Глава IV. Общество как духовный феномен
По мнению многих социологов, философов и богословов общество имеет еще одно важное свойство: оно ведет душевную и духовно-нравственную жизнь, уподобляясь личности, и тем самым образуя металичность. Наш замечательный русский философ Л.П. Карсавин называл такую социальную личность «симфонической личностью», и предполагал, что над индивидами надстроена целая пирамида таких вложенных одна в другую симфонических личностей, которые в совокупности образуют всеединство и подчинены Богу [1,8].
Душевно-психическая жизнь общества сводится прежде всего к национальным особенностям и выражает «национальный характер». Но нас более интересует духовно- нравственная жизнь социума. Она безусловно существует – это реальность, причем наиболее важная с точки зрения судеб общества. Оказывается, к социальной металичности могут быть применены многие христианские понятия
Так, несомненно, что в истории общество (государство, народ) является актором, т.е. источником действия, начиная новый причинно-следственный ряд. Разумеется, в силу обладания свободой, акторами являются люди, осуществляющие социальное поведение. Но и все общество как целое обладает свободой и поэтому является активным действующим лицом в истории. Важно, однако, подчеркнуть, что акты, поведение общества, являясь неким результатом актов людей, носит особый характер, качественно отличный от поведения отдельных членов общества. Иначе говоря, историческое поведение общества не есть арифметическая сумма действий индивидов – у общества иные цели, задачи, формы действия. Это, кстати было давно замечено, и поэтому вождя оценивают и судят не как обычного человека – его поступки и решения выражают поведение всего общества, а не носят частный характер.
Исключительно важной стороной духовной жизни общества является его отношение к Богу – приход к истинному Богу, почитание Его, послушание Ему, исполнение Его воли. Или наоборот – отход от Бога, атеизм, идолослужение, богоборчество. Подчеркнем, что речь идет не об отдельных людях, а о социумах, и эти тенденции прослеживаются не только на уровне статистики религиозного поведения, но и в общественной морали, в государственной идеологии и законодательстве. И надо отметить, что воздействие общества в этом вопросе весьма велико.
Ярко и многообразно эти положения подтверждаются Библией. В Ветхом Завете мы можем найти массу народов и племен, которые, по библейскому сказанию, являются действующими лицами истории: Израиль, Египет, Сирия, филистимляне, гергесеи, азотяне, иевусеи и проч. При этом видно, что каждый из этих акторов является как бы одушевленным лицом со своим характером, намерениями, волей и т.д. Причем лейтмотивом изложения и по сути дела единственно важным вопросом является вопрос верности Завету и следования путями Господними.
Духовно-нравственная жизнь обществ выражается также в том, что к ним применимо понятие греха. Грех – это искажение воли Божией (которая всегда присутствует в любом событии). По-гречески грех – «амартия» – промах, непопадание в цель. «Промах» может случиться (и постоянно случается) и с обществом. Греховность общества может выражаться двояко – через греховность общественных институтов и через грехи членов общества, имеющие общественный характер. При этом, как правило, имеют место оба этажа общественного греха. Например, рабство. С одной стороны оно поддерживалось законами (например, Византийской Империи), и в этом смысле можно говорить о греховности общества как такового. Но с другой стороны, никто не обязывал иметь рабов, и в этом смысле рабовладение – личный грех, хотя и имеющий общественный характер, поскольку он касался свободы других людей. Можно указать и другие грехи подобного рода: ростовщичество, торговля вредной и аморальной продукцией, проституция, социальное неравенство, неправедная война и пр.
Как и любой грех, общественный грех подлежит искуплению, причем только двумя способами: покаянием или скорбями (наказанием). И все это мы воочию видим в жизни обществ. Общественное покаяние имеет разные формы. К ним можно отнести свободное обсуждение вопросов в общественных собраниях или публичные высказывания общественно (или церковно) значимых личностей, имеющих моральный и духовный авторитет. Возможны и некие государственные акты, от имени всего государства выражающие или иные покаянные идеи, акции типа сугубых постов и т.д. Результатом общественного покаяния должно быть исправление – прежде всего исправление общественных институтов.
Если покаяния нет, то следует ждать скорбей – в виде войн, революций, глобальных экологических катастроф и проч. Заметим, что наказывается весь народ, а не только отдельные личности. Господь этим самым как бы требует от нас исправления на социальном уровне.
Ветхий Завет дает нам массу примеров такого рода событий. Прежде всего – сам Израиль. Библия, и в особенности писания пророков, рисуют нам портрет иудейского общества как единого целого, как некой совокупной личности, которая ведет себя по-человечески. Израиль отвращается от Бога, и тогда разгневанный Бог наказывает его бедствиями или военными поражениями. Или наоборот, Израиль кается, снова взывает к Богу, и тот, умилостивившись, дает Израилю победу над сильными врагами или материальное благополучие. Такой антропоморфизм в отношении Израиля употребляется настолько часто, что возникает четкое представление об израильском народе как цельном организме и даже личности. И другие народы изображаются в той же манере – они грешат (прежде всего – идолопоклонством) и потому подвергаются наказанию Божиему.
Новый Завет только подтверждает это уподобление. Там весь еврейский народ Христос называет Иерусалимом. Скорбя, Он говорит: «Иерусалим, Иерусалим, избивающий пророков и камнями побивающий посланных к тебе! сколько раз хотел Я собрать детей твоих, как птица собирает птенцов своих под крылья, и вы не захотели! Се, оставляется вам дом ваш пуст» (Матф.23:37,38). Как известно, Израиль так и не покаялся в убийстве Христа. И потому на Израиле до сих пор лежит печать духовного проклятия, печать отпадения от Божественной благодати.
Следует, однако, отметить, что полного тождества между духовной жизнью индивида и общества нет. Это лишь аналогия, применение которой имеет свои границы. Так, утверждать, что общества спасаются в вечности, было бы опрометчиво. Писание определенно говорит о спасении людей, но не обществ. Общества живут в истории, но не в вечности (хотя и способствуют спасению многих поколений). Наша задача – преобразить общество, сделать его благодатной средой для воспитания человека для вечности. В конце времен все социальные структуры будут разрушены. Однако представляется, что уничтожено будет не все. Так, в Боге есть национальная идея каждой нации, и причастность к ней, по-видимому, сохранится и в Царстве Божием.
Но есть еще одно дополнение к характеристике духовно-нравственной жизни общества, дополнение крайне важное: общество можно любить. И обратно – общество может любить.
Представляется, что само понятие христианской любви иногда неоправданно зауживают. Говорят только о любви между людьми, а также между Богом и человеком. Безусловно, это высшие и наиболее важные проявления любви. Но разве не является проявлением Божественной любви крещение Господне, когда Бог освятил все сотворенное Им естество этого мира? Разве не говорит апостол Павел, что «вся тварь совокупно стенает и мучится доныне» (Рим.8,22), и следовательно тоже ждет искупления и обожения, которое в будущем ей будет дано Христом? Поэтому границы христианской любви шире – они объемлют весь мир, и безусловно включают человеческое общество.
Любовь может выступать не только на личном, но и на социальном уровне. И такая социальная любовь, не сводящаяся к любви индивидов, реально существует. Причем она может быть подлинно христианской, несмотря на то, что общество в строгом смысле не является личностью. Дело в том, что главное в христианской любви – подвиг, это любовь жертвенная. А жертвенность может проявляться не только по отношению к индивидуальной человеческой личности, но в не меньшей мере к металичности, к обществу в целом. В связи с этим важно рассмотреть виды социальной любви.
Прежде всего, тот очевидный факт, что люди в большинстве своем любят свое общество, демонстрируется через такие коллективные понятия как Родина, Отечество. Родину можно любить всем сердцем, за нее можно идти на подвиг, отдавать жизнь. Ибо в слове Родина вмещается все – и народ, и природа, и уникальный бытовой уклад жизни, и свой, органичный для народа социальный строй. И все это оказывается достойно жертвенной любви.
Тут следует разъяснить одно мнимое противоречие: если выше человеческой личности у Бога ничего нет, то как объяснить жертву ради общества, которое является меньшей ценностью? Во-первых, почему меньшей? Ведь понятие общества включает своих членов, т.е. людей, личностей, причем во множественном числе. И в соборном обществе все они являются ближними. А сказано Господом: «нет больше той любви, как если кто положит душу свою за друзей своих» (Ин.15,13). И, во-вторых, Господу угодно не просто существование души, а ее спасение в вечности. Но именно подобной жертвой и осуществляется реализация личности, достигается спасение. Поэтому жертва (в том числе – жизнью) ради общества является в высшей степени жертвой христианской любви.
Любовь к обществу в особенности выражается в защите Отечества. Это всецело любовь общественная – ее нельзя свести к любви двух личностей. Воины защищают Родину, Отечество, т.е. все общество, а не каких-то конкретных людей. И Церковь всегда и во все времена благословляет и превозносит их подвиг.
Но важно подчеркнуть, что и само общество любит. Любит прежде всего входящих в него людей. Иначе говоря, существуют формы социальной любви. Их несколько.
Прежде всего, защита Отечества, как и любая деятельность по обеспечению жизни общества, является не только любовью к целому обществу, но и наоборот – формой любви общества к людям. Таким образом, тут мы имеем яркий случай взаимной любви общества и его членов.
Другой формой любви является общественная благотворительность. Сюда относятся всевозможные некоммерческие фонды, Пенсионный фонд, социальные преференции, сестричества, социальная помощь государства и др. Да и столь обычные для советского человека бесплатные медицина и образование, бесплатное распределение квартир, путевок и пр. тоже были подобными формами общественной любви. Общественная благотворительность безусловно относится к сфере общества, которое осуществляет помощь своим членам. Развитием этой формы общественной любви является общая собственность. Именно так, когда все отдали всем всё, рассматривает коммунизм первохристианской Иерусалимской общины св. Иоанн Златоуст.
Еще одной формой любви является справедливость. О ней мы поговорим отдельно, ибо справедливость в жизни людей исключительно важна. Но справедливость – отнюдь не христианский социальный идеал. Есть более высокая форма социальной любви. Это братство. Братство – форма соборности, которая характеризуется тесными, доверительными отношениями и равенством членов такого общества. Тут уже законы справедливости преодолеваются, и больше получает тот, кто в данный момент больше нуждается. Именно братство было организовано апостолами в первохристианской Иерусалимской общине. Именно братство было реализовано в уникальной общине XIX-XX веков – Крестовоздвиженском Трудовом Братстве, созданном замечательным русским мыслителем Николаем Николаевичем Неплюевым [2;3].
Братство – это уже очень близко к идеалу христианской любви. В масштабах большого общества оно недостижимо – в большом обществе нельзя освободиться от индивидуалистов и эгоистов, которые быстро губят все дело. Но в масштабах малого общества, общины братство возможно даже в наш век всеобщей апостасии. Отметим, что братство невозможно осуществить вне общей собственности.
Анализируя виды социальной любви, мы должны указать, что все они выражают определенные формы служения. Но служения не отдельным людям, а всем членам общества. По любви человек служит общине, народу, нации, государству, Родине, государю, Церкви, Богу. И в своем служении он жертвует своими интересами ради всех остальных. И в ответ на это общество (если это общество достаточно высокого духовно-нравственного уровня) тоже ценит своего члена, обеспечивая ему достойное существование. И сейчас мотив бескорыстного служения отнюдь не редкость. Многие именно служат в армии, а не отбывают срок. Масса людей, добросовестно исполняя свои обязанности, служат Родине.
Обращает на себя внимание тот факт, что зачастую социальная любовь соединена с правовыми нормами и охраняется законом, неисполнение которого влечет те или иные принудительные санкции. Такая ситуация – следствие падшести этого мира. Многие и многие люди не хотят распространения любви, а желают только своей выгоды. Поэтому возникновение правовых обществ – необходимость. Если любовь не будет защищена законом, то она быстро погибнет, будет растоптана эгоистами. Таким образом, закон предназначен Создателем для сохранения любви, для того, чтобы любовь реально действовала в этом падшем мире. И даже в высоком обществе социальная любовь по необходимости охраняется правом.
Конечно, высшие формы любви не подзаконны, они не могут быть вписаны в закон – ведь закон имеет силу для всех, а жертвенная любовь доступна немногим. Но низшие формы любви вполне могут иметь форму закона. Это хорошо видно в Десятословии, где прописаны такие нормы, как «не убий», «не кради», «не прелюбодействуй», «почитай родителей своих». Все эти нормы есть нормы социальной любви, ибо их выполнение всем несет добро. Для Древнего Израиля эти нормы были законом, на котором стояло все общество. Некоторые из них укрепились и в современном законодательстве; иные стали лишь желательными нормами общественной морали. Фактически эти нормы общеобязательны – их невыполнение может привести к резкому падению уровня общества и даже его полному разрушению.
Как говорил наш знаменитый историк С.М.. Соловьев «Государство существует не для того, чтобы сделать на земле рай. Но оно нужно для того, чтобы не допустить ада». В этом смысле принуждение, заключенное в законе, несет положительную, охраняющую функцию. Поэтому ап. Павел и говорит о стажах закона как о слугах Божиих, и требует подчинения им: «ибо начальник есть Божий слуга, тебе на добро» (Рим.13,4).
Все интуитивно понимают, что смысл справедливости – в воздаянии по заслугам, как в смысле суда, так и в смысле распределения ограниченных ресурсов. Тут все ясно. Однако, сложнее объяснить тот несомненный факт, что большинство людей стремятся к справедливости, добиваются ее. Почему? Ответ, по нашему мнению, один: потому что справедливость выражает Правду Божию. Чувство справедливости – это зов Правды Божией в социальной жизни. Это чувство вкоренено в сердце каждого человека, и если человек его не вытравил в себе, то он будет стремиться к справедливости. Кстати, поэтому отрицание справедливости – скрытая форма атеизма.
Отметим, что справедливость может осуществляться только в обществе, пусть даже небольшом. Справедливость – это обязательно отношение к другим, сопоставление себя с другими членами общества. И это именно любовь. Ибо сказано Господом: «любить ближнего, как самого себя, есть больше всех всесожжений и жертв» (Мк.12,33). Но эта же формула одновременно есть формула справедливости, суть которой в признании заслуг окружающих в той же мере, в какой мы признаем свои собственные заслуги. Поэтому справедливость являет нам форму общественной любви, причем форму очень высокую, до которой практически ни одно общество в истории не смогло в полной мере дотянуться. И понятно почему – справедливость возможна только в условиях общественной собственности. Частная собственность в основании своем несправедлива. Это особенно ясно выражено в евангельской притче о неверном управителе (глава XII). Впрочем, виртуозную технику обворовывания с помощью частной собственности понимали и осуждали многие честные экономисты XIX-XX веков. К сожалению, основательная промывка мозгов у современного человека это понимание уничтожило почти полностью.
Итак, суть справедливости в том, что она – установленный Богом закон общежития, дающий человеку в личном плане достойное место в обществе, а всему обществу обеспечивающий согласие и стабильность. Закон предназначен для проживания в одном обществе людей разного духовно-нравственного уровня, и альтруистов и эгоистов. Разумеется, это закон падшего мира. Ибо подлинно христианский закон общежития – любовь. Но этот закон действует только при высочайшем уровне населения. А у нас, в падшем мире, торжество заповеди чистой любви невозможно. Но возможно присутствие любви в социальных отношениях. Присутствие половинчатое, неполное, но вполне реальное. И в этом смысле справедливость и есть форма существования социальной любви в падшем мире. И чтобы любовь существовала и действовала, она вынужденно сочетается с двумя факторами уже безлюбовного порядка.
С одной стороны любовь в справедливости сочетается с эгоизмом. Справедливость требует, чтобы воздание по заслугам было для всех, в том числе – для себя. Конечно, это эгоизм, но эгоизм вынужденный. Ибо в нашем жестоком мире нельзя от человека требовать любви вплоть до самоотречения. Но можно, опираясь на чувство справедливости в каждой человеческой душе и на интуитивное чувство равенства всех перед Богом, потребовать воздания по заслугам не только для себя, но и для всех остальных.
С другой стороны в большом полном обществе (государстве) справедливость должна, как мы уже выяснили, поддерживаться правом, т.е. законом, включающим аппарат принуждения. И опять-таки это вынуждено. Ибо есть огромное количество эгоистов, которые хотят закон справедливости попрать.
Поэтому и получается, что справедливость есть некий сплав любви, эгоизма и принуждения. Но повторяем, смысл этой конструкции – в осуществлении реального присутствия любви в падшем социуме.
Еще один момент, связанный со справедливостью. Зададимся вопросом: как может любить свой народ вождь, руководитель, монарх? Просто иметь приязнь к своим подданным недостаточно – люди от верховного руководителя ждут дел. Но всех осчастливить и облагодетельствовать он не может – его ресурсы ограничены. И поэтому лучшее, что он может сделать – это соблюдать справедливость, т.е. судить справедливо и справедливо распределять создаваемые обществом блага. Так что выходит, что справедливость – это прежде всего «любовь царей» и вообще любовь начальствующих. Но поскольку именно цари в наибольшей степени олицетворяют все общество, то и справедливость является формой любви, имеющей социальный характер.
Конечно, справедливость, записанная в законе, не может отобразить всех нюансов. Но может и должна охранять основные константы справедливости. В частности – справедливую оплату труда.
В силу своей падшести, люди, принимая саму идею справедливости, тем не менее, искаженно воспринимают ее нормы. В результате в разных общественных формациях бытуют разные понятия о справедливости. Такая справедливость носит относительный характер и имеет разную высоту. Каждая формация считает себя воплощением справедливости и рассматривает свою справедливость как консенус, обеспечивающий стабильность общества. Различаются же эти виды справедливости качеством любви, в них заложенной: более высокие формации рассматривают как справедливые (а значит –предназначенные для всех) более высокие нормы любви, в низких формациях – более низкие формы. Например, в Иерусалимской общине норма «отдай все», приводящая к общественной собственности, рассматривалась как справедливая и потому являлась универсальной. В капиталистической формации справедливой считается норма максимизации собственной прибыли. Разница очевидна.
Таким образом, качество справедливости в обществе является мерой любви в нем. Можно сказать и иначе: социальная справедливость – здоровье общества. А здоровье, как известно, бывает разным. Если справедливость на высоте, то общество можно считать здоровым, т.е. способным решать свои внутренние проблемы. Если же справедливость отсутствует вовсе, то такое общество рассыпается, умирает [4].
Литература
1. Карсавин Л.П. О Личности. Религиозно-философские сочинения. Т.1. –М.:»Ренессанс», 1992. – С.3-234.
2.
Н.Н.Неплюев. Трудовые братства. Могут ли долее
обходиться без них церковь и христианское государство и как их осуществить.
Лейпциг,
3. Н.Неплюев. Жизненное значение трудовых братств: церковное, государственное и общественное. Беседа для друзей и врагов. СПб., 1905. – 26 с.
4. Николай Сомин. Оправдание справедливости // Православный социализм как русская идея. – М. 2015. – С.187-200.
