Н.В.Сомин (ПСТБИ)
Занимаясь каким-либо сложным вопросом всегда очень
полезно понять мнение людей, которые мучительно, в течение всей жизни над ним
размышляли. Думается, что это в полной мере применимо и к Антону Владимировичу
Карташеву, для которого тема взаимоотношения Церкви и государства была
стержневой во всей его литературной и практической деятельности. Нет
необходимости подробно представлять этого известного церковного историка:
последний обер-прокурор Синода, член Поместного Собора 1917-1918 гг., был
арестован, затем эмигрировал и долгие годы преподавал историю Церкви в
Парижском Богословском институте.
Прежде всего следует обсудить одно довольно
распространенное мнение о Карташеве. Говорят, что он в молодости был
обновленцем и антимонархистом, но к концу жизни его взгляды кардинально изменились,
и он стал говорить о монархии, симфонии и пр. Сейчас у нас издано достаточное
количество трудов Карташева, так что есть возможность проанализировать
изменение его взглядов во времени. И оказывается, что Карташев был гораздо
более последователен, чем это обычно представляют. Во всяком случае, его
мировоззрение всегда основывалось на двух тезисах.
Во-первых, Карташев - сторонник симфонии
Самодержавного государства и Церкви. Он прекрасно осведомлен о важной роли
византийских василевсов в Церкви и понимает, что эта роль Церковью была
признана канонической. О симфонии, как она определена в VI новелле Юстиниана,
Карташев пишет, что "это - самая тонкая и совершенная формула
взаимоотношений Церкви и государства" /1:50/. Карташев особо отмечает,
что симфония является сердцевиной, как сейчас говорят, "социальной
доктрины" Православия.
Оптимизм первого тезиса у Карташева
уравновешивается трезвостью второго тезиса, утверждающего, что в реальной
истории симфония должным образом не реализовалась. Он пишет: "Воплощена
ли была эта красивая мечта в действительности? Удалась ли "симфония"
в истории? И да, и нет. В большей степени нет, чем да" /2:75/. Причем, по
Карташеву, симфония не удалась ни в Византии, ни в России. И в обоих случаях он
констатирует деспотизм государства и существенное умаление канонической свободы
Церкви.
Особенно интересны его воззрения о синодальном периоде в России. Карташев отнюдь не
считает этот период мрачным, и даже говорит, что "синодальный период
может быть назван самым блестящим и славным в истории русской церкви" /3/.
Он отмечает в нем множество положительных черт, в частности, количественный
рост Церкви и долгожданное развитие богословской науки в России. Но в то же
время для Карташева несомненно, что деятельность Петра принесла большой вред
Церкви, что созданный им Синод неканоничен и не был органом соборного
управления Церковью, ибо являлся учреждением государственным, все члены
которого назначались государством и могли в любой момент быть смещены. Отсюда
вывод, что синодальный период являет собой не симфонию, а форму зависимости
Церкви от секулярного государства, в результате чего умаляется такое
основополагающее свойство Церкви как соборность. Карташев образно характеризует
эту ситуацию так: "Православная теократическая брачная симфония, замененная
протестантской субординацией, превратила церковь из жены в безавторитетную
прислугу" /2:108/.
Как же относиться к этим тезисам?
У нас на Карташева ссылаются в изданиях самого
разного направления. Монархисты указывают на его защиту принципа симфонии. Церковные
демократы цитируют фрагменты, где Карташев изображает вырождение симфонии в
истории. Однако у Карташева оба эти принципа сочетаются чрезвычайно органично,
и понять его можно только приняв их одновременно. Интересно одно его замечание:
"В церкви консервативного типа всегда принимается смешение идеала с тем
его воплощением, которое дано раз в истории" /4:191/. Это напоминание тем,
кто абсолютизирует одну из исторических форм, например, реальную симфонию, как
она сложилась в Византии, и начинает возводить ее в ранг идеала, которым
меряется любое государственное устройство. Карташев - историк. Он никогда не
смешивает идеалы и земную действительность, понимая, что в области
общественного устройства приближение к идеалу может быть лишь относительное,
реализующееся локально и на короткое время. Думается, что принятие обоих
тезисов Карташева позволит нам более глубоко и многогранно взглянуть на
исторические реалии.
Пойдем дальше и посмотрим, как Карташев понимает
сущность симфонии. Вот характерное для него высказывание: симфония
"является наилучшей из всех формул, не ясной теоретически, но жизненной
практически, открывающей путь к прагматическому и гибкому решению вопроса в
каждом отдельном случае при разных изменяющихся обстоятельствах" /5:227/.
Здесь обращает на себя внимание неожиданное "не ясной теоретически".
Действительно, симфония - понятие очень сложное и тонкое, понимаемое далеко не
однозначно. Между прочим, этим страдают воззрения и самого Карташева. Во
всяком случае, у него можно найти несколько вариантов понимания симфонии.
С одной стороны, он пишет:
"Шестая Юстинианова новелла так прямо и
утверждает, что "священство и царство" (hierateia kai basileia),
т.е. церковь и государство проистекают из одного источника, одинаково
установлены самим Богом для блага человечества и служат этому благу, друг
другу помогая, как душа и тело, в полной "симфонии" (symphonia)"
/1:49-50/.
Это теория двух равноустановленных Богом
партнеров, которую действительно, при желании, легко вычитать из VI новеллы.
Она ведет к сакрализации царской власти самой по себе, и Карташев этого мнения
не разделяет.
Но может быть симфонию, следует понимать, по
словам Карташева, просто как прагматически удобную формулу, "жизненную
практически", но не несущую глубокого содержания? Думается, что это не
совсем так. Безусловно, Карташев видит, что тесное соединение Церкви и государства
является той формой, в рамках которой Церковь может использовать всю мощь
государственной власти для успешного выполнения своей главной задачи:
приведения людей ко Христу. Но в то же время он прекрасно понимает, что в форме
симфонии могут быть оформлены и далеко не идеальные взаимоотношения, вплоть до
полного подчинения Церкви секулярному государству. Иначе говоря, симфония
предстает перед нами как форма, в которую может быть вмещено разное содержание.
Для какого же именно содержания предназначена симфония? Сам Карташев отвечает
на этот вопрос вполне однозначно: "Система симфонии есть один из типов
христианской теократии" /2:81/. Причем Карташев понимает теократию очень
широко - как устроение всех сторон жизни по заповедям Христовым. Сейчас, в наш
секулярный век, низведшей религию до чисто личного дела, слово
"теократия" мы часто произносим осторожно, с опаской. Карташев этого
слова не боится, ибо в нем - цель и оправдание симфонии.
Таким образом, Карташева, как представляется,
нужно понимать следующим образом. Государство, в том числе - и самодержавное,
само по себе не свято. Скорее его можно уподобить дикому зверю. Но Церковь
призвана его приручить. Царство освящается Церковью, причем в той мере,
насколько Церковь его воцерковляет. И если такое воцерковление происходит, то
государь берет на себя определенные функции управления Церковью и становится,
по слову Константина Великого, "епископом внешних дел Церкви".
Но падшесть человеческая тотальна и глубока, и
государство отнюдь не спешит преклонить голову перед духовным авторитетом
Церкви. А потому результаты симфонии оказываются половинчатыми. С одной стороны
Церковь добивается ощутимого успеха: государство становится охранителем Церкви
и законодательно и административно способствует ее деятельности. Но, с другой
стороны, за этот успех Церковь платит дорогую цену: цену не только потери
административной независимости (что не так страшно), но и цену ограничения
канонической свободы. Последнее гораздо серьезнее, ибо ставит предел развитию
Церкви и подвергает ее страшной опасности искажения своего вероучения. Карташев
фактически ставит вопросы: Верно ли поступала Восточная Церковь, идя на такой
обмен? Что важнее - каноническая независимость или реальные успехи в проповеди
Христа?
И здесь следует признать, что жизнь заставила
Карташева изменить свой ответ. В молодости он считал, что каноническая свобода
является безусловной ценностью, поступаться которой нельзя ни в коем случае.
Поэтому, признавая в принципе монархию союзником Церкви, Карташев активно
боролся за устранение синодального строя, наложившего на Церковь тяжелые
бремена. Но к концу жизни Карташев начинает видеть в симфонии и другое, более
глубокое: потрясающую смелость Церкви и ее необычайную жертвенность. Восточная
Церковь, понимая, разумеется, все сложности воплощения симфонического идеала,
тем не менее безоговорочно вверяет царству свою судьбу, отдавая василевсу
громадную административную, каноническую и даже вероучительную власть в Церкви
в надежде, что этот дерзновенный шаг будет оправдан Богом и историей. Более
того, Карташев видит здесь высочайший пример жертвенной любви Церкви, когда
ради воцерковления людей, Церковь рискует потерять очень важное для нее -
свободу. Но такова природа христианской любви: ведь она "всего надеется,
все переносит" (1 Кор.13,7). И Церковь никогда не раскаивалась в этом
жертвенном шаге, а наоборот, по слову Карташева, горда "сознанием этой
своей великой миссионерской победы" /1:49/.
Карташев признает приоритет симфонии с
государством самодержавным, но не абсолютизирует, подобно нынешним
монархистам, этого положения. Для него симфония с государством ценна как
воплощение церковной теократии. А с каким именно государством, и, вообще, в
какой именно форме - это уже зависит от судеб истории. Поэтому, если
государство становится полностью секулярным, то возникает необходимость,
наоборот, в отделении от государства и осуществлении, как выражается Карташев,
"теократии снизу", т.е. союза не с госбюрократией, а с
общественностью, воцерковление живых сил нации.
Не исключено, что размышления над драматической
судьбой симфонии дали Карташеву повод для формулирования одного небезспорного,
но интересного воззрения на всю Церковную историю. Мы привыкли считать, что
ереси и вообще ложные учения отторгают человека или общину от тела церковного,
вновь соединиться с которым она может через покаяние и отвержение от неправды:
"Нет грехов Церкви, а есть грехи против Церкви". Это красивая и
глубокая мысль, при ее слишком прямолинейном понимании, таит, по мнению
Карташева опасность представить непогрешимость церкви как нечто автоматическое
или даже магическое. Разумеется, Карташев не отрицает непогрешимость Церкви,
но видит ее в онтологической глубине, где Церковь соединяется со Христом.
Говорить же о непогрешимости Церкви в истории было бы преувеличением. И на
длинном ряде исторических примеров Карташев показывает, что с точки зрения
церковной истории более адекватной оказывается другая модель: Церковь как
организм, но организм, подверженный немощам и болезням. Церковь болеет. Болеет
ересями, ложными мнениями и разделениями, болеет грехами своих иерархов,
болеет, наконец, властностью царей, которых она ввела в Церковь и поставила
над собой. Это и не удивительно - ведь человеческое сознание, как пишет
Карташев, "даже и в своей соборности остается по природе ограниченным,
страстным, подверженным искушениям и падениям" /6:227/. Но эти болезни
"не к смерти, но к славе Божией" (Ин.11,4). Господь всегда спасает
Свою Церковь и, проведя через скорби и внутренние конфликты, вновь и вновь дает
ей силы для своей миссии по воцерковлению мира.
Мы только начинаем изучать Карташева и думается,
что более внимательное прочтение работ этого мудрого христианина и прекрасного,
думающего историка даст нам еще много поводов для восхищения и удивления,
споров и размышлений.
Спаси Господи.
ЛИТЕРАТУРА
1. А.В.Карташев. Православие в его отношении к
историческому процессу. В сб. "А.В.Карташев. Церковь, история,
Россия", "ПРОБЕЛ",
М., 1996.
2. А.В.Карташев. Воссоздание Святой Руси. М.,
"Столица", 1991.
3. А.В.Карташев. Русская Церковь периода империи.
В сб. "А.В.Карташев. Церковь, история, Россия", "ПРОБЕЛ",
М., 1996.
4. А.В.Карташев. Реформа, реформация и исполнение
Церкви. В сб. "А.В.Карташев. Церковь, история, Россия",
"ПРОБЕЛ", М., 1996.
5. А.В.Карташев.
Церковь и государство. В сб.
"А.В.Карташев. Церковь, история, Россия", "ПРОБЕЛ", М.,
1996.
6. А.В.Карташев. Соединение Церквей в свете
истории. В сб. "А.В.Карташев. Церковь, история, Россия",
"Пробел", М., 1996.
январь 1998