Николай Сомин
от
Однако, тем не менее, дальше он говорит: «Капитализм безусловно тождественен стремлению к наживе. В рамках непрерывно действующего рационального капиталистического предприятия – к непрерывно возрождающейся прибыли, к рентабельности. И таким он должен быть. Капиталистическим мы здесь будем называть такое ведение хозяйства, которое основано на ожидании прибыли посредством использования возможности обмена, то есть мирного формально приобретательства». То есть, он признаёт, что, всё-таки, капитализм связан с наживой и с выгодой. Однако, так сказать, есть нажива и есть нажива: есть плохая нажива, а есть нажива хорошая. Так вот, капитализм – это пример хорошей наживы, вот таким он и должен быть, и слава Богу, что он вот такой.
Ну, а основную часть своей работы, первую часть, Вебер начинает с замечания, что, в общем-то, промышленное развитие в протестантских странах – оно гораздо более интенсивное, чем в странах католических. Ну, действительно, Испания, Италия – католические страны, да и Франция тоже, они отстают в промышленном развитии. А вот Германия, по большей части, – протестантская страна, Голландия, Бельгия, Англия, в особенности: вот они – лидеры промышленного производства. И это неспроста: все эти страны, так или иначе, в ареале протестантизма. И, в общем-то, в нем надо искать причины их лидерства в экономическом смысле. Именно в особенностях протестантской веры. Ну, собственно, вот этот факт – то, что протестантские страны экономически обгоняют католические – он был известен ещё и до Вебера. Но каких-то серьёзных объяснений этому не предлагалось. Вебер такое объяснение в своей работе даёт. Он говорит, что капитализм протестантский обогнал капитализм католический именно потому, что в протестантизме и благодаря протестантизму образовался так называемый дух капитализма. Вот этот дух капитализма и явился двигателем, благодаря которому развитие капитализма у протестантов пошло семимильными шагами. Сам дух капитализма Вебер иллюстрирует цитатами из Бенджамина Франклина, известного американского деятеля. Цитатами такими: «Помни, что время — деньги. Тот, кто мог бы ежедневно зарабатывать по десять шиллингов, и, тем не менее полдня гуляет, лентяйничает дома, должен, если он расходует на себя всего только шесть пенсов, учесть не только этот расход, но считать, что он истратил, вернее, выбросил, сверх того ещё пять шиллингов. Помни, что кредит — деньги. Если кто-нибудь оставляет у меня ещё на некоторое время свои деньги после того, как я должен был бы вернуть их ему, то он дарит мне проценты, или столько, сколько я могу выручить с их помощью за это время. Помни, что деньги по природе своей плодоносны и способны порождать новые деньги.
Понимаете, вообще-то для православного уха такие цитаты – очень режущие слух. Вот мы Иоанна Златоуста с вами вспоминали. А Вебер, в общем-то, комментирует так, что высшее благо этой этики, прежде всего, в наживе, во всё большей наживе, при полном отказе от наслаждения, даруемого деньгами, от всех эвдемонистических или гедонистических моментов. Эта нажива в такой степени мыслится как самоцель, что становится чем-то трансцендентным, и даже просто иррациональным по отношению к счастью или пользе отдельного человека. Теперь уже не приобретательство служит человеку средством удовлетворения его материальных потребностей, а всё существование человека направлено на приобретательство, которое становится целью его жизни. Собственно, вот такая позиция в корне противоречит православной имущественной этике, святоотеческой этике. Потому что приобретательство как самоцель рассматривается святыми отцами как последняя степень пленения богатством. Когда уже человек даже не может пользоваться плодами того, что он приобрёл, а занимается только приобретательством, всё больше, больше, и больше. Но Вебер, конечно, святых отцов никогда не читал. Он делает такое противопоставление между традиционным обществом и моралью традиционного общества и новым обществом и вот новой моралью, которую он и называет протестантской этикой. Разница такая. Вот человек, у него сдельная оплата. Он работает. И вдруг ему решили повысить ставку. Человек традиционного мышления просто начинает меньше работать. Он за каждую единицу работы теперь получает больше. А поэтому он может меньше работать. А в результате он получит столько же, но зато у него будет больше свободного времени, которое он вот так проведёт! А человек протестантской этики сделает совершенно другие выводы: а, хорошо, мне теперь платят больше – так я буду ещё больше работать. Значит, я получу намного больше, смогу откладывать, и, в конце концов, смогу завести своё дело и выбиться в люди. Вот, значит, такая разница между этими имущественными этиками.
И Вебер начинает просматривать протестантство. Сначала он обращается к основателю протестантизма, Лютеру и находит в его учении такую очень интересную идею: идею профессионального призвания, или beruf, как это звучит по-немецки. Сам Лютер – автор перевода Библии на немецкий язык, и он это слово там часто использует: в Ветхом Завете и в Новом Завете. И Вебер говорит, что, собственно, это совершенно новая идея, которой не было в старой имущественной католической этике. То есть, своя профессия рассматривается не только как способ добывания средств к существованию, а как некое призвание, данное Богом, что Бог ставит человека на определённую профессию в соответствии с его способностями, и ждёт плодов, ждёт результатов. И человек должен это доверие Бога в данном положении, в данной профессии оправдать. И здесь притча о талантах используется. Суть дела в том, что Лютер призывает работать человека не ради хлеба насущного, а ради Бога. И это гораздо более высокий мотив, чем обычный. И Вебер считает, что это большой шаг вперёд в имущественной хозяйственной этике. Мне тоже кажется, что эта идея очень правильная, очень сильная идея. Но в остальном то, что пишет Лютер, ему не понравилось. Лютер всё время ругает богачей, ругает предпринимателей. Сам метод получения богатства через торговлю, через предпринимательство Лютер осуждает. И даже он чуть ли не предает анафеме, ну, может быть, не так сильно, но, тем не менее, ругает известных немецких предпринимателей Фуггеров, которые в своё время конкурировали с англичанами, послали большую торговую экспедицию в Индию, и с неё получили огромную прибыль. Лютер говорит, что это никуда не годится. И поэтому всё это Вебера не вдохновляет. Он обращается к другой ветви протестантизма, к кальвинизму. И тут-то он и находит искомое. И вторая часть его работы, написанная уже после путешествия в Америку, именно и посвящена вот такому многоходовому рассуждению: как «кальвинизм родил дух капитализма». Четырёхшаговому рассуждению, благодаря которому вот эта работа и приобрела столь большую известность. Хотя Вебер пишет очень сложно, и разобраться в том, что он пишет, непросто. Его нельзя читать в троллейбусе – надо вникать.
Первый шаг такой. Вебер начинает с того, что основная особенность кальвинизма – это концепция предопределения к спасению или к осуждению. Это вот что такое. По верованиям кальвинистов, то есть последователей швейцарца Кальви́на, каждый человек ещё до своего рождения предопределён к спасению или к осуждению. То есть, Господь, ещё до рождения человека, предопределил его попасть либо в рай, либо в ад. И, собственно, от человека уже и ничего не зависит. Как бы он, бедный, ни упирался, как бы он ни старался, если тебе суждено попасть в ад – всё равно попадёшь. Бог же – Он всеведущ. Он, так сказать, одновременно находится во всех точках временно́й оси, и поэтому Он всё знает заранее.
Конечно, с точки зрения православия это совершенно чудовищная теория, просто мороз по коже. Потому что, сами понимаете, тут уже всё: от тебя уже ничего не зависит. Как ни старайся, как ни молись, какие хорошие дела ни делай — всё равно. То есть, у человека, по сути дела, нету никакой свободной воли, которой он может сам решить свою судьбу. Это совершенно чудовищная теория. Вебер к ней относится свысока, он никак её не обсуждает, с точки зрения хорошо это или плохо. Потому что маска объективности, она просто не даёт ему, не позволяет это сделать. А делает из неё такой вывод: неудивительно, что для каждого кальвиниста главным вопросом в жизни является вопрос «а как он? куда он попадёт – в рай или в ад?» И, собственно, этот вопрос занимает все его мысли, и он всеми правдами и неправдами старается узнать, куда же он попадёт. Ну, в этом есть, конечно, резон, может быть. Хотя сами протестанты не считают, что это вот основной для них вопрос, хотя его обсуждают, даже в своих догматических вероучительных документах.
Вебер делает следующий (второй) шаг. Он говорит, что уверенность в своём спасении кальвинистам даёт неутомимая деятельность в рамках своей профессии, Как он пишет: «Она и только она прогоняет сомнения религиозного характера, даёт уверенность в своём избранничестве». Спрашивается, почему? А цепочка рассуждений такая. Вебер объясняет: «виртуоз религиозной веры может удостовериться в своём избранничестве, ощущая себя либо сосудом божественной власти, либо её орудием». В первом случае его религиозная жизнь тяготеет к мистической эмоциональной культуре, во втором — к аскетической деятельности. Первое присуще лютеранам, последователям Лютера. А вот второе, аскетическая деятельность, присуща именно кальвинистам.
И Вебер продолжает: «Если же далее спросить: каковы плоды, по которым реформаты безошибочно судят о наличии истинной веры, то на это последует ответ: поведение, жизненный уклад христианина направлен на приумножение славы Господней». Возникает следующий вопрос: а что же значит «приумножить славу Господню»? Вот здесь-то Вебер и вспоминает о beruf, об этом профессиональном признании, которое присуще не только лютеранам, но и кальвинистам. По его мнению, для кальвинистов слава Божия приумножается подлинными, а не мнимыми добрыми делами, которыми являются неутомимая деятельность в рамках своей профессии. Вот это второй шаг. Рассуждение, вы сами видите, достаточно шаткое, но, всё-таки, нельзя сказать, что это уж совсем ничто. Какая-то ниточка логики тянется, но далеко не убеждающая.
«Доказав», что уверенность в спасении для реформата или кальвиниста (что одно и то же) заключена в профессиональном успехе, Вебер делает следующий шаг и рассматривает, каковы же особенности профессиональной деятельности кальвинистов. И находит их два. Во-первых, это мирской аскетизм. Он говорит, что протестантизм отменил монашество, но, однако, он не отменил идею аскетизма. И аскетизм, то есть, скромность в быту, становится присуща теперь всем протестантам. Это, так сказать, общее место для протестантской этики, особенно этики кальвинистской. То есть, все излишества, все богатства, они отметаются. А с другой стороны, для кальвинистов характерно хорошее отношение к денежной профессии, но не из меркантильных соображений, а, опять-таки, из религиозных соображений. Из тех соображений, что если твоему делу сопутствует коммерческий успех – значит Бог благоволит к тебе, ты делаешь Божие дело, и действительно являешься орудием Божиим и выполняешь. Так сказать, работаешь на Бога, и, собственно, Бог тебе просто деньгами об этом говорит, что ты на Бога работаешь. Эта идея, собственно, ещё была прописана в Ветхом Завете. Кальвинисты её актуализировали. Это третий шаг.
И, наконец, четвёртый шаг: вывод. Действительно, какого же человека мы получаем? Во-первых, человека, который жаждет спасения, хочет узнать, спасён он или нет. Человека дела. Человека, который неутомимо работает в рамках своей профессии, добивается результатов. Человека, который получает коммерческий успех от своей профессии. А с другой стороны, человека аскетичного, который на себя ничего не тратит. Не человека традиционной этики, который, если у него денежки завелись – он, значит, в кабак пошёл. Нет. И спрашивается тогда: вот у него появляются лишние деньги, так куда он их девает? Естественно, он их вкладывает в развитие своего производства, инвестирует в производство. Вот вам и дух капитализма. Вот она, протестантская этика. Ссобственно, что и требовалось доказать.
Но далее Вебер говорит, что вот так, да, родился капитализм, благодаря вот этому духу капитализма, возникшему из кальвинизма. Однако в последующем свой аскетизм, к сожалению, капитализм утерял. И мы уже живём в конце XIX века — в начале XX века при капитализме, который, к сожалению, забыл о своих истоках. И идея аскетизма среди предпринимателей, увы, не популярна. Но это ничего не значит. Это сейчас. А раньше, в начале, было не так. Собственно, капитализм возник из самых благородных, что ли, побуждений человека, возник из жажды спасения, возник из желания работать ради Бога, из самых высших побуждений.
Собственно, благодаря вот этой идее Вебера и возносят на щит. Дело в том, что Вебер сумел создать красивое религиозное оправдание капитализма, во всяком случае, генезиса капитализма. И тем самым он сделал очень большую услугу нашим олигархам. Ибо одно дело считать, что капитализм возник из простой банальной наживы — это чувствовать капиталисту очень неприятно. А другое дело считать, что капитализм возник из веры, из желания спасения — совсем другое дело! Что вы! Капитализм окрашивается в такие, что ли, благородные тона. Становится не каким-то жалким следствием любостяжания, а благородной и красивой вещью. Именно благодаря этому Вебер настолько популярен. Его раскручивают, раскручивают и раскручивают! И дальше будут раскручивать! И неудивительно, что все конфессии: и католики, и протестанты, и, к сожалению, православные в общем-то положительно относятся к этой теории возникновения капитализма.
Но, однако, в научной среде поначалу было не так гладко. Многие коллеги восприняли эту теорию скептически. Возражения были такие. Во-первых, теория основана на очень слабом фактическом материале. Нет ни статистических выкладок, ни примеров хотя бы вот этих замечательных протестантов-кальвинистов. И вообще, сама ниточка рассуждений – она как бы такая тонкая ниточка, а где тонко, там и рвётся. Во-вторых. Его коллега, Вернер Зомбарт, тут же приводит контрпример. Шотландия. Шотландия, как известно – это пуританская, то есть, кальвинистская страна. Однако, в ней никакого промышленного бума не было. И по сравнению с Англией это захолустье в экономическом отношении. Там никакого промышленного бума не было. Кстати, тот же Зомбарт в своей книге «Буржуа», написанной позже, в 1913 уже году, так проехался по Веберу: сказал, что да, есть у нас вот такие люди, которые сочиняют такие очень красивые глубокомысленные теории, но которые, собственно, к действительности имеют очень мало отношения, это как бы вот некая игра ума, не более. А на самом деле капитализм возник иначе. И вовсе не одни протестанты являются повинными в его возникновении и развитии, а не меньшую роль сыграли те же католики. А также еврейское население – и, может быть, бо́льшую роль. А что касается преимущественного развития протестантских стран, так оно объясняется очень просто: просто католики изгоняли евреев со своей территории, и они, переселяясь в протестантские страны, несли с собой ростовщичество. С помощью ростовщичества они наживались, однако ростовщичество – это одновременно кредиты для предпринимателей, и тем самым они раскручивали маховик капитализма.
Ещё одна мысль была высказана очень неприятная для теории Вебера. Капитализм – это общество потребления, это вовсе не аскетичное общество. Наоборот, это общество всё большего и большего расширенного потребления. И вне расширенного потребления капитализм жить не может просто, он загибается. А вот этот вот мирской аскетизм – он противоречит расширенному потреблению. Спрашивается: кому продавали свои товары вот эти вот замечательные аскетичные протестантские предприниматели? Если все аскеты и все довольствуются необходимым? Неувязочка! Довольно неприятная для теории Вебера. Но услуга оказана, и, тем не менее, Вебер вот великий, самый великий социолог человечества.
Вебер оказал ещё одну услугу. Его теория на самом деле конкурирует с марксизмом. Марксизм тоже объясняет возникновение и развитие капитализма. У Вебера своя теория. Вебер ни в коем случае марксистом не был. Он достаточно уважительно относился к Марксу, но сам он развивал свои теории вне марксистского контекста.
Теперь, всё-таки, надо сказать о том, как же всё-таки нам, православным, следует относиться к теории Вебера. У меня была когда-то статья, лет десять назад, она называлась «Блеф "Протестантской этики"», «протестантской этики», в кавычках, поскольку подразумевалась статья Вебера. Слово «блеф» – оно не очень удачное. Сейчас бы я сказал, не «блеф», а «подлог». Потому что, все-таки, определенная логика в рассуждениях Вебера есть. И, кстати, именно эта логика, великолепно изложенная – она впечатляет людей. У нас фанатов Вебера много. Вот человек прочитал Вебера, понял его, восхитился его логикой и стал его фанатом – здорово же написано! Советую вам его работу все же самим прочитать, и вы поймете, что значит, вообще, ученый, что значит наука.
В чем же подлог? Вообще-то, протестантизм – это, по сути дела, такая оранжевая революция в религиозной области. Протестанты – они как бы начали снова создавать христианство, чуть ли не с чистого листа. Они отвергли все, что до этого времени наработала христианская мысль, будто бы не было полтора тысячелетия работы христианской мысли, не было споров, не было ничего. «Творю все новое» – вот лозунг протестантов. В том числе было отвергнуто многое. Если традиционная христианская мысль все-таки ценит добрые дела, то у протестантов идея спасения одной верой. Если традиционная и католическая и православная церковь верят в христианскую мистику, в таинство, в благодать, то у протестантов это просто минимизировано. Таинство у них, по сути дела – это некие воспоминания о событиях Страстной Седмицы, не более.
И, в том числе, протестанты отвергли и традиционную имущественную этику. В то время, вы знаете, и католичество, и православие уже прочно стояли на умеренной доктрине, которая считает, что, в общем-то, собственность иметь можно, но душой привязываться к ней, быть, так сказать, рабом собственности, ни в коем случае нельзя. Отсюда и возникает такая традиционная христианская имущественная этика. Признавая, что, увы, частная собственность является некой нормой для падшего человека, и православные, и католики отлично понимали, что это страшная сила, что, если эту силу пустить на самотек, она сметете все, и поэтому идее бесконечного приобретательства себе в собственность надо, так или иначе, поставить барьер. Этот барьер в общепринятой доктрине был во второй части тезиса – что привязываться к богатству, так сказать, работать на бесконечное увеличение богатства – это грех. Протестантизм эту идею отверг. Протестанты считали, что католики, которые придумали индульгенции, все погрязли в сребролюбии, а у нас будет все не так. Настоящий протестант работает ради Бога, он аскет, и поэтому, так сказать, опасности того, что он погрязнет в сребролюбии, нет.
Это было, в общем-то, большой ошибкой, ибо этот, якобы, более высокий нравственный уровень протестантов был только на словах. Этот мирской аскетизм протестантизма был более желанием, чем действительностью. В самом деле, идея работы ради Бога – идея замечательная, идея очень правильная, но идея очень высокая, исключительно высокая. И она может быть реализована только в условиях общественной собственности. А протестанты – они, собственно, об общественной собственности не говорили. Боже упаси, никогда речи об этом не шло. Наоборот, именно, в протестантской среде родилась идея святости частной собственности. У католиков этого не было.
В условиях частной собственности во всю силу работает первый закон Златоуста, мертвая петля Златоуста: богатство раздувает любостяжание, любостяжание приводит к еще более большому богатству, которое еще более раздувает любостяжание. Таким образом, петля раскручивается и человек набирает себе все больше, больше и больше. Вот этой опасности протестанты легкомысленно не видели. Сам Кальвин, будучи начальником в Женеве, с легкостью разрешил взимать процент. Любой! Само католичество разрешало взимать проценты, но небольшие: на уровне трех-пяти процентов, не более. А здесь любой процент. Естественно, в Женеву ринулся народ, который занимался ростовщичеством. Женева быстро стала одним из центров развития капитализма. Но и петля Златоуста стала работать вовсю. И идея работы ради Бога – она очень быстро, просто мгновенно заменилась идеей работать ради наживы, работать ради денег, работать ради прибыли. Получилось так, что идея божественного призвания в своей профессиональной деятельности только открыла шлюзы, что можно было заниматься предпринимательской деятельностью: пожалуйста, занимайтесь сколько угодно. Но двигателем капитализма, тем не менее, стала самая банальная нажива, которая и раскручивала колесо капитализма. И на самом деле доказать, что капитализм возник из побуждений спасения в вечности, Веберу так и не удалось.
