фондом за независимость журналистики…»  (с.134-135).

Итак, вот простой и понятный план монополистов мировой денежной системы: завоевание  полной власти над всем человечеством. Не стремиться к этой цели они не могут, потому что наличие всякой иной власти это угроза для сохранения ими их собственной власти. Чтобы гарантировать её сохранение, надо её увеличивать постоянно. А потому стремление США к мировому господству это не чья-то злонамеренная выдумка, но самая очевидная реальность, которую могут не замечать, с одной стороны, лишь полные невежды и, с другой стороны, сторонники мировой капиталистической системы, выступающие в роли публицистов, историков, учёных и т.д.

 

Каков же механизм разрушения Христианства и других религий, сохраняющих в себе в той или иной степени нравственное начало?..

Изъятие из сознания населения страны христианского представления о том, каким должно быть общество и организующее его государство, было изъятием высоких о них представлений. Оно совершилось посредством внушения населению ложной мысли, будто безрелигиозное государство есть наилучшая и единственно приемлемая форма государства с нравственной точки зрения.

А какими должны стать последствия этого изъятия?.. Представляя себе внерелигиозное государство как наилучший вид общества, население страны должно привыкать к внерелигиозному миру и его порядкам, втягиваться в эти порядки и проникаться ими в своей личной жизни.

А какими должны быть эти порядки?

В американской конституции сказано, что одним из основных прав гражданина является его право на стремление к счастью. Если перевести это выражение на более понятный язык, то получится, что всякий американец имеет право на участие в гонке за личным успехом в жизни. Но так грубо и откровенно сказать в конституции было бы не политично. Гонке за личным успехом в жизни следовало придать возвышенный характер.

Кроме того, это «право» следовало поставить в ряду других основных прав человека, завуалировав тем самым то обстоятельство, что оно является в американской системе господствующим над всеми остальными правами. А почему господствующим?.. По той причине, что если ты не добьёшься успеха в жизни, то все остальные права будешь иметь в урезанном виде. А то и в настолько урезанном, что они станут насмешкою над тобою.

Что такое человек свободный, если у него в кармане лишь пять долларов?.. И что такое человек свободный, если его капиталы так велики, что не поддаются точному учёту?.. И он определяет их лишь приблизительно в миллионах и миллиардах долларов?.. Разница в степени свободы есть?.. Есть. Как и разница во всех остальных правах человека.

Так дополняет и редактирует американскую конституцию сама американская жизнь. Или, точнее, те, кто господствуют в ней и направляют её ход.

Вот о чём умолчала американская конституция. Как и о том, что если высокие идеи изгоняются из общества в частную жизнь, то в общей жизни должны нарастать и стать господствующими идеи низкие, выгодные плутократам.

А выгодны они им потому, что подсовывают американцам лишь видимость их свобод, а на самом деле лишают их подлинного разума и подлинной свободы. Ибо действительно свободный и разумный человек опасен для религии денег. А с обманутыми и бессильными людьми делай, что хочешь. Они как мягкая глина в руках подлинных господ положения.

Вот причина того, что плутократия не может смириться с существованием человека, созданного по образу и подобию Божию. Вот почему она должна лишить его этого образа и сделать его своим рабом, не сознающим своего рабства по причине своего низкого умственного и нравственного развития.

А низкий уровень умственного и нравственного развития обеспечивается американской системой образования, из которой изъяты наиважнейшие вопросы, связанные со смыслом человеческой жизни, и раздуты почти до бесконечности все остальные вопросы, имеющие в лучшем случае второстепенный характер. Однако, лишённые своей основы, они только запутывают людей чем дальше тем больше.

Итак, следствием внерелигиозной организации светского государства должна была стать и действительно стала практически всеобщая гонка за личным успехом в жизни, понятым внерелигиозно.  Она началась в США, а затем стала захватывать постепенно весь мир.

Но она не сводится к гонке за наибольшими деньгами в их чистом виде. Она имеет самый разнообразный характер. Здесь и борьба за самое выгодное образование, открывающее перспективы, недоступные для других. Здесь и карьерный успех во всех его видах – профессиональном, должностном и всяком ином.

Но все эти успехи, так или иначе, связаны с денежным содержанием тех, кто добивается успеха.

        В развитом капиталистическом псевдо-обществе любой талант и любая красота, любая честность и любое благородство имеют своё денежное выражение. Они знают себе цену или, во всяком случае, догадываются о ней. А если не знают и не хотят подчиняться негласным расценкам, то зачем, спрашивается, организованная преступность во всех её видах?.. Чтобы учить дурачков и дурочек, не понимающих, в каком мире они живут.

        Все бездоходные таланты не стоят в этом псевдо-обществе  и ломаного гроша. Любая бездоходная нравственность заслуживает презрения или, в лучшем случае, искренней жалости. «Если ты такой умный, то почему ты такой бедный?».

За пределами гонки за материальным успехом остаются лишь единицы, какие-то неудачники, именуемые  «аутсайдерами» или «лузерами».

Конкуренция в экономике, политике и культурной жизни, ограниченная лишь формальным соблюдением существующих в стране законов, – вот главный принцип, определяющий дух этого «общества». Она же и главный «воспитатель» едва ли не каждого человека, принадлежащего к этому псевдо-обществу. Конкуренция втягивает в себя даже тех, кто не хотел бы в ней участвовать, но вынужден это делать ради своих детей и своей жены. Чтобы не сделать их несчастными и не стать в их глазах презренным «лузером».

Принцип борьбы за своё личное «счастье» так близок греховной стороне человеческой природы, что, казалось бы, не нуждается в рекламе. Но на самом деле это не так. Реклама нужна, но не всякая реклама. Задача правильной капиталистической рекламы в том, чтобы облагородить эгоизм, придать ему самые привлекательные черты, уверить всех, что стремление каждого к собственной выгоде имеет созидательный характер. «Если каждый будет стремиться к своей личной выгоде, то в результате выиграет всё общество в целом и каждый его член. За исключением самых плохих людей – реакционеров. Но о них не стоит заботиться. Они вымрут сами, без посторонней помощи».

Итак, всеобщая конкуренция. Для одних это конкуренция за приобретение наибольшей власти, наибольшего богатства, наибольшей славы и наибольших наслаждений и развлечений. А для других, чьи возможности не велики, просто за наилучший материальный достаток и доступные им наслаждения и развлечения.

Но что же в таком случае остаётся от Христианства?.. Оно оказывается не нужным, разве лишь в качестве предлога для рождественской ёлки с традиционной на Западе индейкой.

Вот как всё просто. Но на самом деле даже при этой простоте есть кое-какие сложности.

Дело в том, что американцев, как и американизированных европейцев, следовало оберегать от понимания того, что с ними происходит. Ведь не такие уж они стопроцентные бараны, чтобы погрузиться полностью в добывание денег и связанные с ними «шопинги». 

Американцам следовало оставить иллюзию, что они по-прежнему добрые христиане или, во всяком случае, верят во что-то высокое. И не только оставить, но всячески её укреплять. Эта иллюзия должна успокаивать их до какого-то времени, пока в них ещё не уснул навсегда голос совести.

Вот почему американцы пока ещё массово верят в Бога. Верят, но посещают храмы всё реже. А руководствуются христианскими идеями и того меньше. Ведь, как говорится, «время – деньги», а свободного времени у современных людей всё меньше. Оно поглощается полностью гонкой за успехом и сопутствующими этой гонке наслаждениями и развлечениями.

И лишь в самых необходимых случаях - крещенье детей, венчание, отпевание близких - приходится посещать храмы. И то же самое происходит в американизированной Европе.

А теперь задумаемся о том, что было у нас, в православной империи, до её разрушения.

Православность её была дырявой, особенно с Петра Первого, идеализировать её нельзя. Но при всех её недостатках и пороках она, оставаясь во многом всё-таки православной, давала основной части населения такую картину общества и мироздания, на которой ценности Христианства были обозначены, в основном, понятно.

Понятны были и основные ориентиры в жизни людей, и основные нормы их жизни. Пусть окружающая действительность противоречила во многом этим ценностям, ориентирам и нормам, но христианское учение о греховной повреждённости человеческой природы объясняло это противоречие. Объясняло не полностью, но всё-таки до известной степени объясняло. В целом же подданные православного монарха, даже при слабом их знакомстве с христианским вероучением, имели в своём христианском государстве свою духовную силу. Которая, по меньшей мере, препятствовала им скользить в эгоизм с той скоростью, с какой скользили в него граждане Соединённых Штатов Америки.

Хотя скольжение это было всё же заметным. И оно было связано с капитализацией России.

        Этому духовному опусканию препятствовало ещё одно обстоятельство. Неграмотные русские крестьяне не могли вдаваться в тонкости православного вероучения, да и не учили их ему. Но они понимали главное: без Бога не проживёшь, а православный Бог это как раз тот Бог, который близок их сердцу. А православные святые тоже были близки их сердцу. Особенно такие, как Никола-угодник, Мария Египетская, Владимир Красное Солнышко, отец Иоанн Кронштадтский.

        Кроме того, русские крестьяне самими условиями своей жизни были приучены к тому, что в одиночку не проживёшь. Жить можно лишь так, что ты помогаешь всем, а все помогают тебе. И этот спасительный принцип соответствовал вполне основным нормам христианской жизни. Поэтому эти нормы вошли так прочно в русскую душу.

        Об этом спасительном принципе жизни русских крестьян едва ли слышали конструкторы американского государства. А если б услышали, то, несомненно, отвергли б его с негодованием. «Как можно!.. Как можно ограничивать права человека его обязанностью служить всем?.. Это же явное беззаконие!..».

        Вина России перед плутократами Запада была ещё и в том, что она опровергала самой своей историей главный его аргумент в защиту безрелигиозного государства. В православной России (вопреки утверждению американцев, будто господствующая религия обречена давить и унижать все остальные религии) все вошедшие в неё народы свободно исповедовали свою религию и жили в соответствии со своими собственными традиционными нормами жизни. Если какие-то исключения из этого правила всё-таки были, то они касались, в основном, русского народа, чьё Православие было оказёнено Российской империей после того, как она стала строить себя по протестантскому образцу.

Думается, что нерусским народам России было бы и сегодня куда безопаснее жить в православной России, нежели в России «светской», т.е. безбожной. А особенно в том случае, если б она возродилась в куда более православном виде, нежели была в прошлом, когда её разъедали и свели на нет западные влияния.

Невинный вопрос: с каким народом безопаснее жить по соседству другим народам – с безбожным или религиозным, чья религия имеет высоконравственный характер?..

Соседство с народом безбожным подобно соседству с дурным человеком – вором, развратником и больным заразными болезнями.  За таким только и следи, чтобы не натворил бед. А могучий и, что особенно важно, высоконравственный сосед, даже если он иноверец, – это сила всякого истинного хозяина своего собственного дома и своей собственной земли.

Из сказанного следует, что лишение русского народа его православной государственности было катастрофой не только для него самого, но и для других народов России. Катастрофой в указанном выше смысле, при всей неоднозначности процессов, происходивших в России как до 1917-го года, так и после него.

А если так, то и возрождение в России православной государственности потянуло бы за собою, в первую очередь, религиозное, нравственное, национальное и политическое возрождение русского народа. А вслед за его возрождением или даже вместе с ним началось бы религиозное, нравственное, национальное и политическое возрождение других народов, ныне пребывающих, как и русский народ, в состоянии идейной дезориентации. В состоянии опаснейшем, из которого нет и не может быть другого выхода, кроме указанного.  

Сохранение же в России государства безрелигиозного стало бы продолжением геноцида русского народа. Геноцида, маскируемого ныне фальшивыми словами о правах человека и недопущении религиозной и национальной розни. Ибо никакие права человека невозможны без права его народа на его самоорганизацию, а религиозная и национальная рознь в стране как раз и порождается светским государством, антирелигиозным и антинациональным по своей природе.

К сказанному добавлю, что продолжение геноцида русского народа связано с перспективой последующего геноцида и других народов России. Сегодня они нужны мировой плутократии лишь в качестве врагов русского народа, способных его обессилить. И только в этом качестве они получают или могут получать от мировой плутократии поддержку и поощрение. Но как только русский народ будет разрушен окончательно (если такое случится), то настанет очередь уничтожения и этих народов силами мировой плутократии. Задуматься о чём этим народам было бы полезно ещё задолго до того, как они лишатся своего возможного союзника.

Сказанного, думается, достаточно, чтобы понять самое главное: спасением для народов стало бы государство религиозное. Но не всякое религиозное государство, а лишь такое, чья религия имеет высокоразвитый в нравственном отношении характер.

Вопросов, связанных с дальнейшим раскрытием этой темы, должно быть много. Но здесь отвечу лишь на самый важный вопрос: А способны ли народы России в их нынешнем состоянии решить столь трудную задачу – выстроиться в праведный Союз Российских народов, имеющий своим основанием православный русский народ?

Не сомневаюсь в том, что они, в их нынешнем состоянии, этого сделать не могут.

Однако есть одно обстоятельство, спасительное для них. Если они поймут, какова истинная природа США, и какая судьба ожидает русский народ и другие народы России при сохранении их нынешнего состояния, то спасительные перемены могут стать реальностью. Смертельная опасность разбудит в народах России такие внутренние их благие силы, которые сделают невозможное возможным.

Что же касается США с их союзниками, то главный их интерес заключается в том, чтобы не допустить понимания народами той опасности, которая им угрожает. Рассредоточить их внимание на что угодно, чтобы они, утопая в противоречиях внутренних и внешних, слабели всё больше и таяли всё успешнее перед тем, как исчезнуть окончательно из истории.

 

 

6. О РУССКОМ НАРОДЕ

 

        Судьба русского народа и его государства может быть понята только в контексте всей истории человечества, понятой по-христиански. А наиболее правильным пониманием Христианства является, на мой взгляд, православное его понимание.

Вне такого контекста судьба русского народа (как, впрочем, и всякого другого) может быть понята так же ущербно, как понимается всякая часть неизвестного целого, вырванная из этого целого.

        Но почему, размышляя об истории Христианства, я выделяю в ней роль именно русского народа? Только ли потому, что это самый большой православный народ, ставший после гибели Византийской империи основным носителем Православия?  Или не только поэтому?..

        Речь об этом пойдёт далее. А пока отмечу, что ничуть не меньшую роль в истории Христианства сыграли три другие великие народа: евреи, греки и римляне.

Роль евреев в истории заключалась в том, что Бог дал через них всему человечеству основополагающие знания о самом Себе, о созданном Им мире и человеческой истории. Но мало того. Их роль заключалась ещё и в том, что они послужили в лице Пресвятой Богородицы самой достойной частью всего человечества для воплощения через неё Бога в лице Иисуса Христа. Однако и этого недостаточно для понимания роли евреев в истории. Именно они (а точнее – лучшие из них) стали первыми учениками Иисуса Христа и Его проповедниками среди других народов. А в силу этого и величайшими учителями всех христиан в мире.

То обстоятельство, что евреи в их истории вели себя часто не лучшим образом (выражаясь предельно мягко), не должно перечёркивать их великих заслуг, обозначенных выше.

И даже то обстоятельство, что они, в их организующем центре, приговорили к распятию на кресте пришедшего к ним Богочеловека Иисуса Христа и взяли на себя ответственность за Его убийство («кровь Его на нас и на детях наших», Мф. 27, 25), а в дальнейшем стали самыми лютыми врагами последователей Христа, не должно перечёркивать того доброго, что они сделали в истории.

        Всякое одностороннее суждение о евреях уподобляет судящих о них худшим из евреев, которые извратили неоднозначное отношение Бога к язычникам и тем самым извратили своё понимание своей собственной миссии в истории. Что стало причиной отвержения ими Иисуса Христа и последующей их разрушительной роли в истории человечества.

        «Апостол язычников» Павел предупреждал бывших язычников, принявших благую весть о Христе, об опасности повторения ими греха самопревозношения, которым еврейское большинство отломилось от правой веры. Он учил христиан из язычников смиренно думать о себе и не перечёркивать того доброго, что сделали лучшие из евреев в прошлом (Римлянам, гл.9 и 11).

        Другим великим народом, сыгравшим выдающуюся роль в истории Христианства, были греки. Будучи ещё язычниками, они создали высокое для своего времени искусство мысли, которым обогатили всё человечество.

        Они выработали новый вид языка, предназначенный для выражения тончайших мировоззренческих смыслов, которых не было ни в общенародном греческом языке, ни в литературном их языке, ни в специальных их языках – математическом,  медицинском и музыкальном. Ни в других специальных их языках.

Философский язык был тоже специальным их языком, но его значение стало неизмеримо большим, чем значение других специальных языков. Он стал тем инструментом, который был использован в дальнейшем христианскими богословами для раскрытия ветхозаветных и новозаветных истин. Да и самими христианскими богословами стали, в основном, тоже греки, что не было, конечно, случайностью. А если не греки, то их соседи, воспитанные на греческой философской культуре.

Если лучшие из ветхозаветных и новозаветных евреев помогали Богу заложить фундамент Церкви, то лучшие из дохристианских и христианских греков помогали Ему в возведении её стен и внутреннего её устройства. Но, разумеется, сказанное есть только сравнение, потому что Церковь не здание, а нечто гораздо большее.

Однако роль греческой философии не исчерпывается сказанным. Она разрушала языческие верования греков и соседних с ними народов и подготавливала тем самым их сознание к восприятию истин Христианства задолго до его появления в истории. А разрушала она языческие верования двояким образом.

Одни из дохристианских греческих философов ставили под сомнение или даже открыто отрицали верования язычников. Это были, в основном, материалисты. Но не только они.

Другие, наоборот, старались совмещать языческое многобожие с возвышенным единобожием, причём высказывали иногда такие высокие мысли, которые вошли в дальнейшем в идейный арсенал Христианства. Так, например, мысли о Боге как абсолютном Благе и о невыразимости Божества человеческими словами были высказаны впервые именно ими.

Выразителями таких прохристианских идей были, например, Сократ, Платон и Аристотель, которых некоторые Св. Отцы называли «христианами до Христа». Но ещё больше приблизился к христианским представлениям о Боге и созданном Им мире иудей Филон Александрийский (25 г. до Р.Х. – 50 г. после Р.Х.). Приблизился потому, что, оставаясь правоверным ветхозаветным иудеем, находился, вместе с тем, под влиянием греческой философии, особенно Платона.

Третьим великим народом в истории Христианства были римляне. Подобно дохристианским грекам, не подозревавшим о том, что они подготавливают своей философией почву для произрастания на ней евангельских семян, они тоже не подозревали о том, что своими завоеваниями и своим юридическим гением  служат неизвестному им Богу.

Если бы римляне не создали великой империи, раскинувшейся по всему Средиземноморью, с её великолепными дорогами и сравнительной безопасностью на них, то проповедь Христианства была бы невозможна. Или, по меньшей мере, затруднена чрезвычайно.

Если бы на месте империи остались, как в прошлом, враждующие между собою народы, каждый из которых говорил только на собственном языке, то проповедь Христианства была бы затруднена чрезвычайно.

Если бы на месте Империи остались, как в прошлом, враждующие между собою народы, каждый из которых говорил только на собственном языке, то проповедь Христианства была бы затруднена тем более. Замкнутые на своей сугубо национальной или даже на сугубо племенной жизни, они были бы не способны ни на восприятие высших идей, ни даже на совершенствование своей  собственной внешней организации. А если даже способны, то в самой незначительной степени.

Но что же такого ценного внёс русский народ в историю Христианства? На первый взгляд, почти ничего. Или, точнее, его вклад несравним по своей важности с тем вкладом, который внесли в неё евреи, греки и римляне. Русский народ не участвовал ни в закладке основ христианской Церкви, ни в возведении её стен и внутренней её отделки, ни в создании условий для её распространения среди больших народов.

Хотя, конечно, он распространил православную веру на одной шестой части Земли. Он породил множество святых. Он создал великую иконопись, равной которой нет (за редчайшими исключениями) во всём мире. Он породил Достоевского, этого властителя дум едва ли не всех современных людей, думающих о смысле человеческой жизни.

Кроме того, русский народ оказался, похоже, самым спорным народом в мире. Ни один другой народ не удостоился таких крайних оценок, исключающих друг друга полностью. И такого разнообразия в этих оценках. Но случайно ли это?

«Странные вы люди, русские, -  сказал нашему офицеру на Кавказе местный татарин – Драться никто с вами не сладит, а пользоваться своими победами не умеете. Ну, что вы получаете от всех здешних богатых стран? Ровно ничего. Вы оставляете себе только труды и расходы, а выгоды отдаёте одним туземцам над другими, и никто вам не благодарен, а недовольных  множество». Эти слова запечатлел как характерные для многих местных иноплеменников историк Михаил Погодин («Вечное начало. Русский дух», Москва, Институт русской цивилизации, 2011, с. 47).

«Россия сгнила ещё до того, как созрела», - сказал остроумный Вольтер. «Россия это страна, граничащая с Богом», - писал австрийский поэт Рильке. «Русские - это недочеловеки», - считал Гитлер. «Мы – русские!.. Какой восторг!» - воскликнул Суворов.

«Мы, русские, друг друга едим и тем сыты бываем», - эти слова цитировал ещё Юрий Крижанич. И они не устарели с тех пор.

А прибалтийский немец Вальтер Шубарт писал нечто иное:  «Только Россия способна одухотворить человеческий род, погрязший в вещности и испорченный жаждой власти».

«Одинокие в мире, - вещал П.Я. Чаадаев в «Первом философическом письме», - мы миру ничего не дали, ничего у мира не взяли, мы не внесли в массу человеческих идей ни одной мысли, мы ни в чём не содействовали движению вперёд человеческого разума, а всё, что досталось нам от этого движения, мы исказили!»

Но если так, - думаю я, - то как же мог такой бездарный народ создать такой богатый язык, каким является, по словам знатоков, язык русский?.. Это загадка.

Однако, с другой стороны, - продолжаю думать я, - как мог русский народ, если он такой хороший, каким его иногда считают, создать столь знаменитый своим безобразием русский мат, которым ругается не только он сам, но даже, как говорят, моряки в портах всего мира? Да и не только моряки. Да и не только в морских портах.

«Русских положили возле параши – и правильно сделали!» - решила еврейская девушка Новодворская.

А англичанин Стивен Грахам писал веком раньше её: «Я люблю Россию. Она для меня в некотором смысле есть нечто большее, чем моя родная страна» (Н.О. Лосский «Характер русского народа», М. 2005, с. 42).

«Увезите меня отсюда, - просил создатель первой русской национальной оперы Михаил Глинка – я достаточно терпел эту гнусную страну…». И Пушкин писал нечто похожее: «Чёрт догадал меня родиться в России с душою и талантом». И, что показательно, писал эти слова не в зелёной юности, а в, казалось бы, зрелости, всего лишь за год до смерти. Но уже через полгода после этих слов написал в ответ на русофобское письмо Чаадаева нечто прямо противоположное: «Клянусь честью, ни за что на свете не хотел бы я переменить Отечество или иметь иную историю, чем история наших предков, какую Бог нам дал».

Эта противоречивость была характерна не только для Пушкина. И для цитированного выше Глинки. И для Чаадаева. И для создателя русофобских литературных шедевров Салтыкова-Щедрина. И для неистового западника Белинского. И для многих, многих других русских.

Достоевский писал, что русские заявили такую силу в самоосуждении, какой не было даже близко в других народах. Русские далеко перехлёстывали по этой части границы здравого смысла. Ни один другой народ не оплёвывал себя так самозабвенно, как оплёвывали себя русские.

Но, с другой стороны, и ни один другой народ среди христианских народов не вознёс себя так высоко, как русский народ. Он назвал свою страну «Святой Русью». И что знаменательно: эти слова родились и жили не в правящем слое страны, а в самом простом русском народе.

«Загадочная землица», - писал, имея в виду русский народ, славянофил Юрий Самарин. «Загадочная русская душа», - эти слова родились на Западе и повторялись теми европейцами, которые поднимались до бескорыстных суждений о русском народе. До бескорыстных и… безрезультатных.

А безрезультатными они были потому, что русский народ ускользал от всякого определения. Противоречия, заключённые в нём, были так велики по сравнению с противоречиями в других народах, что не позволяли понять их причину. Что и не мудрено: если сами русские не понимали себя, то как было понять их другим?

Русский народ и его история это такая сложная и глубокая тема, что в ней тонут едва ли не все, пытающиеся в ней разобраться. Тонут, так и не достав до её дна. И, возможно, я тоже утону в ней с таким же «успехом». Но это не значит, что в ней и не надо разбираться. Потому что народ, не осознавший себя хотя бы в самом главном, не может строить себя правильно. Он обречён плутать в потёмках. А потому обречён на гибель.

Загадочно уже само месторасположение русского народа. Почему он выбрал в своей древности, когда население Земли было ещё незначительным, едва ли не самые неудобные места для своего проживания?.. Выбрал и постепенно их окультуривал, сделал их привлекательными для представителей других народов, которые стали проникать в его страну и захватывать в ней всё лучшее положение и всё большую власть.

        Первая мысль, которая приходит в голову для объяснения этой загадки, заключается в том, что русские это народ большой, но слабый, а потому и не способный бороться за лакомые места на Земле. Поэтому и занял на ней самые неудобицы, холодные и малоплодные. А сильным народам было достаточно хороших земель, которыми они овладели, и не было для них нужды тратить свои силы на освоение худших земель.

Но если так, то в чём же причина слабости русских?..

Отзывы иностранцев о древних славянах удивляют своими противоречиями. Но едва ли не все они отмечали, что славяне высоки ростом, физически сильны и свободолюбивы. Однако при этом они крайне неуживчивы друг с другом.

Что же касается других душевных их качеств, то здесь оценки расходились до полной противоположности. Особенно в самой глубокой славянской древности. Одни отмечали их хищный характер, и даже их кровожадность; другие, наоборот, их мирный характер и человечность.

Правда, позднее иностранцы отмечали почти единодушно, что славяне в их собственных землях приветливы к иноземным купцам и путешественникам: сопровождают их до соседнего племени, чтобы никто их не обидел. Пленников, добытых в их войнах, порабощают ненадолго, и по прошествии известного срока предлагают им остаться у них в качестве свободных членов их племени. Или же выкупиться на волю. Хотя могли бы, как многие другие народы, порабощать их навечно или продавать их с выгодою для себя работорговцам.

Причина противоречивых оценок была, вероятно, в том, что на заре своей истории славяне были сами крайне противоречивы по своему психическому складу. Выделившись из общеарийского древа, славянская его ветвь стала приобретать более высокие качества, нежели бывшие у других арийцев. Но приобретала она их постепенно, почему и возникало в ней гораздо больше внутренних противоречий, чем у других арийцев.

Однако с ходом истории (особенно после того, как часть славян ушла с Карпат на восток и север Европы и сделала земледелие своим основным занятием) хищное начало в этой ветви ослабло, а мирное укрепилось и стало её основной чертою. Ведь земледелие, выбранное как основной род хозяйства, предполагает мирную жизнь, а мирная жизнь несовместима с хищничеством и паразитизмом, она невозможна без любви к справедливости.

А после Крещения Руси мирный характер восточных славян закрепился уже окончательно их православной верой.

Однако этот мирный, в целом, характер восточных славян не покончил с их внутренними раздорами, а дал для них новую пищу. А почему?

Одной из причин, объясняющих это, было то обстоятельство, что избавиться полностью от греховных вожделений людям на этой грешной земле не дано. И низкие вожделения русских, намного меньшие по сравнению с низкими вожделениями хищников и паразитов, продолжали в них жить. Однако, не имея выхода вовне (который был у хищников), эти низшие вожделения оборачивались против своих же соплеменников.

Да и высокие чувства и побуждения, неравномерно пробуждавшиеся в них, были тоже, думается, причиной их несогласий, переходивших в раздоры. И эта вторая причина была, возможно, не меньшей, чем первая. Или, может быть, даже большей.

Такие высокие качества восточных славян, как любовь к мирной жизни, стремление к справедливости, любовь к свободе и красоте (в частности, их явное неравнодушие к песням и танцам), это не только прекрасные, в принципе, качества, но и опасные. Мирная жизнь расслабляет людей и может опускать их духовно; любовь к справедливости, понятой односторонне, порождает раздоры; свобода хороша лишь правильно направленная и в должных размерах, а тяга к красоте может не только поднимать людей к Богу, но и опускать их в бесовщину. Как говорил один из героев Достоевского, «красота это страшная и ужасная вещь».

В славянской среде не было полной свободы, что и естественно. Иначе славяне с их пробуждавшимися и потому неразвитыми представлениями о высших ценностях просто распались бы на элементы и быстро исчезли бы из истории. Их связывали в одно целое и общий язык, и общее происхождение, и общее место их проживания, а также их общие обычаи, унаследованные от прошлого. Но с изменением их представлений о жизни и с изменением самих условий их жизни (а они медленно,  но всё-таки менялись) старые обычаи приходилось менять, и на этой почве должны были происходить всё новые разногласия.

Что же касается их наследников, русских, то их, как уже сказано, связало со временем Православие, которое породнило их с Богом. Православие было понятно в его основе не только великим, но и малым людям. Не только грамотным, но и безграмотным. Если они были неравнодушны к добру.

А в результате получилось, что связь между русскими была достаточно прочной, но и раздоры плодились при ней такие, каких не было у других народов.

Разногласия и раздоры были не только у русских и не только у славян. Они были у всех народов. Но в хищных народах они не разрастались, а сокращались и загонялись внутрь их общественной жизни. Загонялись господством у них общего корыстного интереса, который их сплачивал и организовывал. Стремление жить за счёт чужих выстраивало своекорыстный народ в организацию военного типа, имеющую свои принципы, свои цели, свои правила поведения и жёсткие наказания за их нарушение. А если были более жёсткие наказания за нарушение норм жизни, то и порядок у хищников должен быть намного большим, нежели у мирных народов. Как и взаимопонимание внутри этих народов. А порядок и взаимопонимание это сила, и сила великая.

Но вот что удивительно. Казалось бы, мирный народ, приобретавший начала, которые его ослабляли, должен был вырождаться - сокращаться и численно, и территориально. И в конечном итоге исчезнуть из истории. А на деле происходило нечто прямо противоположное. По крайней мере, у восточных славян.

Занимавшие поначалу едва ли пятую часть Восточной Европы, они заняли её в дальнейшем почти всю, а потом подчинили себе даже шестую часть суши всего Земного шара. И выросли численно из маленького народа в большой народ. Но мало того: они выросли в большой народ даже в духовном отношении. Во всяком случае, создали свою самобытную культуру, не признавать значительности которой мало кто из историков осмеливался в прошлом. Да и сегодня, при всё большей зависимости историков от сильных мира сего, на это решаются ещё далеко не все.

Похоже на то, что Бог, видя внутреннюю тягу славяно-россов поначалу просто в Его сторону, а затем, с принятием ими Православия, уже сознательную тягу к Нему, Сам восполнял недостаток их сил и помогал им превращаться в народ большой и сильный. Сильный, главным образом, внутренними его качествами, при всех его внешних слабостях, которым, казалось, не было конца.

«Ты и могучая, ты и бессильная, матушка Русь», - писал наш поэт.

А где же теперь некогда сильные хищные народы, терзавшие в прошлом восточных славян и русский народ?.. Где авары, хазары, печенеги, монголы и другие кочевники? Похоже на то, что Бог, видя, что они наращивают свою силу ради целей, прямо противоположных Его замыслу в истории, отказывал им в своей помощи, без которой их собственная сила оказывалась несостоятельной. И они либо исчезли, либо стали маленькими народами.

Этот количественный рост и территориальное распространение русского народа, а также духовное его возрастание, в условиях, казалось бы, исключающих это, чем-то напоминают происходившее некогда с Христианством в языческой Римской империи. Тогда Христианство, выглядевшее в глазах едва ли не всего населения каким-то безумием и преследуемое правительством жестокими казнями, вместо того, чтобы завять и исчезнуть из истории, росло и выросло в могучую силу при всей её внешней слабости. И это было какое-то чудо, необъяснимое разумом. В ходе преследований Христианства оно становилось всё привлекательней в глазах язычников. Причём не только в нравственном отношении, но и в религиозном. Наблюдая успехи Христианства в условиях, казалось бы,

казалось бы, исключающих их полностью, они делали вывод, что, видимо, сам Бог покровительствует этой религии.

Мне могут возразить, сказав, что логика в моих словах отсутствует. А как же, скажут, евреи с их денежной и политической властью? А как же масоны с их денежной и политической властью? А как же вся мировая капиталистическая система с её глубинным безбожием и стремлением переделать созданный Богом мир на свой безбожный лад?.. Почему Бог лишил сил каких-то кочевников, а не главных Его противников?

Отвечу гадательно, потому что никто из нас  говорить от имени Бога о столь непростом предмете не уполномочен.

Может быть, потому, что с кочевниками русские воевали, и воевали много, понимая прекрасно необходимость этих войн. А разве они воевали с мировым еврейством и мировым масонством как силами антихристианскими и антинациональными?.. Разве они воевали с мировым капитализмом как силой антихристианской и антинациональной?.. По большому счёту не воевали, потому что не догадывались, в своём большинстве, об этих силах. И не догадываются до сих пор. Что свидетельствует о неразвитости русского мышления при всём его качественном превосходстве над мышлением хищным.

Однако дело, думается, не только в этом. На заданный выше вопрос можно ответить встречным вопросом: А почему Бог не отказал полностью в своих энергиях дьяволу с его пособниками?.. Видимо, потому, что дьявол нужен в истории до какого-то времени. Нужен, во-первых, потому, что исходящие от него соблазны имеют не только разрушительный характер, но и созидательный. Наличие врага рода человеческого в истории мобилизует людей и делает их более зоркими. И, во-вторых: не будь дьявола с его собственным промыслом в истории, люди не могли бы познать в полной мере своего бессилия одолеть зло без помощи Бога. То самое зло, которое их прародителям так захотелось познать ещё в раю. А без полноты познания зла не может быть и полноты познания Добра. Т.е. того самого Бога, которого Адам и Ева фактически отвергли по наущению дьявола.

И нечто подобное сказанному о дьяволе можно сказать о человеческих антихристианских силах в истории, более сложных по сравнению с примитивными силами хищных кочевников. Эти более сложные виды зла тоже, думается, нужны Богу и людям до какого-то времени. Нужны для опознания людьми тех опасностей, которые, будучи не опознанными, сделают или могут сделать их не способными совершенствовать своё общество.

А что такое история, в ходе которой люди не совершенствуют себя и своё общество?.. Это бессмыслица. А бессмыслица Богу, думается, не нужна.

Общество, которое не развивается умственно и нравственно, становится застойным. А где застой, там начало гниения. А где начало гниения, там и его продолжение. Общество гниющее обречено завершить свою историю самым плачевным образом. И его гибель должна стать концом всей мировой истории.

Отдалить этот конец люди могут лишь в борьбе с мировым злом. Именно мировым. Это не значит, что они должны забыть о своих личных, семейных и других более или менее частных делах. Не забыть, но соединить их с мировыми делами и проблемами. Иначе история направится к своему концу, описанному апостолом Иоанном в его «Откровении».

Вот как далеко увели нас размышления о русском народе. И это естественно, потому что короткая мысль не может обнять такую большую тему. Русскую тему можно раскрыть только в том случае, если соединить конкретные исторические явления русской жизни с общечеловеческими и общемировыми проблемами. Да и в этом случае нужно не просто их соединить, а соединить правильно. Или правильно в основном. А кто застрахован от ошибок?

Но, даже ошибаясь в чём-то в своих стараниях соединить правильно русскую тему с мировой темой, мы провоцируем более зорких людей исправить наши ошибки и развить правильные мысли, если они у нас есть, но развиты недостаточно. И помогаем тем самым своему народу и всему человечеству постигать свою историю более глубоко по сравнению с тем, как её постигали историки прошлого.

А теперь вернёмся к нашим предкам, чтобы попытаться понять, с чем были связаны такие резкие зигзаги в русской истории и такие губительные крайности, каких не было в жизни других христианских народов. Эти ложные крайности терзают нас и сегодня.

Думается, что они были связаны, в основном, с тем, что у нас не было выработано правильного представления о правильном государстве. То обстоятельство, что его не выработали и другие народы, не столь важно, как то, что его не выработал русский народ, наиболее способный к этому, если судить о нём по его добрым задаткам. Хорошие его качества, о которых речь была выше, казалось бы, подталкивали его к решению именно этой задачи. Но одно дело желать чего-то и другое дело осуществить своё желание.

Правильное государство является  главной силой, стягивающей народ в единое умственное и нравственное целое. А почему?.. По той причине, что именно оно способно охватить все основные стороны жизни народа с целью организовать его в его же собственных интересах. А не религия и не родовая связь.

Если родовая связь не открывает людям высших истин (иначе - зачем было бы нужно Откровение?), то правильная религия их открывает. Но она не способна организовывать народ ни в политическом, ни в военном, ни в хозяйственном отношении. Ни во многих других отношениях. А что такое народ, не организованный в этих отношениях?..

Правильная религия открывает людям истинного Бога и тем самым смысл мироздания, а также смысл самой их жизни. Она  ставит перед отдельными людьми и отдельными народами праведные цели, но конкретные способы продвижения к ним оставляет, в основном, на их усмотрение. Чтобы они могли проявить себя и стать помощниками Бога в Его заботах о совершенствовании созданного Им мира.

Некогда родовая связь организовывала людей, но лишь в малой степени, явно недостаточной для дальнейшей исторической их жизни. А потому и сменилась связью национальной, условием которой стало государство или какое-то его подобие.

Русский народ представлял себе правильное государство по типу большой семьи. А оно должно быть большою семьёю лишь в нравственном отношении. Государство есть куда более сложный организм, чем семья. И его устройство, как и связанные с ним проблемы, обнаруживаются в истории лишь постепенно.

Восточные славяне не могли не признать необходимости государства, потому что альтернативы ему не было. Но о том, какие опасности с ним связаны, какие превращения ему предстоят и как эти превращения скажутся на их потомках, они не знали и не могли знать.

Однако в дальнейшем они стали их познавать мало-помалу. После создания государства оказалось, что для того, чтобы успешнее отражать набеги кочевников, необходимо всё более сильное и многочисленное войско. А из кого его набирать? Из кого набирать управленческий аппарат государства, который тоже должен расти с его развитием и усложнением? В основном, из тех же крестьян, из которых и извлекали наиболее подходящих для того и другого дела.

Но если государство из века в век извлекало из крестьянства и городского населения самых способных к военному делу и организаторской деятельности, то каким должен был стать результат?.. Государство должно было всё больше усиливаться, а простые люди слабеть. В них должны были отмирать их воинские, организаторские и политические способности. И они стали со временем, незаметно для себя, окончательно не способными ни контролировать своё государство, ни защищать от него свои законные интересы. Ни даже знать, в чём они заключаются и что такое оно, их государство.

Это бессилие подавляющего большинства народа перед правящим меньшинством облегчало последнему управление большинством народа и потому представлялось поначалу обеим сторонам вполне разумным. Сильное государство отвечало правильно понятым интересам не только властителей, но и подвластных. Сильное государство было в общих их интересах.

В общих их интересах были и преимущества правящего слоя. Чтобы правители могли лучше править народом и успешнее защищать его от внешних врагов, они должны были овладевать соответствующими искусствами и науками и постоянно в них совершенствоваться. А для этого их следовало освободить от посторонних трудов и забот, которые отвлекали бы их от их главного дела. Чтобы успешнее служить народу, правящий слой должен располагать удобствами, недоступными для большинства народа.

Но кто должен определять меру этих преимуществ? Из сказанного выше следует, что только он сам. Потому что простой народ, невежественный и не способный к самостоятельному политическому мышлению, не мог быть судьёю в этом деле.

Казалось бы, веское слово в решении этого вопроса должно было принадлежать Церкви. Ведь государство, признавшее Православие своей религией, должно считаться с разумом представителей Православной Церкви.

Однако никакого разума по этой части у них не оказалось. За многие сотни лет своего существования в союзе с, казалось бы, православным государством Православная Церковь не выработала своего учения ни по этому конкретному вопросу, ни о том, каким должно быть правильное государство и какими должны быть правильные отношения между ним и Церковью. И даже, похоже, не стремилась к тому, чтобы выработать это учение. А почему?..

То ли потому, что презирала мирскую жизнь, не сознавая своей зависимости от неё. То ли потому, что не обладала материальной силой, и по этой причине уже давно, с первых веков своего союза с  Византийскими императорами, оказалась в зависимости от них. А если в зависимости, то и помалкивала на эту  неудобную для императоров тему.

И то же самое повторилось, с некоторыми вариациями, много позднее в России.

 

А если так, то, как уже говорилось ранее, фактическая зависимость Церкви от государства была началом их общего упадка. Церковь может быть здоровой только в том случае, если её мысль и её действия независимы от государства. Независимы, по крайней мере, в самом главном.

И государство может быть здоровым только в том случае, если рядом с ним находится здоровая Церковь, чья мысль независима от него и потому может одобрять или не одобрять какие-то государственные идеи и нормы жизни. Или воздерживаться до времени от их оценки.

Обе стороны могут ошибаться в отдельных вопросах, но в этих ошибках нет ничего страшного. Сегодня ошиблись, а завтра исправили свою ошибку.

Такое обнаружение ошибок происходит намного успешнее при свободном соревновании двух или нескольких мнений, имеющих общую вероучительную базу. А она была у Церкви и союзного с ней христианского государства. Была, как минимум, в виде общего для них Священного Писания, а также в виде общего их понимания спасительности для них их союза. И, следовательно, недопустимости его разрыва при всех  частных противоречиях между союзниками.

Но если даже сегодня сказанное понятно далеко не всем православным христианам, то оно было ещё менее понятно им в прошлом.

 

Однако вернёмся к вопросу о том, кто должен определять границы власти правящего в государстве меньшинства и размеры его законных преимуществ. А также размеры свободы и минимального материального достатка, которые должны сохраняться у большинства народа и всякой его части. Чтобы ни это большинство, ни какая-то его часть не утратили своего достоинства и не превратились в рабов или полурабов правящего слоя.

В идеале эти размеры должен определять весь народ в его целом. Но для того, чтобы это стало возможным, он должен быть единым в идейном и нравственном отношении. А для этого нужно постоянное его совершенствование в ходе истории, которого не было.

Следствием стала гибель христианской цивилизации.

В России правящий слой отрёкся от своего прошлого и стал перенимать враждебные Православию западные порядки. При Екатерине Второй (могу ошибиться) крепостных крестьян продавали не только деревнями и сёлами, но и в розницу, отрывая их от семьи.

Это была крайность, но крайность показательная. Цветов зла в Романовскую эпоху было достаточно и без того. Их было достаточно, чтобы извратить в корне смысл государства и его взаимные отношения с народом.

Постепенно правящий слой стал сознавать свои преимущества не как условные, обязывающие его использовать их в интересах государства и народа, а как естественные, не обязывающие его ни к чему. Исключения из этого правила были, но для истории важны правила, а не исключения из правил.

 

Однако действительно ли исключения из правил не играют никакой роли в истории? Думается, что я всё-таки поспешил с этим выводом. Какие-то исключения могут играть роль, но не сразу, а по прошествии времени, если общество окажется в кризисе и начнёт искать выхода из него. В этом случае оно заново оценивает идеи, отвергнутые им ранее. И может найти среди них спасительную идею.

Так языческая Римская империя отвергла поначалу Христианство, но затем приняла его. И нечто подобное возможно при оценке типа культуры, спасительного для людей в условиях кризиса господствующего типа культуры.

Такой спасительной идеей мне представляется мысль о русском народе как наиболее пригодном для созидания нового типа цивилизации, для закладки её  фундамента. Которым может стать поначалу союз Российских народов, а затем и более обширный союз (или просто сообщество) всех благонамеренных народов Земли, осознавших хищный характер Запада и необходимость цивилизации нового типа, ещё небывалой в истории. Альтернативной по отношению к миру капиталистическому и намного более развитой в нравственном и умственном отношении по сравнению со всеми другими цивилизациями в прошлом и настоящем.

Но не самолюбивая ли это мечта?.. Глядя на современное состояние русского народа, слишком многим трудно в это поверить.

А я в это верю. И вот почему. Нынешнее состояние русского народа это не глубинное его состояние. Оно порождено в громадной степени соседством с большими хищными народами и его зависимостью от них.

Да и не только соседством. Большие хищные народы стали влиять со временем не только на своих соседей, но и на все народы Земли. В том числе и на русский народ. И это влияние было разрушительным.

К сказанному добавлю, что сам ход катастрофичной русской истории (намного более катастрофичной, чем у больших хищных народов), ломавший неоднократно русский народ, был тоже в громадной степени следствием его хищного окружения и хищных влияний на него.

Не учитывать эти обстоятельства, наблюдая современное состояние русского народа, значит быть близоруким духовно.

 

Что же касается глубинных качеств русского народа, то, как уже говорилось ранее, это мирный по своему характеру народ, доброжелательный по отношению к другим народам, не злопамятный и не паразитический. Ищущий святых людей и мечтающий о святом мире. В каком другом большом народе рождались мечты, подобные мечтам о Беловодье или граде Китеже?..

Сегодня русский народ не в состоянии утвердить справедливость даже в своей собственной стране, но он явно за справедливость и потому остаётся, в отличие от других больших хищных народов, главной надеждой для всего благонамеренного человечества.

К сказанному добавлю, что национальным качеством народа может быть и такое ценное его качество, которого нет у большинства его представителей, но которого нет в других народах либо вообще, либо в таких размерах, как у него.

Идеализировать русский народ нельзя, греховное начало в нём действовало и действует, как и в других народах. Но, думается, в куда меньшей степени, чем в других больших народах.

Что же касается народов малых, то они не способны стать организаторами Союза российских народов просто по своей малочисленности. Да и сравнительно уединённая их жизнь в прошлом не позволяла им развить свои государственные способности в той степени, какая необходима для того, чтобы стать организаторами столь большого содружества.

Оценить достоинства и пороки каждого народа в их полноте может лишь Бог.

Но на мой человеческий взгляд добрые качества русского народа преобладали в нём не только в прошлом. Преобладают они и сегодня.

Современные средства массовой информации создают ложное представление о состоянии русского народа. На протяжении 20-ти лет после краха СССР они, за редкими исключениями, высвечивали отрицательные его черты и призывали его учиться у, якобы, «развитых» народов Запада.  Да и сегодня эта политика западнических СМИ и российского правительства загоняет множество русских, особенно молодых, в шоковое состояние, порождает у них ощущение, что русского народа попросту нет, а если где-то и сохранились его остатки, то они не заслуживают уважения.

Русского народа в здоровом его состоянии сегодня действительно нет. Он тяжело болен. Болен, но жив и, чувствуется, умирать не хочет. Он ищет в лице своих лучших представителей средства для своего исцеления. Ищет идеи, способные его организовать более правильно, чем это было в прошлом. Он и сегодня остаётся народом-идеалистом в лучшем смысле этого слова.

Сталин сказал, что русские это «мечтательный народ». А мечты это тоже реальность, хотя и в своём роде. Мечты вредны монахам и тем, кто им подражает. А тем, кто живёт в миру, как не мечтать о лучшем мире?.. Не о том, который планируется на ближайшие годы и десятилетия, а о своём идеале.

Но если бы русский народ был только народом-идеалистом по своим глубинным качествам, то он всё равно оказался бы не способным на роль организатора Союза российских народов. Однако он заявил себя в истории и народом, обладающий здравым смыслом и талантами едва ли не во всех добрых земных делах.

И как народ-воин, и как народ-государственник, и как народ-хозяйственник.

Я когда-то читал, что маршал Баграмян считал, что воинская часть в ходе Великой Отечественной войны, не имевшая в своём составе 60% русских, была не боеспособной. И эти слова, думается, применимы, в принципе, к общегосударственной российской жизни.

Так что в вопросе о русском народе как организаторе Союза российских народов дело не в самолюбии русских, а в их трезвом учёте всех обстоятельств, свидетельствующих о том, что ни один другой из российских народов, кроме русского, не способен стать организатором этого Союза.

 

А если такое чудо случится, если российские народы действительно объединятся ради своего спасения и создадут цивилизацию нового типа, более совершенную в нравственном и умственном отношении, нежели все бывшие до этого в истории, то сколько она будет существовать?.. Я думаю, что она будет длиться, может быть, не тысячу лет, а миллион или даже больше. Если будет постоянно совершенствоваться.

Неужели Бог воспрепятствует этому совершенствованию? И неужели не будет помогать российским народам в этом?

 

7.         ВЫВОДЫ И ПОЯСНЕНИЯ

Думается, что первый вывод фактически уже сделан в предыдущеё главе трактата. Он заключается в том, что современная западная цивилизация это ловушка и смерть для народов. Борьба народов друг с другом их ослабляет и подготавливает их общее порабощение, а затем и разложение на эгоистические единицы. Из которых силы зла будут лепить в дальнейшем свой собственный демонический мир.

Второй вывод чуть более сложен, но не намного. Он лишь поначалу может показаться более трудным, а по существу прост, как и первый. Он заключается в том, что всякое историческое событие и всякая частная жизнь обнаруживают свою ценность, свой вред или другие свои особенности лишь в контексте всей мировой истории, от сотворения мира Богом до настоящего времени. Или, во всяком случае, лучше видятся в этом контексте.

То, что всякая частность осмысливается лишь в контексте целого, это понятно. Но о том, чтобы применить эту истину к отдельным событиям и отдельным лицам в ходе истории, дело ещё не дошло. А надо, чтобы дошло. Ради того, чтобы люди более здраво оценивали как исторические события, так и самих себя. Им нужно приобрести способность сочетания их бытового и приземлённого политического мышления, с одной стороны, и историософского мышления во всемирном масштабе, с другой.

Когда-то они не умели ни писать, ни читать. И научиться этим наукам было трудно. Сначала ими овладевали лишь немногие, а затем число умеющих росло. И сегодня умеют писать и читать почти все.

Нечто подобное случилось и с географией. Сначала думали, что земля плоская и знали, как правило, лишь сравнительно небольшое пространство вокруг места их проживания. Если бы им показали глобус или географическую карту, то они не поняли бы, что это такое. А сегодня и глобус, и карты понятны школьникам средних классов.

И то же самое произошло с календарём, разбивкой года на месяцы и т.д. Сегодня это вроде бы простые и понятные вещи, без которых и шагу ступить нельзя. А когда-то их не было.

Если история продолжится, то, думается, так будет и с освоением её смысла во всей её совокупности, который соединит людей с Богом и Его Промыслом гораздо теснее, чем теперь. Да и людей, как и народы, соединит гораздо ближе, чем сегодня.

Люди поймут, что без освоения этой новой науки они останутся дикарями в самом главном отношении. При всех своих нынешних знаниях и способностях. А потому и будут постигать эту науку и в христианских учебных заведениях, и самостоятельно.

В школе история (как предмет изучения) соединится с историософией, и эта более сложная наука будет постигаться со временем всё более легко.

Она даст и практические плоды. Имея более точный ориентир, позволяющий видеть одинаково хорошо и происходящие у них на глазах события (которые обычно завораживают людей), и значение этих событий в ходе мировой истории, они будут вести себя более здраво, чем это было в прошлом и чем это бывает теперь.

В частности, государство поймёт куда более ясно и полно, что оно не может быть здоровым, если подавляющее число его граждан остаётся в ходе истории такими же невеждами, какими были и в прошлом. Невеждами, главным образом, в религиозном, национальном, социальном и политическом отношении. И, разумеется, в тех науках и искусствах, которые связаны органически с этими основными началами жизни.

А если поймёт, то будет стремиться к тому, чтобы самая нижняя планка, отмечающая нравственный и связанный с нравственностью умственный уровень населения, поднималась с каждым новым поколением хотя бы немного. Слишком быстрый подъём невозможен, да и не нужен, потому что нужно время для закрепления достигнутого. Скороспелые знания опасны тем, что достигаются за счёт внутренней их основательности.

Невежество подавляющей части народа  (а невежество это бессилие) опасно и в том отношении, что оно влияет в худшую сторону на правящее меньшинство. Оно соблазняет его забыть об условном характере его прав и преимуществ, о том, что они даны ему не для того, чтобы он воспринимал их как свои естественные права, но использовал их только для служения своему государству и своему народу. Бессилие народа развращает правящее меньшинство, а его разврат, в свою очередь, развращает значительную часть народа. И это обстоятельство одна из основных причин гибели христианской цивилизации.

 

Далее пойдут уже не выводы, а пояснения к тексту трактата.

 

Первое пояснение.

Я задаю вопрос себе самому: Почему Бог допустил гибель христианской цивилизации?.. Где же был Его Промысл о ней?.. Разве не мог Он воздвигнуть провидцев, которые объяснили бы людям, какие ошибки и пороки возможны при созидании ими своей христианской цивилизации?.. Чтобы они, зная эти опасности, избегали их.

Вот это была бы действительно забота о людях.

Но далее я подумал вот о чём. Если бы даже Его указания относились только к настоящему положению в новорожденной христианской цивилизации, то и в этом случае  произошло бы нечто подобное тому, что произошло в Церкви после того, как императоры стали христианами.

Тогда массы бывших язычников хлынули в Церковь и затопили в ней лучшую часть её представителей.

И на этот раз произошло бы нечто подобное. Указания провидцев, воздвигнутых Богом, стали бы понятны лишь немногим христианам, а остальные, погружённые в привычные им дела, просто проигнорировали бы неподходящий для них образ мысли и жизни. И навязали бы своей массой привычный им строй жизни.

Да и императорам тоже, думается, был недосуг заниматься столь трудным делом. Одни из них занимались государственными делами, которым нет конца. Главная забота других была в том, чтобы сохранить свою власть, обезопасив себя от способных их свергнуть с престола. Третьи пьянствовали. Четвёртые распутничали. Да разве можно перечислить все страсти, не позволявшие людям, как простым, так и самим императорам, решиться на столь трудное дело – совершенствование самих себя и своей империи?..

Но если было так трудно изменить положение в стране даже в её настоящем, то что говорить о будущем?.. Оно вообще уходит в неизвестность, и что там будет, какие  перемены в жизни - не угадать. А потому и приложить спасительные предупреждения не к чему. А без их приложения к конкретным условиям жизни они становятся чем-то вроде маниловщины. Сам Бог, воспитывая людей, соразмерял высоту даваемых Им законом с внутренним состоянием людей. А внешние условия жизни это, думается, сила ничуть не меньшая, чем внутреннее их состояние.

Вот, думается, почему Бог не дал людям указаний насчёт пороков христианской цивилизации. Они всё равно не поняли бы Его.

Его вмешательство в ход её истории было, скорее всего, предельно осторожным, чтобы не ущемить необходимой степени человеческой свободы, но в то же время и не позволить кому-либо направить историю вразнос беспределом чьей-то свободы. Как можно догадываться, Он вмешивался и вмешивается в ход истории таким образом, чтобы она раскрыла наиболее полно и понятно для будущего человечества те заблуждения и пороки, знаний которых помогло бы ему не допускать их при созидании ими действительно христианской цивилизации.

 

ВТОРОЕ ПОЯСНЕНИЕ

Мне могут сказать: ты написал, что человечество может прожить ещё миллион лет и даже, возможно, перейти в Царство Небесное на земле.

Но не ересь ли это?.. В Писании ясно сказано, что наша история закончится воцарением антихриста, после чего Иисус Христос поразит его и определит, кто из людей войдёт в Царство Небесное, а кто попадёт в ад.

Я отвечу на это, что идеализировать Священное Писание нехорошо. Идеален лишь Бог. А всё остальное несовершенно и предназначено для совершенствования.

Ветхозаветные иудеи идеализировали Ветхий Завет, и что получилось?.. Его идеализация не помешала им извратить его своим ограниченным человеческим пониманием. Они не увидели в нём самого главного, а в результате стали убийцами Христа. И подтвердили свою вину словами:: «Кровь Его на нас и на детях наших».

Напомню ещё один эпизод из Евангелия. Схватив блудницу, они решили побить её камнями. Так следовало поступить по Закону. Но их остановил Христос словами: «кто из вас без греха, пусть первым бросит в неё камень». И они не решились.

Но ведь Закон был дан Самим Богом. И в нём не было сказано ничего о том, что палачи должны быть безгрешными. Как же понять это противоречие?..

Его объясняет Сам Христос. Он говорит, что Закон был дан применительно к развратному состоянию евреев,  что в борьбе со злом наибольшим следовало использовать зло наименьшее. Но с Его приходом то время прошло. Он освобождает блудницу от наказания, но не оправдывает её грех. Он говорит ей «Впредь не греши». Так своими словами я передаю этот эпизод  из Евангелия (…………).

В Ветхом Завете много умного и праведного, и всё это умное и праведное сохранено Христианством. А вот идеализация Ветхого Завета им отвергнута, как и связанные с нею человеческие измышления иудеев.

Но повторять грехи иудеев могут и христиане. И повторяли нередко в истории. Или, по крайней мере, творили нечто подобное. Так что задаваться перед ними, считая себя безгрешными, они не имеют права. Тем более что и среди иудеев были и есть достойные люди, не причастные ни к убийству Господа, ни к ненависти по отношению к Христианству.

Суд человеческий не суд Божий.

А теперь об Откровении Иоанна Богослова.

Уже не раз высказывалась мысль о том, что его книга имеет условный характер. Её задача показать людям: вот что ожидает вас или ваших потомков, если вы в своём нравственном и умственном разложении перейдёте черту, которую переходить нельзя. Её знает один лишь Бог, а вы не знаете. А потому не подходите даже близко к опасной зоне, но держитесь от неё как можно дальше. Иначе провалитесь сквозь землю, полагая, что до опасной черты ещё далеко.

Условность картины, нарисованной в Апокалипсисе, следует из того, что Бог дал людям свободу выбора добра и зла, свободу самоопределения. Совместить фатализм с этой свободой нельзя. Фатализм отвергается нашей Церковью.

Вот почему человечество не обречено погибнуть позорно в безбожии, но может и должно совершенствоваться, созидая новый и лучший мир. Хотя и худшая возможность не исключена. И Сам Христос подтверждает её своим вопросом: «Сын человеческий, придя на землю, найдёт ли верующих на ней?» (…).

Что же касается перерастания праведного мира в Царство Небесное на земле, то не надо забывать о том, что люди не одни будут созидать своё общество, но вместе с Богом.

Кроме того, я же не написал об этом перерастании как о неизбежности, а только как о возможности.

Кто знает конечный Замысел Бога о человеке и человечестве? Никто, кроме Самого Бога.

Захочет ли Бог допустить, чтобы люди в ходе их совершенствования изжили сами их первородный грех, хотя и с Его помощью?.. Или Он очистит их от него на каком-то этапе их развития?.. И то, и другое в Его власти. Но в любом случае и то, и другое в наших человеческих интересах.

 

А что ещё добавить к этим двум пояснениям?.. Добавить можно было бы многое. Но перегружать основной текст важными подробностями и вопросами значило бы затруднять его усвоение. Надо сначала осмыслить его, найти в нём верные мысли, неточности или ошибки, которые я, может быть, допустил. Не ошибается тот, кто ничего не делает, и это самая главная его ошибка.

Новые, более сведущие и зоркие авторы, если оценят важность предложенной мною темы, создадут более совершенные труды, и от этого будет польза для всех.

А я, если Бог даст мне ещё годы жизни, буду совершенствовать первоначальный свой текст и составлять к нему примечания.

 

21 апреля 2013 г.



На главную страницу

Список работ автора


Rambler's Top100