Вячеслав Макарцев
За прошедшее после развала СССР время было немало попыток осмыслить поражение советского социализма. Чаще всего всё сводят к тому, что, мол, не смогли «удовлетворить аппетиты» вещизма: выпускали бы побольше модного аналогичного западному ширпотреба – и дело было бы в шляпе, то есть социализм стоял бы до сей поры.
Правда, люди, склонные к интеллектуальной деятельности, не согласны с такого рода заключением, и проблему видят в том, что изъяли из библиотек философов, в первую очередь русских религиозных: если была бы сыта интеллигенция в духовном плане, с духовным «брюшком» ходила, – никаких мыслей о перестройке в её распрекрасной головушке не завелось бы.
Однако «технари» возражают «братьям по классу»: надо было активнее «математический аппарат» использовать в управлении, создавать «рабочие модели», проектировать с прицелом на будущее… И так далее и тому подобное. Всё опять вне Христа и без Христа. И вот какие мысли приходят в голову, если глядеть на проблемы социализма с христианской колокольни.
До Второго Пришествия на «поле» мира вместе живут «пшеница» и «плевелы». Неразделенные. Но у каждой из этих групп людей было и есть своё понимание идеального общества. И от того, что они оказываются в результате революции в «координатах» социалистического общества, это понимание не становится единым.
«Пшеница» видит цель социализма в созидании посредством братской любви общества настолько сплочённого во всех смыслах, что оно становится единым существом, обретающим в силу этого единства безграничные возможности и способности. Но такого рода сплочения невозможно достигнуть без постоянного стремления к святости.
«Плевелы», напротив, видят цель в том, чтобы индивидуальное существо при помощи «личного интереса» превратилось в сверхчеловека, так что и общество ему, по существу, ни к чему. Святость для «плевел» имеет сугубо индивидуальное приложение: «Что мне хорошо, то и свято».
Это чудо, что «социалистическая теория» могла появиться на свет: сегодня, в информационный век, подобного рода учение не могло бы оформиться в принципе. СМИ раздавили бы его и раскатали по буквам, а спецслужбы, вооруженные новейшими технологиями, «нейтрализовали» бы носителей данной идеи в первые мгновения после её обретения. К тому же в чудовищном шуме, который стоит сегодня в «информационном пространстве», умолкает любая мысль, а любая идея после её появления на свет, как правило, сразу же вырождается. И лишь «контролёры» «акустической аппаратуры» имеют возможность усиления какого-то «идейного» «звука».
Задержись это учение со своим приходом на один век – оно не смогло бы «овладеть массами», поскольку расхристанные массы стали другими, не способными его ни воспринять, ни «претворить в жизнь». В XX веке был сконструирован и поставлен на поток новый тип человека: «человек экономический», которому идеи «пшеничного» социализма чужды.
СМИ современного «общества корысти» достигли столь огромного могущества над человеком, что никакого «пробуждения масс» ожидать не стоит. А новые технологии властвования, в том числе и подавления «народных выступлений», столь эффективны, что и случись что-либо непредвиденное, оно будет «локализовано и потушено». Все майданы и прочие цветные революции – это «элитные разборки». Никакого «избавления» без помощи «извне» уже быть не может.
Классическая революция, подобная Великой Октябрьской сегодня, даже если бы и каким-то чудом состоялась, не имеет смысла: с неизбежностью будет «повторение пройденного» на «новой спирали развития», и, самое главное, безо всякой перспективы на успех. Один из главных уроков поражения советского социализма состоит в том, что истинная революция возможна лишь как ОТДЕЛЕНИЕ «овец» от «козлов». Это обитатели двух разных миров: мира любви и мира корысти. И они должны и будут жить раздельно. Да, пока ещё возможен переход из одного «стада» в другое. Однако же эсхатологическая революция неизбежна, и когда-то Христос совершит это ОТДЕЛЕНИЕ, а пропасть между «стадами» сделает непреодолимой.
Социализм марксистского плана нынче лишен малейшего стремления к святости: левые партии стали синонимом Содома и Гоморры. Христианские же церкви, в большинстве своём, захлестнул дух манихейства: социальная жизнь объявлена воплощением зла, а потому благотворительность понимается, чаще всего, как прикрытие мерзких и зловонных язв общества. Казалось бы, выход из тупика очевиден – христианский социализм. Но искусственный разрыв между христианством и социализмом стал настолько чудовищным, что преодолеть его «изнутри» не представляется возможным.
Многие социалисты, далёкие от осознания проблемы «пшеницы» и «плевел», восторгаются недавно появившейся китайской технологией «социального кредита»: найден подход к «воспитанию нового человека»! Наивные люди… На самом-то деле речь идет о том, что в рамках существующего мира «человека экономического» появится, в лучшем случае, миллиард с лишним приспособленцев с психологией «чего изволите?».
Прототип такого рода системы можно увидеть, например, в «высшем свете» российского общества. Правда, там технология «узнавания лиц» использовалась естественная: слуги доносили обо всех промахах и грешках своих господ «общественному мнению». Но становились ли представители «светского общества» лучше в нравственном плане, памятуя о том, что «княгиня Марья Алексевна» может не только пожурить, но и вообще закрыть парадный подъезд?
Более того, такого рода «тотальный контроль» приводил нередко к тому, что, внешне смиряясь, человек очень часто был готов совершить тяжкий грех. Взять хотя бы ситуацию с дуэлями. Когда её «взяли под контроль», «самость» проявила себя, скажем, в отношениях между служащими в том или ином департаменте: издевательство стало настолько виртуозным, что и пули посылать в соперника не было нужды. Одним словом, китайская технология «социального кредита» обернётся накоплением чудовищных сгустков ненависти во многих членах общества.
Человека воспитывает по-настоящему лишь любовь к ближнему и к Богу. И её заменить «социальным кредитом» невозможно. По существу, китайское общество посредством системы «социального кредита» пытаются превратить в лагерь с особо строгим режимом. В СССР ученые, занимающиеся изучением советской пенитенциарной системы, обратили внимание на следующее явление: чем строже был режим отбывания наказания, тем меньше среди заключенных совершалось преступлений небольшой и средней тяжести, в результате чего общее количество противоправных деяний падало, но, одновременно с этим, резко возрастало количество тяжких и особо тяжких преступлений. Конечно, в значительной степени это было результатом того, что в лагерях с более строгим режимом концентрация людей, являющихся неисправимыми носителями криминальной культуры, значительно выше. Но ведь «жизнь по понятиям», доносительство – это и есть одна из разновидностей «социального кредита», имеющего, в свою очередь, черты ужесточения режима отбытия наказания.
Система «социального кредита» подрывает коллективизм. Как бы скептически ни относится к практике, например, товарищеских судов в советских трудовых коллективах или шефства в учебных заведениях, какой-то положительный результат, с поправкой на существование в обществе «козлов», все же имел место. Да, коллективизм «козлами» воспринимается как тоталитаризм, но для «овец» такого рода среда вполне дружелюбна. И если механическое «закручивание гаек» для довольно смирных «овец» неприятно, но терпимо, то «козлы» в какой-то момент времени проявят свою гордыню...
