Вячеслав Макарцев
Судя по всему, адепты неолиберализма все-таки решились вернуться в лихие девяностые. По-другому оценить замышляемую ими пенсионную реформу, думается, невозможно. По поведению некоторых активных пользователей социальных сетей, выпячивающих свою праведность при обсуждении этого вопроса, можно сделать вывод, что есть запрос на новых Иуд, готовых предать Христа за «тридцать сребреников»… А новозаветные книжники и фарисеи , похоже, уже готовятся к «синедриону»…
Правда, по обоснованным предположениям ряда аналитиков, организаторы пенсионной реформы собираются создать видимость, что идут на уступки, и реализовать для начала её «мягкий» вариант (скажем, 63/60), однако антисоциальной и антихристианской сути готовящихся преобразований это не изменит, поскольку ни в одной из бывших советских республик не было таких массовых и грубейших нарушений трудового законодательства, каковые имели место в Российской Федерации в девяностые годы прошлого века.
Для того чтобы хоть как-то оздоровить ситуацию, необходимо масштабное «списание долгов» будущим пенсионерам: всем, у кого нет соответствующего стажа, оформить законодательно необходимый минимум. А то получается негоже: по приватизации лихих девяностых объявляется амнистия, а людям, пострадавшим из-за массовых нарушений трудового законодательства, не пытаются «вернуть долги». Но в любом случае намечающиеся преобразования резко осложнят общественные отношения, что грозит возвратом смуты, бушевавшей в лихих девяностых.
Удивляет позиция некоторых блогеров, называющих себя «истинно православными»: они с гневом обрушиваются на противников грядущей пенсионной реформы, называя их дебилами и невменяемыми. А как же слова Христа: «А Я говорю вам, что всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду; кто же скажет брату своему: "рака", подлежит синедриону; а кто скажет: "безумный", подлежит геенне огненной» (Мф. 5:22)?
Гневающиеся не понимают (дай Бог, что именно это имеет место), что речь идет не о нищем Иванове, Сидорове, Петрове, который не доживет до пенсии, а о Самом Христе, поскольку сказано Им по этому поводу: «Идите от Меня, проклятые, в огонь вечный, уготованный диаволу и ангелам его: ибо алкал Я, и вы не дали Мне есть; жаждал, и вы не напоили Меня; был странником, и не приняли Меня; был наг, и не одели Меня; болен и в темнице, и не посетили Меня. Тогда и они скажут Ему в ответ: Господи! когда мы видели Тебя алчущим, или жаждущим, или странником, или нагим, или больным, или в темнице, и не послужили Тебе? Тогда скажет им в ответ: истинно говорю вам: так как вы не сделали этого одному из сих меньших, то не сделали Мне» (Мф. 25:41-45).
Неужели непонятно, что это восклицание «левосторонних» говорит о том, что они не увидели страждущего в мире Христа? Монетки, они, без сомнения, кидали нищим, может быть, и поношенную одежду отдавали кому-то, а вот Христа в упор не видели. А если бы видели Его, то разве не попытались бы изменить социальную ткань общества так, чтобы Христос не знал бед? Разве не должны стремиться христиане к тому, чтобы на земле создать рай Христу? И разве не в этом смысл любви к ближнему? Разве не должно ёкнуть сердце, когда мы слышим о подобного рода реформах? Тем более что здесь речь идёт о создании системы, в которой нет места Христу, ибо в первую очередь по Нему, если опираться на это место Евангелия, и ударит пенсионная реформа: сделать Христа нищим Лазарем (Лк. 16:19-21), лежащим голодным и больным у ворот богача, – вот конечная цель той силы, что стоит за этими реформами.
Нетрудно заметить, что не президентская власть выступает инициатором сомнительных преобразований в пенсионной сфере, как бы мы к ней не относились. Есть сила, которая понуждает её к «непопулярным решениям», о чем говорится, порою, открыто: «Ситуация, при которой власть финансовых институтов подавляет интересы общества, базовые демократические нормы и принципы, культурную и национальную идентичность – недопустима». Другое дело, что не всегда хватает решимости противостоять подавлению интересов общества...
Бывший министр труда и социального развития России Оксана Дмитриева в интервью «Фонтанке.ру» говорит, что эта реформа особенно сильно заденет миллионы тех, кто начал свою трудовую деятельность в начале девяностых: «Это поколение, которое практически сразу после окончания вузов, техникумов и профтехучилищ в связи с обрушившимися на страну пертурбациями, пошло, условно говоря, «в ларьки». У них нет уникальной квалификации и отработанных трудовых навыков даже по тем профессиям, по которым они обучались. У многих огромный период нелегальной занятости девяностых годов, а у целого ряда и в более позднее время. И это не потому, что они такие незаконопослушные, а потому что к таким переменам, которые произошли, никто не был готов – ни страна, ни люди. Советского трудового стажа нет, а у некоторых полное выпадение постсоветского трудового стажа». Здесь нужно добавить следующее: мало того, что трудовые отношения были пущены, мягко говоря, на самотек, так еще множество предприятий и фирм, прекращая свою деятельность, уклонялись от сдачи документов в архив.
Мне лично, по работе, известно много людей, которые потеряли не один год стажа: многие работодатели категорически отказывались оформлять по трудовому договору, как то положено по закону, или «лопались тресты», не оставляя никакого архивного следа. И вот в условиях наплевательского отношения к трудовому кодексу, помимо пенсионной реформы, поднимают вопрос и о том, чтобы принять закон о «самозанятых», большинство из которых просто лишены возможности оформиться на работу в соответствии с законодательством. Цинизму и жестокости нет предела: совершенно очевидно, что это не только не решит вопрос, но и добавит к уже имеющимся новые миллионы «самозанятых», так как многие работодатели захотят избавиться от «обузы» на основании нового закона.
В конце восьмидесятых реформаторы убеждали: надо резко сократить общественные фонды потребления, а все ваши деньги, что туда поступают, мы отдадим вам, будете сами решать, в какой дом отдыха ехать отдыхать, в какой санаторий – лечиться, в каком вузе учиться… Общественные фонды резко сократили, но добавить денег к заработной плате «забыли». Теперь, судя по всему, хотят провернуть нечто похожее и с налогами, которые платятся работодателями за рабочую силу: мол, сами за себя будете платить и в пенсионный фонд, и – за это, и – за то… Вот только добавить отчисления к зарплате, как всегда, многие забудут. А далее – разворот в лихие девяностые.
Лихие девяностые: что это было? Какой «биркой» отмечено это явление? Несколько, как представляется, очень характерных моментов этого лихолетья, сохранившихся в памяти.
Выхожу как-то в то время из автобуса у железнодорожного вокзала Нижнего Новгорода. Зима, довольно морозно. Снег. На снегу сидят несколько бомжей среднего возраста, грязно и легко одетых. Один из них плачет, просит денег. Слышу голос мужчины, с презрением взирающего на плачущего: «Убивать таких надо!». Через минуту уже голос женщины, не очень старой: «Такие не должны жить на свете!». Похожие сцены потом приходилось наблюдать неоднократно. Речь, конечно же, может идти лишь о цивилизационном разломе.
Впервые с подобного рода явлением мне пришлось столкнуться в 1975 году в Южном Казахстане, где прожил один год до призыва на срочную службу в Советскую Армию. Теща брата, которая была из поволжских немцев, частью переселенных во время Великой Отечественной войны в Казахстан, жила в поселке, расположенном в отрогах Тянь-Шаня, а мне очень понравились горы, и, когда выпадало два выходных (в субботу и в воскресенье), а это было примерно раз в месяц, я не единожды срывался к ней в гости с Сырдарьи, где работал на строительстве посёлков для будущих рисоводов. Дорога была дальняя, с пересадкой, порою приходилось ночевать на автовокзале крупного города в ожидании первого автобуса. И здесь однажды приключилась следующая история.
Как-то, до захода солнца, вышел на привокзальную площадь подышать воздухом. Солнце на юге, как известно, садится очень быстро. Разом стемнело. Вдруг я услышал стук десятков костылей и клюшек со всех сторон. Стали видны силуэты людей, слышна русская речь. Трое из калек подошли ко мне и стали рассказывать о своих травмах: один о «множественных» «движущихся» осколках, другой – о каком-то сложном «спиральном» переломе… В этот момент прочие убогие осматривали привокзальную площадь, копались в урнах.
Через какое-то время меня охватил непонятный ужас, казалось бы, без причины, потому что был я тогда молод, довольно силён и не очень уж робкий, а они почти все – инвалиды. Потом, с течением времени, пришло осознание природы этого ужаса: мне повстречались люди, которые уже умерли в социальном плане, а до их физической смерти было рукой подать. Южный Казахстан, в отличие от Северного или города Алма-Ата, – это совершенно другая цивилизация. А эти люди, волею судеб оказавшиеся в чужом мире, потеряв работоспособность и оставшись без средств к существованию, были отторгнуты им.
Тогда же, когда вернулся в здание вокзала, история получила продолжение. Я услышал странную фразу милиционера-казаха, проверявшего документы у одного, как сегодня говорят, из русскоязычных, который был хотя и довольно разбитый на вид, но без костылей: «Еще раз тебя увижу – поедешь в степь». Меня заинтересовало это «поедешь в степь», прозвучавшее как угроза. Я попросил попутчика, с которым познакомился на вокзале и который жил с самого рождения в Южном Казахстане, разъяснить, что это значит. Он тут же, без заминки, спокойно ответил: «Да всё просто. Однажды, когда бродяг (так он назвал несчастных калек и тех, кто устал бороться со стихиями социального мира) становится много, милиционеры сажают их в машину и увозят далеко, километров за сто, в степь, и там оставляют. Назад возвращаются единицы. А шакалы и пернатые хищники знают свое дело: кроме растасканных костей и разорванной одежды – никаких следов. Но со временем и этого не остаётся». Потом неоднократно приходилось слышать об этом от совершенно разных людей, и даже читать.
И вот примерно в том же самом духе творилось у нас в лихие девяностые. Как-то, в эти времена безвременья, иду мимо большого универмага и вижу заторможенную в движениях женщину на вид не старше сорока лет, грязную и неряшливо одетую. Явно психически больная, а мне приходилось в силу специфики прежней работы сталкиваться, помимо прочего, и с такими людьми, которые частенько становятся объектами преступлений насильственного характера: вызывали сразу же дежурного по городу психиатра и он, через пару минут общения, ставил диагноз, а больного тут же направляли в стационар. Подхожу к ней, протягиваю купюру. Она медленно поднимает на меня глаза, так же медленно и как-то совсем по-детски говорит «спасибо». Конечно, это была глупость с моей стороны, но ничем другим я ей помочь не мог: в девяностые такого рода больных, не имеющих родственников, зачастую просто выгоняли из больниц. А голод, холод и болезни через какое-то время отправляли их на тот свет.
Несколько лет подряд приходилось наблюдать большие группы (по сто и более) бомжей, которые собирались около столовых, где давали благотворительные обеды. Зимой они «вымерзали», а на следующий год появлялись новые горемыки. Тот, кто говорит о том, что их нужно заставлять работать, явно не понимает существа вопроса, и, скорее всего, никогда не сталкивался с такого рода явлением вплотную. Дело в том, что большинство их – нетрудоспособные из-за различного рода заболеваний. В советское время, по крайней мере, в РСФСР, бомжей направляли в специальные приемники: после выяснения личности и врачебного обследования здоровых направляли на работу с предоставлением общежития, больных – в больницу, инвалидов и престарелых – в соответствующие учреждения. В девяностые всё это «оптимизировали», то есть систему ликвидировали.
Последний вопиющий случай последствий «оптимизации» наблюдал в середине нулевых. Мы работали в центре Нижнего Новгорода, недалеко от больницы. Как-то, ближе к осени, обратили внимание на двух бомжей, валявшихся рядом с ней. Бомжи шевелились, иногда переворачивались, но передвигаться уже не могли. Через пару дней кто-то из прохожих перетащил их прямо к дверям приемного покоя. Там они пролежали еще какое-то довольно продолжительное время. Вроде бы, на первых порах, еще кто-то из них нет-нет да шевелил рукой или ногой. Потом они исчезли. Мы вслух говорил друг другу, что, наверное, их все-таки положили в больницу, хотя в глубине души лично я сомневался: скорее всего, отвезли в морг…
Сделаем короткий вывод из сказанного. Если в случае с Южным Казахстаном жестокое поведение представителей власти можно объяснить чужеродностью «нищих Лазарей» по отношению к местному населению, то в лихие девяностые возникла более тревожная ситуация: разделение произошло в одном народе, пройдя по всем классам, прослойкам и по множеству семей. Это, как представляется, говорит о том, что мы имеем дело с апокалиптическим явлением: «Предаст же брат брата на смерть, и отец – детей; и восстанут дети на родителей и умертвят их» (Мк. 13:12).
Владимир Поливанов, бывший министр и вице-премьер в правительстве Ельцина в середине девяностых годов, в одном из своих интервью приводит слова Анатолия Чубайса, сказанные последним по поводу такого рода политики: «Ну, пусть вымрет тридцать миллионов жителей
– ничего страшного: родятся новые, эти тридцать миллионов не вписались в рынок».
Вопрос о природе революций и смут не может быть рассмотрен вне рамок богословия. Есть некоторые положения, принимаемые на веру, но без них невозможно осмысление такого сложного явления, как революция или смута. Определяющим в данном вопросе, как представляется, является притча Христа о пшенице и плевелах (Мф. 13:24-30), под которыми Он подразумевает «сынов Царствия» и «сынов лукавого» (Мф. 13:36-43).
Совершенно очевидно, что «сыны Царствия» и «сыны лукавого» есть в любом классе, социальной прослойке и даже во множестве семей. Хотя переход из «сынов лукавого» в «сыны Царствия» возможен путем покаяния всегда, но не все горят желанием им воспользоваться. Когда «государственный обруч» слабеет, то есть во времена смуты, «насаждения» приходят в движение. Несомненно, что первыми активизируются именно «сыны лукавого», что определяет разрушительный характер любой смуты.
После определенного замешательства в движение приходят и «сыны Царствия» – и тогда смута сменяется революцией. Отличие революции от смуты, как верно подметил Валерий Зорькин в статье в «Хаосе нет морали», состоит в том, что она имеет определенное моральное ядро, какового полностью лишена смута. И это понятно: «сыны лукавого» не могут предложить план социального переустройства, фундаментом которого является мораль и высокая духовность.
Поскольку, по слову Христа, до кончины века невозможно человеческими усилиями отделить «пшеницу» от «плевел» (что, естественно, не значит игнорировать этот вопрос), постольку «сыны лукавого», вынужденно подчиняясь новой «государственной скрепе», оформившейся после революции, находятся в состоянии предвкушения, ожидания новой смуты и готовности к ней.
Время так называемого «большого террора» – это свидетельство активизации «сынов лукавого», поднявшихся из «народных глубин» и стремящихся доказать свою «верность идеалам революции» предельной жестокостью по отношению к носителям «пережитков прошлого», в разряд которых зачастую попадали и «революционеры первой волны». Через какое-то время на «большой террор» реагируют и «сыны Царствия», несколько прореживая кровожадную поросль «плевелов». Устанавливается относительное и очень шаткое равновесие. Единственным средством от «большого террора» является церковное таинство покаяния, которое во времена воинствующего атеизма оттесняется на обочину общественной жизни.
С каждым веком смуты и революции становятся все более разрушительными или таят в себе такого рода гибельные тенденции. Выход из этого один – разделение: «сыны лукавого» и «сыны Царствия» должны и будут жить в разных «измерениях». Само собой разумеется, что первых такого рода перспектива не устраивает, поэтому смуты будут возникать до кончины века. Страшный Суд – это, по существу, последняя апокалиптическая бескровная революция, которая положит конец всем смутам.
Что касается нынешней ситуации, возникшей в результате подготовки к проведению либеральной реформы пенсионной системы, то нужно понимать следующее. Христос сказал: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин. 15:13). И «сыны Царствия», слыша голос Христа, начнут действовать. В зависимости от ситуации, от понимания природы происходящего со стороны власть предержащих, эта деятельность может иметь разные формы. Но «уговорить» их «махнуть рукой» на Христа нельзя никаким способом, и никому. Время «сынов лукавого» проходит...
Многие исследователи отмечают сходство нынешнего внутреннего состояния России с тем, что имело место перед Февральской смутой и Октябрьской революцией 1917 года. Действительно, «дворянство», то есть правящее «сословие», СССР не устояло перед чарами капитализма и, подавшись на обещания «западных партнеров», принялось за насаждение порядков, враждебных традиционным культурам и верованиям народов бывшего Союза. Возникшее в результате этого чудовищное имущественное расслоение грозит социальным взрывом.
Амнистия лиц, совершивших преступления во время проведения приватизации в лихих девяностых, не может служить индульгенцией, и это, вне всякого сомнения, понимает немало людей из тех, кто сказочно тогда «обогатились». Безусловно, в первую очередь именно к ним обращены слова Христа: «И Я говорю вам: приобретайте себе друзей богатством неправедным, чтобы они, когда обнищаете, приняли вас в вечные обители» (Лк. 16:9).
Промыслом Божьим давно открыт путь для движения в этом направлении, дабы без насилия и кровопролития водворить социальный мир. Он связан с деятельностью Николая Николаевича Неплюева (1851 – 1908) и созданного им Крестовоздвиженского Трудового Братства, построенного по лекалам Новорожденной Церкви: «У множества же уверовавших было одно сердце и одна душа; и никто ничего из имения своего не называл своим, но все у них было общее» (Деян. 4:32).
Устав Трудового Братства был утвержден Императором Александром III, прозванным в народе Миротворцем, за год до кончины. Уже одно это, думается, говорит о том, что, по меньшей мере, в данном социальном эксперименте царская власть не увидела ничего антигосударственного. А если учесть то, что Николай Неплюев получил благословение на деятельность Братства от известных в то время старцев Варнавы Гефсиманского и Иоанна Кронштадтского, прославленных сегодня в лике святых, можно смело утверждать, что в деятельности Трудового Братства нет и антихристианской направленности.
Трудовое Братство Николай Неплюев понимал как «дело Божие, как насущную потребность веры, действующей любовью, как путь к лучшему будущему для Церкви поместной, Государства и общества, как выход из всевозможных политических, социальных и экономических затруднений», как «нормальную программу мирного прогресса для христианского прихода, христианских церквей и Государств».
Уклонение от организации трудовых братств как «насущной потребности веры» Неплюев считал провокацией насилия: «Разве не ясно, как божий день, что всякое изменение экономического строя должно исходить от людей имущих, для того чтобы изменения эти не приобретали форму насилия?» Трудовое Братство Неплюева – это императорский подарок тому правителю, который решится быть миротворцем.
В советское время и имя Николая Неплюева и всё, с ним связанное, было вычеркнуто из истории России. Это что-то невероятное: в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона статья о Николае Неплюеве имеется, а в Большой Советской Энциклопедии – ни строчки. Редчайший случай реализации социального эксперимента, который в силу этого нельзя назвать утопией, не нашел ни малейшего отзвука в советской исторической науке, в социологии. В этом, безусловно, есть тайна, которая раскрывается очень просто: социальные инженеры советского общества просто скопировали его устройство с Трудового Братства Неплюева. Причем, порою, до мельчайших, но очень важных деталей. Так, скажем, из школы Неплюева была «позаимствована» система младшего и старшего братских кружков, в которых легко увидеть прообразы октябрят и пионеров: удалив Иисуса Христа, на Его место поставили Володю Ульянова, а вместо Церкви – партию. И так везде: всё перевернув с ног на голову. В самом заимствовании, конечно же, нет ничего предосудительного, если указан его источник, в данном же случае речь идет о плагиате, который замаскировали под «творчество народных масс».
Здесь нужно понимать простую вещь: известность Николая Неплюева была огромна, гораздо шире известности, например, Льва Толстого. О Неплюеве, его деятельности, Воздвиженском Трудовом Братстве знали все образованные люди не только России, но и всего тогдашнего христианского мира. Вот как об этом пишет советский генерал Нестор Солодовник, бывший воспитанником школы Неплюева, в книге «Воздвиженское Трудовое Братство»: «Воздвиженский социальный поиск получил сразу же большое звучание не только во всероссийском масштабе, но и в европейских странах. Звучание громкое, длительное. Воздвиженский феномен стал предметом горячих споров и острых дискуссий в российской печати, в административных и церковных кругах царской России, на общественных форумах». Естественно, что среди большевиков было много прекрасно осведомленных об этом «утописте» и его «утопии».
Здесь действительно нечто большее, чем преступление: это ошибка, стоившая советскому социализму жизни, поскольку в Трудовом Братстве Неплюева была попытка совершить «перестройку», то есть уничтожить Братство, которую Николаю Николаевичу удалось нейтрализовать. Игнорирование и далее имени Неплюева и опыта Воздвиженского Трудового Братства грозит повторением того, через что Россия прошла в первые десятилетия прошлого века.
Поразительно, но очень многие современные маститые историки, философы, социологи ничего не слышали об этом человеке, оставившем колоссальный след в богословии, философии и социологии. Пожалуй, можно говорить о массовой профессиональной непригодности.
А как по-другому это охарактеризовать? Если случись так, что всё, связанное, например, с Нижегородским ополчением и деятельностью Кузьмы Минина и князя Дмитрия Пожарского было волею правителей удалено из истории России, тогда как назвать историков, продолжающих преподавать искаженную до неузнаваемости историю, когда правда уже открылась? Думается, что пришло время в авральном порядке заполнить имеющийся информационный вакуум относительно Николая Неплюева, и принять воистину царский подарок из рук Александра III, утвердившего Устав Крестовоздвиженского Трудового Братства, который может стать фундаментом соответствующего социально-экономического движения и законотворчества. Другого пути преодоления нынешней смуты попросту нет.
Что же касается того, что никто из общества богатых людей России не присоединился к Неплюеву, то здесь ничего удивительного: финансовые институты через подконтрольную им печать и различного рода общества организовали самую настоящую бешеную травлю этого великого подвижника и созданного им Трудового Братства. Жаль тех людей, которых они втянули в эту кампанию по недомыслию...
