В.К. Петров
Размышления, являясь плодом человеческого разума и чувств, сопутствуют практически всем людям всю их земную жизнь, но это еще не философия! Русский философ, богослов Г.В.Флоровский так передает мысль Гегеля о философском пробуждении: “В сомнениях и муках выходит сознание из безразличного покоя непосредственной жизни, из “субстанциального образа существования”, подымается над житейской суетою, - и мир оказывается для него мыслительной загадкою или вопросом” [1, 272]. И вот хотелось бы поднять один из таких “мыслительных вопросов”, который вынесен в заглавие статьи. В осмыслении поставленной проблематики огромную помощь нам оказали такие выдающиеся русские мыслители, как Ф.М.Достоевский и С.Н.Булгаков.
Наука как система познания природы и феноменального мира. Религия как связь человека с Богом и духовным миром.
Наука познает природу как творенье Божье, она изучает законы мира, а Бог-Творец - вне законов мира сего. Таким образом, наука ограничена изучением тварного мира и относительных истин. В этом смысле возможен безрелигиозный метод познания, так как Бог – вне этого мира, и наука не имеет никаких средств изучать духовный мир.
Итак, естественные и точные науки изучают феноменальный мир и основаны на опыте. Сферы их исследований прямо не пересекаются с религией, через которую познается духовный (номинальный) мир. Однако абсолютизация безрелигиозного метода познания (естественнонаучного) есть форма апостасии, что очень вредно сказалось в области “общественных наук”. Дело в том, что человек принадлежит двум мирам, как феноменальному, так и духовному. В этом смысле человек надприроден, он обладает свободной волей и постоянно совершает нравственный выбор, чего нет в природной среде, где действует железный детерминизм. Поэтому всякое изучение общественной жизни, сфер человеческой деятельности без духовно-религиозной составляющей будет аберрацией и редуцированным представлением о человеке и обществе. Это означает, что общественные науки не могут отразить всю полноту человеческого бытия.
Итак, наука и религия должны соединяться в познании человека и общества. Причем их связь осуществляется через философию и метафизику. Наука отражает реальные явления и процессы, в том числе через абстрактные категории, выводимые из конкретного опыта, но как только исследователь переходит к построению абстрактных, непроверяемых опытом схем, “социально-экономических учений”, он вторгается в область метафизики. Под метафизикой в данном случае мы имеем в виду умозаключение, которое нельзя немедленно проверить каким-либо опытом.
“Общественные науки” в СССР были на самом деле смесью объективных (научных) фактов и “нездоровой метафизики”, которая имела марксистское происхождение. Самое удивительное то, что “дурная метафизика” Маркса была полностью опровергнута экспериментом, начавшимся в октябре 1917 г. в России. Можно сказать, что Ленин доказал несостоятельность марксистского “экономического детерминизма”, показав, что в истории реально действует свободная воля человека. Однако Ленин не мог опровергнуть детерминизм Божественного Промысла как объективного фактора мирового развития. Метафизика самого Ленина (СССР как прообраз будущего мирового социалистического государства победившего пролетариата) была опровергнута в ходе событий (исторического эксперимента) 1991-92 гг.
Поэтому важнейшей задачей исследователя является построение своих умозаключений (метафизики) на здоровой религиозной основе, то есть на Истине, которая во всей полноте дана только в Православии. Отрицание абсолютной Истины материалистами и позитивистами всех мастей провозглашается ими как “абсолютная истина”, на которой и строится их “нездоровая метафизика”.
Философия хозяйства как связующее звено между наукой и религией в познании экономической деятельности человека и хозяйственных систем
Религия и богословие как наука, изучающая, обобщающая и систематизирующая духовно-религиозный опыт, не занимаются хозяйственными проблемами как таковыми. Бог дал человеку нравственный закон, Он не давал экономического закона, чтобы у человека оставалась свобода выбора для организации своей хозяйственной деятельности. Поэтому сфера экономики является зоной искушения, где проверяется духовно-нравственное состояние человека.
Экономическая наука изучает и систематизирует факты хозяйственной деятельности человека, и сама не несет в себе аксиологической оценки экономических явлений и процессов. То, что раньше называлось политической экономией капитализма и социализма нельзя назвать наукой в точном смысле этого слова. Это была смесь научных понятий и представлений с “дурной метафизикой”, о чем шла выше речь.
Типичным примером этого может служить “библия пролетариата” – “Капитал” К.Маркса, где наряду с научными разработками полно предвзятых, недоказанных, слишком личных умозаключений автора, которые впоследствии через государственное принуждение стали “истиной в последней инстанции”. Чего стоит одна умозрительная абстракция – категория “стоимости”, которую невозможно измерить, увидеть, “потрогать”. Уже в начале ХХ века многие российские экономисты считали ее “фантомом” (Туган-Барановский, Струве).
Не отражены полностью в научной литературе и все источники, “все составные части марксизма”. Например, откуда взялась идея Маркса о том, что настоящая история человечества начнется только после победы пролетариата над буржуазией во всемирном масштабе? Источник этой метафизики легко определяется, если принять во внимание еврейское происхождение Маркса - это еврейский хилиазм, только вместо евреев в мире “навсегда“ побеждает пролетариат. Сам Маркс был ярым юдофобом, мечтавшим не об эмансипации еврейства, а об эмансипации мира от еврейства, которое, как он считал, сыграло главную роль в возникновении капитализма.
Поэтому задачами философии хозяйства должны быть мировоззренческая оценка и осмысление политической экономии капитализма и социализма, отделение в них научных элементов от метафизики. Кроме того, философия хозяйства может заняться поиском возможных альтернатив современной мировой экономической системе глобального капитализма с опорой на христианскую антропологию и историософию (эсхатологию).
Из этого следует, что помимо “дурной метафизики” может быть и должна быть “здоровая метафизика”, опирающаяся на истинную религию. Христианская религия, как реальная связь с Богом, имеет еще и сильную этическую составляющую. Христиане должны знать все условия своего спасения, которые можно объединить как чисто религиозные и этические. Первые являются обязательными: крещение во имя Христово, исповедание имени Христа, причастие Его Тела и Крови - но недостаточными без любви к Богу и людям (этические условия).
Через христианскую этику раскрывается необходимость социальной справедливости и создание соответствующего общественного строя, который условно можно назвать христианским социализмом (обществом социальной справедливости). И философия хозяйства может показать очевидные преимущества евангельского реализма над гностическим утопизмом, лежащим в основе как советского социализма, так и современного западного капитализма.
Наконец, еще одной задачей философии хозяйства должен быть самоанализ, поиск адекватных этой дисциплине категорий, методов исследования и т.п. При этом изучаются и оцениваются не только идеальные и абстрактные конструкции, но и практические явления и процессы, различные экономические системы, типы хозяйств. Иными словами, предметом философии хозяйства являются организация человеком своей экономической деятельности и экономическая наука как ее отражение.
Важным представляется также изучение причин поражения советского социализма в конфронтации с западным капитализмом. В истории случайностей не бывает, и под этим углом зрения надо рассмотреть суть и значение советского социализма. Эта проблема не имеет чисто экономического решения, но философия хозяйства могла бы внести свой вклад в прояснение этих исторических фактов. Наука может познавать только видимую часть явлений и процессов, а метафизика то, что за этим стоит.
На наш взгляд, в России, Третьем и последнем Риме, исторически не был выработан адекватный православию хозяйственный строй. На то есть очевидные исторические объяснения. Еретический, а потом и просто антихристианский Запад получил временную фору из-за двухсотпятидесятилетнего монголо-татарского ига на Руси. То есть, Запад сумел вырваться вперед в экономическом и научно-техническом развитии, что заставило Россию не раз проводить так называемые форсированные индустриализации (модернизации).
Первой такой модернизацией была “феодальная индустриализация” Петра I, импульс которой окончательно затух к середине XIX века, когда Россия утратила гегемонию в Европе, которую она имела после победы над наполеоновской Францией. После поражения в Крымской войне Александр II вынужден был пойти на либеральные реформы капиталистического типа. Начало было положено Великой реформой 1861 г., ликвидировавшей феодальную крепостную зависимость крестьян. Однако последующий ход событий показал, что православие и капитализм не совместимы.
Православие призвано собирать общество в соборном единении, а внутренние имманентные закономерности капитализма разъединяют людей, навязывая всем конкурентную борьбу за “место под солнцем”. Православие учит любить ближнего своего, а принципом капитализма является “мудрость“ - “пусть неудачник плачет…”. Высшая цель православно ориентированного государства – спасение душ всех достойных граждан, высшая цель общества капиталистического типа – обогащение здесь и сейчас в земной жизни, так как секулярное сознание западного типа отвергает в той или иной степени религию как “пережиток прошлого”.
Выражаясь уместным в данном случае марксистским языком, “православная политическая надстройка” в лице самодержавия вошла в явное противоречие с новым “квазикапиталистическим базисом”. В феврале 1917 г. это противоречие было временно разрешено либерально-масонским переворотом. Однако ничего кроме хаоса и развала не произошло, и понадобился еще большевистский переворот, положивший конец либеральному капиталистическому пути России.
Следующая большевистская форсированная индустриализация во многом по методам проведения напоминает первую “петровскую”, но уже, конечно, на новой технологической основе. Осознанно или нет, но большевики показали, что Запад в военно-экономической и научно-технической сфере его же либеральными методами не догнать. СССР не смог бы сопротивляться половине Европы без реализации “мобилизационного проекта”.
Вообще во II Мировой войне выявилось и то, что либеральная экономика в принципе слабее мобилизационной: в последнем случае государство объединяет все общество, в том числе и в хозяйственном плане, на достижение какой-либо общей цели. В нацистской Германии за шесть лет была восстановлена экономическая мощь, ликвидирована безработица, и затем Германия легко разгромила все “либеральные экономики” Европы: Францию, Великобританию, Нидерланды, Данию, Бельгию и т.д. и т.п. Другое дело, что цель нацизма была густо замешана на антихристианстве и прямом сатанизме, и все было обречено.
Отсюда становится ясным, что, во-первых, Россия в материальном плане только тогда может сопротивляться Западу и кому угодно, когда проводит “ассимитричный (либерализму) ответ”. Во-вторых, в данном контексте первична не экономика, а цель, имеющая духовную основу (дух ваяет формы). СССР и его хозяйство погибли в конце концов из-за ложности выдвинутой “метафизической” цели. Партия не “смогла” заменить Церковь, а без Православия никакой тип экономики Россию не спасает!
Итак, большевистская модернизация к концу 1980-х гг. также утратила свой импульс, и власть не нашла ничего лучшего, как попытаться провести новую капитализацию России – “назад к Февралю”, вместо того, чтобы вернуть страну к ее православной основе и искать адекватные этому формы модернизации мобилизационной советской экономики. Теперь же капитализация экономики РФ идет под практически прямым западным контролем с тенденцией постепенного вывода всего хозяйства из-под воздействия национального государственного регулирования. А при либеральном распределении ресурсов Россия никогда не сможет вновь стать мировой супердержавой и геополитическим соперником США и всего Запада, а главное, выполнить свое эсхатологическое предназначение.
* * *
Итак, сегодня гностический утопизм марксизма уступил в России место гностическому утопизму буржуазного либерализма, причем оба они трансцендентально связаны с антихристианским рабством. Поэтому Россия продолжает находиться в крайне неустойчивом состоянии. Положительный выход из него только один – возвращение страны к православному духовно-религиозному ядру общественной системы.
Тогда новый экономический строй России должен будет базироваться на евангельском реализме и опыте христианской свободы. А философия хозяйства может, на наш взгляд, расшифровать понятие “евангельского реализма” в отношении хозяйственной деятельности человека, и в России, наконец, возникнет адекватный православию экономический строй.
евангельский реализм Ф.М.Достоевского
Русской литературе в ХIХ в. суждено было поставить и раскрыть предельные эсхатологические вопросы бытия, опираясь на духовно-религиозное наследие России в условиях секуляризации общества. "Многие русские писатели ХIХ в. чувствовали, что Россия поставлена перед бездной и летит в бездну" [2, 63 ]. Духовно-культурное столкновение с Западом, продолжающееся и сейчас, высекло такие искры, вызвало такие пожары, не прекращающиеся и по сей день, и которые, конечно, не могли ожидать все "благие" российские реформаторы : "Влияние Запада на Россию было совершенно парадоксально, оно не привило русской душе западные нормы. Наоборот, это влияние раскрыло в русской душе буйные, дионисические, динамические, а иногда и демонические силы"[2, 70]. Федор Михайлович и окунулся в художественное и философское исследование этих сил, при этом он сам прошел труднейший путь духовно-нравственного становления личности.
Достоевский вошел в литературу в 40-е гг. ХIХ в., в годы мучительного поиска социальной правды, обостренного увеличивавшимся разрывом между верхними слоями российского общества и огромной массой бессловесных, социально и личностно униженных "маленьких людей". Христианство на Руси дало духовный импульс исканию социальной правды, идеи братства людей и народов, то есть осуществлению христианства и в общественной жизни, а не только в чисто духовно-религиозной сфере.
Достоевский вступает в довольно безобидный кружок фурьериста Петрашевского и на себе испытывает весь гнет николаевского режима. Арест, суд, приговор, каторга - предельные испытания для человека, его физического и нравственного здоровья, психики и мировоззрения. Федор Михайлович изнутри увидел изнанку борьбы за социальное освобождение. Он увидел трагедию людей, отказавшихся от веры в Бога по моральным основаниям (!) из-за невозможности разрешить проблему теодицеи, но сохранивших христианскую психику с ее установкой ненависти ко всякому злу, включая социальное.
Достоевский художественно исследует глубины русской души, столкнувшейся с мерзостями капитализма и приходит к ясному пониманию несоответствия капитализма православным идеалам : "Я не хочу верить, чтобы зло было нормальным свойством людей" [3, 474]. А тем, кто уверяет, что нужно потерпеть и все образуется, великий русский художник отвечает : " Не для того же я страдал, чтобы собою, злодействами и страданиями моими унавозить какую-то будущую гармонию. ... От высшей гармонии совершенно отказываюсь. Не стоит она слезинки хотя бы одного только того замученного ребенка" [1, 111].
Русский же народ для Достоевского - богоносец потому, что он носитель всечеловеческой идеи, идеи всечеловеческого братства : "... и только Бог, может, видел сверху, каким глубоким и просвещенным человеческим чувством и какою тонкою, почти женскою нежностью может быть наполнено сердце иного грубого, зверски невежественного крепостного русского мужика, еще и не ждавшего не гадавшего тогда о своей свободе" [3, 464].
Да, ему не хватает образованности, культуры, "внешней оформленности", но для этого и существует власть, мыслящие люди, которые и должны создать все условия для полноценного развития личности каждого русского человека. За это, собственно, и борются русские социалисты. Достоевский понимает, что они утратили веру при сохранении христианской психики, нетерпения к миру во зле лежащему. Но он также после многих лет собственных страданий и поисков понял, что социальная правда не может быть достигнута вне религиозного контекста, то есть стремления к царству Божьему здесь, на земле : "Главное - люби других, как себя, вот что главное, и это все, больше ровно ничего не надо : тотчас найдешь, как устроиться" [3, 474].
Итак, писатель не принимает ни западного капитализма как противного всей сущности христианства строя, ни атеистического русского социализма, в котором видит угрозу свободе человека. Безбожные революционеры, эти "сильные личности" отрицают божественное начало в человеке и предают свободу духа во имя хлеба и земного счастья. Они видят себя "человекобогами", имеющими право на принудительное устроение общества. Достоевский профетически предупреждает о таком будущем "рае", а мы теперь уже знаем, что "благими намерениями выстлана дорога в ад", что насильственное “социальное освобождение” привело к диктатуре партийно-государственной бюрократии и конечной деградации всей общественной системы.
Но Достоевский не может принять и социальную неправду современного ему российского общества, этого "царства кесаря" и разлагающихся сословий. Писатель, конечно, одобряет освобождение крестьян в 1861 г., но он очень трезво оценивает состояние общества в пореформенной России: “Освобожденный великим монаршим словом народ наш, неопытный в новой жизни и самобытно еще не живший, начинает первые шаги свои на новом пути: перелом огромный и необыкновенный, почти внезапный, почти невиданный в истории по своей цельности и по своему характеру”. И рассуждая далее, Достоевский задает ключевой вопрос: ”…а между тем что встретил наш народ при этих первых шагах? Шаткость высших слоев общества, веками укоренившуюся отчужденность от него нашей интеллигенции (вот это-то самое главное) и в довершение – дешевку и жида. Народ закутил и запил – сначала с радости, а потом по привычке” [4, 82].
Перед нами предстает картина формального освобождения без любви людей, ранее развращенных крепостным правом и во многом не подготовленных к новой жизни: “Матери пьют, дети пьют, церкви пустеют, отцы разбойничают; бронзовую руку у Ивана Сусанина отпилили и в кабак снесли; а в кабак приняли!” [4,82] Однако одно ли вино во всем виновато? Достоевский четко осознает, что реформы капиталистического типа несут жуткий слом сознания большинства людей: “В народе началось какое-то неслыханное извращение идей с повсеместным поклонением материализму. Материализмом я называю, в данном случае, преклонение народа перед деньгами, пред властью золотого мешка. В народ как бы вдруг прорвалась мысль, что мешок теперь все, заключает в себе всякую силу, а что все, о чем говорили ему и чему учили его доселе отцы, - все вздор” [4, 131].
О, он не идеализирует прошлую крепостную Россию: “Я ведь знаю, что и прежде было много скверного, но нынче бесспорно удесятерилось“[4, 132 ]. Действительно Реформа 19 февраля 1861 г. и последующие за ней реформы поставили перед народом “кучу вопросов”, но кто готов на них ответить, кто стоит ближе всего к народу (?), сам задает вопрос Федор Михайлович: “Духовенство? Но духовенство наше не отвечает на вопросы народа давно уже. Кроме иных, еще горящих огнем ревности о Христе священников, часто незаметных, никому неизвестных, именно потому что ничего не ищут для себя, а живут лишь для паствы, - кроме этих и, увы, весьма, кажется, немногих, остальные, если уж очень потребуются от них ответы, - ответят на вопросы, пожалуй, еще доносом на них. Другие до того отделяют от себя паству несоразмерными ни с чем поборами, что к ним не придет никто спрашивать” [4,444 ]
Конечно, не могли ответить на эти “проклятые вопросы“ и “новые хозяева” жизни, вышедшие в основном из купеческого сословия. Вернее, они отвечали на эти вопросы по-своему, скупая бывшие помещичьи земли, срубая “вишневый сад” и оттесняя бывших “лучших людей” из дворянства на задний план. Достоевский не питает никаких иллюзий на счет этого сословия: “Прежний купец наш, несмотря на ту роль, которую уже повсеместно играл в Европе миллион и капитал, - имел у нас, говоря сравнительно, довольно невысокое место в общественной иерархии. Надо правду сказать – он и не стоил большего. …Трудно представить себе что-нибудь менее сходящееся нравственно, как народ и иной миллионер-фабрикант. … И вот прежние рамки прежнего купца вдруг страшно раздвигаются в наше время. С ним вдруг роднится европейский спекулянт, на Руси еще прежде неведомый, и биржевой игрок “ [4, 331, 333].
Иными словами, писатель опасается нездорового воздействия на русский народ местного “денежного мешка” и тлетворного влияния нравственно разлагающегося Запада, но, в конечном итоге, он верит в нравственное чутье и глубину религиозного чувства народа. Достоевский понимает, что зло таится в человечестве глубже, чем предполагают и “лекаря-социалисты, что ни в каком устройстве общества не избегнете зла, что душа человеческая останется та жа, что ненормальность и грех исходят из нее самой и что, наконец, законы духа человеческого столь еще неизвестны, столь неведомы науке (курсив наш, В.П.), столь неопределенны и столь таинственны, что нет и не может быть еще ни лекарей, ни даже судей окончательных (курсив Ф.М.Д), а есть Тот, который говорит: “Мне отмщение и аз воздам” [4, 476]. Однако нашлись и “лекари” и “судьи”, правда не окончательные, в лице очень активных и энергичных “бесов”, которые верили в себя и свое “правое дело”, и именно они повели за собой большинство народа уже после смерти Достоевского.
Таким образом, писатель приходит к главному выводу, что социальная правда не зависит от экономического устройства общества, а наоборот, она может быть достигнута только на основе нравственного Закона “в виде божеской правды, в виде Христовой истины, которая когда-нибудь да осуществится же на земле и которая всецело сохраняется в православии“ [4, 252]. Отсюда следует и другой вывод Достоевского о том, что “Россия вовсе была не Европа, а только ходила в европейском мундире, но под мундиром было совсем другое существо” [4, 252].
Поэтому целью развития России не может быть повторение пути Европы или Запада, тем более, что “все богатства, накопленные Европой, не спасут ее от падения, ибо “в один миг исчезнет и богатство”. Федор Михайлович далее пишет: “Между тем на этот, именно на этот подкопанный и зараженный их гражданский строй и указывают народу нашему как на идеал, к которому он должен стремиться, и лишь по достижении им этого идеала осмелиться пролепетать свое какое-либо слово Европе [4, 517, 518]. Но в Россию заложен огромный потенциал, который и нужно проявить в историческом творчестве народа; уже налицо мощная культура, великая русская литература. А если это так, “то почему у нас не может быть впоследствии и своей (курсив Ф.М.Д.) науки, и своих решений экономических, социальных (курсив наш, В.П.), почему нам отказывает Европа в самостоятельности, в нашем своем собственном (курсив Ф.М.Д.) слове, - вот вопрос, который рождается сам собой” [4, 477].
Своим собственным словом и может стать христианский социализм, соединяющий истинное духовное начало с социальной правдой. Федор Михайлович, конечно, не дает политических средств и механизмов достижения этого общественного устройства, но он предупреждает всех нас и "сильных личностей", возомнивших себя "по ту сторону добра и зла" о том, что свободная воля человека без соединения с нравственным Законом может принести только зло как всему обществу, так и самому "наполеону".
Христианский взгляд на хозяйственную деятельность разрабатывал в начале ХХ века видный российский экономист, а в последствии и религиозный философ и богослов С.Н.Булгаков (1871 – 1944). Достаточно быстро освободившись от увлечения марксизмом, Булгаков увидел в социализме зерна нравственной правды, столь созвучные чаяниям русского народа: “Мы имеем достаточное основание для положительного отношения к социализму, понимаемому в самом общем смысле, как отрицание системы эксплуатации, спекуляции, корысти” [5, 362]. Однако социализм, как общественный и хозяйственный строй, нельзя отрывать от христианства, которое и является его духовно-нравственной основой: “Да, и христианство имеет свою социальную и коммунистическую “утопию”, которая совершится здесь, на земле, и имя ей на языке ветхозаветных и новозаветных пророчеств есть Царство Божие, которое принадлежит в полноте своей будущему веку, но явлено будет – во свидетельство истины – и еще здесь на земле” [5, 365].
Сергей Николаевич в разные годы предпринимал попытки синтеза христианства и социализма, в частности, в 1906 г. он разрабатывал программу “Союза христианской политики”, в котором четко указал, что у “Союза” не может быть программы максимум (земного идеала), так как полное (идеальное) преображение земли и человечества наступит только после Конца истории и Второго Славного Пришествия Христа. В этом смысле социализм им воспринимался не как статичная, доктринерская схема, а как “историческое движение”, относительная ценность которого предполагала его эволюцию и постепенное раскрытие сущности социализма в истории.
Социализм для Булгакова должен быть средством для осуществления требований христианской этики в общественной и хозяйственной жизни. Поэтому он резко отделяет социализм безбожный (марксистский) от социализма христианского: “Православие не может себя связывать ни с каким из существующих классов… Еще менее оно может быть связано с какой-либо одной определенной системой хозяйственной организации, для каждой из них существует своя историческая очередь… Православие не стоит на страже частной собственности как таковой, даже в той степени, в какой это еще делает католическая церковь, видящая в ней установление естественного права. Частная собственность есть исторический институт, который все время меняется в своих очертаниях“ [6, 212]
В 1912 г. вышел в свет один из главных трудов С.Н.Булгакова “Философия Хозяйства”, в котором он предпринял попытку православного осмысления хозяйственной деятельности человека, как отдельной личности, и человечества в целом. Человек, созданный по образу и подобию Творца, единственный в природе, кто может разумно осваивать мир, “очеловечивать природу”. Для этого в том числе ему дана свобода и свободная воля, но пользоваться ею в силу своей греховности человек может по-разному: “В пределе, человек может хотеть всего и мочь все: он может быть подобием Божиим и участвовать в “возделывании Эдема”, и может растлить землю, став только “плотью”, как предпотопное человечество, или сделаться орудием диавола в своем человекобожном и миробожном отложении от Бога. Мощь есть лишь средство для свободы и орудие свободы. Но сама эта свобода не может быть ни уменьшена ни увеличена никем и ничем: она всегда свойственна человеку, как образ Божий в нем” [7, 237].
Таким образом, в человеке заложена возможность как бережного и рационального освоения природы, так и ее разрушения в ходе своей хозяйственной деятельности. И здесь на первый план выступают духовно-религиозные основы хозяйственной деятельности. Для Булгакова совершенно неприемлем хозяйственный эгоизм капиталистического типа с ориентированием производства на безграничный рост потребностей. В этом он видит причину разрушения природной среды и самого человека. Но ведь на безграничный рост потребностей ориентирует производство и западный марксистский социализм, что прямо указывает на то, что эти две безбожные концепции являются двумя сторонами одной медали “экономизма”.
Православный хозяйственный идеал для Булгакова – свободный труд верующих людей. Однако встает принципиальный вопрос: а что, этот труд разве не создает материальное богатство и не увеличивает народное потребление? Булгаков рассматривает богатство, прежде всего, в народнохозяйственном аспекте, при котором его рост понимается как освобождение человечества от власти природы. Отсюда рост общественного богатства оправдан и приемлем, когда увеличение объема материальных благ происходит при сокращении или хотя бы сохранении неравенства в их распределении. Если же рост материального богатства в стране, сопровождается возрастанием неравенства в обществе, то происходит ухудшение ситуации внутри такого общества, и возрастает степень несвободы большинства его членов.
Таким образом, рост материального богатства для нужд всех членов общества Булгаковым приветствуется, при этом он оговаривает, что христианство утверждает свободу человека от поклонения богатству в личной жизни, то есть гармония личного и общественного, по Булгакову, достигается при устранении бедности и освобождении человека от природного и социального рабства. Материальный достаток должен служить духовно-нравственному возрастанию всех православных христиан, а не товарному и денежному фетишизму как при капитализме западного типа.
К сожалению, идеи христианского социализма не “овладели массами” в 1917 г., видимо не пришла еще “историческая очередь”, и мы стали свидетелями экперимента под руководством социалистов-безбожников. Тем не менее и советский опыт должен быть тщательно проанализирован для практической разработки философии хозяйства будущей 7-ой России.
На основании вышеизложенного хотелось бы подвести некоторые предварительные итоги. Хозяйственная деятельность - объективно необходимая и существенная часть человеческого бытия в феноменальном мире. Природа дает объективную возможность ведения такой деятельности, составляя материальную основу хозяйства, но тип хозяйства определяет субъект хозяйствования – человек со всеми своими духовно-религиозными, нравственно-этическими и прочими воззрениями. В хозяйственной деятельности проявляется реальное единство мира: человека и природы. Но человек, как уже отмечалось выше, надприроден не только потому что совершает в своей жизни нравственный выбор, но и потому что он единственное существо в феноменальном мире, которое может вести разумную деятельность по преображению природы.
Поэтому человек в течение истории создал надприродное хозяйство, в значительной степени освободившись от власти природы. Человек-творец познает и использует ее законы в своей хозяйственной деятельности, широко внедряет научно-технические достижения и обеспечивает рост материального богатства. Современное промышленное производство уже не зависит так от климатических условий, времени дня и года, например, как это было столетия назад в преимущественно аграрной экономике. Более того, человек разработал новые материалы, которых вообще нет в природе, например, композитные материалы.
Однако отдаление от природы в хозяйственной деятельности таит в себе и ряд угроз человечеству. Исторический опыт показывает, что индустриальный характер труда, удаление от природы быстрее обмирщает и церковных людей, особенно в рамках западного капитализма. В этой связи уместно вспомнить, как шли индустриализация и развитие капитализма в Западной Европе.
В позднее средневековье, накануне Реформации, социально-экономическая структура европейского общества выглядела примерно следующим образом: 1) феодальная вертикаль: император (король, сюзерен) – сеньоры (вассалы) – крестьяне (лично зависимые); 2) относительно независимые города: 3-тье сословие – горожане промышленно-торговой сферы (купцы, ремесленники, цеховики) – горожане научно-технической и образовательной сферы в университетах, школах, колледжах. И над всей этой структурой возвышалась католическая церковь, которая освящала незыблемость западноевропейской феодальной системы.
К XV – XVI вв. данный строй принял застойно греховный характер. Христианство стимулирует человека к познанию и овладению миром, а католическая церковь стала задерживать развитие науки и техники. Сама она отпала от Православия и впала в религиозную ересь и различные злоупотребления. Промышленно-торговая деятельность была затруднена из-за узости рынка и преобладания аграрного натурального хозяйства. Дальнейший и духовный, и материальный рост в рамках такой системы был уже не возможен.
Таким образом, можно сделать вывод, что протестантизм и Реформация в целом возникли объективно по попущению Божьему, чтобы наказать папизм и дать толчок развитию Западной Европы. И мы присоединяемся к А.С.Пушкину, который видел в протестантизме “движение христианского духа”, о чем он высказывался в переписке и полемике с П.Я.Чаадаевым. Тем не менее, исторический процесс – процесс Богочеловеческий, в котором проявляется и порочная свободная человеческая воля. В духовно-религиозном плане протестантизм породил много новых ересей, что позже отрицательно сказалось в истории Запада.
Итак, капитализм есть порождение в духовно-религиозном плане протестантизма, а в политическом и социально-экономическом – борьбы “города с деревней” за индустриализацию. Городу нужны “свободные руки”, земельная аристократия становится общественно ненужной и полностью или частично уничтожается в ходе буржуазных революций. Реформация предшествовала политическим революциям, она била в духовно-религиозный (католический) центр старой системы западноевропейского феодализма.
Следует подчеркнуть, что ранний капитализм носил религиозный (протестантский ) характер. Хозяйственная деятельность воспринималась как часть религиознго служения. Воспитывалось рациональное и ответственное отношение к производству и деловым отношениям. В этом и есть проявление христианского духа в протестантизме, однако последующая секуляризация общества и апостасия трансформировали "протестантский” капитализм в “секулярный” и современное “общество потребления” [8, 104-109 ].
Возвращаясь к православному пониманию хозяйства, следует напомнить, что во времена Реформации Русь только продолжает еще собирать земли и восстанавливается как единое государство к 1533 г., но до стабильности еще далеко (1613 г.). Выше уже говорилось о трех последующих модернизациях хозяйства России: “феодальной” Петра I, “капиталистической” Александра II и “большевистской“ в СССР. Все они имели исторически преходящий, временный, относительный успех, но практически не имели органической связи одна с другой, что и свидетельствует об их революционном характере.
Сегодня мы проходим через очередную “хозяйственную революцию”. Правда, на этот раз ничего нового нам не предложили, мы как бы повторно вошли в “капиталистическую эпоху” Александра II. Практически те же социальные и нравственные проблемы, которые занимали еще Ф.М. Достоевского, а экономические и метафизические – С.Н.Булгакова! Вот тебе и "прогресс”, вот тебе и развитие, как будто кто-то “закольцевал” российскую историю. Может быть в настоящее время процесс пошел лучше и налицо крупные хозяйственные успехи?
Эмпирические факты таковы: в 2003 г. индекс промышленного производства составил всего 66 (1990 г. = 100), и при этом ни одна (!) отрасль промышленности в 2003 г. не достигла уровня 1990 г. = 100, включая газовую – 97, нефтедобывающую – 94, вплоть до пищевой – 67 и легкой – 15.[1] Правда, в связи с чрезвычайно благоприятной конъюнктурой на мировых энергосырьевых рынках к началу 2005 г. в РФ накопились значительные запасы денежных средств за счет, прежде всего, нефтедолларов и профицита государственного бюджета – всего свыше 160 млрд. долл. (около 140 млрд. долл. золотовалютных резервов ЦБ и свыше 25 млрд. долл. стабилизационого фонда). Однако эти средства никак не находят своего применения в экономике России. Фактически государство, которое должно действовать в интересах всего общества, создало такую систему, при которой эти общенародные средства не инвестируются в национальную экономику. Напомним, что весь объем валового накопления в экономике РФ составил в 2004 г. примерно 126,3 млрд. долл.
Где же используются эти весьма значительные для российской экономики средства? В основном, они держатся за границей в государственных ценных бумагах развитых стран. Процентные ставки по этим бумагам не превышают 1,5-2,5% годовых при инфляции в этих странах на уровне 2-2,5% в год. Иными словами, страна не получает с этих денег практически никакого дохода. Получается совершенно ненормальная ситуация, когда из России вывозятся невозобновляемые природные ресурсы, и вырученные за них деньги оседают также за границей без всякой компенсации для экономики, и главное, для народа России. Следует также учитывать постоянный чистый вывоз из РФ частного капитала, объемы которого в 2004 г. стали опять возрастать. В целом получается, что мы кредитуем на самых льготных условиях экономику развитых стран.
Фактически речь идет о процессе извлечения денег из обращения внутри России, что по любой экономической теории является фактором, сдерживающим экономический рост, а при определенных условиях и провоцирующим экономический кризис. Одновременно народу России навязывается уже не рыночная экономика, а рыночное общество, где все должно идти на продажу. Такая политика не имеет ничего общего с проблемой экономической эффективности или конкурентоспособности, и даже просто со здравым смыслом. Она явно исходит из чисто идеологических установок (большевизм наоборот) и, конечно, личной выгоды коррумпированного чиновничества и компрадорской буржуазии. Рост доходов в РФ сопровождается постоянным углублением пропасти между богатыми и бедными и усилением социальной несвободы большинства населения страны, прикрытой “фиговым листком” “демократии “.
В этой связи политика индустриализации самих большевиков в 1928 –30-е гг. представляется верхом разумности и политической мудрости в преддверии мировой войны… Естественно, такая хозяйственная система ничего общего с православием не имеет и не может возродить великую Россию сколь ни удваивай ВВП, потому что она копирует антихристианские и безнравственные начала современной капиталистической экономики.
А какой можно в современных условиях представить модель православного хозяйства? Смысл человеческой жизни – в спасении души, и это спасение не дано человеку автоматически. Так и православное хозяйство не дано в готовой форме. Это - сфера творческой активности человека, но хозяйство должно подчиняться нравственным законам, иначе хозяйственная деятельность войдет в противоречие со смыслом человеческой жизни (христианским реализмом). Иными словами, православная хозяйственная модель будет рождаться в муках творчества и будет иметь, по видимости, ряд промежуточных форм. Продолжая линию Достоевского-Булгакова в этом вопросе, можно выделить несколько ключевых позиций.
I. Православное хозяйство не может ориентироваться на сверхпотребление, безудержный рост индивидуального материального богатства и только внешние юридические законы. Зато оно должно обеспечить справедливое распределение богатства между всеми членами общества. Природа есть дар Божий для всех, поэтому природная рента принадлежит всем с рождения до смерти.
II. Окружающий мир живет не по закону Любви, а по закону силы, поэтому православное хозяйство должно обеспечить материальную возможность отражения любой агрессии.
III. Человек от Бога имеет различные таланты, которые он должен реализовывать в течение жизни, поэтому безработицы в православном хозяйстве не должно быть, чтобы все могли найти применение своим силам.
IV. На основе исторического опыта можно предположить, что православное хозяйство будет иметь многообразные формы собственности, не связанные с идеологическим доктринерством, пропорции между которыми будут постоянно меняться в зависимости от исторических обстоятельств. Примерная структура хозяйства по отраслям и формам собственности на основе общественного интереса, здравого смысла и экономической целесообразности может выглядеть следующим образом: госсектор (ЦБ, ВПК, энергетика, природные ресурсы, промышленная инфраструктура); общественный сектор (образование, здравоохранение, культура, СМИ); частный сектор (производство инвестиционных товаров гражданского назначения и потребительских товаров, промышленное строительство, сфера услуг, часть финансовых институтов); кооперативный сектор (АПК, включая сельскохозяйственное производство, ЖКХ, жилищное строительство). Во многих секторах возможны, конечно, смешанные формы собственности.
Как видно, некоторые элементы православного хозяйства уже были проявлены в экономическом строе СССР. Иного и не могло быть, так как и советский социализм возник не только по свободной воле человека, но и по Промыслу Божьему. То есть, все позитивные черты советской экономической системы должны быть воспроизведены в православном хозяйстве, точно так же, как и все положительное из “протестантского капитализма”. В этом проявится преемственность и эволюционность развития России, хватит с нас уже этого “революционного разрыва” с прошлым.
Важно еще раз отметить, что в хозяйственной деятельности спасения нет, и православные отвергают кальвинистский догмат предопределения. Спастись можно только через Церковь, а в хозяйственной деятельности главное не допустить духовно-нравственной смерти – не стать “живым трупом”. Капитализм сегодня – это общество “живых трупов”, где абсолютное большинство населения поражено смертельным грехом сребролюбия и стремится в жизни только к индивидуальному богатству и наслаждению.
* * *
Итак, на наш взгляд, христианское социальное хозяйство должно стать экономической основой будущей 7-ой России, которая и должна реализовать Божий Промысл, и воплотить в истории идею 3-го Рима. Ибо, как писал Ф.М.Достоевский: “Москва еще третьим Римом не была, а между тем должно же исполниться пророчество, потому что “четвертого Рима не будет“, а без Рима мир не обойдется“ [4, 223].
Литература
1. О России и Русской Философской Культуре. М., 1990
2. Бердяев Н.А. Истоки и Смысл Русского Коммунизма. М., 1990
3. Достоевский Ф.М. Избранные Сочинения М.1946
4. Достоевский Ф.М. Дневник Писателя. М., 1989
5. Булгаков С.Н. Православие. М., 1991
6. Православие. Очерки учения православной церкви. Киев, 1991
7. Булгаков С.Н. Сочинения. М.,1993
8. Подробнее см. Вопросы ЭКОНОМИКИ N 11, 2000
