Один из важнейших социальных институтов – экономика. Важнейшим она является потому, что практически полностью обеспечивает выполнение второго критерия общественной оценки (критерия выживания). Как уже указывалось, в силу падшести человеческой (в том числе и падшести общественной) поддержание второго критерия является необходимой функцией общества. И по факту человечество по необходимости должно уделять своему жизнеобеспечению значительное внимание, время и силы, что оно и делает. Сфера хозяйства занимает в жизни человека огромное место. Человек большую часть своих сил, умения, времени вкладывает в эту сферу, и потому как, на каких нравственных принципах будет основываться экономика – далеко немаловажно именно для духовного здоровья. Конечно же, духовное должно главенствовать над материальным. Но в нашем падшем мире, увы, все наоборот, и именно экономические отношения, хотим мы этого или нет, де факто полагаются в основу общества. А, как известно, человек вне общества не может быть человеком. Это значит, что экономические отношения во многом, даже более того – в основном определяют моральный портрет человечества. И если этот портрет уродлив, то выправить его другими, неэкономическими средствами проблематично. Иначе говоря, для спасения необходимо жить по-христиански во всех сферах своего бытия, и в том числе – в сфере экономики. Иначе говоря, не только второй, но и второй, но и первый (сотериологический) критерий при оценке экономических явлений ни в коем случае нельзя игнорировать.
Целью христианской экономики (впрочем, как и социума вообще) является создание условий для приближения человека к Богу, стяжания Царства Небесного, спасения. Однако эта простая мысль часто оспаривается самими христианами. Говорят: поскольку экономика занята материальным производством, то ее значение второстепенно – ведь для христианина на первом месте духовное. Надо сразу сказать, что такой взгляд не выдерживает критики. Дело в том, что экономика – это прежде всего отношения между людьми, а это уже самая настоящая духовность, проходящая по ведомству нравственного богословия. Об этом говорят многие наши русские философы, например Бердяев: «экономика насквозь духовна», Булгаков: «экономика есть прикладная нравственность», или Соловьев: экономика – лишь «поприще для применения единого нравственного закона», и пр. И поэтому по своей сути экономика должна находиться на должной духовной высоте.
Каждый христианин чает Царства Небесного. Но Царство начинается уже на земле. По мысли Иринея Лионского, человек живя на земле «постепенно привыкает вмещать Бога». Вот отсюда и следует вся важность установления праведных, справедливых, сотруднических экономических отношений – постоянно «купаясь» в них мы будем «научаться Царству». Если же эти отношения будут несправедливыми, эгоистичными, эксплуататорскими, то, живя ими, мы будем проникаться совсем другим духом, «научаться» аду, а не раю. Таким образом, и с этой точки зрения следует, что христианин на земле должен жить по-христиански, преображать в христианском духе среду своего обитания, прежде всего – социум. Этим он и сам спасается, и совершает работу, заповеданную ему Самим Богом.
Наконец, для тех, кого не убеждают абстрактные доводы, скажем, что предоставив России качаться на волнах современной, безусловно нехристианской, экономики, мы ее, как суверенное государство, просто потеряем. А вместе с Россией потеряем и Православие. И это будет катастрофа, перед которой все прошлые наши провалы покажутся мелкими неприятностями. Поэтому создание христианской экономики жизненно необходимо.
Однако, необходимо все время помнить, что человек – существо падшее, удобопреклоняемое ко греху. Люди не могут, а чаще – не хотят жить по-христиански. Эгоизм – личный, семейный, клановый, национальный – их душит, заставляет идти на конфронтацию с другими людьми. В результате война всех против всех – обычное явление. Ею проникнуты все наши обычные человеческие отношения. Они закреплены в законах, в культуре, в экономическом строе. В последнем – в особенности. Так что именно экономика – верная лакмусовая бумажка уровня морали в обществе.
И христиане тут не исключение. И они – под непрестанным давлением социума. И потому сплошь и рядом высокое в их жизни сочетается с низким. В особенности это относится к области имущественных отношений. Есть полные нестяжатели, бессребреники, есть коллективисты, ратующие за общую собственность и солидарность в хозяйствовании, есть блюстители справедливости, но есть и ярые апологеты частной собственности, для которых нынешний либеральный капитализм – самое оно. Назвать последних нехристианами было бы неверно – эти люди тоже верят в Христа Спасителя и исповедуют Символ веры. Нет, это тоже православные христиане, только вот уровень их имущественной морали, скажем мягко, не на высочайшем уровне. А потому говорить категорично и точно о нормах христианской экономики пока преждевременно – слишком уж разные люди. К тому же, что возможно в масштабах локальной общины, оказывается крайне проблематичным в масштабах народа, страны. Поэтому необходимо рассмотреть целую лестницу экономик, отличающихся разным нравственным уровнем, разными принципами распределения и разными отношениями собственности. Причем на эту лестницу будем глядеть сверху вниз – от высших форм к низшим.
Деяния Апостольские нам кратко, но очень четко и с огромным пафосом повествуют о жизни первохристианской Иерусалимской общины:
"Все же верующие были вместе и имели
все общее: и продавали имения и всякую собственность, и разделяли всем, смотря
по нужде всякого" (Деян.2,44-45).
"У множества же
уверовавших было одно сердце и одна душа; и никто ничего из имения своего не
называл своим, но все было у них общее. Апостолы же с великою силою свидетельствовали о воскресении Господа
Иисуса Христа; и великая благодать была на всех. Не было между ними никого
нуждающегося; ибо все, которые владели землями или
домами, продавая их, приносили цену проданного и полагали к ногам Апостолов; и
каждому давалось, в чем кто имел нужду. (Деян.4, 32-35).
Итак, апостолы, причем все двенадцать, причем сразу после приятия Духа Свята в Пятидесятнице, организуют общину, где устанавливается полный христианский коммунизм и распределение «по потребности»: «каждому давалось, в чем кто имел нужду». Впрочем, как верно указывает о. Сергий Булгаков, Иерусалимскую общину нельзя считать экономическим феноменом, поскольку производства там не было – первые христиане ждали скорого Второго пришествия Господа. Поэтому Иерусалимская община заповедала нам не хозяйственный строй, а основополагающий принцип христианского общежития – общность имуществ.. Однако Св. Иоанн Златоуст, говоря об Иерусалимской общине, кстати, замечает: «так живут теперь в монастырях». И действительно, активная хозяйственная деятельность есть в монастырях, которые в других отношениях берут пример с первохристиан. Если же и монастыри кого-то не убеждают по причине обета безбрачия, то можно указать на государство иезуитов в Парагвае (XVII-XVIII вв.). Это удивительный феномен реализации христианского коммунизма в целом народе – племени гуарани (до 300 тыс. чел). Там коммунизм достигал таких поразительных норм: жители, помолившись в храме, выходили на работу с пением псалмов, неся икону Божией матери. Также с песнями отработав в поле, они возвращались в поселение, опять-таки сначала заходя в храм. Денег не было, а все нужное каждая семья брала из общественных складов. Индейцы, под руководством иезуитов, развили целую цивилизацию, создав собственную культуру, письменность, развитое производство и даже армию. И если бы не гонения на иезуитов (их выгнали из Южной Америки, а после вовсе запретили), то, кто знает, может быть государство индейцев сыграло бы значительную роль в человеческой истории.
Таким образом, описанный тип христианской экономики был в прошлом и существует в настоящее время. Он должен быть поставлен на самое высокое место, как указанный нам Самим Духом Святым. Однако надо сделать два замечания. Во-первых, из него вытекает принцип аскетизма. Если аскетизма нет, то «каждому по потребностям» при всегдашней ограниченности ресурсов может привести к тяжелым конфликтам. И во-вторых, надо четко понимать, что сам по себе экономический строй высокой нравственности создать не может – она возникает под действием религиозных факторов. Но если должный уровень нравственности достигнут, то высший экономический уклад может этот уровень поддержать, укрепить, не дать съехать вниз. Об этом, обсуждая жизнь Иерусалимской общины, прекрасно говорит Златоуст: «Но скажи мне: любовь ли родила нестяжание, или нестяжание - любовь? Мне кажется, любовь - нестяжание, которое укрепляло ее еще больше».
Община возникает и из немного иного, но все равно очень высокого эконмического принципа – распределения «поровну». Всякая «уравниловка» на первый взгляд кажется несправедливой – раз труд затрачивается неодинаковый, да и квалификация различна, то и должно быть разное вознаграждение. Однако, распределение «поровну» оказывается высшей справедливостью, ибо подчеркивает братский характер общества: братья имеют равное достоинство. И поскольку все христиане – сыны Божии, а значит братья, то одновременно такой братский принцип распределения подчеркивает равенство людей перед Богом, их царственное сыновство. А неравенство сил и умений в общине сглаживается взаимной любовью.
Распределение поровну встречается в разных общинах. Одна из таких общин наиболее показательна. Это, созданное замечательным русским человеком – Н.Н. Неплюевым, Крестовоздвиженское Трудовое Братство. Тут все слова названия значимы и необходимы. Слово «Крестовоздвиженское» нам говорит, что это братство – православное, объединенное вокруг Крестовоздвиженского храма. Действительно такой храм был построен Неплюевым в конце XIX в. усадьбе Воздвиженское Черниговской губернии. Служил православный священник, алтарничали и пели на клиросе – сами братчики. Слово «Трудовое» подчеркивает, что там все трудились. И действительно Братство имело большое хозяйство – пашни, луга, лесное хозяйство, животноводческую ферму, огромный сад, несколько заводов и фабрик. Причем все делалось по высшим для того времени агротехническим кондициям: десятипольный севооборот, лучшие английские породы скота, сельскохозяйственные машины, телефон, электростанцию, даже трактора. После революции это хозяйство некоторое время считалось лучшим в России. И наконец «Братство». Оно жило по высшим христианским канонам, и образцом своей жизни видело именно Иерусалимскую общину. Христианская любовь была основным законом Братства. Все хозяйство было общим, и, несмотря на различия в профессиях и способностях, все братчики получали строго поровну. Причем, львиную долю прибыли Братство вкладывало в развитие хозяйства и социальную инфраструктуру: братчики жили в общих домах, имели общую трапезу, содержали детей в общих детских садах; имелись братская больница, братская библиотека и др. Личные же средства членов Братства помещались на счета в банке, так что на руки выдавалась относительно небольшая сумма на одежду и личные расходы.
Спускаясь еще ниже, мы встречаемся с принципом «по труду», который уже хорошо согласуется с обычным представлением о справедливости. Сколько произвел – столько и получай. Справедливость означает баланс между собственными потребностями и нуждами других людей, понимание того, что прочие в общем-то не хуже тебя и имеют такое же право на долю в общем продукте. Отсюда видно, что трудовая справедливость – принцип требующий достаточной высокого уровня нравственности.
Именно принцип трудовой справедливости лег в основу экономического уклада, легшего в основу советского общества. И благодаря социалистической экономике, основанной на общественной собственности, в целом этот принцип был выдержан. Правда, лишь «в целом» – к советскому социализму могут быть предъявлены претензии как в области мотивации труда, так и в смысле справедливости распределения. Что касается последнего, то невооруженным глазом видна несправедливость по отношению к деревне – она явно недополучала по сравнению с городом.
Тут необходимо сказать и о производстве. Если оба вышеописанных уклада держались на принципе «от каждого – по способностям», то при социализме это не так (что бы ни говорили советские идеологи). Принцип справедливости предполагает иное: «от каждого по желанию». Человек может и не класть на алтарь труда все свои силы, но тогда он и получит меньше – в соответствии с вложенными усилиями. Впрочем, принцип участия в производстве «по желанию» будет верен и для других укладов, расположенных на более низких ступенях рассматриваемой лестницы.
Относительно мотивации труда при социализме следует все же сделать одно существенное уточнение. Социализм, отрицая частную собственность и рынок, разрушает главный мотив капитализма – наживу, стремление к быстрому и бесконтрольному обогащению. Блага достаются трудом, и это вполне соответствует заповеданному нам в Библии «в поте лица твоего будешь есть хлеб» (Быт.3,19). И как раз этот трудовой принцип очень многих не устраивает. Еще раз повторим: люди – существа падшие, подверженные эгоизму, и потому желающие получать не работая. В силу этого одного справедливого вознаграждения за труды оказывалось мало, и общество вынуждено было задействовать другие факторы. С одной стороны, соображения солидарности, общества как большой семьи играли не последнюю роль. И потому очень многое в нашем социализме держалось на порядочности, как тогда говорили, «сознательности». Ясно, что тут была попытка воспитать нового, высокоморального (пусть и в неполной степени) человека, без которого социализм невозможен. Ведь принцип «большой семьи», как это ни странно, противоречит справедливости: в таком обществе можно устроиться жить «социальным пакетом» вовсе ничего не делая или только имитируя деятельность. Поэтому для таких было включено принуждение, которое, к сожалению, в условиях жесткой внутрипартийной борьбы, приняло уродливые формы и несоразмерные масштабы. Позже «тоталитаризм» выразился в идеологическом застое, вольном или невольном нежелании даже осмыслить социализм вне марксистских догм. В результате наш социализм, пытавшийся сочетать справедливость и «большую семью», пал.
Это не значит, что социализм в масштабах страны невозможен. Но для его реализации необходима иная – религиозная мотивация труда. Если Церковь убедит верующих людей, что работать надо ради Бога и ради России (ибо Русь – удел Богородицы), а значит – ради спасения, то на такой мощной мотивации социализм может держаться без тотального принуждения.
Еще один экономический уклад, по сути дела социалистический, представляет артель. Эта форма хозяйствования характеризуется прежде всего договорным характером распределения прибыли. Артельщики договариваются между собой о доле прибыли – на основании авторитета, степени ответственности и квалификации. Такой принцип распределения предполагает особые отношения внутри артели – отношения товарищества, взаимопомощи открытого обсуждения и участия всех артельщиков в управлении артелью. Тем самым в артели человек превращался из наемного рабочего в сознательную творческую личность. Подчеркнем еще раз: если для общины характерно распределение поровну (там любовь равняет неравные способности общинников), то для артели характерно неравное распределение, которое однако приближается к справедливому, из-за свободного коллективного обсуждения роли каждого артельщика в трудовом процессе.
Артели были довольно широко распространены в России во второй половине XIX в. Однако, столкнувшись с чисто капиталистическим укладом, артельный уклад потерпел поражение – в начале XX в. Число артелей уменьшилось. Причина этого лежит, как видится в двух моментах.
Во-первых, сам артельный уклад явился неким компромиссом между общиной и капиталистическим предприятием. С одной стороны, артель пыталась избежать обезличенности и жестокости капиталистических экономических отношений вводя элементы демократии и коллективного обсуждения планов и результатов своей деятельности. Но с другой стороны, денежная сторона, желание хорошего заработка было в артели превалирующим стимулом. Дилемма братство или деньги решалась все же в пользу денег. Такая противоречивость не позволяла артели встать на подлинно высокий духовный уровень.
Во-вторых, исторически артель существовала в рамках капитализма, и артельный уклад постоянно конкурировал с чисто капиталистическим. А закон конкуренции укладов в нашем падшем мире таков, что если низшему (в духовном смысле) укладу не ставить ограничения, то он выигрывает. Поэтому конкурентная борьба между артелью и капиталистическим укладом неизбежно приводила к победе последнего и вытеснению артельного принципа из экономической жизни России.
Тем не менее, артельный уклад был возрожден в Советской России в форме колхозов. Колхозное сельское хозяйство СССР просуществовал весь советский период и в целом обеспечило население с\х продукцией. Однако расцвета колхозного строя не произошло – в силу «планового пресса» и занижения закупочных цен, т.е. в силу определенной эксплуатации городом деревни.
Но социализм смог подняться, и то ненадолго и на небольшой части «шарика», лишь в XX веке. Ранее же в мире сложилась другая модель, исповедующая распределение «по заработанному». И поскольку разделение труда показало свою фантастическую эффективность по сравнению с универсализмом, то мир в основу экономики положил рынок, в котором распределение осуществляется «по проданному». А продаваться стало все – не только предметы потребления, но и средства производства, продукты душевной деятельности человека (искусство, наука, дизайн и проч.) и даже сам труд. Сейчас, когда хотят вести речь об этом типе экономики, употребляют термин «народный капитализм», подчеркивая ее основополагающий принцип: это частнособственническая экономика, но собственностью владеют все. О справедливости тут уже говорить не приходится – рынок вовсе ее не обеспечивает. Рынок – поле борьбы противоположных интересов, арена, где побеждает не мир, солидарность и любовь, а наоборот – индивидуализм, соперничество и противоборство. Рынок – это место, где человеческий эгоизм впервые в нашем рассмотрении, как джин из бутылки, вырывается на экономические просторы и становится главной силой, вершащей общественный строй. Если при социализме, в виде трудовой справедливости существует паритет эгоизма и любви, то теперь любовь умаляется, а эгоизм становится преобладающим.
Увы, за возможность эффективно организовать производство человечество, не просвещенное духом любви и солидарности, вынуждено платить такую цену. А, кстати, какую? На первый взгляд кажется, что вполне приемлемую: эгоистический интерес, конкуренция и стремление к наживе – с мирской точки зрения – пусть и не самые прекрасные, но в общем-то безобидные вещи. Зато плюсы громадные – производство растет, технический прогресс движется, потребности удовлетворяются. Однако с точки зрения, которую мы обозначили – спасения души – все куда серьезней. По сути дела за благополучную жизнь человек платит удалением от Бога, духовной гибелью. И это не преувеличение, а жестокая метафизическая реальность, которая для верующего человека является единственно значимой.
Поскольку рынок становится основой общества, то постепенно происходит воспитание людей в рыночном духе. А поскольку на рынке получают преимущество самолюбивые, жесткие, изворотливые, бесчестные, то так же постепенно происходит отбор людей, а также изменение общественной нравственности и, за ней, – правовых норм. Усугубляется социальная дифференциация между богатыми и бедными, мир становится жестоким, и любовь уходит из сферы общественной в семейные и чисто личные отношения. Рынок неизбежно перерастает в капитализм, при котором распределение осуществляется «по капиталу». И самое для некоторых неожиданное, что на самом деле никакого рынка нет. Нет в смысле честного соревнования, конкуренции производителей. А есть монополия, маскирующаяся под рынок. Все уловки производителей сводятся в основном не к улучшению продукции, а выстраивании ситуаций, когда они оказываются, пусть временно, монополистами. Даже когда имеет место несколько примерно равноценных производителей (например, в области компьютерной техники), то не сомневайтесь – между ними существует картельный сговор [1]. Поэтому говоря «рынок» мы подразумеваем сложившуюся за Западе модель экономики.
Об антихристианской сущности капитализма (или как стыдливо его теперь называют – «либерально-рыночной экономики») уже очень много сказано. Поэтому будем кратки. Внутренним двигателем рыночной экономики является нажива, прибыль, барыш. Собственно идеологи рыночной экономики и мыслят человека как «человека экономического», который в экономической сфере ведет себя только подчиняясь принципу максимизации прибыли – оное поведение просто не мыслится. Однако такой мотив является явно нехристианским. Результаты превращения человека в «человека экономического» разнообразны и губительны.
Прежде всего, человек превращается в индивидуалиста, человека, думающего о своей прибыли, деньгах, источниках поступления средств. Любовь минимизируется, и на ее место заступает, себялюбие, холодность, расчет. Рынок растаскивает всех по углам, ограничивая интерес собственной прибылью и удовлетворением собственных желаний.
Далее, рынок вкупе с частной собственностью оказывается очень жестоким, несправедливым институтом, не щадящим бедных и благоволящим к богатым. Сам рыночный принцип, активно использующий кредит, оказывается несправедливым, приводящим к эксплуатации слабого сильным. Несправедлив сам принцип частной собственности, позволяющий собственникам иметь нетрудовые доходы.
Далее, рынок развращает. Ибо капиталистическое производство должно расширяться, а значит продавать все больше и больше. Но что для падшего человека самое желанное? Грех, разврат. Поэтому рынок, чтобы «впарить» мерзость, меняет нравственные ориентиры, делая грех нормой. Развращение народа – главное следствие рыночной экономики.
Наконец, рынок убивает веру в Бога. Разумеется, осторожно, постепенно. Но неуклонно. Ибо заменят Бога шуршанием зеленой бумаги. Но сказано «не можете служить Богу и мамоне» (Мф.6,24).
Плановый принцип – это прежде всего принцип солидарности, сотрудничества, принцип справедливости и в то же время аскетичности (планируется столько, сколько требуется обществу). Поэтому он ближе к христианским заповедям, чем рыночная среда.
Конечно, плановая экономическая среда в определенных аспектах уступает рыночной. Прежде всего, в гибкости и скорости реакции на изменившуюся конъюнктуру. Кроме того, рынок ближе к среднему уровню падшести человечества и потому оказывается более социально устойчивым, чем плановая среда, которая для своего поддержания требует применения закона, государственной власти и без нее существовать не может.
Подводя итог, можно утверждать, что рынок, образуемый частнособственническими субъектами, безусловно уступая по первому критерию, оказывается где-то лучше, а где-то хуже по второму критерию. Поэтому, если общество осуществляет план на благо людей, то такое общество оказывается более высоким, чем рыночное.
Заметим, что «христианского капитализма» в природе не бывает, ибо его главная движущая сила – стремление к наживе – носит языческий и вместе с тем сугубо материалистический, атеистический характер. «Капитализм есть практический атеизм» писал Н. Бердяев. В то же время это стремление замешано на таких мощных страстях, что фактически является поклонением мамоне – языческому богу богатства. Конечно, эта «религия денег» в человечестве бытовала всегда. Но раньше все-таки она не имела такого тотального характера, как в нынешнюю эпоху капитализма. Апофеозом «религии денег» является господство нынешней финансовой системы, когда мир наводнен ценными бумагами, стоимость которых (разумеется, фиктивная) во много раз превышает товарную массу. Ныне банкиры, делая деньги из воздуха, правят миром.
Апологеты капитализма объясняют, что даже если капитализм движется не вполне христианскими ценностями, но, благодаря мощному стимулу обогащения и механизму конкуренции, он в огромной степени развивает производительные силы, и в итоге он приносит человечеству счастье и благополучие. Однако христианина такие заявления обмануть не могут. «Благополучие» это имеет место лишь для меньшинства (золотого миллиарда), которое живет за счет труда всех остальных.
Наконец, внизу распределения находится криминальная экономика. Распределение «по силе» господствует, а реальные производители товаров держатся в черном теле. Заказные убийства, угрозы, вымогательство, наглые «наезды», рэкет, силовой отъем – вот «методы» развития такой экономики. Ясно, что тут происходит совершенно бесконтрольное обогащение одного «класса» – бандитов, держащих в страхе все остальное население. Что-то производить, если все равно отнимут, люди не будут. И поэтому криминальная экономика отрицает сама себя.
Впрочем, предыдущая формация, капитализм – тоже война всех против всех, там тоже сильный побеждает слабого. Разница лишь в том, что при капитализме все происходит более цивилизованно, чем при «криминализме». Там используется сила экономическая – капитал, деньги. В сущности это те же законы джунглей, но завуалированные, приукрашенные красивыми витринами и словами о свободе.
Что-то похожее на криминальную экономику было у нас в начале 90-х. Теперь наша власть, полиция и ФСБ стали сильнее, и такого явного разбоя нет. Но зато расцвела коррупция – тоже «цивилизованная» форма «распределения» богатств, принадлежащих всему народу.
В экономике особенно отчетливо проявляется многоуровневость социальных связей. Иначе говоря, необходимо рассматривать как связи внутри общества (предприятия), так и характер связей вне его, т.е. в той среде, в которой предприятие действует как целое. В связи с этим следует отличать экономическую среду, т.е. совокупность социальных связей в большом обществ вне предприятия и экономический уклад – который образуют социальные связи между людьми внутри предприятия.
Существует два основных типа экономической среды, образованных двумя основными типами собственности: частной собственности и общественной (государственной) собственности. Частнособственническая среда обеспечивает обмен произведенными продуктами через рынок; общественно-собственническая среда предполагает производство и обмен продуктов по определенному плану. Можно сказать и иначе: имеет место два качественно различных типа макроэкономических сред: рыночная экономика и раздаточная экономика [2]. Они имеют свои особенности, достоинства и недостатки, которые необходимо разобрать.
Но рассмотрением экономических сред вопрос не исчерпывается. Дело в том, что экономическая среда – макрофеномен, который развертывается большим обществом (государством). Конечно, среда подразумевает и подходящий для нее тип внутренней организации предприятия. А именно, рыночная среда подразумевает наличие ЗАО или ОАО, а плановая среда – государственные предприятия. Но в принципе в среде могут существовать (если не запрещены законом) и другие типы предприятий, имеющие разные внутренние экономические отношения. Типы таких внутренних отношений мы назвали экономическими укладами. Можно указать такие виды экономических укладов, как:
1) Община (коммуна) – распределение доходов «всем поровну» или больше получает самый нуждающийся; предприятие находится в общей собственности общины.
2) Государственное предприятие – работники получают зарплату, определяемую государственными законами; прибыль передается государству, которое финансирует государственное предприятие для выполнения им плана;
3) Артель – рабочие артели сами выбирают бригадира и договариваются о распределении дохода;
4) «Народное» предприятие (ОАО) – кроме зарплаты рабочие обычно имеют акции предприятия, по которым они получают дивиденды; руководство предприятия осуществляют акционеры, владеющие наибольшим количеством акций
5) Частнособственническое предприятие хозяин нанимает рабочих и платит им зарплату по своему усмотрению;
6) Криминальная банда – она просто отнимает произведенное другими.
Как уже указывалось данная последовательность укладов представляет собой духовно-нравственную лестницу (сверху вниз). Община является духовно высшей формой хозяйствования (хотя и не всегда осуществимой); частнособственническое предприятие находится на нижней ступени этой лестницы.
Причем все варианты в принципе возможны, но далеко не все будут чувствовать себя «в своей тарелке». То есть, чтобы выживать, например, в рыночной среде, любое предприятие с внешней стороны должно быть продавцом своих товаров, т.е. иметь вид капиталистического предприятия. Но внутри себя предприятие может быть организовано не по капиталистически – скажем, как артель или как община. Также и в плановой экономике могут участвовать в выполнении плана не только государственные, но и частные предприятия, а также единоличные собственники и те же артели и общины. Последние могут быть с успехом использованы при построении православного социализма.
В рамках одной экономической среды возможно совмещение разных укладов. Это дает возможность людям разного мировоззрения, нравственного уровня и психического склада уживаться в одной экономической среде. В то же время существование предприятия в чуждой ей среде налагает на его духовный облик свою печать. Например, община в рамках рыночной среды вынуждена с точки зрения этой среды выглядеть капиталистическим предприятием: продавать на рынке свою продукцию, нанимать рабочих и проч., что снижает духовную высоту общины.
Отметим, что совмещение разных экономических сред невозможно. Экономические среды антагонистичны, они не могут существовать вместе в одной экономике. Для обоснования достаточно напомнить о той борьбе, которая имела место между капитализмом (частнособственническим принципом) и социализмом (плановым принципом) в истории России.
В связи с этим можно поставить вопрос: так как же оценивать экономическую составляющую общества – по среде или по укладу? Ответ прост: оценивать духовность экономики предприятия надо по его экономическому укладу. Духовность же большого общества следует оценивать по его экономической среде. Тем более, что всегда имеет место наиболее подходящий для данной среды экономический уклад, который де факто становится наиболее распространенным.
Литература
1. Катасонов В.Ю. Капитализм. История и идеология «денежной цивилизации». –М: Институт русской цивилизации, 2013. – 1072 с.
2. Бессонова О.Э. Раздаточная экономика России: Эволюция через трансформации. – М.: РОССПЭН, 2006. – 144 с.
