Лекция 6. До и после Златоуста. (Краткая история византийской социальной мысли).

 

До Византии. «Кто из богатых спасется?» Климента Александрийского. Воззрения святых отцов II-IV вв.: Киприан Карфагенский, Василий Великий, Иоанн Златоуст, Амвросий Медиоланский. Разгром школы Златоуста. Ученики Златоуста Vв. «Симфония»  императора Юстиниана. Закат византийской имущественной этики. Св. Симеон Новый Богослов.

 

Рассматривая имущественную проблему, Иоанн Златоуст не касается «макросоциального» уровня. Это общая проблема всей византийской мысли: разработка социологических основ жизни христианской Империи не ставится как актуальная задача. Даже не используются наработки эллинизма, выполненные Платоном и Аристотелем. Впрочем, определенная работа все же в Византии велась. Церковными богословами разрабатывается имущественная тематика. Да и вполне оригинальный социологический феномен – «симфония» между Церковью и государством – Византия все же производит. Но все по порядку.

 

До Византии.

Ранняя Церковь во многом повторяла опыт Иерусалимской общины. Давно замечено, что во всех ранних христианских общинах избирались диаконы (1 Тим.3,8-13), что является признаком наличия общения имуществ (разумеется, признаком далеко не достаточным: анализ Павловых посланий говорит нам, что в созданных им общинах общность имущества не вводилась).

Однако в древних памятниках христианской письменности указания об общности имущества встречаются снова. Так, в рукописи конца I в. «Дидахе» («Учение двенадцати апостолов»), распространенной в Сирии и Палестине, мы встречаем: "Не отвергай нуждающегося, но во всем будь общник с братом твоим и ничего не называй своим. Ибо если вы общники в бессмертном, то тем более в смертном!" /18:25/. Буквально дословный фрагмент можно найти и в "Послании Варнавы" /20:22/. В.Ф. Эрн этот факт комментирует так: "Это очень важно потому, что, значит, эта формулировка принад­лежит не самому Варнаве, а также и не составителю "Учения XII Ап.", а является ходячей, общинной, из уст в уста переходящей формулой" /19:22/.

Мысль о том, что все Божие сформулировано уже в "Пастыре" Ерма (конец I – начало II вв.): "Всем давай потому, что Бог хочет, чтобы всем было даруемо из Его даров" /21:220/.

Святые отцы II-III веков не раз говорят о благодатной жизни, осуществляемой христианами в рамках общественной собственности.

Св. Иустин Философ (II в.): "Прежде мы более всего заботились о снискании богатства и име­ния; ныне и то, что имеем, вносим в общество и делимся со всяким нуждающимся" /22:134/. "И достаточные из нас помогают всем бедным и мы всегда живем за одно друг с другом. Достаточные и желающие, каждый по своему произволению дают, что хотят, и собранное хранится у предстоятеля; а он имеет попечение о всех, находящихся в нужде" /22:189/.

Тертуллиан (II-III вв.): "Мы живем по-братски на счет общности имуществ, между тем как у вас эти имущества производят ежедневные раздоры между братьями. Мы, которые роднимся друг с другом духом и душой, нисколько не ко­леблемся относительно общности вещей. У нас все нераздельное, за исключением жен; общность прекращается у нас на этом пункте" ("Апо­логетика", гл. 39, цит. по /23:87/).

 

«Кто из богатых спасется?»

Но к началу III в. ситуация меняется, симптомом чего является сочинение «Кто из богатых спасется?» На этой книге следует остановиться более подробно. «Кто из богатых спасется?» – основано на тольковании эпизода с богатым юношей. Сам Климент Александрийский – личность замечательная. Прекрасный оратор, педагог, интеллектуал,  знаток эллинской философии, Климент обратился в конце II в. христианство и стал пресвитером и наставником огласительного училища в Александрии. Удивительная гармоничность и благородство его облика привлекали и до сих привлекают к нему множество почитателей. Хотя Климент, по-видимому,  никогда не был канонизирован, его из уважения иногда именуют «святителем».

В своей книге Климент утверждает, что слова Христа богатому юноше «все, что имеешь, продай и раздай нищим» понимать буквально нельзя: Христос имел в виду не внешний отказ от имения, а внутреннее отвержение той власти, которую имеет богатство над людьми. Климент пишет: «Продай имение твое. Но что значит это? Не это повелевает Господь, о чем некоторые слишком поспешно думают, что наличное свое имущество он должен был разбросать и со своими богатствами расстаться; нет, он должен только (ложные) мнения относительно богатства из своей души выкинуть, алчность и жажду их, беспокоиться о них перестать, устранить со своего пути это терния жизни, заглушающие собой семена Слова» /25:16/. Здесь ясно проступает используемый Климентом аллегорический, специфически «александрийский» метод толкования Писания, суть которого состоит в иносказательном переносе событий библейской истории на сферу души человеческой. По Клименту, Господь требует не отказа от собственности, а отвержение страсти любостяжания. Этим противопоставлением  внешнего внутреннему у Климента и объясняется вся коллизия: юноша «отошел с печалью» не из-за плененности богатством, а потому, что не владел александрийской экзегезой: «Так как богатый и преданный исполнению закона юноша собственного смысла слов Господа не понял, а равным образом и того, как один и тот же человек в одно и то же время может быть и бедным и богатым, располагать внешними благами и не  иметь их, может пользоваться миром и не пользоваться, то отошел он от Господа печальным и разбитым» /25:27/.

Отталкиваясь от своего истолкования, Климент Александрийский развертывает целую доктрину имущественной этики, основные положения которой можно свести к следующему.

1. Богатство допустимо. Собственность сама по себе не является препятствием для спасения, а потому отказ от собственности для христианина не обязателен. Климент восклицает: «Можешь ты владеть богатством» /25:32/, «возможно и при богатстве получить спасение» /25:27/. При этом, помимо того, что слова Спасителя  о раздаче имения  следует понимать аллегорически, выдвигаются два дополнительных  аргумента. Во-первых, отказ от необходимого имущества для человека невозможен. И во-вторых,   милостыня является величайшей христианской добродетелью, но благотворить можно только из своего. В дальнейшем второй аргумент был развит Фомой Аквинским, и с тех пор часто используется христианскими апологетами частной собственности.

2. Богатство не должно владеть человеком. Но обладание богатством для христианина не мешает спасению только  «если богатством, к коему он остается равнодушным, будет располагать он хорошо» /25:27/. Иначе говоря, Климент выдвигает два условия «безопасного» владения богатством: 1) «равнодушное», незаинтересованное отношение к богатству и 2) его использование на добрые дела.

3. «Другое богатство». Итак, для богатых имеется возможность спастись. В то же время бедность не есть панацея от осуждения, ибо «не на внешнем чем-либо утверждается спасение, …  а на душевной добродетели». А потому «Может равным образом и человек бедный и без средств упиваться пожеланиями, и может трезвиться и свободным быть от них человек богатый» /25:18/. «Таким образом, есть бедняки неложные и есть, с другой стороны, бедняки неистинные и ложные» /25:26/.

Развивая подобные соображения в духе своего аллегорического метода, Климент наделяет слова «богатство» и  «бедность» другим смыслом: «то уже само собою становится ясным, и понятным, что душа бедная теми гибельными пожеланиями, какие развиваются при богатстве, спасется; но, с другой стороны, может она и погибнуть, если тем она богата, что богатство разрушительного в себе имеет» /25:25-26/.

4. Наконец, только Бог – в полном смысле слова собственник всего сущего, человек же есть лишь «управитель неправедный». Но из этой неправоты можно устроить свое спасение, если из своего богатства благотворить. Климент завершает свое толкование призывом: «Всякому просящему у тебя, давай (Лк.6,30). (…) Вот прекраснейшая торговля! Вот Божественный товар! Деньгами приобретать вечность и, раздавая миру преходящее, получать за это вечное жилище на небесах! О, плыви к этому рынку, богач» /25:44/. 

Книга Климента оказала огромное влияние на имущественную этику христианства. Зачастую она рассматривается как нормативное изложение этой этики, которой должны следовать православные христиане. Конечно, аллегорическое толкование эпизода справедливо критиковалось, Так В.И. Экземплярский пишет: «Толкование это, конечно, ошибочно по существу, так как оно совершенно расходится со всеми данными Евангельского повествования. Насколько неоснователен был аллегоризм Климента в толковании данного места видно уже из того одного, что это толкование не удержалось даже в Александрийской школе дольше самого Климента, так что уже Ориген толковал это место Евангелия в буквальном смысле» /10:78/. Хотя тут же Экземплярский указывает, что Климент впервые высказал ряд ценных идей о христианском осмыслении богатства, и прежде всего мысль о том, что и к богатству приложим «общий христианский принцип, что возвышает и оскверняет человека не внешнее, но то, что исходит из нашего сердца» /10:81/.

Однако последующая святоотеческая мысль толковала этот эпизод существенно иначе. Прежде всего отметим, что ни один из святых отцов не поддерживает ни аллегорическое толкование эпизода с богатым юношей, ни мысль Климента о достаточности только внутреннего отказа от богатства. Экземплярский пишет: «И должно сказать, что все же Климент остался единственным представителем в церковной письменности упомянутого аллегорического толкования слов Христовых и защитником снисходительного взгляда на богатство, по которому возможно, не раздавая его, исполнять волю Божию»  /10:82/.

 

Воззрения святых отцов III-IV вв.: Киприан Карфагенский, Василий Великий, Лактанций, Амвросий Медиоланский.

Святоотеческая письменность III-IV  вв. достаточно часто обращается к имущественным проблемам. И надо сказать, что мысль святых отцов полностью совпадает с учением Иоанна Златоуста, предвосхищая его.

1. Так, центральная для Златоуста нравственная тема оскудения любви от возрастания богатства присутствует и у других святых отцов:

Свт. Василий Ве­ликий:

«кто любит ближнего как самого себя, тот ничего не имеет у себя излишнего перед ближним» /26:101/.

А вот изумительно чеканная, афористичная формулировка св. Василия:

 «чем больше у тебя богатства, тем меньше в тебе любви» /26:101/.

Очень резок и святитель Амвросий Медиоланский:

"Стремясь увеличить свои богатства, скопить денег, приобрести в собственность земли, превзойти (других) богатством, мы совлекаем с себя образ справедливости" ("Об обязанностях священнослужителей", кн.1, гл.28, цит. по /10:144-145/).

2. Тема:  "все  -  Божие,  и  поэтому все - общее" также не раз встречается в святоотеческой письменности. Однако обычно святые отцы соединяют эту мысль с нравственными выводами. Киприан Карфагенский, предваряя Златоуста, из тезиса принадлежности всего Богу выво­дит идею общности имущества:

«Ибо что принадлежит Богу, то должно составлять общее достоя­ние», ("Книга о благотворениях и милостыне", ч.2, цит. по /10:33/).

Василий Великий соединяет мысль о том, что все вещное принадле­жит Богу, с нравственной оценкой богатства. Вот объемная, но важная для Василия Великого выписка:

"Скажи же мне, что у тебя собственного? Откуда ты взял и принес с собою в жизнь? Положим, что иной, заняв место на зрелище, стал бы потом выгонять входящих, почитая своею собственностью представляемое для общего всем употребления; таковы точно и богатые. Захватив всем общее, обращают в свою собственность, потому что овладели сим прежде других... Не наг ли ты вышел из матернего чрева? Не наг ли и опять возвратишься в землю? Откуда же у тебя, что имеешь теперь? Если ска­жешь, что это от случая: то ты безбожник, не признаешь Творца, не имеешь благодарности к Даровавшему. А если признаешь, что это от Бо­га; то скажи причину, ради которой получил ты? Ужели несправедлив Бог, неравно разделяющий нам потребное для жизни? Для чего ты бога­теешь, а тот пребывает в бедности? Не для того ли, конечно, чтоб и ты получил свою мзду за доброту и верное домостоительство, и он поч­тен был великими наградами за терпение? А ты, захватив все в нена­полнимые недра любостяжательности, думаешь, что никого не обижаешь, лишая сего столь многих? Кто любостяжатель? Не удерживающийся в пре­делах умеренности. А кто хищник? Отнимающий у всякого, что ему при­надлежит. Как же ты не любостяжателен, как же ты не хищник, когда обращаешь в собственность, что получил только в распоряжение? Кто обнажает одетого, того назовут грабителем; а кто не одевает нагого, хотя может это сделать, тот достоин ли другого названия?" /28:96-97/.

Отметим, что здесь свт. Василий, предваряя одну из главных мыс­лей Златоуста, четко формулирует, что богатый - грабитель, ибо "не одевает нагого, хотя может это сделать".

Амвросий Медиоланский, подобно предыдущим отцам, связывает этот довод с нравственной оценкой богатых:

"Земля - общее достояние всех, богатых и бедных; почему же вы богатые приписываете себе одним право собственности (на нее)? Приро­да, которая рождает всех бедными, не знает богатых... Ты не даришь бедному из твоего, а возвращаешь ему из его же. Ибо ты захватываешь себе одному то, что дано в общее пользование всех. Земля принадлежит всем, а не богатым" ("О Навуфее" 1,2; цит. по /23:111, 29/).

3. Нестяжание как личный идеал христианина.  Для святоотеческого сознания несомненно, что отказ от земных богатств приводит человека к совершенству.

Св. Григорий Нисский:

"Хочешь ли уразуметь, кто обнищавший духом? Кто душевное бо­гатство выменял на телесное изобилие, кто земное богатство отряс с себя... Тяжесть и легкость между собою противоположны" ("О блаженс­твах", слово 1, цит. по /10:101/).

"Превозносится богатство добродетелью, презирается же бренное, земное богатство, ибо одно есть приобретение души, другое же служит обману чувств" ("О блаженствах", цит. по /23:61/).

Некоторые святые отцы в теме нестяжания упор делают на том, что это - Божия Заповедь.

Киприан Карфагенский:

"Господь учит, что тот вполне совершен, кто продав свое имение и раздав в пользу нищих, заготовляет себе сокровище на небе. Тот, по словам Господа, может следовать за Ним и подражать славе страдания Господня, кто в готовности и охоте своей не задерживается никакими сетями домашнего хозяйства, но, предпослав свое имущество к Богу, отрешенный и свободный сам идет туда же" ("Книга о молитве Господ­ней", цит. по /10:88/).

"Ты опасаешься, чтобы, много благодетельствовать и иждивши все свое достояние, через щедрость самому не впасть в нищету (…) Откуда такой маловерный помысел? Откуда такое нечестивое и богохульное рас­суждение?.. Зачем считается и называется христианином тот, кто вовсе не верует во Христа? Тебе более прилично название фарисея" ("Книга о благотворениях и милостынях", цит. по /10:84-85/).

Василий Великий:

"Говорят: "Как же будем жить, оставив все? Какой вид примет жизнь, если все станут продавать, все отказываться от имения"? - Не спрашивай у меня разумения Владычных заповедей; Законодатель знает, как и невозможное согласить с законом. Испытывается же твое сердце, как бы на весах, куда оно наклонено, к истинной ли жизни, или к нас­тоящим наслаждениям" /26:106/.

4. Для святых отцов весьма характерно проводимое Златоустом различение требований к совершенным и новоначальным.

Василий Великий:

"А желающему следовать за Господом дал Он совет продать все имение на благотворение нищим, и потом уже следовать за Ним. Но как последователям Своим и достигшим совершенства повелевает вдруг и со­вершенно исполнить дело милостыни, чтоб, совершив служение своим имением, приступили они к служению словом и духом; так прочим пред­писывает всегдашние подаяния и всегдашнее общение того, что имеют, чтоб чрез это, став жалостливыми, общительными и милостивыми, оказа­лись подражателями Божию человеколюбию" /30:396/.

Григорий Богослов:

"Откажись от всего и стяжи одного Бога...А если не хочешь оста­вить все, отдай большую часть. Если же и того не хочешь, по крайней мере излишки употребляй благочестиво" (Мысли, писанные четверостиши­ями", цит. по /10:109/).

Бл. Иероним:

"хочешь быть совершенною..., продай все, что имеешь и отдай ни­щим..., не хочешь быть совершенною, но хочешь удержать вторую сте­пень добродетели - оставь все, что имеешь, отдай детям, отдай родс­твенникам" ("Письмо к Гебидие", цит. по /10:152/).

"Ты благотворишь, ты жертвуешь.. Но это только первые опыты твоего воинствования. Ты презираешь золото: презирали его и философы мира... Ты думаешь, что уже стал на верху добродетели, если пожерт­вовал часть из целого? Самого тебя хочет Господь в жертву живую, благоугодную Богу. Тебя, говорю, а не твоего" ("Письмо к Юлиану", цит. по /10:270/).

5. Есть, однако, момент, в котором другие святые отцы пошли дальше Златоуста и дополнили его учение - имеется в виду вопрос о происхождении права собственности. Златоуст однажды замечает: "но в начале не было золота, и никто не любил золота" /VIII:441/. Другие святые отцы тему исторического генезиса собственности развивают более подробно.

Лактанций (IVв.), всегда остро реагирующий на попрание справед­ливости, говорит:

"Любостяжание есть источник всех зол: оно происходит от презрения к истинному величию Божию. Люди, обилующие в чем-либо, не только пе­рестали уделять другим избытки свои, начали присваивать и похищать се­бе чужое, будучи влекомы к тому собственною корыстью. То, что прежде было в общем употреблении у всех людей, начало скопляться часто в до­мах у немногих. Чтобы других подвергнуть своему рабству, люди стали собирать себе в одни руки первые потребности жизни и беречь их тща­тельно, дабы небесные дары сделать своею собственностью, не для того, чтобы уделять их ближнему из человеколюбия, которого в них не было, но чтобы удовлетворять единственно своему любостяжанию и корысти. После того, составили они себе самые несправедливые законы под личиною мни­мого правосудия, посредством которых защитили против силы народа свое хищничество" ("Божественные наставления", кн.5, гл.6, цит. по /23:35/).

Василий Великий: «таковы точно и богатые. Захватив всем общее, обращают в свою собственность, потому что овладели сим прежде других» /28:96/.

Интересно, что ту же мысль высказывает и святитель Григорий Бо­гослов, который, казалось бы, далек от земных проблем:

"По крайней мере представили бы они (богатые - Н.С.), что бед­ность и богатство, свободное, в обыкновенном смысле понимаемое, сос­тояние... в последствии времени появились в роде человеческом и, как некоторые недуги, вторглись вместе с неправдою, которая и изобрела их. Сначала же было не так... Свобода и богатство (раньше - Н.С.) заключались единственно в соблюдении заповеди; а истинная бедность и рабство - в преступлении оной; но с того времени, как появились за­висть и раздоры,.. с того времени расторглось родство между людьми, отчуждение их друг от друга выразилось в различных наименованиях званий и любостяжании, призвав и закон на помощь своей власти, зас­тавило позабыть о благородстве естества человеческого - ты же смотри на первоначальное равенство прав, а не на последовавшее разделение; не на законы властителя, а на законы Создателя" /31:221/.

То же утверждает Амвросий Медиоланский:

"Тогда как Господь Бог наш именно желал, чтобы земля была общим владением всех и всем служила (своими) продуктами, скупость, однако, распределяет права владения" (Толкование на Пс.118, бес.8,22, цит. по /23:112/).

"Затем они полагали форму справедливости в том, чтобы каждый относился к тому, что общее, т.е. общественное, как к общественному, а к тому, что частное, как к своему. Но и это не согласно с приро­дой. Ибо природа дала все всем сообща. Бог велел всему родиться так, чтобы быть общей всем пищей, и чтобы земля была, так сказать, общим владением всех. Значит природа создала общее право, захват – частное" ("Об обязанностях" 1,28, цит. по /23:110/).

Таким образом, мнение святых отцов совершенно ясно: право собс­твенности не есть "естественное право". Оно является следствием страсти любостяжания. Хищничество, корысть - первичны; а право собс­твенности вводилось, чтобы легализовать захваченное и силою закона защитить "против силы народа свое хищничество". Здесь Лактанций, Григорий Богослов и Амвросий Медиоланский оказываются более "политэкономами", чем Златоуст, хотя их выводы полностью совпадают с выводами великого святителя, полученными им на основании чисто нравственного анализа.

Итак, святые отцы полностью поддерживают Златоуста. Это значит, что концепция св. Иоанна Златоуста является не просто личным взглядом святителя, а представляет собой вершину всего святоотеческого учения о христианском отношении к богатству и собственности. А потому взгляд Златоуста с полным основанием можно назвать святоотеческим.

 

Разгром школы Златоуста.

«В мире скорбни будете» (Ин.16,33). Эту евангельскую истину еще раз подтвердила жизнь Златоуста. Мир не вынес святости великого святителя. Впрочем, если быть точнее, не вынесла богатая властная верхушка. Низы же, народ с огромным энтузиазмом приветствовал Златоуста и активно боролся за его освобождение. Так что, подобно Христу, Златоуст принес «не мир, но разделение». Известно, что после высылки Златоуста (и первой и второй), сотни тысяч горожан вышли на улицы. Начались кровавые столкновения с войсками, сгорел Сенат и даже храм Святой Софии (по одной версии его подожгла разъяренная толпа, по другой – в храм ударила молния). Но власть пошла до конца – мятеж был подавлен, Константинопольскую кафедру заняли враги Златоуста, сначала Арзас, а затем Аттик, и началось жестокое преследование сторонников великого святителя.

И гонимых было предостаточно – и тех, что непосредственно поддерживали Златоуста в конфликтах, и просто сочувствующих или согласных с его учением.  Жестокость гонений была настолько яростной, что церковный историк Сократ, упоминая о казнях, замечает, что «о том, кажется, лучше умолчать» /1:261/. Палладий  /61: 125-127/ приводит целый перечень гонимых епископов и пресвитеров, кратко указывая их судьбу. Таких оказалось несколько десятков, и все они или погибли, или на многие годы были сосланы и тем самым лишены возможности влиять на судьбу Церкви. Сам Палладий находился в ссылке 8 лет. Диаконисса Олимпиада, обвиненная в поджоге Св. Софии, сумела оправдаться, но в конце концов была присуждена к большому штрафу и ссылке. Она, ужасаясь участи Златоуста и видя разгром, учиненный над  его последователями, впала в жестокое уныние. Знаменитые «Письма к Олимпиаде» – это попытка Златоуста вывести ее из этой депрессии; попытка, впрочем, удавшаяся: в конце концов Олимпиада сумела преодолеть уныние и впоследствии была причислена к лику святых.

Кто знает, может быть неизбывная скорбь Олимпиады была своеобразным пророчеством. Чуткое сердце ей подсказывало, что в Церкви произошла великая трагедия, во многом определившая дальнейшую церковную жизнь. В церковной истории  эпизоду гонений на Златоуста обычно не придается принципиального значения. Он рассматривается как картинка церковных нравов, заполняющая паузу между тринитарными и христологическими спорами. Однако, для судеб имущественной этики этот эпизод имел решающее значение. Это – водораздел, после которого Православная Церковь удаляется от святоотеческого учения и потихоньку переходит к «общепринятой» доктрине.

В судьбах византийского богословия обращает на себя внимание один примечательный факт: после Златоуста моралистов сравнимого с великим святителем масштаба  мы не видим. Блестящее восточное богословие занято совершенно другими проблемами. Сначала яростные христологические споры, затем борьба с несторианством, монофизитством и монофелитством. Потом борьба с иконоборцами, затем – с уклонениями западной церкви. Далее – исихазм, паламитские споры  о сущности и энергиях Божиих. Эти времена дали множество выдающихся богословов, плеяду удивительных отцов-отшельников, ряд изобретательных канонистов. Но где же моралисты? Они постепенно исчезают. Где тема богатства и собственности, так волновавшая отцов IV  века? Она уходит из поля зрения церковных писателей.

 

Ученики Златоуста.

Впрочем, еще в V в. ситуция не столь печальна: определенный интерес к имущественной теме еще сохраняется, ибо еще остаются некоторые последователи Златоуста. Среди них можно назвать Исидора Пелусиота, Иоанна Кассиана Римлянина и Феодорита Кирского.  Живя в разных местах Византии, все они чтили Златоуста, Пелусиот и Иоанн Кассиан специально приезжали в Константинополь, чтобы послушать его проповеди. Вот некоторые их высказывания, в которых без труда узнается школа великого святителя:

Исидор Пелусиот:

«Из-за любви к деньгам вражда, драки, войны; из-за нее убийства, разбои, клевета; из-за нее не только города, но и пустыни, не только обитаемые страны, но и не населенные дышат кровью и убийствами... Из любви к деньгам извращены законы родства, потрясены уставы природы, нарушены права самой сущности... Сколько бы зол ни отыскал кто в народных собраниях, или в судилищах, или в домах, или в городах, - увидит в них отростки этого корня» /34: 413/.

«Скорее кто-нибудь сделал бы невозможное, нежели она (страсть любостяжания – Н.С.) насытится. Ибо приращение, не знаю каким это образом, ей представляется уменьшением и убытком, возжигая  только больший огонь» (цит. по /35:164/).

Иоанн Кассиан Римлянин:

"Итак кто же блаженнее, ужели те, которые из числа язычников недавно обратившись и будучи не в состоянии восходить к евангельско­му совершенству, еще удерживали у себя свое имущество?... Или те, которые выполняя евангельское учение, ежедневно нося крест Госпо­день, не хотели ничего оставить у себя из собственного имущества?... Этого (что первые блаженнее - Н.С.) не осмелится сказать и безумный" /36:94/.

 «С умножением денег увеличивается и неистовство страсти сребролюбия. Она ищет оправдания в надежде на долгую жизнь, преклонную старость, разные и продолжительные немощи, которые не могут быть переносимы в старости, если в молодости не будет заготовлено побольше денег. От таких рассуждений становится жалкой душа, связанная змеиными узами, когда желает умножить дурно собранное имение с недостойным старанием. Такая душа сама себя поражает язвой, жестоко распаляется ею и, всецело занятая помышлением о прибыли, ни на что другое не смотрит взором сердца, как только на то, где можно достать денег... Из-за этого человек не устрашится допустить злодеяние лжи, ложной клятвы, воровства, нарушить верность, воспламениться вредным гневом. Если как-нибудь потеряет надежду на прибыль, то не побоится нарушить честность и смирение, и как другим чрево, так ему золото и надежда корысти заменяют Бога. Потому святой апостол, имея в виду зловредный яд этой болезни, назвал ее не только "корнем всех зол" (1 Тим. 6, 10), но и идолослужением (Кол. 3, 5)» /36:88/.

Феодорит Киррский:

"Обилие денег и преизбыточество преспеяний в добродетели прямо между собой противоположны" /37:85/.

 Однако именно Феодорит первым стал из универсальной концепции великого святителя делать «умеренную» доктрину. Дело в том, что у Феодорита высший этаж златоустовской постройки редуцирован. У него мы не найдем ни положительного взгляда на жизнь в условиях общности имущества, ни тем более призывов последовать Иерусалимской общине. Феодорит уже живет в обществе крепких частных собственников и не мыслит ничего иного. А потому его задачей является оправдать разделение на богатых и бедных. Богатые и бедные нуждаются друг в друге, и те и другие необходимы в обществе; тела и души и богатых и бедных устроены одинаково, все рождаются нагими и такими же уходят в мир иной; богатые несут различные тяготы богатства: болезни, соблазны и проч., чего лишены бедные – вот доводы Кирского епископа. Он заключает:

«Итак, почему же ты гневаешься и обвиняешь бедность, когда видишь, что и богатство имеет великую в ней нужду, и обладающие богатством не могут без нее прожить? Подивись Тому, Кто так премудро распоряжается в этом: одним дает деньги, другим – искусства, и посредством нужды приводит их в согласие и неприязнь» /37:99/.

Как видим, Феодорит снова использует златоустовский багаж. Но если у Златоуста все это направлено на то, чтобы побудить богатых отказаться об богатства и подняться по нравственной лестнице вверх, а бедного ободрить, то Феодорит все эти аргументы направляет на оправдание Творца, который создал «идиллию» совместной жизни бедных и богатых.

Как ни замечательны некоторые высказывания Исидора, Кассиана или Феодорита, но все же известность этих писателей несравнима со златоустовской (тем более, что творения Феодорита против Кирилла Александрийского были анафематствованы VВселенским Собором). На общую нравственную атмосферу в Империи оказать значительное влияние они не могли.

 

«Симфония» императора Юстиниана.

К середина VI в –  отношения между Церковью и государством окончательно устанавливаются. Если до этого момента Церковь пыталась влиять на социальную сферу, споря с государством. Но все же государство победило. Император Юстиниан (правил 38 лет, ­527-565 гг.) в дополнение к основному своду законов издал «новеллы» (изменения закона, касающиеся принципиальных вопросов), где (в 6-ой новелле, 535г.) было закреплено разделение сфер влияния. В то же  время  там декларируется единство целей Церкви и государства, и отсюда выводится необходимость их тесного союза, «симфонии», вплоть до того, что церковные каноны приравнивались к государственным законам. Вот как формулирует «симфонию» Юстиниан:

«Величайшие дары Божии – человек, дарованные Высшим человеколюбием – священство и царство: одно служит вещам Божественным, другое управляет и заботится о вещах человеческих; и то и другое происходит от одного и того же начала и богоукрашает человеческую жизнь, так что ни о чем так не пекутся цари, как о чести священников, а сии и о самих царях всегда Бога молят. Если то (священство) будет во всем безупречно и причастно дерзновения к Богу, а это (царство) будет правильно и подобающим образом упорядочивать врученное ему общество, то будет благое некое согласие (симфония) дарующее человеческому роду всевозможную пользу»[1].

Подлинный смысл «симфонии» – в преображении общества по заповедям Христовым совместными и согласованными усилиями Церкви и государства.  Однако Юстиниан перетягивает одеяло на себя: Церкви остается только молитва за Царя и индивидуальное окормление человеческих душ. Вся же социальная сфера полностью берется под контроль государства.

 

Закат византийской имущественной этики. В VI веке расцветает монашеская, «

пустынная» литература (к которой следует отнести и «Писания» Кассиана Римлянина). В ней сребролюбию дан статус одной из восьми основных страстей человеческих. Так, известная всем православным «Лествица» (VI в.) говорит много мудрого о сребролюбии, вполне солидаризируясь с предыдущей святоотеческой традицией, например: "Стяжавший любовь - расточил деньги; а кто говорит, что имеет и то и другое, тот сам себя обманывает" /39:131/. Однако монашеская литература толкует вопрос с точки зрения личной психологии, в плане сребролюбие-нестяжание, совершенно не касаясь социального аспекта проблемы.

Идут годы и универсальное учение Златоуста постепенно начинает забываться. Помимо аскетических произведений, появляются также новые комментаторы Писания, которые утверждают, что толкуют по святым отцам и, прежде всего, «по Златоусту». И поскольку в Новом Завете тема богатства обсуждается очень часто, то и экзегеты вынуждены ее затрагивать. Однако, невооруженным взглядом видна разительная разница между мышлением Златоуста и новыми толкованиями. В качестве примера рассмотрим толкование монаха XII века Евфимия Зигабена /40/. Историк святоотеческой литературы  архиеп. Филарет Гумилевский пишет, что Евфимий «не глубокий догматист, (…) но очень замечательный толкователь» /41:318/. Зигабен, подражая Златоусту, дает толкования на Евангелия от Матфея и Иоанна. Текст предваряется словами: «тщательно составленное Евфимием Зигабеном преимущественно на основании толкования Отца нашего Иоанна Златоуста» /40:3/. Но, несмотря на столь лестные характеристики, комментарий Зигабена отличается от толкований Златоуста как земля от неба.

Прежде всего, полностью отброшен трехчастный принцип  златоустовской экзегезы  – оставлено только сухое комментирование текста Евангелия, а нравственные увещевания, занимающие у Златоуста большую и лучшую часть его проповедей, исключены. Да и из самого комментария вычищены многие важные мысли святителя. Например, комментируя же «йота едина, или едина черта не прейдет от закона» (Мф.5,18), Златоуст под «законом» понимает Новый Завет  /VII:173/ (и тогда исчезают все недоумения по поводу этого непростого речения). Зигабен «исправляет» Златоуста, понимая «закон» традиционно – как Моисеево законодательство. И так сплошь и рядом. Читателям преподносится Златоуст урезанный и выхолощенный. Все освящено именем Златоуста, но не проникнуто его духом. Особенно это заметно по комментариям на имущественную тему. Мы видели, сколь большое место занимает эта тема в проповедях Златоуста. В комментариях же Зигабена ей уделяется на два порядка меньше – только если комментируемый текст имеет к этой теме явное отношение - на «Не можете Богу работати и мамоне» (Мф.5.24) и на беседу о богатом юноше. У Зигабена в основном встречаются утверждения в духе Климента Александрийского: «лишнее раздавать нищим» /40:78/, «Этими словами Христос порицает не богатство, а пристрастие к нему» /40:242/. Правда, есть упоминание и о «мертвой петле»: «увеличение богатства увеличивает и любостяжание» /40:242/, и о различии требований к совершенным и несовершенным /40:79/. Но эти упоминания повисают в воздухе и из них не делается никаких выводов.   В целом же возникает подозрение, что «очень замечательный толкователь» Зигабен не понял ни логики, ни пафоса учения святителя о богатстве и собственности. А потому и выбросил все нравственные наставления великого святителя.

И, пожалуй, это не его вина. Видимо, к XII веку  имущественное учение Златоуста уже перестало быть востребованным. Так,  великий богослов св. Григорий Палама (XIV в.), будучи епископом Фессалоникийским и регулярно говоря своим прихожанам проповеди, обращается и теме милостыни. Причем такие его выражения, как «где налицо это холодное слово («мое и твое»), там, как говорят божественные Отцы, нет союза любви и Христос изгнан» /42:135/, позволяют предположить, что он был хорошо знаком с творениями Златоуста.  Но таких фрагментов мало, да и пафос уже не златоустовский: св. Григорий призывает не «отдать все», а лишь жертвовать «излишние деньги» /42:54/.

Отметим также, что к XII в. установился круг евангельских и апостольских чтений на литургии, и в нем, как нарочно, отсутствуют «коммунистические» фрагменты Деяний Апостольских. Тем самым большинство верующих было фактически отрешено от важнейших имущественных фрагментов Писания.

 

Св. Симеон Новый Богослов.

Но и в истории византийского богословия не все так однозначно. Уже много позже Златоуста появляется христианский проповедник, во многом возродивший традицию великого святителя. Это св. Симеон Новый Богослов. Этот великий святой X-XI вв., казалось бы, далек от социальных проблем. Монах,  аскет, мистик, созерцатель Божественного света,  Симеон известен своими вдохновенными Гимнами, бурнопламенные слова которых поражает воображение. Но св. Симеон еще и правдолюбец, не желающий примириться с царящей вокруг ложью. Неудивительно, что его жизнь полна  искушений: его изгоняют из Студийского монастыря, в бытность его настоятелем, монахи устраивают против него бунт, он преследуется частью епископата, обвиняется в ереси и изгоняется  из Константинополя. Опять - неудобный человек. Но более всего удивительно, что в одном из Огласительных слов, как пишет известный богослов XX в. еп.  Василий (Кривошеин),  он "резко критикует существующий общественный порядок, следуя ду­ховной линии св. Иоанна Златоуста" /43:134/. Действительно, преп. Симеон говорит:

"Вещи и деньги в мире являются общими для всех, как свет и этот воздух, которым мы дышим, и сами пастбища неразумных животных на равнинах и горах. Все, следовательно, было установлено общим, для одного пользования плодами, но по господству (не дано) никому. Одна­ко, страсть к стяжанию, проникшая в жизнь, как некий узурпатор, раз­делила различным образом между своими рабами и слугами то, что было дано Владыкою всем в общее пользование. Она окружила все оградами и закрепила башнями, засовами и воротами, тем самым лишив остальных людей пользования благами Владыки. При этом, эта бесстыдница утверж­дает, что она является владетельницей всего этого, и спорит, что она не совершила несправедливости по отношению к кому бы то ни было" (цит. по /43:134/).

Очень интересно, что далее преп. Симеон высказывает мысли в ду­хе самых заветных идей Златоуста, но формулирует их еще резче, чем великий святитель:

"Итак, каким образом, если они (владельцы - Н.С.), взяв что-ни­будь или даже все из этих денег из страха угрожающих наказаний или в надежде получить сторицею или склоненные несчастиями людей, подадут находящимся в лишениях и скудости, то разве можно считать их милос­тивыми или напитавшими Христа или совершившими дело, достойное наг­рады? Ни в коем случае, но как я утверждаю, они должны каяться до самой смерти в том, что они столько времени удерживали (эти материаль­ные блага) и лишали своих братьев пользоваться ими" (цит. по /43:135/).

"Поэтому тот, кто раздает всем из собранных себе денег, не дол­жен получить за это награды, но скорее остается виновным в том, что он до этого времени несправедливо лишал их других. Более того, он виновен в потери жизни тех, кто умирал за это время от голода и жаж­ды. Ибо он был в состоянии их напитать, но не напитал, а зарыл в землю то, что принадлежит бедным, оставив их насильственно умирать от холода и голода. На самом деле он убийца всех тех, кого он мог напитать" (цит. по /43:135/)

Это значительно превосходит ригоризм Златоуста. Даже если бо­гатый раздаст все свое имение, он остается убийцей тех, кого он мог бы напитать, но не сделал этого. Таким образом, по преп. Симеону, чтобы богатому спастись, ему нужно не только раздать все свое име­ние, но и каяться до самой смерти в своем жестокосердии. А вот еще, очень радикальное, мнение преп. Симеона:

"Диавол внушает нам сделать частной собственностью и превратить в наше сбережение то, что было предназначено для общего пользования" /43:135/.

Снова, как и у Златоуста, частная собственность - от диавола. Но преп. Симеон идет дальше: он развивает эту мысль и бесстрашно делает крайние выводы из учения Златоуста, на которые сам великий святитель только намекал.

Интересно, что, подробно излагая имущественные взгляды св. Симеона, еп. Василий замечает: «Подход его, однако, ко всем этим явлениям не политический или социальный, а чисто религиозный, духовный, христианский. Никаких политических или социальных программ он не предлагает» /44:248-249/. Это обычное в церковных кругах противопоставление «духовного» и «социального». Если это противопоставление отчасти и верно для представителей атеистического социализма, то оно вряд ли пригодно к характеристике воззрений таких христианских проповедников как св. Иоанн Златоуст или св. Симеон Новый Богослов. Для них все проблемы - нравственно-христианские, но они имеют как личный, так и межличностный  характер. Последние и есть проблемы социальные, и их суть – в недостатке любви между людьми. Поэтому «программой» их решения у святых отцов является изгнание из своей души эгоизма и водружение в ней любви к людям. И, - для закрепления этого, -  аскетика отказа от имущества, добрые дела милосердия и братской жизни во Христе вплоть до объединения имуществ. Таким образом, нравственное и социальное в воззрениях святых отцов составляют неразрывное целое.

Остается, однако, отметить, что мысли св. Симеона, несмотря на их яркость,  остались его частным мнением и никакого серьезного резонанса в обществе не произвели. Византия, номинально христианская, но так и не сумевшая создать подлинно христианский социум, неслась к своей гибели, наступившей в 1453 г.

 

Литература.

 

1. Сократ Схоластик. Церковная история, - М.: "Российская полити­ческая энциклопедия" (РОССПЭН). 1996. - 386 с.

10. В.И. Экземплярский. Учение древней Церкви о собственности и милостыне. Киев: 1910. – 279 с.

18. Учение Двенадцати апостолов. // Писания мужей апостольских.  Латвийское Библейское Общест­во. Рига, 1994. –  с. 17-38.

19. В. Эрн. Христианское отношение к собственности. Религиозно-общественная библиотека. Серия I, N 3. М., 1906.

20. Послание Варнавы. // Писания мужей апостольских.  Латвийское Библейское Общест­во. Рига, 1994. – с. 63-91.

21. Писания мужей апостольских. Латвийское Библейское Общест­во. Рига, 1994.

22. Иустин Философ. Первая Апология.// Раннехристианские церковные писатели. Антология. М.: СП «Интербук», 1990. – с. 122-195.

23. И.Зейпель.  Хозяйственно-этические взгляды  отцов  церкви. М., 1913.

24. Тертуллиан. Избранные сочинения. М., "Прогресс", 1994.

25.  Свт. Климент Александрийский. Кто из богатых спасется? Православный приход Храма иконы Казанской Божией Матери в Ясенево при участии ООО «Синтагма». М.: 2000. – с.64.

26. Василий Великий. К обогащающимся.  Творения, часть IV,М., 1993.

28. Творения св. Василия Великого, Часть IV. Беседа 6 "На сло­ва из Евангелия от Луки (12,18): разорю житницы моя, и большия со­зижду; и о любостяжательности". М., 1993.

30. Василий Великий. "О милости и суде" - Св.  Василий Великий. Беседа 25. "О милости и суде". Творе­ния, ч.4, М., 1993.

31. Св.  Григорий Богослов.  О любви к бедным.  Творения, т.1, Свято-Троицкая Сергиева Лавра, 1994.

34.  Творения святого Исидора Пелусиота. М., 1859. Ч. 1.

35. Прот. П. Солярский. Записки по нравственному православному богословию. Т. III. СПб. 1864. – 584с.

36. Иоанн Кассиан Римлянин. Писания, Свято-Трицкая Сергиева лавра, 1993г.

37. Блаженный Феодорит епископ Кирский. Десять слов о промыс­ле. Сергиев Посад, Типография Св.-Тр. Сергиевой Лавры, 1907.

39. Св. Иоанн Лествичник. Лествица. Сергиев-Посад. 1908г.

40. Евфимий Зигабен. Толкование на Евангелие от Матфея и толкование на Евангелие от Иоанна. СПб.: «Общество святителя Василия Великого» 2000. – 640 с.

42. Свт. Григорий Палама. Беседы (омилии). Часть 3. – М.: «Паломник». 1993. – 259с.

43. Архиеп.  Василий (Кривошеин). Преподобный Симеон Новый Богослов. М., 1992.

44. Архиеп.  Василий (Кривошеин). Преподобный Симеон Новый Богослов и его отношение к социально-политической действительности своего времени// Богословские труды 1952-1983 гг. – Нижний Новгород: Изд-во братства во имя св. князя Александра Невского. 1996. – 374 с.

61. Палладий.  «Диалог Палладия, епископа Еленопольского с Феодором, римским диаконом, повествующий о житии блаженного Иоанна, епископа Константинопольского, Златоуста. М.: ИМЛИ РАН, 2002. – 248 с.

 

Дополнительные авторские материалы:

Сомин Н.В. Святые отцы о праве собственности. Часть 1. "Любовь не ищет своего"

Сомин Н.В. Святые отцы о праве собственности. Часть 2. "И имели все общее" 

Сомин Н.В. Климент и Златоуст - два взгляда на собственность;