Имущественное учение св. Иоанна Златоуста многогранно. Безусловно, основу его составляет «психология собственного», т.е. исследование того, как влияет богатство на индивидуальную человеческую душу. Но концепция святителя содержит и социальную составляющую. Она прежде всего выражается в воздействии института собственности на строй взаимоотношений между людьми. Обе компоненты концепции святителя присутствуют в его учении о милостыне, которая, с точки зрения Златоуста, является очень важным моментом в жизни христианина.
Рассматривая имущественное учение св. Иоанна Златоуста важно иметь в виду, что далеко не всякое слово святителя несет принципиальный взгляд на вещи. Многие и многие его высказывания обусловлены соображениями пастырского окормления, икономии, и потому содержат нормы, предназначенные для людей, делающих лишь первые шаги на пути христианского нравственного восхождения. Разграничение идеальных воззрений Златоуста от его пастырских приемов чрезвычайно важно для понимания всего мышления святителя. В свое время этот момент будет подвергнут подробному обсуждению. Но начать изложение имущественного учения великого святителя все же необходимо с разбора его принципиальных положений, составляющих подлинно христианское имущественное учение.
Уместно начать с вопроса, который, как считают некоторые исследователи, у Златоуста недостаточно продуман (об этом также в п.3.3). Как указывалось, одно из положений Климента гласит, что для христианина спасителен не внешний отказ от богатства, а отвержение страсти любостяжания; не богатство должно владеть человеком, а человек – богатством. Собственно, это – основная мысль Климента, к которой он возвращается несколько раз. И кажется, что с ней Златоуст полностью согласен. Он сам не раз говорит то же:
"Не богатство - зло, а любостяжание и сребролюбие" /II:33/.
"Не о богатых упоминай мне, но о тех, которые раболепствовали богатству. Иов был богат, но не служил мамоне" /VII:243/.
Часто повторяет Златоуст и мысль Климента (взятую им у стоиков), что по отношению к морали есть вещи положительные, отрицательные и безразличные; богатство же как раз относится к последним:
"Ты на опыте видишь, что и богатство не есть добро, и бедность не есть зло, но что и то и другое сами по себе безразличны" /XI:587/.
"лучше сказать, ни богатство, ни бедность не есть добро само по
себе, но таковым бывает в зависимости от пользующихся.
/XII:25/.
Все это, безусловно, совершенно в климентовском духе. Но эти высказывания великий святитель дополняет целым рядом соображений. Если более внимательно посмотреть на тексты Златоуста, то можно заметить одну их парадоксальную особенность. Несмотря на, казалось бы, четкое размежевание любостяжания и богатства, святитель очень часто обличает именно богатство и богатых:
"Оно (богатство - Н.С.) душу делает гнусною, - а что бесчестнее этого?" /XI:415/.
"Находящийся только во мраке при появлении солнца освобождается от тьмы; лишенный же зрения даже и при появлении солнца не видит. То же самое претерпевают и богатые. Даже и тогда, когда Солнце правды осиявает и наставляет их, они не чувствуют, ибо богатство ослепило их очи" /VII:240/.
"Подлинно, богатство делает (людей) безумными и бешеными. Если бы у них была такая власть, они пожелали бы, чтобы и земля была золотая, и стены золотые, а пожалуй, чтобы небо и воздух были из золота. Какое сумасшествие! Какое беззаконие! Какая горячка! Другой, созданный по образу Божию, гибнет от холода, а ты заводишь такие прихоти! О гордость! Может ли безумный сделать больше этого?" /XI:417/.
"душа богатого исполнена всех зол: гордости, тщеславия, бесчисленных пожеланий, гнева, ярости, корыстолюбия, неправды и тому подобного" /IX:132/.
Что это – описка, небрежность, или неудачное выражение? Ведь в принципе вроде бы Климент совершенно прав – не могут бесчувственные вещи быть причиной духовной гибели человека. Зачастую Златоуст сам себя осаживает и поправляется:
«О деньги, или лучше, о, безумная страсть к деньгам! Она низвращает и ниспровергает все; для денег многим все кажется басней и пустяками» /X:158/.
Однако примеры, когда Златоуст
именно богатство считает губительным, можно приводить еще и еще. Их слишком много, чтобы все это считать
просто ошибкой или метафорой. Исследователи давно заметили это противоречие. Так,
Э. Пюш пишет: "Св. Златоуст много раз выразительно
говорит, что он осуждает не богатство, но только дурное его употребление. На
деле, однако, он заходил гораздо дальше и часто осуждал его, по-видимому, само
по себе" /49:58/. Однако, объяснения этому ученые не находят. И.П.
Кудрявцев видит причину этого парадокса в «неточности терминологии» /53:793/.
Нет, здесь проблема куда более глубокая. Тут мы сталкиваемся со случаем, когда
в виде непоследовательности Златоуст зашифровал одну из основ христианского
имущественного учения.
Впрочем, достойно удивления, что исследователи не замечают того, что сам Златоуст дает объяснение этой мнимой непоследовательности. Он указывает на поразительный закон о губительной зависимости между любостяжанием и богатством, который можно назвать «петлей Златоуста».
Вот ряд высказываний Златоуста, который можно продолжать и продолжать:
"Я никогда не перестану повторять, что приращение богатства более и более возжигает пламя страсти и делает богачей беднее прежнего, возбуждая в них беспрестанно новые пожелания... Смотри вот, какую силу и здесь показала эта страсть. Того, кто с радостью и усердием подошел к Иисусу, так помрачила она и так отяготила, что когда Христос повелел ему раздать имение свое, он не мог даже дать Ему никакого ответа, но отошел от Него молча, с поникшим лицом и с печалью" /VII:645/.
"Итак, кто презирает богатство, тот только подавляет в себе страсть к нему; напротив, кто желает обогатиться и умножить свое имение, тот еще более воспламеняет ее, и никогда не в силах подавить" /VII:647/.
"летать, скажешь, невозможно. Но еще более невозможно положить предел страсти любостяжания; легче для людей летать, нежели умножением богатства прекратить страсть к нему" /VII:648/.
"Разве вы не знаете, что чем больше кто имеет, тем большего желает?" /XII:26/.
"ничто так не возбуждает страсти к богатству, как обладание им" /XI:870/.
Итак, чем больше человек имеет, тем более в нем воспламеняется страсть любостяжания, которая заставляет человека иметь еще больше. Этот эффект под названием «положительная обратная связь» хорошо известен в технике: такая система, как говорят инженеры, «идет вразнос», и ее разрушение неминуемо. Увы, то же самое происходит в системе «любостяжание-богатство», когда страсть любостяжания разрастается до гибельных пределов. И великий моралист, прекрасно понимавший механизмы греха, эту связь разглядел и красочно ее описал. Причем св. Иоанн, по видимому, – первооткрыватель этого закона, ибо до него явных упоминаний об этой закономерности мы у святых отцов не находим. Поэтому назвать этот эффект «петлей Златоуста» представляется вполне правомерным.
Климент об этой петле молчит. Для него любостяжание – страсть, а богатство – материальное имение, т.е. вещи разносущностные, и следовательно - несопоставимые. Все четыре варианта сочетания этих сущностей (богатый любостяжатель, нелюбостяжательный богатый, бедный-любостяжательный, нелюбостяжательный бедный) для Климента и логически и психологически «равновероятны»: «Может равным образом и человек бедный и без средств упиваться пожеланиями, и может трезвиться и свободным быть от них человек богатый» /60:25/. Бороться, по Клименту, надо с любостяжанием, а не с богатством, причем, бороться – силой воли, силой внутреннего отстранения от богатства, мысленного освобождения от него, но не путем реального отказа от него. Климент осуждает древнегреческих философов Кратеса и Анаскагора за отказ от своих имений, считая, что тем самым они «впадали в гордость» /60:18/.
У Златоуста выработалась иная точка зрения. Он гораздо лучше, чем его предшественник, понял соотношение между внешним и внутренним. Конечно, любостяжание – это внутренняя губительная страсть. Но богатство, хоть оно и является внешним, – вовсе не безразличный фактор: оно в свою очередь усиливает любостяжание. Златоуст объясняет это по аналогии с упившимся вином:
«Всякому известно, что богатый более желает богатства, нежели бедный, подобно тому, как человек упившийся вином чувствует сильнейшую жажду, чем тот, который пил с умеренностью. Похоть не такова, чтобы могла быть погашена большим удовлетворением ее, но напротив от этого она еще более воспламеняется. Как огонь, чем больше получает пищи, тем более свирепствует, так и пристрастие к богатству, чем более получает золота, тем более усиливается» /VII:808/.
Правда, из педагогических соображений Златоуст свое разномыслие со знаменитым предшественником предпочитает не показывать. Великий святитель – одновременно и великий пастырь, и он вовсе не склонен выносить эти тонкие различия на суд некомпетентных, еще не окрепших в христианском любомудрии людей. Но остается непреложным фактом: для Златоуста любостяжание и богатство так закручены к едином круговороте, что даже трудно понять, что первично, а что вторично.
Так великий христианский моралист раскрывает связь между вещами – богатством – и душевными страстями – любостяжанием и корыстолюбием. Златоуст дает объяснение в виде психологического закона. Но проблема оказывается еще глубже. Позже мы вернемся к ней и дадим уже социологическое объяснение.
Много ли людей попадают в «петлю Златоуста»? По мнению великого святителя – огромное большинство. По этому поводу у Златоуста нет никаких иллюзий: любостяжание стало самым распространенным и стойким грехом человечества. Вот только небольшая часть его высказываний на этот счет:
"Сребролюбие возмутило всю вселенную; все привело в беспорядок" /VIII:270/.
"От неистовой любви к деньгам все погибло. Кого, кого мне винить, - не знаю: до такой степени это зло завладело всеми, - правда одними в большей, другими в меньшей мере, однако - всеми. И подобно тому, как сильный огонь, будучи брошен в лес, все ниспровергает и опустошает, так и эта страсть губит вселенную: цари, правители, частные люди, нищие, женщины, мужчины, дети, - все в равной мере поработились этому злу. Как будто какой-то мрак объял вселенную, - никто не выходит из опьянения! Правда, против любостяжания слышатся бесчисленные обвинения, и в частном разговоре, и среди народа; но исправления нигде не видим" /XI:748/.
"О сребролюбие! Все свелось к деньгам, - потому и перепуталось! Ублажает ли кто кого, помнит деньги; называют ли несчастным, причина опять в них же. Вот о том только и говорят, кто богат, кто беден. В военную ли службу кто имеет намерение поступить, в брак ли кто вступить желает, за искусство ли какое хочет приняться, или другое что предпринимает, - не прежде поступает к исполнению своего намерения, пока не уверится, что это принесет ему великую прибыль" /VII:885-886/.
«Образумимся, прошу вас (…) все мы простираем руки на любостяжание, и никто - на вспомоществование (ближним); все - на хищение, и никто - на помощь; каждый старается, как бы увеличить свое состояние, и никто - как бы помочь нуждающемуся; каждый всячески заботится, как бы собрать более денег, и никто - как бы спасти свою душу; все боятся одного, как бы не сделаться бедными, а как бы не попасть в геенну, о том никто не беспокоится и не трепещет» /XII:194-195/.
«В том-то и беда, что зло увеличилось до такой степени, что (добродетель нестяжания) стала, по-видимому, невозможной, - и что даже не верится, чтобы кто-нибудь ей следовал» /VIII:441/.
"В самом деле, кто от слов моих сделался склоннее к подаче милостыни? Кто расточил имение? Кто половину, кто третью часть роздал? Никто!" /VII:872/.
Читатель наверняка почувствовал, что эти тексты более похожи на стон, чем на проповедь. Это плач великого любящего сердца о гибнущем человечестве. Ничего подобного у Климента мы не найдем.
Горькие слова святителя наводят на нелегкие размышления. Прежде всего становится ясно, почему для Златоуста имущественная тема – тема «номер один». Да потому, что нет страшнее беды, нет распространеннее порока, чем любостяжание – даже не «большинство», а «вся вселенная», «все мы» подвержены этой страсти, и «никто» не следует добродетели нестяжания. Вот диагноз святителя!
Далее, впечатляет, что все это происходит в Православной Империи. Представляется, что нет необходимости считать столь неприглядную картину, нарисованную Златоустом, следствием специфики больших полисов - Антиохии и Константинополя. Во-первых, в своих высказываниях святитель явно проводит мысль, что любостяжанию подвержены не только жители Антиохии или Константинополя, но вся Империя, все человечество. А во вторых, было бы странно считать эти города в смысле любостяжания чем-то из рада вон выходящим. Так Э. Пюш считает, что: "в IV-м веке вся империя в целом, даже в самых отдаленных провинциях представляет почти одно и то же зрелище" /49:XIII/. Нет, не уникальность центров империи, а всеобщность, тотальность греха любостяжания так ужасает Златоуста. Хотя, может быть, именно в Антиохии и Константинополе эта печальная ситуация выглядела особенно рельефно.
Наконец, эти тексты удивительно современны. Ведь во времена Златоуста деньги, тем не менее, не определяли всего. Тогда большинство населения (особенно в деревне) жило натуральным хозяйством и было более зависимо от плодов своего труда, чем от рынка. Но что говорить сейчас, когда все покупают для жизни всё? Если тогда сребролюбие было столь губительно, то ныне оно куда страшнее, куда изощреннее и куда тотальнее. В этом смысле весь анализ Златоустом имущественной проблемы имеет исключительное значение.
Итак, по слову Златоуста, «это зло завладело всеми». Но все же: почему богатство – зло? Этот вопрос святитель освещает с самых разных сторон, в том числе – и со стороны личной психологии. С неподражаемым мастерством он раскрывает, зачем люди стремятся к богатству, и что оно на самом деле дает.
Что же дает богатство? Чем притягательно богатство? Ответ великого святителя прост:
"В нем (богатстве - Н.С.) есть удовольствия, есть почести, есть власть" /XI:414/.
И все? Да, – отвечает святитель, – по сути дела только это:
"Почему богатство кажется тебе, человек, вожделенным? Несомненно, вследствие удовольствия, получаемого от хорошего стола, вследствие почета и толпы телохранителей, состоящих из людей, служащих тебе ради богатства, вследствие того, что ты можешь отмстить оскорбителям и для всех быть страшным, - а других причин ты не можешь указать, кроме удовольствия, лести, страха и мести. /XII:555/.
Но дает ли богатство что-либо положительное, по настоящему ценное для человека? Ответ Златоуста отрицателен:
«В самом деле, богатство обычно не делает ни добрым, ни человеколюбивым; не вводит и не насаждает в душе и никакой другой добродетели» /XII:555/.
Итог, который подводит святитель, неутешителен:
«Итак, скажите мне, потому ли богатство кажется вам желанным и высокоценным, что оно питает в вас тягчайшие страсти, доводя гнев до дела, вздувая пузыри больного честолюбия до громадных размеров, и возбуждая к гордости?" /XII:556/.
"Нет ничего хуже безумной страсти (к богатству – Н.С.) , которая заставляет прилепляться даже к вещам, приносящим одну горечь и никакой пользы" /X:105/– вот вывод святителя.
Пленение. Но это только начало. Когда святые отцы говорят о страсти, то предполагают, что сочетание с грехом зашло так далеко, что имеет место пленение. Прежде всего, Златоуст отмечает факт пленения богатством. Рисуемая им картина очень ярка.
на Мф.6,19-21 («не собирайте себе сокровищ на земле»): "немалый для тебя вред будет заключаться в том, что ты будешь прилеплен к земному, будешь рабом вместо свободного, отпадешь от небесного, не в состоянии будешь помыслить о горнем, а только о деньгах, о процентах, о долгах, о прибытках и о гнусных корчемствах. Что может быть бедственнее этого? Такой человек впадает в рабство, более тяжкое, чем рабство всякого раба, и что всего гибельнее, произвольно отвергает благородство и свободу, свойственную всякому человеку. Сколько ни беседуй с тобою, имея ум пригвожденный к богатству, ты не можешь услышать ничего полезного для себя. Но как пес в логовище, прикованный к заботам о деньгах крепче цепи, бросаешься ты на всех, приходящих к тебе, - занимаешься только тем, чтобы для других сохранить лежащее у тебя сокровище. Что может быть бедственнее этого?" /VII:236/.
«Как пес на логовище» – отмечает святитель. Эта потерю человеческого облика, настоящее безумие порабощенных богатством святитель постоянно подчеркивает.
"Нет безумнее человека, раболепствующего богатству. Одолеваемый он представляет себя повелителем; будучи рабом, почитает себя господином; связав себя узами, радуется; усиливая лютость зверя, веселится; находясь в плену, торжествует и скачет" /VII:535/.
И пленение это столь тяжко, что никакие вразумления не помогают:
"Хуже же всего то, что, если бы кто и захотел избавить нас от этого тяжкого плена, мы не только не позволяем, но еще гневаемся и негодуем, и таким образом являемся ничем не лучше безумных, и даже гораздо несчастнее всех их - потому что не хотим и расстаться со своим безумием. Ужели для того явился ты на этот свет, человек? Ужели для того родился человеком, чтобы только разрабатывать рудники и собирать золото?" /VIII:391-392/.
Итог - плачевен. В результате богатые "будучи несчастнее всякого пленника, платят дань мамоне, как некоему жестокому тирану" /VII:243/. Человек попадает в рабство своему богатству. Рабство, которое ему представляется столь вожделенным, а на самом деле – столь губительно.
Результат – удаление от Бога. Рабство мамону имеет тяжкие последствия. Страшнее всего то, что плененный богатством удаляется от самого важного - служения Богу. Комментируя слова Спасителя: «не можете служить Богу и мамоне» (Мф.6,24), святитель указывает:
"Не потому только, говорит Он, вредно для нас богатство, что оно вооружает против вас разбойников и совершенно помрачает ум ваш; но преимущественно потому, что оно, делая вас пленниками бездушного богатства, удаляет вас от служения Богу, и таким образом вредит вам и тем, что делает вас рабами вещей, над которыми вы должны господствовать, и тем, что не позволяет служить Богу, которому всего более вы должны служить" /VII:242/.
"Те, которые смеются над страстию
к богатству, те-то наиболее и любят Бога, как должно. Напротив, те, которые
высоко ценят богатство, как первое благо, слабейшую имеют Любовь к Богу. Душа,
будучи однажды пленена любостяжанием, уже не может легко и удобно удерживаться,
чтобы не сделать, или не сказать чего-либо такого, что прогневляет
Бога, так как она уже делается рабою другого господина, и притом такого,
который повелевает ей все противное Богу" /VIII:61/.
Но удаленность от Бога и есть ад. А потому посмертная участь раболепствующих богатству незавидна:
"Весьма многие из тех, которые будут наказаны, будут терпеть наказание именно за то, что служили деньгам, любили золото и не помогали нуждающимся" /VIII:62/.
Характеристики богатства. Тут нельзя не остановиться на удивительном мастерстве святителя, которое он демонстрирует при описании богатства. Яркость его образов и изобретательность характеристик просто поразительна. Вот несколько примеров.
«Богатство - неблагодарный беглец, непримиримый человекоубийца, неукротимый зверь, скала, обрывистая со всех сторон, подводный камень, непрестанно обуреваемый волнами, море, воздымаемое бесчисленными ветрами, тиран, тяжко владычествующий, властелин, жесточайший всякого варвара, враг непримиримый, неприятель неумолимый, никогда не прекращающий вражды к тем, которые владеют им» /VII:243/.
"непогрешает тот, кто называет богатство неблагодарным рабом, рабом кровожадным и человекоубийственным, рабом, который воздает своему господину в благодарность убийством" /XII:556/.
Обольщенные богатством, мы «не помышляем о коварстве диавола, который чрез малое лишает нас великого; дает грязь, чтобы похитить небо; показывает тень, чтобы отвратить от истины; обольщает сновидениями (а ничто иное настоящее богатство), чтобы, когда настанет день, показать нас беднее всех» /XII:561/.
Богатство – это:
"человекоубийца" /XII:557/;
"беглец", "убийца", "дикий зверь" /XII:558/;
"узы" /XII:564/;
«ненасытный враг» /XII:561/.
Заметим однако, что все это говорится даже не о любостяжании, а именно о богатстве. «Самое богатство есть терние» /XI:881/ – говорит великий святитель. Хотя бы отсюда видно, что слова о том, что богатство и бедность «сами по себе они вещи безразличные» /III:366-367/ следует рассматривать как теоретический реверанс в сторону Климента, который не подтверждается собственными наблюдениями святителя.
Ну а бедность? Как она действует на душу? Святитель вполне определенен:
"Бедность более способствует добродетели, нежели богатство" /III:273/.
"добродетель гораздо
удобнее совершается при
бедности" /XI:313/.
Почему так? Вот ответ Златоуста:
«Добрый христианин обнаруживается более, в бедности, нежели в
богатстве. Почему? Потому, что в бедности он становится негорделивее,
целомудреннее, честнее, смиреннее, благоразумнее: а в богатстве встречает
множество к тому препятствий. /XII:25/.
Богатство – источник сильных и коварных соблазнов.
Бедность от всех этих соблазнов избавляет. Но главное в
другом: богатство закабаляет, бедность освобождает
человека и тем самым позволяет ему свободно следовать за Христом.
"Что желаешь ты богатства? Для того Бог и лишил тебя его, чтобы
избавить тебя от рабства" /XII:274/.
«Нестяжательность приближает к Небесам,
освобождая нас не только от страха, забот и опасностей, но и от прочих
неудобств» /I:369/.
Но
раз богатство столь губительно, то может ли вообще спастись богатый? Святитель
уверен – может.
"А можешь ли, скажешь, богатому спастись? Вполне возможно" /XII:656/.
И
снова мы должны отметить, что тут Златоуст вполне солидарен с Климентом. Так в чем же разница между позициями этих
учителей церкви? В самом способе спасения, в том, какие меры необходимо принять
богатому, чтобы спастись. Вспомним, что для Климента
ответ на этот вопрос состоял в отказе от пристрастия к имению. Отдавать же саму
собственность вовсе не обязательно: «Отрекаться должно, следовательно, от
имущества вредного (страстей), а не от того, которое в руках умеющего
пользоваться им пользу может приносить» /60:21/ Но
Златоуст смотрит глубже. И рассуждает он примерно так. Ты – богат. И не раздал
свое имение бедным, хотя этого ждет от тебя Спаситель. Значит…, значит ты попал в «петлю Златоуста», и твое богатство есть
плод пристрастия к нему. Как же это пристрастие ликвидировать, если оно уже
возникло? Да только путем отказа от самого богатства, от этого «тирана», «врага
непримиримого». Богатый (имеется в виду любостяжательный
богатый) может спастись, раздав все свое богатство бедным. Вот некоторые
высказывания великого святителя:
"...если мы захотим, то можем
низвергнуть с престола тяжкую власть этого тирана (богатства - Н.С.) и
заставить его повиноваться нам, а не повелевать нами. Каким же образом? Если
будем разделять свое богатство всем" /X:129/.
"Итак, каким же образом невозможное сделается возможным? Если ты откажешься от
своего имения, раздашь его нищим и оставишь злые вожделения"
/VII:646/.
Последняя
цитата взята из толкования на евангельский эпизод с богатыми юношей и
демонстрирует, как великий святитель понимал знаменитое:
«Человеку это невозможно, Богу же все
возможно» (Мф.19,26). Собственно, мы уже выяснили, почему великий святитель
считает отказ от богатства необходимым для спасения: потому что, являясь
великим соблазном, богатство закабаляет душу и отвращает ее от Бога.
Избавившийся же от богатства свободен следовать за
Христом:
"не только попечение о снискании богатств для вас вредно, но даже вредна излишняя заботливость о
самонужнейших вещах, поскольку ею подрывается ваше спасение; она удаляет вас от
сотворившего, помышляющего и любящего вас Бога" /VII:244-245/.
"Оставление всего было нужно для последования: последование через оставление сделалось удобнее" /VII:651/.
Здесь следует заметить, что святитель определенно считает, чтобы спастись, отдать богатому нужно все. Иначе говоря, – перестать быть богатым:
"Как же можно спастись богатому?
Все стяжание свое делая общим для нуждающихся"
/VII:751/.
"...если ты не подаешь, пока имеешь, ты не все еще
исполнил" /VIII:518/.
Именно
в вопросе путей спасения для богатого особенно ярко видна разница в воззрениях Климента и Златоуста. Тут по сути дела у них диаметрально противоположная позиция. Климент считает, что богатому спастись можно и не отдавая
богатства, т.е. оставаясь богатым. Златоуст же уверен, что для спасения
богатому, нужно отдать все, т.е. перестать быть богатым. Разница эта принципиальная, отражающая, на
наш взгляд, самые глубинные психологические основы отношения к богатству, и это
различие можно проследить чуть ли не во всех вопросах имущественного учения . Тут два разных мировоззрения – частнособственническое и
общинное, противостояние между которыми определило чуть ли не всю последующую
историю человечества.
«Отдать
все» – требование очень радикальное. Почему же великий
святитель так строг? Потому что недуг этот удивительно силен, он косит направо
и налево. Златоуст предупреждает:
«должно знать, что только малое число богатых спасется, а бедных гораздо более» /X:597/.
А
потому для излечения необходимы решительные меры. Об этом святитель говорит
так:
"Иуда ежедневно находился с Тем, Кто не имел, где главы приклонить, ежедневно был научаем делами и словами тому, что не должно иметь ни золота, ни серебра, ни двух одежд, - и при всем этом не вразумился. Как же ты надеешься избежать этой болезни, когда не употребляешь сильного врачевания и не прилагаешь сильного старания?" /VII:806/.
«Употребить сильное врачевание» – и есть отдать все. Но как же существовать в таком случае? Ведь хозяйство совершенно необходимо для поддержания жизни людей. Климента этот вопрос ставит в тупик, и он не видит ничего другого, кроме сохранения собственности. Златоуст отвечает на этот вопрос иначе. Но для того, чтобы понять святителя, необходимо углубиться в его представления о людском общежитии.
