Сегодняшняя лекция посвящена Федору Михайловичу Достоевскому. Когда я читал лекции перед студентами, я этой лекции немного опасался, Дело в том, что Достоевский – слишком известная, знаковая в русской культуре фигура. О нем написана масса книг, тысячи статей. Кажется, что известно о нем совершенно все. И я вряд ли скажу вам что-то новое. В основном я буду касаться его социально-религиозный воззрений, а также расскажу об одном эпизоде, который, на мой взгляд, достаточно хорошо характеризует мировоззрение Достоевского. Это спор Достоевского с профессором А.Д.Градовским. Но все по порядку.
Достоевский родился в
Достоевский в это же время, будучи еще молодым, знакомится Петрашевским – таким можно сказать революционным деятелем, входит в его кружок. Там он делает доклады о социалистической системе Фурье. А между прочим, в то время Достоевский был таких, что ли либерально-прогрессивных взглядов. Весь кружок Петрашевского арестовывают, очень строго судят, и Достоевский, вместе с другими петрашевцами, был приговорен к смертной казни. Вот такое жуткое наказание, казалось бы, не за что – за слова. Да и слов-то антиправительственных никаких и не было. Казнь в последний момент заменяют на каторгу. Причем, это обставлено было артистически – их выстроили тройками, и первую тройку привязали к столбам для расстрела. Но тут прискакал фельдегерь, который, зачитал указ, что император помиловал этих людей. А Достоевский был во второй тройке и ожидал неминуемой казни. Это событие произвело на писателя колоссальное впечатление – самое сильное в его жизни.
Дальше – Омский острог, четыре года. Дальше – служба рядовым в Семипалатинске. Но на его счастье к нему благоволит местное начальство, которое уже знало, что это молодой известный писатель. И благодаря этому Достоевскому довольно быстро возвращают офицерский чин, а затем разрешают жить в обеих столицах. В Семипалатинске он первый раз женится на такой очень экзальтированной женщине – Марии Дмитриевне Исаевой.
В это время в Росси начинается период капитализма.
После свадьбы Анна Григорьевна мгновенно увидела, что вокруг Достоевского масса прихлебателей, которые считали, что Достоевский должен их кормить – и Элеонора, и Паша, и прочие. И как только Достоевский получал какие-то денежки – а он в это время печатал первые главы «Преступления и наказания» – то тут же у него появлялись просители, которым он все отдавал и ничего не оставалось. Но Анна Григорьева была женщиной решительной – она продала все, что у ней было – драгоценности, личные вещи – и наскребла деньги на заграничную поездку. Вся семья Достоевского была ужасно обижена. Потому что они Анне Григорьеве говорили: вообще-то, что зарабатывает Федор Михайлович – это деньги нашей семьи, а не Ваши. Собственно, поэтому она и пошла на такой шаг и увезла Достоевского заграницу, прочь от семьи и заодно от кредиторов. Они думали, что там пробудут месяц, а пробыли четыре года. Там начали рождаться дети, Достоевский дописал «Преступление и наказание», написал роман «Идиот». И они часто вспоминали тот эпизод, когда Достоевский надиктовывал роман, который получил название «Игрок».
Кстати, там главным действующим лицом была такая Полина, которая имеет очень определенный прототип. Это – Апполинария Прокофьевна Суслова. Наверно Вы люди, которые читали про Достоевского. Фильмы сейчас сделаны, и вся бытовуха Достоевского там очень подробно показана. Был даже много серийный фильм – с Мироновым в главной роли. Я его не смотрел, но мне студенты рассказывали. Понимаете, о Сусловой нельзя не сказать, потому что она – типаж многих персонажей Достоевского. Практически все женские типы Достоевского – очень гордые, независимые: Настасья Филипповна в «Идиоте». Лиза в «Бесах», Грушенька в «Братьях Карамазовых» – все это инкарнации Апполинарии. Апполинария действительно была дамой неривиальной. С одной стороны красавица – как современных журналах. Но, понимаете, интеллектуалка, нигилистка, писательница (Достоевский в своем журнале публикует ее повесть). Дама, которая посещала университет. Были моменты у нас в Российской Империи, когда женщинам дозволялось не то чтобы полноценно учиться, но посещать лекции. Она появлялась в университете, к ней подходили профессора, говорили: ну зачем Вам девушка учиться в университете – у Вас есть возможность получить все что Вы захотите и без университета. Тогда она не снимая перчатки – хлоп по щеке какого-нибудь доцента. В общем, типичная дама Достоевского. Они познакомились в 1861 году, и, там, надо смотреть многосерийный фильм, чтобы в этом разобраться. Я рассказывать об этом всём не буду. Но когда Достоевские поехали заграницу, то Анна Григорьевна очень опасалась, что там Достоевский встретит Суслову, и все начнется сначала. Да, Суслова написала потом книгу под интригующим названием «Годы близости с Достоевским». Она опубликована, и ее можно найти и прочитать. Но ничего такого, никакого интима там нету. Сама Анна Григорьевна была девушка видная, все при всем, но, конечно, на фоне Апполинарии она не смотрелась. Она рассказывала, что она однажды даже малодушно купила подзорную трубу, чтобы смотреть в окно, не приближается ли Достоевский вместе с Апполинарией. Но Достоевский всегда приходил один – она не знала, что Апполинария в это время как раз уехала в Россию.
Бог с ней, с Апполинарей – у нее сложная судьба. Она умерла в Крыму, в 1918 году. Кстати, в том же году умерла и Анна Григорьева – они жили где-то рядом на крымском побережье, но, конечно, не встречались и друг друга люто ненавидели. После Достоевские как-то расквитались с долгами, переезжают в Питер, летом Анна Григорьевна увозит всю семью на дачу в Старую Руссу в Новгородской Губернии, где она создает Достоевскому все условия для работы. Зимой они в Петербурге. Я не буду рассказывать про романы Достоевского – мне и слабо, и для этого нужно несколько лекций. Я немного расскажу про «Дневник писателя». Это периодическое издание, которое известно гораздо меньше, чем его громовые романы, но в котором он в основном и выражает своем мировоззрение. .Впервые «Дневник писателя» появился в журнале «Гражданин» в 1873 году, когда Достоевский был редактором этого журнала. Форма издания такая. Каждый месяц Достоевский писал текст в полтора издательского листа, примерно 32 страницы – в общем-то это непросто. Текст быстро печатали, помещали или в журнал, или издавали отдельным очерком. Это в общем-то каторжная работа – каждый месяц вынь да положь эти 32 страницы. Достоевский это годами выдерживал. Но брал отпуска для написания больших романов – «Подростка», Братьев Карамазовых». А так каждый месяц появлялся «Дневник писателя». Причем сюжеты были самые разные, и, казалось бы, зачастую совершенно незначительные. Часто складывается впечатление, что это просто треп ни к чему не обязывающий. Но Достоевский умел настолько мастерски выстраивать отношения между читателем и собой, что эти, казалось бы, не очень глубокомысленные тексты воспринимались как откровение. Он действительно умел разговаривать с читателем. И постепенно «Дневник писателя» приобретает все большую и большую известность. У Достоевского появляется масса фанатов и фанаток. Ему пишут письма. Особенно большое количество писем было в последние годы его жизни – это 1879-80 и начало 81 года. Пишут самые разные люди, причем часто выкладывают там свою душу. Понимаете, в конце жизни Достоевский становится таким что ли всероссийским духовником. Такой вот учительный феномен. И в конце жизни он преображается из человека страстного, обремененного страстями в почти старца. Вы знаете, что Достоевский играл в рулетку, причем играл очень страстно, он просаживал все деньги и Апполинарии, и своей жены, не мог остановиться. Но до некоторого времени. А однажды все отошло. Он сказал себе «я больше играть не буду», и сумел это выдержать. Кстати, тогда на него повлиял очень интересный случай. Он приехал в Баден-Баден, где рулетка то крутилась. Причем, жена его отпускала – она была очень умной женщиной. Если она видела, что Федя заскучал, у него творчество плохо идет, то ей было все ясно. Она ему говорила: Федя, а не съездить ли тебе немножко развеяться. Тот говорил: да, да, конечно, мне это очень надо. – Ну, поезжай. Он брал у нее деньги. Кстати, у них были замечательные отношения – он все деньги до последней копейки отдавал жене: на хозяйство, на кредиторов и проч. А на игру он спокойно брал у нее, сколько ему надо. Он ехал, просаживал там все деньги, приезжал назад в таком покаянном настроении, смиренный, ах, ах. И у него творчество возрождалось, он сразу начинал писать. А однажды он уехал, все денежки просадил, и в ужасном настроении где-то ночью решил зайти в церковь. А ввалился не в церковь, а в синагогу. И этот случай настолько на него повлиял, он увидел, как бы перст Божий, что с тех пор перестал играть.
Именно в «Дневнике писателя» Достоевский развивает свое религиозно-социальное мировоззрение, которое обычно характеризуют словом «почвенничество». Достоевский считал, что русский народ, и сердцем и душой воспринял Христа, подлинно воспринял Христа. Не важно, что простой крестьянин в смысле догматики не обучен, что крестьяне обычно под Троицей понимают Христа, Богородицу и святителя Николая угодника. Не важно это. Но то, что русский народ настолько сердцем воспринял Христа – это для Достоевского стало некой аксиомой. И с каждым годом он в этой мысли утверждался все более и более, что русский народ благодаря этому образует как бы некую церковь – церковь народную. Она – эта народная и одновременно вселенская церковь как бы немного отличается от церкви официальной, это не одно и то же. К официальной церкви Достоевский относился все же с некоторой дистанцией и критицизмом. Он говорил, что со времен Петра I наша церковь находится в параличе, что она не стала стержнем народного сознания., Но в народе существует как бы своя, народная Церковь. И благодаря этому русский народ имеет удивительное качество всемирности. Он умеет воспринимать любые культуры, с уважением относится к другим религиям, хотя готов и умереть за Христа. И поэтому русскому народу и предназначена это всемирная миссия объединить все народы в окончательной всемирной гармонии.
Эту мысль Достоевский очень ярко выразил в своей знаменитой Пушкинской речи. Я об этом рассказывал в лекции, связанной с Леонтьевым, но немножко повторюсь. У нас, почему-то в Москве, а не в Петербурге, решили поставить памятник Пушкину. Собрали деньги, скульптор нашелся великолепный, Опекушин, создавший этот замечательный памятник, что сейчас стоит на Пушкинской площади, и решили к этому моменту приурочить как бы литературную конференцию о Пушкине. Разослали приглашения всем русским знаменитым писателям. А в то время (1880 год) их было достаточно. Гремел Тургенев, гремел Гончаров – он к тому времени уже написал все свои знаменитые романы. Гремел Толстой, Аксаков, Достоевский. Кстати, Толстой не приехал на это мероприятие, так что журналисты писали, что Толстой блистал своим отсутствием. Он отговорился, что, мол, это несерьезно. Он в то время писал свою знаменитую «Исповедь» – ему было не до какого-то Пушкина. А вот Тургенев приехал и прочитал свою речь о Пушкине, которая Достоевскому мало понравилась. Это естественно – в то время Достоевский с Тургеневым были как бы конкурентами, что ли соревновались в популярности. Тургенев очень низко оценивал все романы Достоевского. Он говорил: это кислятина какая-то. А Достоевский в общем-то ценил литературный талант Тургенева, но совершенно не ценил его либерально-западное мировоззрение. Они часто сталкивались на всяких литературных вечерах. Кстати, Достоевский оказался замечательным чтецом. Вы знаете, у него была энфизема легких – это такой надтреснутый голос, но он так умел декламировать, читать – а читал он либо стихи Пушкина, либо отрывки из своих произведений – что это производило потрясающее впечатление на публику, ему страстно аплодировали. И вот на следующий день уже Достоевский произнес свою Пушкинскую речь, которая произвела потрясающий фурор. Люди визжали от восторга, обнимались, целовались, полчаса его вызывали. Какой-то юноша выбежал на сцену и от наплыва чувств упал в обморок – его утащили за ноги со сцены. Сам Тургенев восхитился, стал Достоевского целовать. Появился лавровый венок, громоздкий и тяжелый, который тут же водрузили на Достоевского – он сгибался под его тяжестью. Аксаков, который должен был следующим читать, вышел и заявил, что Достоевский все сказал в своей речи и потому я отказываюсь свою речь произносить. И в своей речи Достоевский о призвании русского человека говорит так: ««в конце концов, может быть, и изречь окончательное слово великой общей гармонии, братского окончательного согласия всех племен по Христову евангельскому закону», ибо «ко всемирному, ко всечеловечески-братскому единению сердце русское, может быть, изо всех народов наиболее предназначено».
Вообще, Достоевский боготворил Пушкина. Он считал, что в русской литературе есть Пушкин, дальше никого, никого, никого, а дальше уж там Лермонтов, Гончаров, Толстой – о себе он не говорил. И не понимать русскому Пушкина – это значит, как он выразился, «не иметь права называться русским» – это он в «Дневника писателя» говорит. После своей речи он ночью, специально, чтобы не было народа, поехал к только что открытому памятнику Пушкина, возложил венок и поклонился до земли.
Но на следующий день уже пришло отрезвение. Тогда, в зале все подумали, что Достоевский высказал какое-то последнее слово, которое примиряет славянофилов и западников. Но оказалось, что нет, что это была иллюзия, которая во многом обусловлена была той магией, которую умел создавать Достоевский – и магией слова, и магией своего голоса. Появились критические статьи вокруг Пушкинской речи. Об одной из них я говорил – Константин Леонтьев: «О всемирной любви». Очень такая едкая статья. Но интересной оказалась и другая статья, которую написал ныне мало известный у нас человек – Александр Дмитриевич Градовский. Это профессор университета, по современному говоря, социолог, политолог, который исповедовал такую мягко консервативную идею, что Россия должна держаться на трех китах: государстве, частной собственности и Церкви. Но для Достоевского это все равно был западник, это все равно был либерал. А таких Достоевский крайне не уважал, и все время с ними ругался. Так вот, Градовский буквально через четыре дня опубликовал статью. За неимением времени я не буду зачитывать цитаты, но суть дела вот в чем. Градовский говорит, что Достоевский – за личное христианское совершенствование. Но совершенно не обязательно, чтобы лично совершенные христиане образовывали бы совершенное общество. И приводит примеры. Так, первые христиане внимательно слушали апостола Павла и следовали его советам. Безусловно, они были хорошими христианами. Но рабство этой хорошестью вовсе не уничтожается. Другой пример, ближе к нашей российской действительности. Представим себе, что наша общественность вдруг стала бы заниматься христианским воспитанием, совершенствованием наших помещиков – наших Коробочек и Собакевичей. Но отсюда совершенно не следует, что наши Коробочки и Собакевичи, усовершенствовавшись, вдруг отменили бы крепостное право. А крепостное право – это мерзость. И нужна была особая воля реформаторов, которая совершенно не сводится ни к какой совершенной нравственности, чтобы это крепостное право отменить. Личная и общественная нравственность не одно и то же. Отсюда следует, что никакое общественное совершенствование не может быть достигнуто только через улучшение личных качеств людей, его составляющих.». Или вот еще у Градовского: «Улучшение людей в смысле общественном не может быть произведено только работой «над собою» и «смирением себя». Работать над собою и смирять свои страсти можно и в пустыне и на необитаемом острове. Но, как существа общественные, люди развиваются и улучшаются в работе друг подле друга, друг для друга и друг с другом. Вот почему в весьма великой степени общественное совершенство людей зависит от совершенства общественных учреждений, воспитывающих в человеке если не христианские, то гражданские доблести». В общем здорово сформулировано, сильно и ясно. Так что Градовский – умный человек и сильный противник. Жалко, что этот человек умер, не дожив до 50 лет.
Так вот, в августовском номере «Дневника писателя» в 188 году в первой главе Достоевский публикует свою «Пушкинскую речь», а во второй главе он дает ответ Градовскому. Видно задела эта статья Достоевского за живое, и он посчитал, что надо срочно ответить. Достоевский пишет: «Живой, целокупный организм режете вашим ученым ножом, господин Градовский, на две отдельные половинки и утверждаете, что эти две половинки должны быть совершенно независимы одна от другой». Под половинками Достоевский понимает христианские добродетели и гражданские, общественные добродетели. Но надо сказать, что упрек не очень–то попадает в цель, потому что Градовский как раз за то, чтобы как можно теснее сблизить эти две половины. А после Достоевский выгораживает Коробочку: «Курьезно вы, однако же, понимаете христианство! Представить только, что Коробочка и Собакевич стали настоящими христианами, уже совершенными (вы сами говорите о совершенстве) – можно ли де их убедить тогда отказаться от крепостного права? Вот коварный вопрос, который вы задаете и, разумеется, отвечаете на него: «Нет, нельзя убедить Коробочку даже и совершенную христианку». На это прямо отвечу: если б только Коробочка стала и могла стать настоящей, совершенной уже христианкой, то крепостного права в ее поместье уже не существовало бы вовсе, так что и хлопотать было бы не о чем, несмотря на то, - замечает Достоевский, - что крепостные акты и купчие оставались бы у ней по-прежнему в сундуке». Вот так он отвечает: главное, чтобы были хорошие отношения по сути, а какие там формальные, юридические отношения – это уже не важно. Но мы- то на самом деле знаем, что это, увы, не так. Что часто происходит обратное: те юридические, законодательные социальные отношения, которые сложились между людьми – они наоборот влияют на человеческую нравственность и не дают ей восходить вверх, к Богу. Так что и здесь ответ Достоевского не очень удачен. Оказывается, именно он разделяет эти две половинки, и у него получается, что гражданские добродетели имеют вторичный, подчиненный характер, что они нужны только для того, чтобы поддерживать христианские добродетели. Но если христианские добродетели у человека уже есть, то никаких гражданских, вроде бы, не нужно. У Достоевского вот так получилось.
Критика оценила ответ Достоевского достаточно низко. И удивлялась как это Достоевский в одном дневнике совместил свою замечательную речь с таким слабым ответом Градовскому. Но и сам Достоевский, видимо, чувствовал, что не удалось по-настоящему ответить. И через полгода он возвращается к этому вопросу. В своем последнем «Дневнике» Достоевский уже пишет замечательные слова, которые, надо сказать, много раз цитировались. Вообще, необходимо повторить, что «Дневник» писался Достоевским как всегда в спешке. Там много неотделанного, много всякого мусора. Но в том-то и дело, что среди такой, так сказать, необогащенной руды встречаются такие замечательные бриллианты. И вот в последнем «Дневнике», который, кстати, вышел в продажу буквально в день похорон Достоевского, он пишет свой знаменитый фрагмент про русский социализм: «Вся глубокая ошибка их в том, что они.) не признают в русском народе церкви. Я не про здания церковные теперь говорю и не про причты, я про наш русский "социализм" теперь говорю (и это обратно противоположное церкви слово беру именно для разъяснения моей мысли, как ни показалось бы это странным), - цель и исход которого всенародная и вселенская церковь, осуществленная на земле, поколику земля может вместить ее. Я говорю про неустанную жажду в народе русском, всегда в нем присущую, великого, всеобщего всенародного, всебратского единения во имя Христово. И если нет еще этого единения, если не созижделась еще церковь вполне, уже не в молитве одной, а на деле, то все-таки инстинкт этой церкви и неустанная жажда ее, иной раз даже почти бессознательная, в сердце многомиллионного народа нашего несомненно присутствуют. Не в коммунизме, не в механических формах заключается социализм народа русского: он верит, что спасется лишь в конце концов всесветным единением во имя Христово. Вот наш русский социализм! Вот над присутствием в народе русском этой высшей единительно-"церковной" идеи вы и смеетесь, господа европейцы наши».
Надо сказать, что эту цитату надо разбирать очень тщательно, буквально по предложениям. Потому что ее можно понять неправильно. Можно понять, что Достоевский настолько сближает Церковь с социализмом, что буквально их отождествляет – ведь говорит же он, что Церковь, т.е. всесветным единением во имя Христово и есть наш русский социализм! Но на самом деле эту фразу надо понимать немножко иначе. Дело в том, что после острога Достоевский все время ругал социализм. Таких высказываний много и в «Дневнике писателя», и в записных книжках, и в подготовительных материалах к «Дневнику», и в своих романах. Собственно, его роман «Бесы» – это такая ядовитая пародия на социалистов. И думать, что он вдруг так мгновенно перековался, то ругал, ругал, а тут вдруг стал заядлым христианским социалистом – это сомнительно. Эту фразу надо понимать в контексте спора с Градовским. Достоевский так или иначе пришел к выводу, что общественное устройство – оно вовсе не безразлично для христианина, и оно само по себе имеет значение. И здесь, поскольку Достоевский много думал о социализме, он и вспомнил про социализм, что именно социализм хочет решить ряд социальных проблем. И Достоевский понял, что эти проблемы реальны, они существуют, что их надо решать обязательно. Но социализм, западный атеистический социализм на самом деле решить эти проблемы не может – в силу своей атеистичности, в силу своего материализма. А может эти социальные проблемы решить нечто другое – может решить та самая народная Церковь, то самое всесветное единение во имя Христово, о которой он всегда говорил, и которая всегда существует в душе русского народа. И здесь он фактически пишет, что да, что эта Церковь не вполне созрела, что она существует только в молитве, а не на деле. Но подождите – еще не вечер; эта Церковь, которая безусловно в русском народе существует, – она проявит еще себя. А Вы, господа европейцы, т.е. господа либералы-западники, господа градовские, этой-то церкви, которая одна и может решить не только русские, но и мировые проблемы, – Вы ее просто не видите. Вы смеетесь над этой мыслью.
С одной стороны, это вроде бы то же самое почвенничество. Но с другой стороны, Достоевский здесь делает явный шаг вперед в осмыслении социальных проблем. Но увы, это было написано меньше, чем за месяц до смерти, которая последовала неожиданно. Получилось на мой взгляд тоже промыслительно – что может сделать частная собственность. К Достоевскому приехала его младшая сестра, Вера Михайловна, и стала просить, чтобы Достоевский отказался от части своего наследства. В это время умерла их богатая тетка – Куманина – и оставила приличное наследство, которое должно было распределиться по всем родственникам. Вера Михайловна упрашивала Достоевского, чтобы он от своей доли отказался. Она считала, как и все родственники, что Достоевский – человек очень богатый, что гребет деньги прямо-такм лопатой, что для него это ничего не стоит, а мы все бедные, нам есть нечего. Достоевский же считал иначе: что он еще не со всеми долгами расплатился, что у него на шее жена и дети, что он зарабатывает тяжелым литературным трудом, да и в банке у него ничего нет. В общем, они поругались – с обвинениями, с криками. И это на Достоевского произвело такое впечатление, что ночью у него пошла горлом кровь – его болезнь резко обострилась. И буквально через два дня он умер. Умер на взлете. У него была масса планов, и в том числе литературных – и продолжение «Братьев Карамазовых», и продолжение «Дневника писателя».
Вот, собственно, о Достоевском все. Прошу задавать вопросы.
