Николай Сомин
I.
Для христианской социологии крайне важным является вопрос об основаниях, на которых строится общество. Наш соотечественник, замечательный общественный деятель и христианский социолог Николай Николаевич Неплюев насчитывал три таких основания: силу (закон, принуждение), корысть (материально-денежный интерес) и любовь. Если с первыми двумя социальными основаниями более или менее ясно, и история нам дает огромное количество примеров обществ, основанных на них, то с любовью все сложнее. Сам Неплюев создал в конце XIX в. Крестовоздвиженское Трудовое Братство, которое являлось прообразом общества, построенного на христианской любви, а также предложил ряд принципов, раскрывающих действие любви в социальной сфере. Но все же вопрос остался Неплюевым не проясненным до конца, поскольку далеко не всякая любовь, даже и очень искренняя, способна стать основанием социальной жизни.
Поэтому мы попытаемся подойти к вопросу несколько иначе и рассмотреть в сопоставлении два принципа, которые, как кажется, могли бы стать основаниями для построения обществ – это милостыня и справедливость. Если первый принцип, т.е. милостыню следует рассматривать как христианскую добродетель, являющуюся плодом христианской любви, то справедливость с неплюевской схемой соотнести не так-то просто – тут и сила (закон), и личный эгоизм, но и, безусловно, и любовь к ближнему.
Но для того, чтобы сопоставление было более объективным, начнем несколько издалека и обратимся к социальной картине, которую разворачивает перед нами Библия.
II.
В библейском повествовании достаточно отчетливо выявляются общества трех различных типов, а именно:
– общество мамоны,
– общество справедливости и
– общество любви.
Общество мамоны – оно было не только в странах и народах, окружающих Израиль, но в значительной степени и в самом Израиле. Недаром многие еврейские пророки обличали несправедливости, происходящие на их глазах.
Общество справедливости описано в Моисеевом законодательстве. Там целью практически всех социально-экономических норм было достижение социальной справедливости. К сожалению, это законодательство далеко не всегда выполнялось.
Наконец, общество любви (более точно – социальной любви) изображено в описании жизни Иерусалимской общины в Новом Завете (Деян.2,44-45; 4, 32-36; 5,1-5; 6,1-5).
Важно подчеркнуть, что строй всех трех библейских обществ по сути дела определяется разным отношением к принципу справедливости. И действительно, в обществе мамоны справедливость попирается – там богатые богатеют, а бедные еще более нищают. Так было и в древности, так есть и в настоящее время в капиталистическом обществе. Общество справедливости стремится осуществить трудовую справедливость – кто больше и лучше работал, тот больше и получит. Нравственно оно несравненно выше общества мамоны. Но справедливость – вовсе не христианский идеал. И в обществе любви трудовая справедливость преодолевается, точнее – восходит на еще более высокую ступень. На ее место приходит другая формула: «больше получает самый нуждающийся». Общество, объединенное любовью, становится единой общиной, вплоть до общности имущества. Это и позволяет реализовать новую формулу. Таким образом, по мере восхождения от общества мамоны к обществу любви, справедливость возрастает и весте с тем одухотворяется.
III.
Теперь о милостыне.
Сначала несколько слов о святоотеческом понимании милостыни. Не секрет, что многие святые отцы превозносили милостыню. И, может быть, более всех восторгался милостыней св. Иоанн Златоуст. Он говорил:
"Милостыня есть царица добродетелей, весьма скоро возводящая людей на самое небо и лучшая защитница" /II:326/.
«Нет ничего хуже нечестия, нет ничего несчастнее беззакония против Бога, нет ничего нечестивее хулы на Бога. Но и такое беззаконие может загладить милостыня, если грешник не продолжает своей хулы, но исправляет грех покаянием» /V:711/.
Но о какой милостыне говорил Златоуст? Наше обычное бросание монеток нищим он и за милостыню-то не считал. Настоящая милостыня, с точки зрения Златоуста, должна обладать тремя достоинствами: во-первых, ее должны творить все – и богатые и бедные; во-вторых, надо давать всем, даже если вам кажется, что нищий недостоин или обманывает; и в-третьих, милостыня обязательно должна быть щедрой, пожертвовать надо не мелочь, а нечто для вас существенное, в пределе – отдать всё. Вот такая милостыня действительно спасает. То есть Златоуст восхваляет милостыню прежде всего как личную добродетель.
Если же проследить значение милостыни в разных библейских обществах, то мы увидим такую картину.
Общество мамоны – безусловно несправедливое. В нем присутствует большое имущественное неравенство, причем разрыв между бедными и богатыми все время увеличивается, социальные лифты не работают, гражданское общество придавлено, деньги решают все, процветает коррупция и воровство, и нет никаких возможностей на социальном уровне исправить это положение. Какое же значение приобретает в таком обществе милостыня?
Прежде всего, милостыня становится единственным средством хоть как-то облегчить тяжелое положение бедных. Иначе помочь не представляется возможным. Милостыня для совестливого человека оказывается делом любви к ближнему, которое он просто обязан совершать. И одновременно личная милостыня оказывается средством заглушить душевную боль при виде беспросветной нищеты. Поэтому в обществе мамоны она становится очень важной, незаменимой добродетелью, противостоящей мамоне. Недаром все святые отцы призывали благотворить. И недаром милостыня была даже вписана в Моисеев закон как обязанность каждого человека.
Однако в обществе мамоны люди быстро становятся эгоистами, жадными на деньги. И щедрая милостыня там – редкость. Так что покрыть и уврачевать все социальные язвы она не может. В таком обществе милостыня скорее превращается в акт жалости, чем в реальную помощь. Святые отцы, и в том числе Златоуст, утверждают, что милостыня более полезна дающему, чем принимающему. Почему? Да потому, что она, умягчая душу жертвующего, реально помочь бедному, вырвать его из нищеты она, как правило, не в силах.
Отсюда напрашивается вывод, что в условиях несправедливого мамонического общества личная милостыня улучшить социальный строй не может; изменить социальные отношения она не в силах. Все остается по-старому – нищие остаются нищими, бедные – бедными, а богатые – богатыми. Хотя милостыня и стремится быть лекарством от социальных язв, но по сути дела она остается паллиативом, который лишь временно облегчает болезнь, но радикально не лечит – она только локально помогает страждущему в данное время и в данном месте. Милостыня по своей сути – личная добродетель, прежде акт жертвенной любви к ближнему, но не средство социальных преобразований. Правда, Златоуст замечает, что милостыня все же может преобразить общественные отношения, но только милостыня высочайшей степени щедрости и всеохватности, приводящая к общению имений, как это было в Иерусалимской общине: «Таков плод милостыни: чрез нее упразднялись перегородки и препятствия, и души их тотчас соединялись: «У всех их бе сердце и душа едина» /XI:880/.
К несчастью, сейчас
подавляющее большинство обществ являются обществами мамоны, а пророчества Нового
Завета нам говорят, что и в будущем такое
положение сохранится, если не усугубится. «Ибо
люди будут самолюбивы, сребролюбивы горды, надменны… жестоки, не любящие добра»
(2 Тим.3,2-3) – утверждает ап. Павел. А это значит, что и в будущем милостыня
останется последним средством хоть чем-то помочь обездоленным.
В обществе справедливости социальные отношения уничтожают (или резко затрудняют) трудовую эксплуатацию. Но и в таком обществе милостыня не теряет своего значения, а восходит на новую ступень– милостыня становится уже не восполнением несправедливости, а помощью наиболее нуждающимся, т.е. служит мостиком в общество любви. Ибо принцип справедливости ни коим образом не запрещает любые проявления любви, в том числе и милостыню. Как мы видели, Златоуст определенно считал щедрую милостыню способной привести к созданию общин наподобие Иерусалимской. Правда, в этом случае милостыня должна быть организованной, осуществляемой не спонтанно, а через общественные организации, имеющие ясное представление, куда надо направить средства. В случае Иерусалимской общины такой организующей силой была Церковь в лице апостолов, которые ради поддержания духа любви организовали социальное диаконское служение (Деян.6, 1-6).
И тем не менее, в обществе любви значение личной милостыни неизбежно падает. Это, казалось бы, еще один парадокс, но легко объяснимый. Просто в таком обществе вся социальная жизнь является перманентной и нескончаемой милостыней, осуществляемой постоянно и незаметно. В общине нет необходимости в личной милостыне, ибо в полноте своей и трудовая справедливость и помощь наиболее нуждающимся осуществляется самим сообща благодаря напоенным любовью общинным отношениям. То, что милостыня в таком обществе не актуальна, косвенно подтверждает тот же Златоуст, утверждая, что в Царстве Небесном милостыни не будет: "Сделаем душе золотое ожерелье, то есть милостыню, доколе мы здесь. Ибо когда пройдет сей век, тогда уже не будем творить ее. Почему? Потому что там нет бедных, там нет денег, там нет нищеты " /XI:222/. Логика святителя простая: милостыня – лекарство, но если нет болезни, то и лекарство не нужно. Правда Златоуст говорит о Небесном Царстве, а не о земной общине. Но их сближение у Златоуста очевидно, ибо об Иерусалимской общине он замечает: «Это было ангельское общество, потому что они ничего не называли своим»" /IX:73/. Златоуст просто восхищен строем Иерусалимской общины, считая ее, если и не раем на земле, то явно преддверием к нему. И в то же время святитель констатирует, что живет в больном обществе, в котором милостыня необходима, «доколе мы здесь».
IV.
Однако, в соответствии с «критерием выживаемости», необходимо сделать несколько замечаний о реализуемости общества справедливости и общества любви.
Справедливость – Божий закон; Бог есть Любовь, но он также есть и Справедливость. Закон трудовой справедливости предназначен для больших обществ – по более высокому закону, закону любви такое общество, находясь в падшем состоянии, жить не может. А вот справедливость большинство людей признает основным принципом совместного существования. Справедливое общество – здоровое общество, оно может успешно развиваться. Особенность справедливости в том, что она может быть зафиксирована в законе и тем самым послужить крепкой основой общественного устройства. Как уже отмечалось, справедливость является основным содержанием Моисеева законодательства. Поэтому принцип справедливости может быть осуществлен даже в падшем состоянии современным человеком, причем в масштабах большого общества.
Доказательством реализуемости общества справедливости служит 70 летнее существование СССР. Не будем утверждать, что там была реализована полная справедливость – было много перекосов. Но по сравнению с современной Россией это небо и земля. Нынешняя Россия являет собой яркий пример несправедливого общества мамоны. Причем, в своей несправедливости лидирующего. Ныне Россия занимает первое место в мире по концентрации богатств в руках 1% населения – 74.5% (данные Global Wealth Report 2016). СССР же наоборот в 60-х годах был мировым лидером по минимальному децилю (отношению доходов 10% наиболее обеспеченных к 10% наименее обеспеченных граждан) – 2.7. Разница столь ошеломляющая, что нисколько не удивительна та огромная ностальгия современных жителей России к жизни в Советском Союзе.
Иное дело – общество любви. Полноценная реализация принципа «больше получает нуждающийся» в большом обществе представляется утопичной. Безусловно, высшим законом человеческого общежития является закон любви. Собственно любовь – суть христианства, вне которой оно превращается в мертвую букву. И первые христиане это прекрасно чувствовали, живя небольшими общинами, в которых дух любви объединял людей вплоть до общей собственности. Воистину «любовь… не ищет своего» (1 Кор.13,4-5). Однако уже в Иерусалимской общине, несмотря на данную Господом благодать и огромный энтузиазм ее членов, все же начались нестроения. Их честно и объективно описывают Деяния апостольские: печальная история с Ананией и Сапфирой, некрасивый эпизод с притеснением вдов эллинистов. Это говорит о том, что если в малых обществах принцип сострадания к нуждающимся может быть успешно реализован, то в больших обществах его реализация наталкивается на непреодолимые трудности. Численность Иерусалимской общины (порядка 5000 чел.) видимо, была предельной – история не доносит нам осуществления этого принципа в более многочисленных сообществах. И поэтому предлагать такой вариант социальной любви в больших обществах нереально. Это и понятно – если в малых обществах (общинах) еще может подобраться контингент людей с высоким духовно нравственным уровнем, то в больших обществах неизбежно живут люди разного уровня – и пшеница и плевелы. Как говорил еще блаженный Иероним «Ибо в одном доме, в одном городе, в одной общине жители Вавилона и жители Иерусалима перемешаны между собой». Падшесть людская велика, и объединить большинство членов такого общества может только принцип справедливости.
V.
Сделаем некоторые выводы. Справедливость – прежде всего общественная добродетель. Она призвана обеспечить социальный мир и стабильность в большом обществе, давая каждому по степени его вклада в благополучие общества. Милостыня – по преимуществу личная добродетель. Но она помогает прежде всего дающему побороть свой эгоизм. Если милостыня щедрая, если дающий жертвует нечто существенное для его безбедного существования, то она становится средством спасения человека, путем в Царство. Если же в обществе в основном реализована справедливость, то на ее основе милостыня может приобретать новое качество – помощь тем, которым труднее всего: обездоленным, инвалидам, нетрудоспособным, многодетным. Такая помощь, осуществляемая организованно, через общественные организации или Церковь может стать шагом в сторону осуществления (путь в неполной степени) общества любви. Однако в социальном плане значение милостыни невелико. Обычная милостыня не способна преобразить социальный строй, и более того, сама по себе не может стать основой социальной жизни. Милостыня – лишь лекарство от социальных невзгод, причем лекарство паллиативное, дающее облегчение болезни на время, но бессильное ее радикально вылечить.
В связи с этим возникает законный вопрос: а не лучше ли те средства, которые православные пускают на благотворительность, использовать на создание общин (пусть и в малых масштабах), в которых реализованы более совершенные социальные отношения, чем царящие в обществе мамоны? По такому пути и пошел Н.Н. Неплюев. Он обычную милостыню, которую, как считают православные, надо обязательно творить, называл «бессистемной благотворительностью» и утверждал, что на нее идут огромные средства, а результат практически нулевой – деньги уходят в песок, а эффект подобен, как он говорил, эффекту «вычерпывания ковшиком моря зла и страданий». По Неплюеву, имеющиеся средства надо использовать на создание трудовых христианских братств. Основанное им Крестовоздвиженское Трудовое братство подтвердило его идею – там любовь между братчиками привела и к равенству в распределении, и к великолепным хозяйственным успехам, и к твердой православной вере. Неплюевское братство (просуществовавшее, кстати, около 40 лет и пережившее три революции и три войны) можно рассматривать как успешный случай осуществления принципа «социальной любви» в малых масштабах (братство насчитывало около 500 чел.).
VI.
Однако убедить в своей правоте Неплюеву мало кого удалось. Большинство православных по-прежнему представляли милостыню как универсальную, вечную добродетель, приводящей в Царство Небесное и к тому же обеспечивающей благополучие социальной жизни. И что ради сохранения столь высокой добродетели как милостыня даже следует законсервировать частнособственнический строй (мол, «милостыня дается только из своего») и специально поддерживать имущественное неравенство. То есть ради лекарства сохранять болезнь.
Действительно, в православной литературе зачастую высказывается тезис, что основой христианской социальной жизни должна служить солидарность между бедными и богатыми. Таков социальный строй, основанный на частной собственности, но с осуществлением милостыни. Другими словами, идеалом считается, когда имеются богатые, т.е. владеющие значительной собственностью и по своему усмотрению распоряжающиеся ею, в том числе и в делах благотворительности, и бедные, которые получают милостыню от богатых. Причем предполагается, что богатые остаются богатыми, а бедные, несмотря на милостыню, остаются бедными – именно такой и должна быть социальная структура общества. Так установлено Богом, ибо сказано: «бедность и богатство – от Господа» (Сир.11,14).. И если обе социальные группы будут эту ситуацию смиренно принимать – богатые отдавать часть своего богатства, а бедные благодарить за это, – то наступит мир и благоденствие. Такая вот социальная идиллия. Иначе говоря, формула такова: «богатые благотворят, бедные благодарят; этим спасаются и те, и другие». У католиков даже бытует выражение: «богатые созданы для спасения бедных, а бедные для спасения богатых».
Однако, особенно после экскурса в возможности милостыни, такая концепция встречает ряд возражений.
VII.
Прежде всего, такой концепции мы в Новом Завете не найдем. Ничего подобного там не утверждается. Скорее библейские аналогии следует искать в Ветхом Завете. Только вот спасаются ли христиане исполнением ветхозаветных концепций? Далеко не всегда. Ибо апостолом сказано: «закон ничего не довел до совершенства» (Евр.7,19), т.е. идеалом, тем более христианским, ветхозаветное положение может и не быть. Что же касается процитированного выше (Сир.11,14), то св. Иоанн Златоуст по его поводу мудро замечает: «это было сказано в Ветхом завете, когда богатство считалось весьма важным, а бедность была презираема, одно было проклятием, а другое - благословением. А теперь не так» /XII:160/. То есть новозаветные оценки иные, чем ветхозаветные. В «Основах социальной концепции РПЦ» тоже нет этой схемы.
Новозаветная социальная концепция совершенно иная. Самый яркий эпизод, проливающий свет на новозаветный социальный идеал, – описание жизни Иерусалимской общины: "Все же верующие были вместе и имели все общее: и продавали имения и всякую собственность, и разделяли всем, смотря по нужде всякого" (Деян.2,44-45). Иначе говоря, в Деяниях апостольских утверждается, что христианский социальный идеал – христианский коммунизм. Не должно быть ни бедных, ни богатых, а должна быть общая собственность – именно она укрепляет любовь, которая должна соединять христиан в общине. Вот такое устроение действительно спасает. И поэтому его с энтузиазмом поддерживали и святые апостолы, и практически все древние святые отцы. И, как видим, оно в духовно-нравственном отношении несравненно выше обсуждаемого тезиса о трогательной любви богатых и бедных.
Таким образом, именно коммунистический, уклад, связанный с общностью имущества, а вовсе не солидарность богатых и бедных, является настоящим евангельским идеалом.
VIII.
Апологеты «идиллии» твердят о ее спасительности, причем как для богатых, так и для бедных. Ведь в «идиллии» и богатые и бедные проявляют высокие христианские добродетели: богатые – милостыню, бедные – смирение и благодарение. Не могут же столь замечательные достоинства не дать соответствующего плода!
Да, несомненно, эти добродетели прекрасные, но, увы, зачастую они используются в качестве ширмы, скрывающей несправедливость. Посмотрим на ситуацию повнимательнее.
Сначала о добродетелях бедных. Говорят, что бедные спасутся своим смирением. Но смирение действительно представляет собой высочайшую добродетель, если она добровольна. То есть настоящее смирение проявляется тогда, когда человек имеет возможность поступить иначе, но смиряется перед складывающимися обстоятельствами, понимая, что их предлагает Бог. Вот такого человека можно назвать смиренным. А у наших бедных никакого иного выбора, кроме как оставаться бедными, нет. Тут скорее не «человек смиряется», а «Господь смиряет», когда Он своей тяжелой дланью ложится на плечи, и поневоле приходится подчиниться. И потому такое смирение невысоко ценится – ведь буквально нас всех смиряет Господь, но далеко не все истинно смиренные.
Что же касается милостыни богатых, то сомневаться в ее спасительности дает основание евангельский эпизод с богатым юношей. В нем ситуация где-то аналогична: бедная община Христа с Его последователями и очень богатый человек. Казалось бы, согласно нашей «идиллии», Христос должен был попросить у богатого юноши помочь материально Его общине, обещая ему в итоге Царство Небесное. Но нет, Христос предлагает юноше совершенно другое: «поди продай имение твое и, раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи и следуй за Мною» (Мф.19,21). Не отдавать часть, оставаясь богатым, предложил юноше Господь, а раздать все и вступить в общину Христа. Вот путь спасения, указанный Самим Спасителем. Ибо оставаясь богатым, т.е. удерживая у себя средства, которые богатый юноша мог раздать бедным, он на самом деле отрекся от заповеди любви к ближнему. А без исполнения этой заповеди спастись невозможно. А ведь юноша думал, что он все заповеди исполнил, достиг совершенства – «чего еще недостает мне?» самодовольно он вопрошал Христа. И в ответе Спасителя проглядывает горькая ирония: «уж если ты мнишь себя таким совершенным, то давай, подтверди это делами, раздай все имение твое».
Нельзя, оставаясь богатым и лишь немного отстегивая бедным, по-настоящему любить ближнего – вот что нам надо уяснить из эпизода с богатым юношей. Не спасаются богатые, которые только благотворят. Ибо это слишком просто – 5-10% на благотворительность бизнесу богатого в общем-то не повредят. Иначе говоря, по «златоустовским» критериям милостыня наших богачей до настоящей милостыни явно не дотягивает: она дается не всем, а избранным, и главное, не есть для них (богачей) что-то значимое. Такая милостыня уж точно социальный строй не лечит, а скорее его укрепляет, со всеми наличными несправедливостями. Такая милостыня и не может бедных вытащить из бедности. Скорее это или пиар, или наивная уверенность, что вот так, не напрягаясь можно заполучить Царство Небесное. Ох, вряд ли, за Царство нужно отдать все, да еще последовать за Христом.
Предлагаемая
нам «идиллия» целиком и полностью ориентирована на общество мамоны. Она не
подразумевает никакого нового общественного строя. Богатые остаются
богатыми, бедные – бедными, неравенство
и несправедливость по-прежнему нераздельно царит между людьми. «Идиллия» и не пытается установить
справедливость, наивно полагая, что это вовсе не нужно. Но в этом-то и
заключается ее главная неправда. Так что
норма «богатые благотворят, бедные благодарят»
является не принципом, на котором может стоять общество, а нравственной
заповедью; она лишь призывает богатых поступать так, но не может утвердить себя
законодательно. И к тому же оказывается утопичной – ведь святыми отцами
убедительно показано, что богатство надмевает, оно давит на владельца, начинает
управлять им, заставляя его еще больше увеличивать свое состояние, и
соответственно – меньше оставлять бедным. Поэтому-то и «удобнее
верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие» (Мф.19,24).
Так что неправда «идиллии» скрывается под маской любви. Но, как показывает
жизнь, богатые далеко не стремятся благотворить. Статистика неумолима – сейчас
богатые на благотворение тратят меньшую часть своего дохода, чем бедные
Если же посмотреть, откуда у богатых богатство, то ситуация предстает просто в мрачном свете. Златоуст на то же (Сир.11,14) дает такой резкий комментарий: "Откуда же, скажешь, богатые? Ведь сказано: богатство и нищета от Господа (Сир.11,14). Но спросим возражающих нам: всякое ли богатство и всякая ли бедность от Господа? Кто может сказать это? Мы видим, что многие собирают великое богатство хищением, гробокопательством, чародейством и другими подобными способами, и, владея им, даже недостойны жизни. Что же, отвечай мне, можно ли сказать, что это богатство от Бога? Нет. Откуда же? От греха" /X:350/. Великому сердцеведу ясно, что богатство сплошь и рядом неправедное. А вот еще определеннее: "В отношении имущества невозможно быть одному богатым без того, чтобы наперед другой не сделался бедным" /X:419/. И это про Византию начала V века! А уж что говорить про современных российских богачей-нуворишей? У них все богатство нажито неправедно. Святитель Феофилакт Болгарский, комментируя притчу о неверном управителе, сформулировал два условия, когда богатство допустимо. А именно:
1. если богатство получено честным путем (как результат добросовестного труда) и
2.
если оно находится в процессе раздачи.
И если встречаются (хотя и очень редко) бизнесмены, щедро расходующие средства на благотворительность, то честно заработавших свое богатство нет ни одного – хотя бы потому, что сама прокрутка частной собственности несправедлива – она обворовывает неимущих. Поэтому предлагаемая нам «идиллия» выглядит в моральном отношении просто неприлично: богатые благотворят из наворованного, а бедные их благодарят за то, что они их обворовали. Вот какова подноготная «идиллии»! Скорее всего, она предназначена для религиозного оправдания несправедливости, царящей в обществе мамоны, сокрытия его подлинного лица.
Таким образом, «идиллия» вовсе не является христианским идеалом устроения социальных отношений. Просто она формулирует одну из социальных концепций, бытующих в православном мире. А именно, что богатых и бедных можно примирить через благотворительность. Идея, мягко говоря, сомнительная, поскольку она, вместо преображения социальных отношений, оставляет нетронутыми всю их вопиющую несправедливость. Правда Божия тут не находит воплощения. Искать ее христианам нужно на других путях – путях построения справедливого общества.
