ЛЕКТОР:
–
Сегодняшняя наша лекция будет посвящена Николаю Яковлевичу Данилевскому, нашему
замечательному русскому социологу и автору знаменитой книги
«Россия и Европа». Я обычно люблю рассказывать о личности, всякие
биографические факты подкидывать, но здесь мне придется ограничиться достаточно
кратким рассказом, потому что, собственно, жизнь этого человека проста.
Данилевский
родился в 1822 году в семье генерала, участника войны 1812 года. Родители дали
ему хорошее образование и сумели его устроить в Царскосельский лицей, то есть
элитное учреждение которое, как вы знаете, Пушкин окончил. После Данилевский
становится вольнослушателем Санкт-Петербургского университета, изучает
естественные науки, ботанику, готовит
магистерскую диссертацию. А после, в конце концов, становится чиновником
Министерства сельского хозяйства и всю жизнь служит. Каким образом служит? Он
ездит в экспедиции, которые занимаются географией, флорой и фауной Российской
Империи. То флора русской губернии, то климат нескольких губерний. После этого
он занимается ихтиологией, рыбным хозяйством, рыбными запасами наших морей,
озер и рек. Очень много времени уделяет постоянной экспедиции, причем
экспедиции многолетней. И в одной из
экспедиций, в Тифлис, он неожиданно умирает – видимо, от инфаркта, в возрасте
шестидесяти трех лет. А в промежутках между экспедициями или в перерывах на
зимнее время он как бы между делом пишет свою книгу, «Россия и Европа».
Но
все-таки я кое-что скажу о Данилевском. Дело в том, что и у него были в жизни
тяжелые моменты. Они никакого крупного человека никогда не обходят. Дело в том,
что Данилевский был по образованию ботаником, но он, как бы, не был «ботаном»,
и интересовался всем на свете. В том числе, – и социальными проблемами. И в
университете он увлекся теорией социалиста Шарля Фурье, изучил ее хорошенько.
Он знал четыре европейских языка в совершенстве, в том числе, немецкий и
французский. Так что это ему не составило труда. Он стал посещать собрания у
некого Петрашевского. И, вот, после подготовки магистерской диссертации в одной
из экспедиций его неожиданно арестовывают.
Тогда,
в 1849 году, арестовали всех петрашевцев. Это более ста двадцати человек. И,
надо сказать, было мощное расследование, процесс, и двадцать один человек был
приговорен к смертной казни, в том числе, и наш великий русский писатель Федор
Михайлович Достоевский. Забирают и Данилевского, и он сто дней сидит в
Петропавловской крепости. Однако он сумел оправдаться, причем, как говорят
историки, это было сделано мастерски. С одной стороны, он никого малодушно не
заложил, ничего лишнего не сказал. А, с другой стороны, он так повел дело, что,
мол, да, я изучал, действительно, этого французского экономиста. Но, во-первых,
вы посмотрите, его труды у нас в России вовсе не запрещены. И, в самом деле, не
было, не выходило никаких распоряжений, никаких запретов. А после, это
совершенно мирный, безвредный писатель, никакой он не революционер. Я вам опишу
его теорию. И Данилевский пишет для следствия большую-большую записку, где
описывает теорию Фурье, причем настолько толково, настолько мастерски, что
после шутили, что все судьи, прочитав эту записку, стали более или менее фурьеристами. И там он виртуозно
доказывает, что она совершенно безвредна для русского правительства, русского
общества. И даже он присовокупил: «Даже после нынешнего разбирательства я не
вижу, в чем она, собственно, несправедлива, какие к ней претензии».
И
это, в общем-то, настолько, с одной стороны, удивило, а, с другой стороны,
подкупило всю судебную комиссию, что его оправдали. Правда, тем не менее,
сослали в Вологду под негласный надзор полиции.
А
вот с Федором Михайловичем, которому тоже вменялось в вину изучение системы
Фурье, обошлись гораздо суровее. Наверное, вы знаете, что его приговорили к
смертной казни, и причем, там смертная казнь была отменена на самой последней
секунде. Все было обставлено очень здорово. Их всех привезли на плац, одели в
длинные смертные саваны, разделили на тройки. Федор Михайлович попал во вторую
тройку. Первую тройку привязали к столбам, завязали глаза, скомандовал офицер:
«Готовьсь!» И только в этот момент прискакал фельдфебель, подал офицеру бумагу,
тот ее прочитал, и казнь отменили, развязали и увели. Для Достоевского, надо
сказать, это было потрясающе, такой удар, такой шок, который перевернул всю его
жизнь, потому что он с ней уже попрощался тогда. Кстати, Достоевский и
Данилевский позже встречались, уже в семидесятых годах, и, в общем, друг друга
уважали. И совершенно Достоевский не был в обиде на Данилевского, что тому
удалось так удачно отбрехаться.
Тем
не менее, эта история повлияла на всю жизнь Данилевского. После он никогда не
жил в наших обеих столицах, все время жил где-то на периферии. А позже
поселился в Крыму, в селении Мшатка. Это самая южная часть Крыма, там, где
Форос, там, где дача Горбачева. Вот он там где-то жил последнее время,
последние свои пятнадцать лет. И там он и заканчивал свою книгу «Россия и
Европа». И, между прочим, в этом имении, которое он купил по дешевке,
Данилевский и похоронен, там его могила.
Были
ли другие тяжелые моменты у Данилевского? В частности, буквально перед самым
арестом он, наконец, сделал предложение одной вдове, такой умнице-красавице,
Вере Николаевне Беклемишевой. Они очень долго переписывались – Данилевский был
человеком необычайно скромным, необычайно стеснительным. И он только под
нажимом своих друзей решил сделать предложение. Оно было принято, но его
арестовали, сослали в Вологду. Но, тем не менее, Вера Николаевна к нему
приехала в Вологду. Газеты тогда писали, что генеральша Беклемишева вдруг
продала свое имение и вышла замуж за титулярного советника Данилевского. Вот
такое, с точки зрения газетчиков, событие неординарное. Но трагедия в том, что
очень скоро после свадьбы она заболела холерой и буквально в несколько часов
умерла. И это тоже было жуткое горе для Данилевского. Он второй раз женился
только через десять лет. Счастливый брак, шесть детей. И, в общем, вторая его
жена намного его пережила.
Как
я уже сказал, книга «Россия и Европа» была написана как бы между делом.
Данилевский – человек любознательный, очень талантливый, исключительного ясного
ума и открытого характера, человек необычайно простой и честный. А друг его еще
с университетских времен, Николай Николаевич Страхов, вообще о нем писал: «Это
был человек огромных сил, крепкий телом и душой, причем такой ясный, чистый,
чуждый зла и малейшей фальши, что не любить его было невозможно», и что: «Он не
оставил после себя ни единого врага или порицателя – его мало знали. В нем
вовсе не было свойств, которыми приобретается известность. Его знали только
люди, лично с ним сходившиеся или специально интересовавшиеся тем, что он писал
и делал. Он принадлежал к числу тех, кого можно назвать солью земли русской, и
тем неизвестным праведником, которыми спасается наше отечество».
Книга
была опубликована в журнале «Заря» в 1869 году. Собственно, Данилевский
полностью ее закончил и полностью представил рукопись. Журнал был не слишком
известный, потому что знаменитые журналы эту рукопись неизвестного автора
напечатать не посчитали нужным. А это был такой, достаточно новый, восходящий
журнал, и он решил ее напечатать. И в течение всего года «Россия и Европа»
печатается. Достоевский сам был автором этого журнала «Заря», там был «Дядюшкин
сон» опубликован. Он следит за публикацией и в письмах пишет, что: «С каждым
новым номером я вижу, что эта статья становится все как бы значительней и
значительней. Это событие, вообще, в русской публицистике, в русской культуре.
Вы обратите на нее внимание».
После
книга была напечатана отдельным изданием, 1200 экземпляров – по тем временам,
довольно много, и расходилась с трудом. Такого, достаточно серьезного объема
книга. Я о ней постараюсь рассказать.
Логика
книги примерно такая. Вначале Данилевский доказывает, что, собственно, Европа
никогда не любила Россию, да и в будущем не будет ее любить, и что это не
случайность, а очень глубокий факт. С другой стороны, этот факт доказывает, что
Россия – это не Европа, это другая цивилизация. И вообще, Европа пусть не
думает, что она такая уникальная и замечательная. И после Данилевский
разворачивает свою теорию культурно-исторических типов или цивилизаций. Хотя он термин «цивилизация» не употребляет,
но по смыслу это так. По Данилевскому, на Земле существовало и существует
несколько, россыпь культурно-исторических типов, которые в каком-то смысле
разнонаправлены. И Европа – это просто один из этих типов, ничего особенного.
Дальше идет несколько глав, где Данилевский как-то, с высоты птичьего полета
разворачивает некую картину истории Западной Европы, славянства и России. И в
конце книги он говорит, что, собственно, есть, грядет, рождается еще один новый
культурно-исторический тип – славянство. Культурно-исторический тип, который в
некотором смысле выше Европы. И Россия является центром этого культурно-исторического
типа, за ним будущее. Вот такая логика. Ну, давайте по этой канве пройдемся,
может быть, более подробно.
Начинает
книгу Данилевский с чисто политических и геополитических событий. Он сравнивает
недавние события в Европе 1864 года, когда Германия оккупировала половину
Дании, и, собственно, никто не пикнул, все только аплодировали. И события 1854
года – Крымскую войну, когда, казалось бы, Россия во всем права, защищает
христиан от османов, от турок, и в то же время на нее ополчается вся Европа,
которая неожиданно становится союзницей турок и начинает против России войну.
Надо сказать, что Крымская война для Данилевского была неким рубиконом,
знаковым событием. В это время он находился в ссылке в Вологде, но сохранились
письма Данилевского, который всей душой переживает эту войну. Он пишет: «Эта
война со стороны России – война святая». И именно в этот момент, как говорится,
он все понял – что представляет собой Запад, что он хочет сделать с Россией, –
в общем, все ему стало понятно. И, видимо, вот тогда уже зародился замысел
«России и Европы», который он сумел-таки осуществить.
Этот
факт, что Европа ненавидит Россию, неприязненно к ней относится, я
продемонстрирую несколькими цитатами Данилевского, как он об этом говорит. «Для
этой несправедливости, для этой неприязненности Европы к России, которой
сравнение 1864 и 1854 годов служит только одним из бесчисленных примеров,
сколько бы мы не искали, мы не найдем причины в тех или других поступках
России, не найдем объяснения и ответа, основанного на фактах. Тут даже нет
ничего сознательного, в чем бы Европа могла дать себе самой беспристрастный
отчет. Причина явления лежит глубже. Она лежит в неизведанных глубинах тех
племенных симпатий и антипатий, которые составляют как бы исторический инстинкт
народов, ведущих их помимо, хотя и не против, их воли и сознания к неведомой
для них цели. Ибо в общих, главных очертаниях история слагается не по произволу
человеческому, хотя ему и предоставлено разводить по ней узоры.
Удовлетворительное объяснение как этой политической несправедливости, так и
этой общественной неприязненности, можно найти только в том, что Европа
признает Россию и славянство чем-то для себя чуждым, и не только чуждым, но и
враждебным. Для беспристрастного наблюдателя это неотвержимый факт. Не надо
себя обманывать: враждебность Европы слишком очевидна. Она лежит не в случайных
комбинациях европейской политики, не в честолюбии того или другого
государственного мужа, а в самых основных ее интересах. Россия в глазах Запада
– не только гигантский, а лишний громадный исторический плеоназм». Плеоназм –
это, в общем-то, излишество, многословие, употребление излишних слов, типа
«масло масляное». Дальше читаем: «Но она не только для Европы этот исторический
плеоназм, то есть что-то лишнее совершенно, но даже положительно и весьма
труднопреодолимое препятствие к развитию и распространению настоящей
общечеловеческой (то есть европейской) или германо-романской цивилизации».
И
тут Данилевский развивает свою теорию культурно-исторических типов или
цивилизаций. Вообще, сам Данилевский, конечно, был приверженцем научного
метода, и, будучи естествоиспытателем, ботаником, он как бы переносит подходы,
которые он очень хорошо и глубоко усвоил в естественных науках, на науки
социальные. В общем-то, прием, надо сказать, в принципе, сомнительный. Так
делать нельзя. Социальное отнюдь не сводится к какому-то естественнонаучному.
Но, тем не менее, он так делает, и все время это в построениях Данилевского
прослеживается. Насчет культурно-исторических типов он говорит, что ту историю,
которую нам обычно преподают – древний мир, средние века, новое время – она,
собственно, никуда не годится. Она, эта периодика, сделана под европейцев,
сугубо под европейский культурно-исторический тип и совершенно не подходит для
других – ни для индусов, ни для китайцев. Она и для славян тоже не подходит.
Поэтому должен быть совершенно иной подход к истории и должен быть иной подход,
собственно, к самой классификации человечества.
Он
пишет: «Итак, естественная система истории должна заключаться в различении
культурно-исторических типов развития как главного основания ее деления от
степеней развития, по которым только эти типы, а не совокупности исторических
явлений, могут подразделяться. Отыскание и перечисление этих типов не
представляет никакого затруднения, так как они общеизвестны». Дальше – внимание
– идет очень интересная вещь. Данилевский пишет: «За ними не признавалось
только их первостепенного значения, которое, вопреки правилам естественной
системы и даже просто здравого смысла, подчинялось произвольному и, как мы
видели, совершенно нерациональному делению по степеням развития». Это вот
архаика, древний мир, средние века. «Эти культурно-исторические типы или
самобытные цивилизации, расположенные в хронологическом порядке суть:…», обратите
внимание, дальше он дает список из десяти цивилизаций или
культурно-исторических типов: египетский, китайский,
ассирийско-вавилоно-финикийский, халдейский или древнесемитический, индийский,
иранский, еврейский, греческий, римский, новосемитический или аравийский и,
наконец, десятый тип – романо-германский или европейский. «К ним можно еще,
пожалуй, причислить два американских типы – мексиканский и перуанский –
погибшие насильственные смертью, не успевшие совершить своего развития».
В
чем, так сказать, изюмина этого подхода? Да в том, что вся Европа спрессована
здесь в один культурно-исторический тип, европейский, и как бы поставлена в
один ряд и с древнеегипетским, и с китайцами, и с индусами, и с древними
греками, и с древними римлянами. А еврейский, семитический тип у Данилевского,
наоборот, существует в трех экземплярах. Вот этим Данилевский как бы на своем,
научном уровне отплатил Европе, засунул ее в один единственный европейский
культурно-исторический тип.
Очень
интересно Данилевский выводит законы развития культурно-исторических типов и
очень четко их формулирует. Вообще, он мастер формулировок, и видно, насколько
ясно он мыслит. Никогда он вопрос не пытается затуманить и заговорить.
Наоборот, он старается как можно более выпукло, четко сформулировать. Вот он
формулирует законы развития. Причем, конечно, оговаривается, что это не законы,
так сказать, естественнонаучные, вроде закона всемирного тяготения. Это,
конечно, некоторые закономерности, но они проявляются в жизни этих вот
цивилизаций.
Закон
первый. Данилевский пишет: «Всякое племя или семейство народов, характеризуемое
отдельным языком или группой языков, довольно близких между собою, для того
чтобы родство их ощущалось непосредственно, без глубоких филологических
изысканий, составляют (00:45:00) самобытный культурно-исторический тип, если
оно вообще по своим духовным задаткам способно к историческому развитию и вышло
уже из младенчества». По сути дела, это некое определение
культурно-исторического типа.
Ну,
и сразу закон первоначального образования. Закон второй. «Дабы цивилизация,
свойственная самобытному культурно-историческому типу, могла зародиться и
развиваться, необходимо, чтобы народы, к нему принадлежащие, пользовались
политической независимостью». Данилевский формулирует необходимые условия для
превращения просто народа в цивилизацию, в культурно-исторический тип – это
политическая независимость.
Закон
третий. «Начала цивилизации одного культурно-исторического типа не передаются
народам другого типа. Каждый тип вырабатывает ее для себя при большем или
меньшем влиянии чуждых, ему предшествовавших или современных цивилизаций».
Очень интересный закон, который требует комментариев. То есть, по Данилевскому,
каждый культурно-исторический тип самобытен по своим началам. Он как бы
образуется сам из себя и не заимствует какие-то свои основные, фундаментальные
начала от другого типа, «Хотя всегда на развитие цивилизации действует масса
факторов, чуждых влияний». Мысль, за которую Данилевского много полоскали,
говорили, что это совершенно не так, а что, собственно, жизнь человечества
этому противоречит.
О
критике книги Данилевского я еще скажу, но здесь надо упомянуть следующее. Да,
по своим истокам каждая цивилизация самобытна, но это по Данилевскому не
означает, что нет преемственности между цивилизациями. Тем не менее, в
определенном смысле достижения цивилизаций передаются от одной к другой. И он
предлагает следующую схему. С одной стороны, вроде бы, у Данилевского
получается, что каждая цивилизация – это отдельный куст, который имеет свою
историю – младенчество, юношество, период расцвета и умирания. И получается
так, что вроде бы цивилизации, как пузыри в кастрюле, образуются, после
лопаются, потом образуется другая цивилизация, третья. Вот эту схему очень
многие критиковали, даже смеялись над ней. Но Данилевский не так прост.
Он,
тем не менее, дает некую шкалу сравнений цивилизаций. С одной стороны, они
равноправны, но, так сказать, не совсем равноправны. Данилевский говорит, что
цивилизации мы должны оценивать по четырем параметрам, по четырем основам, как
он выражается, или видам деятельности цивилизаций. Эти четыре основы следующие:
религиозная, культурная (в обычном понимании этого слова, включая и научную
деятельность), экономическая и политическая. Это, так сказать, четыре
координаты, по которым следует оценивать цивилизации. И, конечно, наиболее
развитой цивилизацией следует считать ту, которая развита по всем четырем
параметрам, и не только развита, но развита в высшей степени и дала
человечеству в этих областях что-то ценное, неувядаемое.
Давайте
с этой точки зрения и посмотрим на цивилизации. И тут получается, что первые
цивилизации у Данилевского, такие, как египетская и вавилонская, собственно,
ничего не дали, ничем не прославились – пузырь лопнул, и все. Следующие
цивилизации, которых он называет одноосновными цивилизациями, дали в
абстрактную сокровищницу человечества нечто одно. Древнееврейская цивилизация
дала религию. Евреи были по преимуществу народ религиозный, и, в конце концов,
в Древней Иудее зародилась великая религия, христианство. Другая одноосновная
цивилизация – Древняя Греция. Она человечеству дала великую культуру, прежде
всего, культуру художественную. Данилевский очень высоко ставит Древнюю Грецию,
статуи Фидия, древнегреческую поэзию, Гомера, древнегреческую драму, Эсхила,
Софокла. Древняя Греция нам дает гениальную философию Платона и Аристотеля, это
тоже к культуре относится. Ну, и отчасти науку – математику.
Древний
Рим – тоже одноосновная цивилизация. Он в сокровищницу человечества дал
политическое устройство – Римскую Республику, Римскую Империю, которая объяла
весь тогдашний цивилизованный мир, римское право, которое он относит к политике
как часть этой сферы.
Наконец,
европейская цивилизация. Европейскую цивилизацию он числит двухосновной. Она
дала, с одной стороны, великую европейскую науку. Данилевский – ученый, он
науку уважает. Он видит, что, да, ничего не попишешь, – европейцы создали
науку, против которой, в общем-то, не возразишь. Это великая вещь. И второе
достижение европейцев – это их политическое устройство, политическое устроение
Европы. Надо сказать, больше он никаких основ в европейской цивилизации не
находит.
Это
1869 год. Заметьте, экономику европейскую, которая сейчас объяла весь мир, он к
великим достижениям мировой цивилизации не причисляет. В общем, это неспроста,
мне кажется. Потому что дело в том, что на самом деле Данилевский очень
прилично разбирался в экономике. Интересно, что именно во время написания
«России и Европы» он одновременно с этим пишет большую экономическую записку
стостраничную, которая как-то длинно называется – «Несколько заметок о
дешевизне русского кредитного рубля и протекционализме». Вот эту заметку,
оказывается, прочитал наш министр экономики Вышнеградский и восхитился ей,
сказал: «Вот, наконец-то я понял, что мне надо делать». И, в общем-то, ей в
своей деятельности (министром он стал чуть попозже) он следовал.
Трехосновных
цивилизаций Данилевский не находит ни одной. Однако он в этом видит некую
закономерность, что в процессе жизни человечества цивилизации становятся все
более и более основными, количество основ в них увеличивается. И в этом,
собственно, смысл истории. И, в конце концов, история должна родить полную,
универсальную, окончательную цивилизацию, четырехосновную, в которой в высшей
степени будет развита и религиозная составляющая, и экономическая, и
культурная, и политическая. И в качестве такой цивилизации Данилевский
предрекает славянство. Он говорит: «Да, пока славянство только зарождается. Это
молодая цивилизация, она в стадии возмужания. Но у нее есть все возможности,
для того чтобы она стала такой четырехосновной». Ну, опять-таки в пику этой
несчастной двухосновной европейской цивилизации. Но что для этого нужно?
Необходимым условием расцвета славянской цивилизации является всеславянский
союз. То есть союз славянских племен, где Россия является главной составляющей,
но отнюдь не единственной. Сюда должны быть включены все славяне: и болгары, и
чехи, не славяне, но как-то близкие к ним румыны, венгры. Сюда должны быть
включены не славяне, но православные греки. И сюда должен быть включен
Константинополь. И, собственно, столицей этой всей славянской цивилизации и
должен быть Константинополь, он должен быть наш, это непременное условие.
Ну,
я немножко увлекся. Я просто комментировал вот этот третий закон Данилевского и
немножко запрыгнул на четвертый закон. Четвертый закон Данилевский формулирует
следующим образом: «Цивилизация, свойственная каждому культурно-историческому
типу, тогда только достигает полноты, разнообразия и богатства, когда
разнообразны этнографические элементы, его составляющие, когда они, будучи
поглощены одним политическим целым, пользуясь независимостью, составляют
федерацию или политическую систему государства». Одно моногосударство составить
хорошую цивилизацию не может. Для этого, понимаете, должно быть разнообразие,
вот эта «цветущая сложность» по Леонтьеву, должна быть федерация независимых
государств. Собственно, посмотрите на Древнюю Грецию. Она составляет такую
федерацию государств, это ее преимущество. Древний Рим федерации не составляет,
но он вобрал в себя много государств, и где-то эта федерация неявно в нем
присутствует. Европа тоже составляет такую федерацию государств. Хоть они все
время собачатся между собой воюют, но это, в общем-то, между ближайшими
родственниками неурядицы. И, главное, славянский тип обязательно должен
составить такую федерацию. Без этого расцвета славянского типа не будет.
Книга
Данилевского, на самом деле, – книга очень современная, ее надо читать
нынешними глазами. Что мы в этом смысле видим – в смысле всеславянского союза?
Увы, никакого всеславянского союза не получилось. Он немножко намечался в
советское время с этой вот системой социалистических государств, но распался. А
теперь, увы, в связи с украинскими событиями, по-моему, сейчас уже совершенно ясно, что на идее этого
всеславянского союза, в общем-то, можно поставить крест – по-моему, на
ближайшие сто лет. Россия должна жить иначе. Понимаете? Сама должна жить, не в
славянском союзе, а иным образом, самомтоятельно. И это совершенно меняет всю
ситуацию. Я не буду эту тему развивать, она очень больная, но, по-моему, это
так.
Книга
Данилевского, как я уже сказал, сначала раскупалась очень плохо. Ее,
собственно, толком не прочли. Но дальше все-таки народ в нее постепенно
вчитывался и стал восхищаться: «А здорово и глубоко написано!» Он поднял такие
темы, такие пласты, что ой-ой-ой. И теперь мы Данилевского числим как великого
социолога, как создателя цивилизационного подхода к истории и к человеческой
культуре. Он первый ясно, четко, подробно это сформулировал, причем намного
раньше европейцев, типа Освальда Шпенглера или англичанина Тойнби, которые тоже
об этом писали. Да, собственно, сейчас на Западе признают, что Данилевский
намного их опередил. Когда была написана «Россия и Европа», еще никакого
Освальда Шпенглера не было на свете просто.
Однако
в России она была встречена по-разному. У книги появились фанаты. Это тот же
Николай Николаевич Страхов, друг Данилевского, который очень высоко книгу
ставил и до последней возможности ее защищал, Петр Астафьев и другие наши
деятели. Но она нашла и яростного противника в лице такого замечательного
русского мыслителя, как Владимир Сергеевич Соловьев. Понимаете, дело в том, что
Соловьев развивал концепцию всеединства – очень такую мощную, всеобъемлющую
концепцию. Но когда он ее применял к истории и к человечеству, у него
получалось единство, вообще, всего человечества и единый, так сказать, путь его
развития, примерно так, как это мыслил Чаадаев. И в книге Данилевского он
усмотрел явного противника своей системы. И действительно, она предлагает
совершенно другую схему, никакое не единое человечество, а отдельные
цивилизации. Идею единого общечеловечества Данилевский там очень ядовито
критиковал, говорил, что это абстракция, что существуют отдельные цивилизации,
а вообще никакого человечества не существует. Это так же, как в биологии
существуют отдельные виды, вот это вот реальное образование. А уже рода,
семейства, классы – это абстракции, которые являются больше классификацией,
придуманной человечеством, чем реальностью. Тем более, вид не смешивается с
другим видом. Вот так же и цивилизация не смешивается у Данилевского с другой
цивилизацией.
Соловьев
решил эту теорию разгромить на корню. А, надо сказать, полемистом Соловьев был
великолепным. Он был мастер, прекрасный писатель, и очень ясно мыслил. Ирония у
него была уничтожающая, логика железная. И он все эти орудия направил на
Данилевского. Правда, первая статья Соловьева вышла уже после смерти
Данилевского. Она вышла в 1888 году и называлась она точно так же: «Россия и
Европа», специально, нарочито так же, как книга. И, собственно, рассказать об
этом я подробно, видимо, не смогу. После вышла целая серия статей Соловьева,
шесть или семь статей. После они были объединены в его сборнике «Заметки по
национальному вопросу», первый сборник, второй. В споре ему в основном отвечал
Николай Николаевич Страхов.
Аргументы
Соловьева следующие. Во-первых, это, как Соловьев выражается, «ползучесть»
теории Данилевского, то есть обращенность не в будущее, а в прошлое. Что
будущего теория Данилевского не только не предсказывает, но она, как бы, не
тянет человечество в светлое будущее, а, наоборот, она приземляет человечество.
Соловьев пишет: «Существует другого рода общественные теории, в
противоположность, например, теории государства Платона, которые, в
противоположность крылатым, следует называть ползучими. Они крепко держатся за
данные основы общества и никогда не поднимаются на значительную высоту над
современной им жизнью. Такова теория Данилевского. А обществу требуется теория,
его возвышающая, двигающая вперед». Так считал Соловьев.
Второе.
Список исторических типов, который предлагает Данилевский, с точки зрения
Соловьева никуда не годится. Во-первых, десять – почему десять? Он считает, что
это произвольно набранный какой-то набор. Ассирийско-вавилонско-финикийский –
очень неудачная комбинация. Финикийцы и по языку, и по культуре совершенно с
ассирийцами не совместимы. Греки разделены с римлянами, хотя обычно понимаем их
вместе, как греко-римскую культуру. А вот все европейские народы слеплены в
один тип, хотя каждый из них, в общем-то, составляет целую цивилизацию.
Возьмите англичан, возьмите французов, возьмите испанцев, возьмите немцев,
возьмите итальянцев. И, кроме того, куда
делась Византия? Она попала в греческий тип, хотя это, в общем-то, совершенно
другая цивилизация. Древняя Греция – это языческая цивилизация, а Византия –
христианская. В общем, крайне неудачно.
Дальше.
Теория Данилевского не может объяснить объединяющую роль религий. Религии как
бы не подчиняются этим историческим типам, они плавают над ними и спокойно
распространяются на разные типы. Он приводит пример буддизма, который придумали
индусы, но у них он не задержался и перешел в другие типы, то же самое с
мусульманством и христианством.
Славянский
исторический тип с точки зрения Соловьева никакой не четырехосновный, это
натяжка. Наоборот, он в фарватере европейского, следует ему – и, в общем-то,
пусть следует, это хорошо.
И,
наконец, человечество по отношению к конкретным нациям находится в отношении не
«род – вид», а как «часть – целое». Если человечество рассматривать как целое,
а отдельные цивилизации как части, это правильная модель. А у Данилевского модель
друга, родовидовая, это неправильно. И якобы Данилевский просто содрал все идеи
у немецкого историка Рюккерта. Но это совсем, надо сказать, неудачный аргумент,
потому что, в общем-то, почти доказано, что Данилевский этого Рюккерта и не
читал даже.
В
общем, все аргументы Соловьева, по сути, сводятся к одной мысли – что вся
теория Данилевского не христианская, что это теория, по сути дела,
националистическая, а национализм с христианством не совместим, ибо во Христе
нет ни эллина, ни иудея. И Россия, если она считает себя христианской
цивилизацией, должна (по Соловьеву) отказаться от своего национализма,
пожертвовать им ради объединения всего человечества. Вот, в чем дело.
Я
считаю, что тут хотя бы есть, над чем подумать, Соловьев отнюдь не
посредственность. Надеюсь, что я сделаю про него лекцию – это потрясающий мыслитель, которого земля еще не рождала. Но,
тем не менее, в своей критике Данилевского он, в конце концов, оказался не
прав. Да, приземленная теория, но она оказывается ближе к нашей грешной и падшей
жизни, чем такие замечательные теории, которые, оказывается, применить
невозможно. Дело в том, что, да, конечно, христианство, в общем-то, выше
национализма и преодолевает его. Но понимаете, в чем дело? Преодолевает
настоящее христианство, а мы, на самом деле, до такого христианства не дожили.
Мы живем в падшем мире, в котором, увы, по факту, царит жестокая борьба за
выживание. И вот эти теории, что если тебя ударили по одной щеке, то повернись
так, чтобы тебя удобней было ударить по другой, применимы к личной
нравственности человека. Но к жизни человечества, увы, их применимость под
большим сомнением. Ну, представьте себе, что бы было, если бы мы этой заповедью
руководствовались, допустим, в войне с фашистами? Они бы только гоготали и
устроили бы нам геноцид, сказали бы: «Давайте, поворачивайтесь так, чтобы мы
вас, так сказать, быстрее всех сожгли в одном месте». Так что, понимаете,
жертвовать целым народом, целой цивилизацией, своими национальными интересами
ради объединения всех других – это, знаете, уже слишком. Хотя Господь так или
иначе заставляет русский народ быть такой, что ли, подстилкой для других и
жертвовать своими национальными интересами ради объединения других. Теперь я
постараюсь ответить на ваши вопросы.
–
Я хочу такой вопрос задать. Были ли знакомы Данилевский и Фет, Данилевский и
Лукашевич, Данилевский и Киреевский? Были ли у них какие-то личные связи?
ЛЕКТОР:
–
Да. Данилевский и Фет были знакомы – и лично, и через Страхова, который был
знаком и с Фетом, и с Данилевским очень близко. Фет бывал у Данилевского в
Мшатке, это известно. Но, понимаете, с другими, которых вы перечислили – вряд
ли Данилевский был знаком. Понимаете, он не был публичной фигурой совершенно.
Он в наших обеих столицах бывал редко очень, наездами. С Достоевским он был
знаком, потому что они сталкивались у Петрашевского когда-то. И, собственно,
Данилевского мало кто знал – он не вертелся в петербургских и московских
салонах, «ля-ля-ля», со всеми нашими литераторами он лясы не точил. Он все время работал, ездил
по Азовскому морю, по Черному морю, вылавливал рыб, писал отчеты – ну, некогда
ему было.
–
Я имел в виду не лично, а идейно.
ЛЕКТОР:
–
Идейно? Понимаете, что касается идейного, то вообще, очень трудно понять
идейные истоки Данилевского. Хоть он был ученым, тем не менее, книга «Россия и
Европа», написана немножко странно. В каком смысле? Она не имеет списка
литературы традиционного, вот не нашел я его там. И нет ни одной ссылки на
какой-то труд, на какие-то книги. Обычно какие-то безликие намеки,
расшифрованные комментаторами в примечаниях. Так что, знаете, мне трудно
ответить на ваш вопрос. Мне кажется, Данилевский был удивительно
самостоятельный мыслитель. Да, он много читал, но ни за кем он не следовал. Вот
эта особенность Данилевского: с одной стороны, удивительная скромность, но в то
же время совершенная самостоятельность. Никто на него серьезно не повлиял.
–
Идеи Данилевского имеют какое-то отношение к теории Гумилева?
ЛЕКТОР:
–
Не знаю, я бы не сказал. Дело в том, что, честно говоря, я лично к Гумилеву и к
его теориям отношусь достаточно скептически. Почему? Во-первых, я, как Соловьев
не находил у Достоевского христианства, я его у Гумилева, честно говоря, не
нахожу христианства в его теории. А, во-вторых, его теория пассионарности, она
что-то ухватывает, но, эта теория, понимаете, какая-то биологически
механическая, в ней нет духа. У Данилевского больше духа, чем у Гумилева.
Теория Гумилева материалистическая, несмотря на то, что Гумилев был верующим
человеком. Но у него, так сказать, вера в церкви, а в науке он был, в общем-то,
самым настоящим материалистом. Поэтому я
не вижу идейной связи между Гумилевым и Данилевским.
–
А может быть так, что… Просто Гумилев евразиец, а евразийцы, приняв идеи
Данилевского, расставили акценты, сместили акценты. То есть они сказали, что
Россия – это такая уникальная цивилизация между Азией и Европой, «наследники
Чингисхана» у Трубецкого, и Гумилев практически продолжает эту идею Трубецкого.
В этом смысле он продолжатель Данилевского, как евразиец.
ЛЕКТОР:
–
Понимаете, все-таки я считаю, что да, здесь есть параллели, но Данилевский не
евразиец.
–
А все евразийцы его считают своим.
ЛЕКТОР:
–
Да, они его считают своим основателем, но по духу Данилевский –славянофил в
прямом смысле этого слова, в гораздо более прямом, чем настоящие славянофилы.
Он действительно все время говорит о всеславянском союзе. А это, понимаете,
всеславянский союз – это не Азия. Это другая совершенно идея. Так что, может
быть, они-то его числят за своего, но, я думаю, сам Данилевский себя к евразийцам не стал бы причислять.
–
Однако Россия сформировалась как цивилизация (ну, по евразийцам),
действительно, акцентируясь в Москве, и часть азиатского типа, часть
европейского. И она представляет не как, по Данилевскому, центр славянства, а
центр вот такой.
ЛЕКТОР:
–
У евразийцев – да. А у Данилевского, во всяком случае, я так понял эту книгу,
Россия – организатор всего этого славянского союза. Хотя, вот, столица в
Константинополе, извините.
–
Данилевский рассматривал вопросы, почему цивилизации рождаются, развиваются и
почему они гибнут? Или он просто разделял, а генезис…
ЛЕКТОР:
–
Он рассматривал генезис. Правда, цифру в тысячу лет он не называет. Тысячу лет
называет Гумилев – кстати, очень неудачно, ибо советская цивилизация прожила
семьдесят лет, но это самая настоящая цивилизация. Но Данилевский же биолог, он
считает, что, как и обычный организм, цивилизация развивается, имеет стадии
жизни, и это нормально. Так же, как вид. Виды тоже не живут бесконечно. Они
образуются, имеют свой цикл и ареал развития, а после уходят.
Кстати,
я не сказал, что Данилевский в последние годы работал над книгой «Дарвинизм»,
где он развил критику теории Дарвина. Но это особый вопрос, об этом можно будет
поговорить. Но, поскольку пока такого вопроса не было, я лучше помолчу.
–
Я хотел бы уточнить касаемо генезиса цивилизаций. Насколько, по Данилевскому,
он зависит от внутренних качеств самой цивилизации?
ЛЕКТОР:
–
Зависит.
–
Напрямую или опосредованно? Или вопрос жизни цивилизации определяется
политическими просто перипетиями историческими? Грубо говоря, потерял
независимость – и все кончилось.
ЛЕКТОР:
–
Нет, нет, нет. Он, наоборот, считает, что внешние явления, увы, имеют место, но
в основном жизнь цивилизации зависит от ее внутреннего содержания, от самой
себя зависит, сумеет ли цивилизация продлить свою жизнь, насколько она будет
полна. Если, у нее больше основ, она больше имеет шансов на жизнь. Вот так я
его понимаю.
–
А возможна ли некая цикличность? Или это все-таки инертность, с точки зрения
модели? – какое-то время проехали, остановились, закончили. Или все-таки
возможна цикличность?
ЛЕКТОР:
–
В развитии?
ЛЕКТОР:
–Это
трудный вопрос. Как-то четко об этом Данилевский не говорит, хотя у него есть
так называемый пятый закон, который я не прочел. И он, теперь я вижу,
объясняет, что цикличности нету. Значит, что он пишет в пятом законе: «Ход
развития культурно-исторических типов всего ближе уподобляется тем многолетним,
одноплодным растениям, у которых период роста бывает неопределенно
продолжителен, но период цветения и плодоношения относительно короток и
истощает раз и навсегда их жизненную силу».
То
есть он цивилизацию уподобляет вот такого типа растениям многолетним, которые
долго растут. Но в какой-то момент у них появляется один замечательный цветок,
они расцветают, а после все, в общем-то, растения умирают. Но он не доказывает,
почему это так. Он говорит, что это такое ботаническое наблюдение, вот так
бывает.
–
Какие у него были отношения с православием?
ЛЕКТОР:
–
Очень хорошие. Он не был православным мыслителем, он не был теологом, как
другие наши русские религиозные философы. Но именно в каземате Петропавловской
крепости он тщательно познакомился с Евангелием, потому что там других книг не
давали. И с тех пор он очень твердый православный христианин, хорошо знает
историю церкви. Например, момент разделения, 1054 год, он трактует именно как
отделение католической церкви от вселенского православия. Тогда, в те века, это
было отнюдь не тривиально. Такие мысли высказывал Хомяков еще до него, но, во
всяком случае, здесь Данилевский полностью с Хомяковым согласен. Вообще, он
считает православие истинной религией. Культурно-исторический тип должен быть
православным – в этом развитие правильной религиозной составляющей.
–
А, может быть, спор Соловьева с Данилевским – это вечный спор уникального и
универсального? То есть всегда будет вот этот момент, где граница между
уникальностью – ну, цивилизацией человека – и универсальностью, чтобы
жертвовать собой во имя объединения? Ну, или человечества, или цивилизации,
или, допустим, сообщества. По-моему, и тот, и тот отчасти правы.
ЛЕКТОР:
–
Вы понимаете, Данилевский стоит на земле крепко и очень хорошо видит те реалии,
которые здесь, на земле, происходят. А Соловьев – гений, конечно, я не спорю,
но он витает в облаках и желаемое принимает за действительное. А принимать
желаемое за действительное – это все делают и, увы, все ошибаются. Это самая
распространенная ошибка. Между прочим, Соловьев в конце жизни от этих самых
завиральных идей отказался. Это очень интересный момент. Если мы доживем до
лекции о Соловьеве, я об этом расскажу.
–
Его посыл, по крайней мере, понятен. Понятно, что он хочет сказать – что,
действительно, надо частью своей свободы жертвовать для объединения, это
нормально.
ЛЕКТОР:
–
Да, да. Это не так глупо, над этим очень даже надо крепко подумать. В общем-то,
абстрактно это самая такая христианская мысль – жертвовать собой ради других.
Но, понимаете, Христос, с одной стороны, пожертвовал собой ради других. Но,
заметьте как – он, тем не менее, пожертвовал собой, а не апостолами. Все апостолы,
тем не менее, остались живы и не пострадали. Он не вовлек их в свою жертву. Это
нам говорит о чем? Собой жертвовать – пожалуйста. А другими и всей этой Русью
пожертвовать – это, знаете, подумай десять раз, прежде чем такими вещами
заниматься.
–
А правильно, что Данилевский усматривает смысл истории в том, чтобы рождались
цивилизации более основные?
ЛЕКТОР:
–
Да.
–
В то же время они у него как бы независимые, что ли, никак друг от друга не
питаются, самобытные, в каком-то смысле. Тогда мне до конца не понятно, в чем
благо историческое? Оно только для вот этой отдельной цивилизации?
ЛЕКТОР:
–
Нет, не совсем. У него есть некая абстрактная сокровищница человечества. Вот
эта основа, которую цивилизация выработала, принадлежит всему человечеству, а
не только этой цивилизации. То есть по своим истокам все цивилизации
независимы, а по плодам они как бы кладут результаты своего труда в корзинку. И
следующие цивилизации не пользуются этой корзинкой. Вот такая у него схема,
где-то противоречивая, но достаточно изощренная.
–
Сколько длилось его поражение в правах по делу петрашевцев?
ЛЕКТОР:
–
Ну, понимаете, его поражение в правах заключалось в том, что его просто сослали
в ссылку в Вологду. И после не дали защитить магистерскую диссертацию. Но это
длилось года четыре. После его перевели в Самарскую губернию. А после он уже
мог жить в Питере. Он дослужился до тайного советника, между прочим. Но он уже
сам не хотел. Он ездил в экспедиции по всей России. Большая экспедиция была на
Черное и Азовское моря, поэтому он решил: «Я не буду жить в Питере, оттуда
далеко мне ездить на Черное море, а буду жить в Крыму». Он уже сам не хотел
жить ни в Москве, ни в Питере.
