Молотков А.Е. Миссия России. Православие и социализм в XXI веке

Часть I. Глава 3. Идеологические проблемы патриотизма

 

Время собирать камни

 

В эпоху постмодерна вопрос о каком-то новом идеологически цельном качестве общественного бытия может показаться наивным и нереальным. Слишком пестрой предстает панорама общественного сознания, чтобы пытаться вновь втиснуть его в какую-то единую мировоззренческую формулу. Череда революций XX века расколола некогда единое русское самосознание на ряд разноликих идеологических фрагментов, которые, кажется, уже не имеют никаких шансов к обратному согласованию: православие, либерализм, монархизм, социализм, национализм, демократия, капитализм... Однако и «мирное сосуществование» данных фрагментов в рамках «идеологии плюрализма» не имеет какой-либо перспективы и смысла. Наоборот, их повсеместное мировоззренческое и политическое столкновение образует болезненный хаос в общественном сознании, на корню блокирующий процессы национального возрождения.

В принципе из этой ситуации возможны два исхода. Либо признание ее исторически естественной и, соответственно, линейное продолжение внутреннего идеологического противостояния до «победного конца» той или иной идеологической доктрины; т.е. продолжение «перманентной русской революции». Либо осознание ее в качестве системного мировоззренческого кризиса, требующего принципиально нового самоопределения общества на ином мировоззренческом уровне, связывающего идеологические противоречия предыдущего плана в форме нового универсального синтеза. Первое проще и естественней – но ведет к дальнейшему саморазрушению; второе же на порядок сложнее (и сверхъестественно) – но открывает реальный шанс к национальному возрождению на основе качественного преображения общественного бытия. Первый вариант не требует теоретического рассмотрения – это чисто эмпирический путь политической борьбы. Второй же, наоборот, предполагает основательное переосмысление сегодняшних идеологических реалий в контексте стратегической динамики национальной идеи. По этому пути мы и направим нашу дальнейшую мысль.

Однако прежде определимся с критериями, по которым можно судить об идеологии в плане ее ценностного национально-исторического содержания.

Во-первых, идеология, претендующая на статус национальной (или государственной) должна обладать атрибутом историческойпреемственности, быть плоть от плоти традиционного народного мировоззрения и самосознания. Это означает, что истинная идеология должна быть онтологически и исторически укорененной в национальном бытии, являться непосредственным проявлением национальной идеи в эмпирическом плане национальной жизни. Здесь идеология выступает не как отвлеченная система идей универсального «общечеловеческого» свойства, а как проявление исключительно самобытного духа нации, как ступень его становления, раскрытия и самопознания в истории. Лишь в той мере, в которой идеология отвечает этому принципу, она может считаться национальной. Подобная онтологическая преемственность национальной идеологии подразумевает наличие в ней духовной глубины (или одухотворенности) как безусловной органической приверженности идеологии к национальной религиозной традиции. Вне этого критерия идеология мертва и губительна для национальной жизни. При этом преемственность национальной идеологии может пониматься и как ее консервативность, т.е. опора на традиционную систему ценностей, предопределяющих подлинную эволюционность и идентичность национально-исторического развития[1]. С другой стороны, преемственность идеологии подразумевает диалектичность ее развития в контексте национальной идеи, как полное соответствие логике национальной истории, как дальнейшее проявление и реализация ее внутреннего смысла.

Во-вторых, истинная идеология должна быть исторически адекватной, т.е. соответствовать времени и месту реальной национальной истории. Специфика идеологии в том и состоит, что она является эмпирической реализацией национальной идеи в плоскости конкретной истории. Поэтому истинная идеология должна быть практически убедительной: иметь политические формы адекватные времени исторической эпохи и месту нации в геополитическом окружении. Отвлеченный «идеализм» в сфере национальной идеологии совершенно неуместен; идеальное начало идеологии (национальная идея) должно быть до конца конвертировано в реальные формы политической практики, соответствующие уровню политического, экономического и культурного развития общества. Это означает адекватность ответа национального самосознания на вызовы реальной истории.

В-третьих, быть может, главное свойство истинной идеологии должно заключаться в ее патриотизме, как безусловном утверждении приоритетов самобытного и независимого национально-государственного бытия перед лицом истории. Патриотизм, как всеохватывающее чувство любви к Родине, имплицитно включает в себя весь спектр вышеназванных критериев истинности идеологии: онтологических, духовных и конкретно-исторических. Здесь, преломляясь в чувстве личной патриотической причастности к национальной жизни множества конкретных людей (непосредственных носителей национального самосознания) идеология подтверждает или отрицает свою историческую актуальность и легитимность – т.е. истинность. Таким образом патриотизм оказывается так органично и глубоко связанным с идеологией, что последняя может быть понята как своего рода высшая «концептуализированная» форма патриотизма. Патриотизм предельно близок, имманентен, живому национальному бытию и в своих идеологических предпочтениях всегда конкретен, поэтому он становится важнейшим эмпирическим показателем актуальности национальной идеологии. Так что, дальнейший анализ «идеологической смуты» логично продолжить именно в контексте патриотизма.

Патриотизм как явление общественной жизни имеет множество аспектов: духовных, психологических, нравственных, исторических, политических, национальных. Однако именно идеологический аспект патриотизма является на сегодня той важнейшей сферой национального самосознания, где в предельно обнаженном виде сосредоточены главные противоречия эпохи. Именно в этой области находятся истоки нынешней смуты, и именно здесь (в идеологическом контексте) может быть разрешена проблема эффективности патриотизма как главного условия национального возрождения. Главный факт прошедших полутора десятков лет национальной разрухи состоит в том, что несмотря на безусловно мощный потенциал патриотических настроений в обществе, его фактическая продуктивность, как способность что-либо изменить, близка к нулю. Обществу хронически не удается преобразовать этот потенциал в реальное дело национального возрождения.

В чем причины этого прискорбного явления?

В первую очередь, из означенного факта, даже не углубляясь в специфику конкретных процессов, можно сделать заключение, что энергетика патриотизма где-то теряется. И происходит это, на наш взгляд, по двум основным направлениям: во-первых, на поддержание различных идеологических иллюзий патриотизма, во множестве владеющих общественным сознанием еще со времен «перестройки»; и, во-вторых, на взаимную аннигиляцию патриотической энергии при взаимно исключающих идеологических позициях патриотических субъектов. В общественном сознании катастрофически отсутствует стабильная идеологическая форма, способная аккумулировать патриотическую энергию общества для реализации значимого политического действия. Если «аннигиляция» патриотической энергии есть болезненное отражение (и продолжение) в общественном сознании революций XX века, то «иллюзии» патриотизма, наоборот, отражают инфантильность патриотического сознания как его неспособность к новому, исторически адекватному идеологическому самоопределению.

Иллюзий патриотизма, имеющих идеологические основания, достаточно много, фактически они наполняют собой весь спектр патриотического самосознания. Принципиальная их особенность состоит в отрицании необходимости поиска новых идеологических решений на основе интеграционного переформатирования идеологического поля: подразумевается, что все нужное уже найдено. Для наглядности перечислим, без каких-либо комментариев, основные из этих «иллюзий»:

– это иллюзия возвращения коммунизма в его «марксистско-ленинской» упаковке, подразумевающая конечную победу «трудового народа» над капитализмом под руководством компартии;

– это иллюзия восстановления СССР через организующую волю «братских народов» к совместному историческому бытию;

– это более далекая иллюзия возрождения России как православной монархии на основе всеобщего воцерковления и возвращения к «исконным русским ценностям»;

– это упование на обыкновенное «чудо Божие» как независимое «от человеков» помилование России за перенесенные ею страдания и конечное общенародное покаяние;

– это близкая к предыдущей надежда на историческое «авось» как вера в неостановимую в своей поступи инерцию исторической Великой России (Русской Цивилизации), по типу «и не такое видали»;

– это благодушная иллюзия гуманистического преображения России на основе продолжения модернизации и построения гражданского общества как конечное приобщение к сообществу «цивилизованных стран»;

– это иллюзия идеологически абстрактного патриотизма как удовлетворение чисто психологической потребности любви к Родине, к ее «березкам», «просторам» и т.д.;

– это близкая к мазохизму иллюзия официального (путинского) патриотизма как ожидание спасения от тайного, еще не раскрытого до срока, патриотизма власти;

– это, наоборот, иллюзия ожидания нового, настоящего вождя нации;

– это надежды на патриотическую совесть (или амбиции) национальной буржуазии;

– это, наконец, экзотические надежды русского национализма на архаическое русское язычество как веру в некую непобедимую в веках, доисторическую «арийскую русскость»…

Все эти иллюзии, хоть и выступают объективным отражением патриотических настроений в обществе, отнюдь не являются безобидными для национального возрождения, т.к. в своей совокупности поглощают практически всю патриотическую волю и энергию, тем самым безнадежно фрагментируя идеологическое самосознание общества без какого-либо намека на его скорое единение. Главной чертой этих установок, как говорилось выше, является принципиальная неготовность (и нежелание) их адептов к соборной выработке качественно новых идеологических решений, способных стать центрами патриотической интеграции общества. Это стремление сохранить идеологическое «статус-кво» подменяет реальный процесс общественного осознания нынешней национальной катастрофы, замораживая состояние идеологической смуты в качестве хронического диагноза национального самосознания. В целом эта ситуация деморализует, дезорганизует и парализует общественное сознание, вводит его в состояние пассивного ожидания каких-то внешних, невесть кем формируемых политических событий, способных наконец-то развернуть ситуацию в пользу сокровенных патриотических ожиданий. То есть все образуется, сделается само собой, а пока нужно ждать: то ли пока появится вождь, то ли когда «рухнет» Америка, то ли пока проснутся массы.

А между тем, стратегический противник не ждет. Машина демонтажа русской цивилизации в ее идеологических и патриотических основаниях работает на полную мощность и без каких-либо проволочек. Под прессингом информационного давления потенциал иллюзорного патриотизма не накапливается, а тает на глазах. Либерализм как принципиальный разрушитель и убежденный противник патриотизма, торжествует на неофициальном уровне свое полное идеологическое господство. В связи с этим дальнейшее сохранение нынешнего алгоритма патриотического самосознания представляется абсолютно бесперспективным!

Особо следует оговорить в нынешней ситуации роль официального патриотизма, служащего своего рода псевдоидеологическим основанием «путинской эпохи». Со времен вторжения чеченских боевиков в Дагестан и взрывов жилых домов в Москве, удивительным образом совпавших с появлением В.Путина на олимпах власти, патриотическая тема стала доминирующей в официальном и неофициальном имидже нового президента. Однако идеологическая подкладка этого патриотизма – «борьба с международным терроризмом» – с самого начала и до конца была условной, и поэтому весь патриотический образ президента уже много лет держится патриотической риторикой и пиаровскими методами СМИ. Плюс, конечно, для особо посвященных, утечка эксклюзивной информации о жесткой борьбе в кремлевских коридорах между «патриотами» и остатками «семьи» (поэтому тут якобы тоже нужно подождать…). В итоге еще одно патриотическое ожидание растянулось на восемь лет(!) разрушительных либеральных реформ, которые, по мнению многих аналитиков, явились значительно более радикальными и глубокими, чем аналогичные перемены времен демократической диктатуры Ельцина. Эта имитация патриотизма на высшем официальном уровне продолжается и доныне, ибо она устраивает всех: и официальную кремлевскую власть, которая чувствует себя в этих условиях вполне комфортно, и думское большинство, ощущающее себя в качестве патриотически легитимной партии власти, и системную оппозицию, не видящую необходимости переходить к реальной политической борьбе, и народ, традиционно желающий спокойно спать и верить, что наверху все в порядке. …Ну и, конечно, больше всех ту политическую «закулису», которая весь этот «театр» организовала.

Однако при поддержании иллюзий путинского патриотизма больше всех рискует не кто иной, как реальная патриотическая оппозиция, именно она вкладывает в Путина свой реальный патриотический капитал! Эта многолетняя «патриотическая пирамида», основанная на крайне сомнительных политических предпосылках, рано или поздно неизбежно закончится политическим дефолтом как неспособностью власти оплатить свои многолетние патриотические обещания.Фактически это и происходит за фасадом нынешних «президентских рокировок», когда В.Путин, имея к концу своего президентства запредельный патриотический рейтинг (и соответствующий объем патриотических обязательств) просто уходит от ответственности по их исполнению! Мало того, власть при этом временно отдается новому «киреенко», чтобы при случае списать на него грядущий обвал народных ожиданий. А столь дорогой «рейтинг Путина» аккуратно отводится в сторону, чтобы затем с еще большим «успехом» продолжить на его основе «стабильное развитие» России до 2020 года.

Это далеко не безобидная перспектива. Гибельная специфика игры с виртуальным патриотизмом власти состоит в откровенной возможности его паразитирования на реальном патриотизме до полного исчерпания последнего, т.е. до полной девальвации самой идеи патриотизма и любых ее политических проявлений. По сути, это необратимая растрата последних, стратегических резервов пассионарной энергии нации! Имитация державности при полном отсутствии исторической, идеологической и патриотической подлинности равносильна карточному домику, который рухнет при первом же серьезном дуновении исторического ветра.

Тем более, когда за фасадом официального патриотизма уютно устроилась антагонистичная ему по своей природе идеология либерализма. Несмотря на единодушный отказ в доверии этой идеологии со стороны общества (на прошлых и последних парламентских выборах), именно она фактически продолжает определять всю реальную политику нынешнего правительства – в экономике, социальной политике, и культуре. Данный парадокс предельно наглядно отражает циничную специфику нынешнего этапа антинародных реформ, осуществляемых под надежной «крышей» патриотизма. Вся так называемая вертикаль власти, на которую так любят уповать наши недалекие патриоты, служит лишь закреплению, развитию и удержанию тех рубежей и направлений либеральной модернизации России, которые были намечены реформаторами еще во времена либерального беспредела Ельцина.

Между тем либерализм – это именно та псевдоидеология (идеологическая фикция), которая тотально противостоит реальному патриотизму во всем его «бело-красно-коричневом» разнообразии. Как фактическая идеология власти, либерализм не отвечает ни одному (из рассмотренных выше) критериев истинной идеологии, он не отличается ни исторической преемственностью, ни онтологической глубиной, ни одухотворенностью, ни адекватностью, ни патриотизмом. По существу именно здесь проходит главная линия идеологического фронта, за которой сосредоточены все антинациональные силы, олицетворяющие западничество, американизм, глобализацию, сионизм и русофобию. Этот факт как объективная данность, должен стать базовой ступенью для новых (идеологических) форм патриотической самоорганизации.

Пора переходить к новой национально-патриотической стратегии, направленной на становление единой идеологической альтернативы гибельному курсу. Пока патриотический лагерь идеологически разрознен, пока он не видит общего смысла в национальном будущем, никакие политические комбинации и союзы не способны восстановить тот базовый плацдарм подлинной государственности, которым является национальная идеология, то «свято место», где ныне хозяйничает стратегический противник. Разрушительной экспансии либерализма, за которой стоит «монстр» нового мирового порядка, может противостоять только единая воля национального духа, готового осуществить собственную национальную идею в форме адекватной вызовам эпохи государственной идеологии. Выработка этой единой идеологии на кризисном рубеже истории и есть первоочередная задача патриотического самосознания.

Таким образом, основные (интеграционные) проблемы патриотизма носят чисто идеологический характер. Они принципиально не могут быть разрешены в рамках парадигмы «ожидания» или в форме временных политических союзов, но только на путях глубокого мировоззренческого диалога сближающего идеологические позиции различных политических сил на базе реального патриотизма. «Есть время разбрасывать камни, и время собирать камни». Многоликость патриотических сил, заявивших о себе в предыдущую политическую эпоху, – это естественное следствие структурной патриотической дифференциации как выявления в обществе принципиальных национально-идеологических приоритетов. Однако сегодня очевидно, что не одна из этих сил не способна сама по себе что-либо изменить в российской действительности. А это означает, что необходим новый подход к патриотической самоорганизации – на основе глубокой идеологической консолидации. Это подразумевает серьезную идеологическую реорганизацию (эволюцию) основных патриотических течений как поднятие их до качественно нового уровня понимания исторической задачи – необходимости формирования новой идеологии государственного патриотизма, имеющей принципиально расширенные идеологические горизонты, органично включающие в себя весь наличный патриотический потенциал общества.

 

 

«Три кита» русского патриотизма

 

Когда говорят о безысходности нынешней ситуации, часто сетуют на пассивность и молчаливое терпение народа, которому, казалось бы, уже давно пора проснуться и навести порядок в своем доме: изгнать лживых демократов и поставить на их место истинных патриотов. Однако проблема в том и состоит, что вопрос: – кого же считать «истинным патриотом» – остается для народного сознания до сих пор открытым. И связано это не столько с персоналиями тех или иных политиков, сколько с идеологическими доктринами, которые они исповедуют. Окруженное плотным кольцом самых разнообразных, зачастую идеологически противоположных, патриотических позиций общественное сознание просто не способно сделать выбор и находиться в пассивной неопределенности, ожидая, когда сама патриотическая элита примет какой-то внятный и целостный облик. Поэтому молчание народа не следует считать ущербностью нашего национального менталитета, скорее это проявление определенной исторической мудрости, не спешащей суетиться по мелочам, а ожидающей вызревания целостной патриотической идеи, ради которой можно было бы уверенно предпринять политическое действие. Иначе говоря, национальная воля к спасению не придет в активное состояние до тех пор, пока национальное самосознание не справится с задачей нового исторического самоопределения: пока национальная идея, как образ будущего, не примет свой новый и целостный конкретно-исторический облик.

Каковы же исходные позиции и предпосылки этого (еще не начавшегося) процесса?

Сегодня весь идеологический спектр общественных настроений можно условно разделить на четыре основных сектора – коммунистический, православный, националистический и либеральный. Здесь собраны практически все идеологические субъекты нынешней России так или иначе предлагающие собственный проект будущего. Однако по критерию патриотизма (как, впрочем, и по другим критериям идеологической истинности, о которых говорилось выше) сектор либерализма принципиально выпадает из претендентов на образ будущего России. В результате реальный сектор патриотизма, как исходное основание национального возрождения, приобретает вполне отчетливые идеологические очертания – коммунизм, православие, национализм. Несмотря на кажущуюся противоречивость и даже некоторый антагонизм эта патриотическая триада имеет вполне читаемую внутреннюю логику: коммунистический патриотизм является живым наследником недавней Советской цивилизации, православный патриотизм отражает саму историческую Россию в ее духовно-метафизическом измерении, и националистический патриотизм есть осознанное проявление инстинкта самосохранения нации в условиях острого исторического кризиса. То есть за каждым из этих проявлений патриотизма стоит своя историческая и духовно-нравственная истина, делающая его полноправным субъектом национального возрождения.

И это есть первая предпосылка к проявлению образа будущей России. Суть ее состоит в том, что не существует ложного патриотизма (как ложнойлюбви к Родине), – поэтому поиск будущего предполагает безусловное и равноправное участие в этом процессе всего идеологического спектра патриотизма в его православной, коммунистической и националистической проекциях. Как бы ни хотелось той или иной ветви патриотизма присвоить себе исключительное право выступать от имени истинного патриотизма, отрицая на этом основании какой-либо другой, только полное раскрытие патриотического духа общества способно обеспечить как аутентичный образ будущего, так и возможность его политической реализации в истории. Так нынешняя «соборная» травля коммунизма со стороны большей части православных и националистов, единодушно выступающих в этом на стороне либеральных СМИ(!), зеркально повторяет роковую ошибку большевиков, в свое время радикально отказавших православию – идеологическому правопреемнику старой России – в построении России новой. Будущее без коммунизма, даже при полной «гегемонии» православия и «диктатуре» национализма, будет принципиально уродливо без опоры на ту великую правду Советской цивилизации, которая заявила себя в идеологических формах социализма. Ибо национальная история – не дискретный процесс, из которой можно произвольно выкидывать целые эпохи, а единая ткань национального духа, последовательнораскрывающего себя в обновленных идеологических формах.

Исходя из этих соображений, более пристально присмотримся к содержанию триады русского патриотизма.

«Красный лик»патриотизма – активен, принципиален, с ветеранской сединой, орденами Великой Отечественной войны, в ареале Победы 45-го года, как кровном свидетельстве своего вечного права на будущееРоссии. Но исторически прямолинеен, неадекватен и главное онтологически не одухотворен в своем идеологическом самосознании: весь пафос «коммунистического патриотизма», как и сама советская эпоха, сосредоточен в земном величии Советской империи, в значении ее международного статуса, в достижениях ее науки, культуры, народного хозяйства, в реальном осуществлении социализма как социально справедливом устройстве общества. Эти факты нашей недавней истории невозможно отрицать, и память о былом советском величии есть безусловное достояние нашей истории, требующей своей патриотической защиты перед лицом нынешнего национального унижения. Патриоты-коммунисты выступают, в первую очередь, как патриоты-державники, отстаивающие необходимость дальнейшего существования России в форме мощной и самодостаточной социалистической цивилизации. И они имеют на это все основания, ибо смысл жизни двух поколений русских людей, вложенный в созидание советской цивилизации, при всем ее идеологическом несовершенстве, не может быть просто так вычеркнут из национальной истории.

«Белый лик» патриотизма имеет скорее иную – нематериальную природу. Его основание – непреходящее духовно-историческое величие России, всецело определяемое традицией Православия. Онтологически православный патриотизм, безусловно, более глубок и фундаментален, чем патриотизм коммунистический, однако в своем практическом, политическом и идеологическом выражении значительно менее адекватен и предметен, оставаясь по большей части закрытой (замкнутой в себе) оппозицией как «демократическому» настоящему, так и «коммунистическому» прошлому, черпая и обосновывая свой идеологический пафос из отдаленной истории – дореволюционного прошлого России. Это оборачивается политической пассивностью, неорганизованностью и беспомощностью, в общем-то, очень значительного потенциала православного патриотизма нынешней России. Церковь как общественный институт не берет на себя роль «партии национального спасения», оставаясь пассивным в политическом смысле аккумулятором онтологического патриотизма нации. Этот патриотизм в себе есть, тем не менее, самая надежная опора будущего России, как неподвластная времени имманентная твердыня национального духа.

И, наконец, «загорелый лик» современного русского национализма предстает как активная, бойцовская энергия радикального патриотизма, готового к непосредственному действию по защите русской нации от всех ее внешних и внутренних поработителей и угроз. Лишенный какой бы то ни было идеологической формы и глубины, исторической преемственности или духовного осознания, национализм, тем не менее, принципиально прав в своей инстинктивной воле к национальной самозащите на чисто этническом уровне. Здесь вопрос о будущем России сведен до самого элементарного уровня достоверности – физического выживания нации. Главное достоинство национализма – это прямая и открытая постановка «русского вопроса» во всей его исторической, политической, культурной и демографической остроте нынешнего этапа национальной истории. Очевидно, что без решения этого вопроса, ни о каком будущем России речи быть не может. Однако принципиальная идеологическая неопределенность национализма делает его политически беспомощной и исторически слепой патриотической силой, принципиально не способной предложить обществу собственный образ будущего, что и ведет к перманентному политическому дроблению русского национализма по всему идеологическому спектру и нескончаемой лидерскойконкуренции.

Таким образом, как видно из этого беглого анализа, трехосновностьсовременного русского патриотизма отнюдь не является политическим недоразумением или случайностью, но отражает объективную данность национальной истории и конкретность политической ситуации. Эта трехосновность есть константа русского патриотизма на современном этапе истории, поэтому любая попытка решать какую-либо патриотическую задачу без учета всех трех ее составляющих не может быть успешной. Каждая из сторон несет в себе особое, только ей свойственное качество патриотического потенциала, взаимодополняющее русский патриотизм до полноты исторической адекватности. Только при этом условии возможно реальное национальное возрождение.

Однако на этом этапе и проявляются самые принципиальные проблемы реального патриотизма. Дальнейший анализ приводит к вскрытию главного патриотического противоречия эпохи, блокирующего подступы к национальному возрождению на самом начальном его этапе.

Если перейти от патриотического на идеологический уровень рассмотрения патриотической триады, то окажется, что ее можно еще на один порядок упростить – уже по идеологическому критерию. Дело в том, что национализм, являясь, безусловно, важнейшей, духовно-психологической составляющей любой патриотической идеологии, сам по себе идеологией не является. Так как идеология – это проявление национального самосознания, а национализм – проявление национального инстинкта. (Данный тезис верен и в том смысле, что всякий сознательный национализм в конечном итоге приходит к той или иной идеологической форме.) В итоге исторически сознательный облик современного русского патриотизма предстает в предельно ясном идеологическом раскладе: как сочетание левого патриотизма социалистического толка, и правого патриотизма православного фундаментализма. Очевидная парадоксальность и неоднозначность данного сочетания отражает, тем не менее, саму реальность нынешней эпохи во всем ее историческом, идеологическом, политическом и мировоззренческом масштабе. Это есть объективный факт политической ситуации: во всем спектре многочисленных партий и движений патриотического фронта, если анализировать их идеологические истоки, можно выделить лишь две исторически легитимные патриотические идеологии, актуально выражающие интересы национального возрождения – это православие и коммунизм! Именно они и фигурируют в общественном сознании как две самые внушительные патриотические силы. Однако исторические судьбы ХХ века противопоставили их в трагическом для России антагонистическом отношении… Что значит эта очередная русская антиномия? И есть ли выход из создавшейся патовой национально-патриотической ситуации? Не ответив для себя на эти вопросы, мы не можем рассчитывать на преодоление нынешней смуты.

И тут есть над чем поразмыслить, ибо здесь мы подходим к самым сложным вопросам нашего национального самосознания, всецело определяющим нынешнее политическое безвременье. Если бы идеология патриотизма была едина сама в себе в своем понимании прошлого и в своем видении будущего, то никакая мнимая идеология (либерализм) не смогла бы конкурировать с нею по общественной значимости, притягательности и очевидности. Однако ситуация осложнена до абсурда: идеологические формы патриотизма не только не едины в своей основе, но исторически антагонистичны, в чем и состоит корень смуты, определяющий тупиковость общественно-политической ситуации.

Патриотизм, как отмечалось выше, не просто эмоциональное чувство («любовь к отеческим гробам»), а неотъемлемое свойство всякой национально укорененной идеологии, своего рода энергетическое поле, обеспечивающее ей народное признание и историческую подлинность. Именно эта патриотическая энергетика, освящающая и наполняющая собой национальную идеологию, определяет в конечном итоге и жизненную волю государственного организма. В этом отношении нынешнее состояние России выглядит удручающе. Патриотическое самосознание общества трагическим образом расколото: часть его традиционно исповедует идеологические ценности православия, а часть, не менее традиционно, идеологические принципы социализма. С точки зрения патриотизма обе позиции истинны, но с точки зрения идеологии – это «шизофрения» общественного самосознания, а «всякое царство, разделившееся само в себе, опустеет; и всякий город или дом, разделившийся сам в себе, не устоит» [Мф.12.25]. Таким образом, вопрос о единстве государственной идеологии практически сводится к вопросу восстановления идеологической цельности патриотического самосознания общества, что в нашем случае означает приведение к общему идеологическому знаменателю двух слагаемых национального самосознания – православия и коммунизма. Как бы ни казалась трудна и даже, на первый взгляд, абсурдна подобная задача – другого решения нынешняя идеологическая ситуация не имеет!

Для национального духа это означает сознательное формирование нового идеологического единства на базе реального патриотизма и того потенциального содержания Русской идеи, которое еще ждет своей актуализации в русской истории. Только разрешив эту внутреннюю, духовно-стратегическую задачу, Россия сможет вернуться к адекватности своего исторического бытия. И здесь есть над чем и ради чего потрудиться: если бы удалось замкнуть два этих мощнейших потенциала русской идеологии, соединив их в единой идеологии национального возрождения, то это было бы не только решением одной из ключевых тактических проблем современного патриотизма, но и разрешением главного мировоззренческого противоречия российской истории всего ХХ века. По существу это означало бы конечное исчерпание цикла революционных исторических трансформаций и выход национального самосознания на новую ступень своей цивилизационной эволюции.

Как два принципа миросозерцания православие и коммунизм могут, на первый взгляд, показаться абсолютно несовместимыми, но тот факт, что оба они были реализованы в качестве государственной идеологии в единой русской истории, говорит о том, что между ними есть нечто общее. Наша задача и состоит в том, чтобы осознать это общее и проявить на уровне современного мышления те предпосылки, которые могут стать основанием для новой национальной идеологииXXI века.

Сейчас мы уже можем посмотреть на нашу новейшую историю несколько отстраненно: никакая из сторон не находится непосредственно в плоскости противоречия, все это позади. Наоборот, современные исторические реалии обнажают принципиально новое противостояние, в котором обе стороны оказываются находящимися по одну линию фронта. Это тотальная экспансия западной (антихристианской по существу) либерально-рыночной идеологии на исконные основы нашего национального самосознания, ставящая под угрозу само существование России как самобытной цивилизации. Перед лицом этой угрозы задача общенационального идеологического синтеза становится предельно актуальной.

 

 

 

Идеологический синтез патриотизма

 

Объективная парадоксальность православно-коммунистического патриотизма ставит национальное сознание перед дилеммой: считать этот факт политическим недоразумением переходного исторического периода и сохранять на этой основе холодную идеологическую дистанцию середины прошлого века, или увидеть в этом нечто большее – свидетельство глубокой исторической правды, и попытаться понять эту правду как предпосылку нового национально-идеологического единства. Первый вариант есть фактически скрытая форма продолжения «гражданской войны» начала XX века, и он ведет в никуда. Второй же, наоборот, способен исцелять кровавые раны прошлого и открывает принципиально новые горизонты национального будущего.

Очевидно, что путь продолжения внутренней идеологической борьбы «до победного конца» для России губителен. Опыт XX века и нынешняя национальная трагедия должны привести нас к новой идеологической альтернативе – идеологии национально-исторического единства. Такому взгляду на собственную историю, при котором она предстает не в форме абсурдных противоречий, а в форме целостной мировоззренческой традиции, понимаемой в общем виде как русская идея. Выделение основных несущих доминант русской идеи в ее современном звучании и есть реальная задача патриотического синтеза. Государство невозможно вне целостной национальной идеологии, к этому общему знаменателю и должны быть сведены все достойные национального внимания традиционно-исторические мировоззренческие ценности. Необходимо смелее разрабатывать смежные идеологические области, понимать русскую историю не в контексте той или иной идеологической доктрины, а в единстве национальной судьбы, как целостное становление национального духа. «Сегодня выживание России и русского народа, – пишет митрополит Иоанн, – зависит от того, как скоро смогут православные, национально-патриотические силы сформулировать и представить обществу четкую, ясную, осмысленную идеологию русского возрождения – поддержанную конкретной, практической, положительной программой, включающую в себя все важнейшие области человеческого бытия от религии до экономики, опирающуюся на многовековой исторический опыт народа»[2].

Каков же объективный смысл «православно-коммунистической патриотической антиномии»? И каковы пути его позитивной исторической реализации? Возможен ли подобный идеологический синтез патриотизма?

Надо сразу отметить, что сами по себе, как сложившиеся системы мировоззрения, православие и коммунизм несоединимы. Любые компиляции и поверхностные наложения одного на другое здесь не уместны. Но они соединимы и находят вполне различимое совместное звучание в контексте той части русской идеологии, которая проявляет себя в истории как Русская идея, являясь своего рода ее полюсами. На базе «русской идеи» и может состоятся идеологический диалог православия и коммунизма в качестве очередного этапа ее исторического становления. То есть вопрос отнюдь не состоит в том, чтобы «слепить» из православия и коммунизма нечто третье – некий идеологический гибрид для утилитарного политического потребления, а в том, чтобы раскрыть на основе их взаимного диалога современное звучание национальной идеи, прочесть ее новое историческое задание. В «патриотической антиномии» православия и коммунизма заложен огромный идеологический потенциал, который может (и должен) быть реализован лишь в наше время, как время нового стратегического самоопределения нации. Именно сегодня оба плюса этой антиномии объективно находятся на максимально приближенном расстоянии, будучи объединены единым полем патриотизма и задачей преодоления глубочайшего исторического кризиса. Интенсивность этого поля такова, что достаточно лишь открыть границы сознания, чтобы начался процесс нового национально-исторического творчества.

При этом можно выделить три основных уровня возможного православно-коммунистического диалога (или идеологического синтеза), на которых наиболее отчетливо проступают соответствующие объективные предпосылки – политический, исторический и онтологический (религиозно-философский).

Политический уровень рассмотрения «православно-коммунистической антиномии» вскрывает наиболее острые, важнейшие и доныне не решенные задачи широкой патриотической консолидации, где данные две силы объективно являются ключевыми и определяющими. «В современном российском обществе, – пишет А.Панарин, – есть только два социальных института, не созданных и не вполне контролируемых архитекторами нового строя. Это коммунистическая партия (КПРФ) и Православная Церковь. С точки зрения новой либеральной ортодоксии, эти институты – реликты ушедшей эпохи, не имеющие настоящего оправдания в рамках современного порядка. С точки зрения политтехнологов властного управления, они – вызов системе, с подозрением относящейся ко всему тому, что не ею создано. И КПРФ, и Православная Церковь, в отличие от большинства структур стилизованной оппозиции, не созданы в недрах тайных государственных лабораторий, а представляют продукт самой истории»[3]. Действительно, именно здесь, в самой истории, берет свою живую энергетику реальный патриотизм «белой» и «красной» оппозиции, и, казалось бы, данный исторический фундаментализм есть достаточное основание для совместного политического действия по предотвращению национальной катастрофы. Но оказывается, скорее, наоборот: при всей убежденности и фактической данности общей православно-коммунистической оппозиции нынешнему режиму, любые попытки политического объединения этих двух сил оборачиваются неудачей. Как показывает опыт многолетней борьбы, прямой политический синтез как патриотический компромисс не проходит. Вот как об этом досадном патриотическом откровении пишется в одной из статей: «Получившая широкое распространение в последние годы идея «объединения всех патриотов России» (порожденная, возможно, самыми благими намерениями честных идеалистов) не выдержала испытания грубой и беспощадной реальностью. Сегодня это является очевидным фактом, и следует принять этот факт как данность – сколь болезненно ни было бы расставание с привычными иллюзиями. За прошедшие годы самые разные инстанции призывали «всех честных патриотов», оставив частные разногласия, объединиться «во имя интересов России», и победа объединенных народно-патриотических сил стопроцентно гарантировалась. Однако при соприкосновении с действительностью столь возвышенное понятие, как «интересы России», оказалось, к разочарованию иных его простодушных апологетов, не столь однозначным и бесспорным, каковым оно представлялось при абстрактном рассмотрении»[4]. То есть практический опыт констатирует, что внутренние идеологические барьеры, при всей их скрытой второстепенности и неактуальности, перед лицом конкретной задачи общепатриотического единства, оказываются практически непреодолимыми… И этот факт должен быть осознан с полной патриотической ответственностью, слишком велика здесь ставка: или «идеологические принципы» – или Россия! Пятнадцать лет так называемых реформ на фоне беспомощного гула патриотической оппозиции – это патовая идеологическая ситуация («историческая ловушка», по выражению С.Кара-Мурзы), которая может продолжаться сколь угодно долго. Растягивание патриотического электората как единого потенциала по двум идеологическим полюсам (на «белых» и «красных»), гарантирует полное торжество абсолютно безыдейной партии власти способной лишь на демонтаж и утилизацию российской государственности. Надо понять эту проблему как ключевой политический вопрос национального возрождения. Без его решения Россия не сможет сдвинуться с места…

Таким образом, политический аспект «патриотической антиномии» обнажает безусловную необходимость православно-коммунистического идеологического диалога как важнейшую предпосылку национального возрождения, причем диалога такой глубины, позитивности и предметности, который позволит выработать реальные общественно-идеологические приоритеты, способные стать твердой опорой политического единства. В конечном итоге, решение данной задачи должно завершиться формированием идеологии государственного патриотизма, или шире – идеологии возрождения. Этот политический вывод еще раз говорит о том, что невозможно решение патриотических задач без преодоления идеологических противоречий национального самосознания. И, с другой стороны, невозможна выработка адекватной времени идеологии без опоры на реальные патриотические приоритеты общества. Доверившись этому закону зависимости идеологии и патриотизма и вступив на путь идеологического диалога на патриотическом основании, мы ничего идеологически не теряем (как может показаться на первый взгляд), ибо патриотизм – самая непосредственная реальность национального бытия и она не может быть ложной! Наоборот, в своей сверхрациональной истинности патриотизм защищает самые сокровенные ценности национальной жизни, которые лишь обогащают любую идеологию, делая ее истинным и действенным отражением национального самосознания.

Более того, только вступив на путь идеологического диалога, патриотическое чувство находит свою полноту и завершение как приобщение к соборному, сверхличному звучанию национальной идеи, раскрывающейся в истории только как всеобщее, общественное действие. «По своему идеальному моменту история – это совокупное, соборное действие; настоящий исторический акт всегда может быть лишь нашим, а не только моим»[5], – писал Н.Болдырев. В этом и состоит тайная сила патриотизма, когда частная воля многократно усиливается единым духом общего действия как подтверждение его абсолютной истинности и необходимости. И чем глубже это общее, чем шире единодушие национальной воли, тем мощнее проявляет себя патриотическая энергетика, вступая в итоге в непобедимую фазу резонансного звучания. Это и есть путь идеологического диалога как единственный способ обретения глубокого, осмысленного в своей исторической полноте национального единства, как открытие «второго дыхания» у начинающего впадать в политическое отчаяние реального (православно-коммунистического) патриотизма.

Исторический уровень рассмотрения «патриотической антиномии» представляется наиболее сложным и противоречивым в силу необратимости исторических фактов и сугубой трагичности православно-коммунистических отношений XX века. На первый взгляд, такая попытка представляется совершенно бесперспективной. И это было бы действительно так, если бы история представала перед нами исключительно в виде неисправимого прошлого. Однако история как живой поток национального бытия имеет не только прошлое, но и будущее – и лишь в целом своем облике она предстает как единая национальная история. То есть конечный смысл любого исторического явления, равно и любой исторической эпохи, читается лишь в контексте единой истории, то есть в контексте будущего. И с этой точки зрения «православно-коммунистическая антиномия» - отнюдь не безнадежная задача.

Стоя сегодня в переходной полосе настоящего, в состоянии полной исторической неопределенности (в точке бифуркации), чрезвычайно важно сохранить чувство преемственности, единства и цельности национальной истории, чтобы суметь до конца понять ее логику и уверенно осознать ее будущее. То есть история, будучи по определению единой историей, требует и единого прочтения как главного условия актуализации будущего. Если мы в силу своих косных идеологических установок пытаемся упростить историю, выкидывая из нее те или иные ее этапы как безнадежно «ошибочные», то мы демонстрируем лишь собственную близорукость, субъективизм и узость мышления. На этом пути мы никогда не найдем «врата будущего». И это очень хорошо понимают те, кто хотел бы видеть русскую историю законченной уже сегодня.

Можно вполне согласиться с Г.Зюгановым, когда он пишет об этом аспекте нынешней ситуации: «На уровне политической идеологии сильнейшим средством подавления российского национального самосознания, главным орудием его раскола и пресечения здравой исторической преемственности являются непрекращающиеся попытки антагонистически противопоставить в умах людей "белую" и "красную" национальные идеи. Общественное мнение стремятся убедить в том, что дореволюционный и советский периоды нашей истории полярно противоположны, непримиримы по форме и содержанию. Понятно, что закрепление такой мифологемы надолго, если не навсегда, исключило бы возможность целостного, неразрывного восприятия отечественной истории, ее конструктивного осмысления и изучения. Историческая память народа оказалась бы безнадежно искаженной и изуродованной, что дало бы возможность манипулировать ею, искусственно формулируя обоснования разрушительных, антинародных идеологических схем. В этом случае наше самосознание окажется в состоянии непрерывного смятения и раздора, исключающих его оздоровление, гармонизацию, в конечном итоге – возрождение всенародного соборного единства, которое призвано спасти страну перед лицом нынешнего хаоса и грядущих испытаний»[6]. К этому остается только добавить, что именно потому, что в умах людей и доныне продолжает культивироваться «белая» и «красная» национальные идеи, такая внешняя манипуляция общественным сознанием принципиально возможна и неизбежна. Мы не защитимся от этой манипуляции иначе, как преодолев в собственном сознании идеологические барьеры прошлого ради единой идеологии будущего.

Патриотизм как чувство опирается не только на ценности исторического прошлого, не в меньшей степени оно живет и чувством национального будущего, и в этом обретает активность к историческому творчеству. Именно в контексте будущего идеологический диалог внутри «патриотической антиномии» наиболее перспективен и необходим, так как здесь, перед лицом новой исторической свободы, отпадают непримиримые противоречия, размягчаются застаревшие стереотипы и открываются новые идеологические горизонты. «Будущее начинается сегодня…» – значит уже сегодня мы должны проявить образ единого будущего.

Чего стоит временный (тактический) патриотический союз православных и коммунистов, если он не наделен чем-то большим?… Чтобы потом вернуться «к своим баранам», вновь развернуть внутреннее идеологическое противостояние в своей полноте и силе? Тогда такая оппозиция действительно не имеет смысла; в этом нет никакой диалектики(!): ни исторической, ни политической, ни духовно-идеологической. Поэтому ничего и не происходит. Таким образом, в первую очередь необходимо обрести новую, объединяющую идеологическую платформу как единственный реальный фундамент будущего. Если мы к этому не готовы, если в нашем сердце и сознании еще сохраняется взаимная идеологическая неприязнь, то это означает, что разгоревшаяся когда-то внутри национального самосознания гражданская война продолжается. И если мы собираемся довести эту войну до победного конца (надеясь, конечно, что это будет именно наша победа), то никакого возрождения России, конечно, не будет: нас похоронят вместе, в одной «братской могиле» истории…

В этом смысле особо следует оговорить ту в высшей степени деструктивную для национального самосознания тенденцию отношения к собственной истории (навязываемой в первую очередь СМИ, но активно поддерживаемой и частью «православных»), в которой отрицается смысл и достоинство советского периода национальной истории. Когда история России считается остановившейся где-то на рубеже 17-го года, а все последующее – как сплошное «темное пятно»… Это воистину «рубить сук, на котором сидишь»!..

Если мы воспринимаем коммунистический период нашей истории как провал, как национальное небытие, то тем сами лишаем себя возможности восстановления национальной истории. Мы оказываемся подвешенными в совершенно неопределенном внеисторическом пространстве, без какой-либо точки опоры для дальнейшего исторического развития. История – это непрерывный процесс, и отрицание собственной истории приводит к потере исторической ориентации, адекватности национального самосознания, чувства исторической перспективы, преемственности национальной жизни. Продолжить свою историю мы можем только от того рубежа, на котором она остановилась, то есть из реальности настоящего, найдя и продолжив ее многовековую инерцию, доверившись ее премудрому промыслу, приняв ее новые исторические задания. В новом качестве, в новой преображенной идеологии, в новом всплеске пассионарности, но с той же национальной устремленностью, с той же Русской идеей, обогащенной, укрепленной и развитой опытом недавнего исторического прошлого. В этом оправдание нашей истории, а не слепое и бессмысленное ее отрицание, так выгодное ненавистникам России! Вернуться к этому рубежу – это значит вернуться в историческую реальность, к конкретике нашего сегодняшнего национально-государственного кризиса. Только отсюда, из исторической данности настоящего мы можем начать свое реальное, а не мнимое национальное возрождение.

«Сила Божия в немощи совершается»…– сегодняшнее с виду беспомощное состояние русского патриотизма чревато новым историческим прорывом. Актуализация идеологического потенциала «православно-коммунистической антиномии» способна кардинально преобразить русский патриотизм, придав ему единый позитивно-исторический облик как осмысленную устремленность к будущему. Сокровенный смысл этой устремленности – в движении к светлому идеалу Святой Руси, который был и остается внутренним содержанием нашей истории. Эта цель изначально едина для всех нас, независимо от того, православные мы или коммунисты, или простые, ни во что не верующие обыватели, занятые лишь «хлебом единым», ибо все мы части единой русской истории. И мы не можем уклониться от этой цели, ибо Божий промысел будет раз за разом, несмотря на наши падения, выводить нас на эту единственную узкую тропу, ведущую к светлому будущему. И если принять это как данность, то нет вопросов о недоверии, противостоянии или какой-то вражде; единая цель соединяет нас в единый народ, в единый исторический поток, начало которому – крещение Руси, и конец – та область будущего, где находят свое светлое завершение обетования Христианства. «Где двое или трое собраны во имя Мое, там Я посреди них» [Мф.18.20] – святая цель многократно увеличит наши силы и то, что сейчас кажется непреодолимым, завтра рассеется как дым, ибо дело Божие не зависит от человеческой немощи, но имеет свою собственную, часто скрытую от людей, всепобеждающую динамику.

Онтологический уровень рассмотрения «православно-коммунистической антиномии» открывает наиболее глубокие (религиозно-философские) основания данного явления, трактуя его как внутреннее духовно-мировоззренческое противоречие национального самосознания. Привычное восприятие считает, что здесь-то как раз никакого позитивного разрешения быть не может в силу радикальной полярности мировоззренческих установок православия и коммунизма. Так цель и смысл человеческой жизни православие видит в небесном (духовном) измерении бытия («Царство Божие не от мира сего»), а коммунизм – как бы исключительно в земном (материальном) стремлении к «светлому будущему» («рай» на земле). Однако данное противоречие – лишь кажущееся. Оно не носит абсолютный характер, т.к. любое целеполагание в будущее в некотором смысле условно, оно не имеет четких критериев для взаимного противопоставления различных доктрин, последнее проявляется лишь в конкретной практике настоящего, которое, конечно же, дает наиболее объективную информацию к размышлению. Но в данном случае нас интересует не политический, а именно онтологический уровень вопроса, как наиболее общая попытка разобраться по существу. Как пишет по этому поводу один современный автор (Н.Ильин), мы не разберемся в политике, пока не разберемся в философии[7].

Н.Ильин в своей работе раскрывает прямую связь между данными областями: по его мнению, основные типы политических движений соответствуют, в общем и целом, основным типам философских учений. Это действительно глубоко не случайное обстоятельство поможет нам глубже осознать нашу нынешнюю политическую и историческую ситуацию. То, что мы получили в результате сугубо политического анализа патриотических реалий российского общества (православие и коммунизм как стороны реального патриотизма), отражает собой чисто философский дуализм: идеализм иматериализм  как выражение крайних мировоззренческих подходов в гносеологии. Если не спешить (по еще советской привычке) объявлять данный факт формой непримиримого противоречия, а попытаться понять его онтологическую, методологическую и историческую логику в контексте национального самосознания, то можно прийти к вполне позитивным выводам. Православие и коммунизм в этом контексте, в своем предельном идеальном (и историческом) значении оказываются мировоззренческими полюсами национального самосознания, или (что то же самое) проекциями Русской идеи в ее земном и небесном отражении. То, что эти проекции разошлись в плоскости реальной истории, и составляет природу нынешнего национально-исторического кризиса. И это есть главная философская предпосылка для фундаментального обоснования необходимости новой национальной идеологии, способной преодолеть собой глубокое мировоззренческое противоречие внутри национального самосознания.

Противоположность коммунизма и православия в этом контексте можно рассматривать не как антагонизм, а именно как антиномию, т.е. не как нечто принципиально разнородное, направленное на взаимную аннигиляцию, а как некое целое, представленное в своих крайних мировоззренческих проявлениях. Это целое (Русская идея) и есть содержание русской истории. Такое понимание нынешнего противоречия оборачивается гармонизацией и исцелением национального самосознания, а нынешнее историческое поражение – победой…

В современном понимании идеализм и материализм как два вида мировоззрения, не противоречат друг другу, но по существу дополняют картину мира до полноты и цельности. Это отражает тот факт, что философские подходы условны, реальное же бытие едино в своей духовно-материальной природе. Дело в данном случае не в том, что первично: дух или материя, или что считать первичной субстанцией бытия, а в том, что мир принципиально дуалистичен и содержит и то, и другое как две свои изначальные онтологические основы. «В начале сотворил Бог небо и землю», – уже здесь, в самом начале творения, была «оговорена» эта принципиальная полярность мироустройства, задающая глубокую диалектическую динамику реальному бытию во всех его микро- и макро- проявлениях. И нам ли не учитывать это обстоятельство в нашей «патовой» идеологической ситуации, в постижении диалектики собственной истории?

О Русской идее как национально-историческом феномене, нельзя сказать, что она имеет чисто небесное содержание, точно так же, что она материалистична по своим устремлениям, но то и другое в равной степени отвечает ее историческим заданиям. Найти оптимальное соотношение между земным и небесным Русской идеи, между идеальными заданиями и материальными путями их воплощения в контексте сегодняшних исторических реалий и есть ключевая задача формирования современной национальной идеологии. На этом пути обретается онтологическая правда национального бытия как главное условие гармонизации национальной истории.

Задача сближения небесных (духовных) и земных (социальных) сторон «православно-коммунистической антиномии» на базе Русской идеи не является надуманной, но поставлена перед русским самосознанием всей историей XIX – XX веков, фактом распавшегося на части национально-исторического бытия. Сама история сделала эту задачу поистине актуальной. «Именно перед революцией – пишет Н.Сомин, – произошел новый качественный скачок в осмыслении Русской идеи. Наши выдающиеся религиозные мыслители, причем не только философы, но и писатели, и, в первую очередь, Достоевский, сказали миру новое, неведомое доселе слово. Они поняли, что Русская идея имеет религиозно-социальную природу. Иными словами, в своей исторической миссии Россия должна явить миру праведное общество, строй которого основан на христианских заповедях»[8]. Эта общественно-политическая и духовно-религиозная задача и поныне остается для русской истории открытой.

Таким образом, даже беглый, далеко не полный анализ православно-коммунистической «патриотической антиномии» открывает безусловное позитивное содержание данного общественного феномена, имеющего под собой реальное политическое, историческое и онтологическое оправдание и открывающего тем самым реальные пути для глубокого православно-коммунистического мировоззренческого диалога как главного условия нового идеологического синтеза и формирования Русской идеи XXI века. В этом исцеление национального самосознания, оправдание недавней истории, преодоление нынешнего политического кризиса, выход к новым горизонтам и рубежам национального бытия. Вслушаемся еще раз в мудрое пастырское слово митрополита Иоанна: «Сегодня нам как никогда важно понять, что все происходящее ныне со страной есть лишь эпизод в многовековой битве за Россию как за духовный организм, хранящий в своих недрах живительную тайну религиозно осмысленного, просветленного верой жития. Осознав себя так, сумеем преодолеть тот страшный разрыв – болезненный и кровоточащий, – что стал следствием второй, Великой русской Смуты… Мы больше не можем позволить себе делиться на «белых» и «красных». Если хотим выжить – надо вернуться к признанию целей столь высоких, авторитетов столь бесспорных, идеалов столь возвышенных, что они просто не могут быть предметами спора для душевно здравых, нравственно полноценных людей»[9]. На этой возвышенной ноте и должна строится новая русская идеология, соединяющая в себе духовное (небесное) откровение православия и социальную (земную) правду коммунизма, ибо правда Божия и на небе, и на земле устремлена к безусловному единству.

При этом вопрос не стоит о каком-то новом энтузиазме коммунистического типа, об очередной всеобщей мобилизации нации на исторический рывок в светлое будущее. Нет. Нынешняя задача скромнее: понять и осознать на уровне национального сознания, в свете христианского миропонимания те истины социальной правды и справедливости, которые реально были заложены в социалистической теории XIX века и реализованы в советской действительности XX века. Чтобы не выкинуть их бездумно на «свалку истории» под общий шум государственного обвала, но, наоборот, вернуться к ним, чтобы восстановить на их основе преемственность своей самобытной истории, довести задачу национальной истории XIX–XX в. о справедливом социальном устройстве общества до логического завершения. Именно сейчас этот вопрос может быть поставлен наиболее полно и исторически равновесно: не как теоретический вопрос революционной теории, а как практический вопрос национально-государственного возрождения. Ибо только сейчас мы можем подойти к этому вопросу непредвзято, история повергла в прах все наши идеологические стереотипы, надо начинать все сначала…

Этот вопрос одинаково касается всех правопреемников национальной истории – православных, националистов и коммунистов, именно этим идеологическим силам предстоит выработать новую идею национально-государственного строительства, включающую всю полноту национально-исторических ожиданий. Бытие, ограниченное одной лишь эмпирикой, вне высоких духовных и исторических целей России недостойно, по существу означая конец национальной истории как утрату ее цивилизационного смысла. Существование на уровне простого экономического прагматизма, которое выдается ныне за откровение национально-государственной политики, есть лишь жалкая имитация суверенного государственного бытия, ибо истинная суверенность, самодержавность и самодостаточность государства определяется в первую очередь его способностью творить собственную историю. Что невозможно без осознанной, одухотворенной национальной идеи, воплощенной в конкретные формы государственной идеологии.

 

До сих пор мы говорили о православно-коммунистическом идеологическом синтезе достаточно отвлеченно, ограничиваясь лишь самым общим представлением о соответствующих проявлениях русского мировоззрения. Однако дальнейшее рассмотрение данного вопроса требует более предметного основания. Так идея коммунизма в реальной практике национальной истории предстает пред нами в конкретном облике социализма. А реальным содержанием православия является христианское учение во всей глубине его евангельского понимания. На базе этих двух категорий мы и попытаемся в дальнейшем определить более конкретные очертания новой русской идеологии, проявить глубокую органическую связанность и историческую закономерность мировоззренческих колебаний национального самосознания XX века.

То многообещающее потенциально-идеологическое единство православия и коммунизма, которое мы получили в результате анализа чисто патриотических реалий современного российского общества, конечно же, не следует считать неким аксиоматическим аргументом внутреннего единства христианства и социализма. Это всего лишь методологический прием, придающий данному вопросу непосредственную историческую очевидность и актуальность. Сам же вопрос о соотношении христианства и социализма имеет несоизмеримо более широкую историческую ретроспективу и религиозно-философскую глубину, выходящую далеко за рамки нынешней российской политической ситуации. По-прежнему не претендуя на академический уровень рассмотрения данного вопроса, попробуем, тем не менее, максимально глубоко проникнуть в цивилизационное содержание христианства и социализма в едином контексте генезиса человеческого общества.