"Лестница, ведущая на небо". Вряд ли в святоотеческой литературе можно найти автора, относящегося к милостыне более восторженно, чем это делает св. Иоанн Златоуст. Святитель ярко и неустанно описывает удивительную силу и благодатность милостыни, постоянно утверждая ее исключительное значение среди других добродетелей:
"Милостыня есть превосходнейшая художница и покровительница упражняющихся в ней; ибо она любезна Богу и находится близ Него, легко испрашивая милость тем, кому хочет, только бы мы не оскорбляли ее; а она оскорбляется тогда, когда мы делаем ее из похищенного имущества; если же она чиста, то доставляет великое дерзновение возсылающим ее к Богу... Для нее беспрепятственно отверзаются врата небесные... она есть дева с золотыми крыльями, разукрашенная и имеющая лице белое и кроткое; она легка и быстролетна и предстоит престолу царскому. Когда мы подвергаемся суду, она внезапно прилетает, является и избавляет нас от наказания, осеняя нас своими крыльями. Богу она угодна более жертвы" /XII:264-265/.
"Она (милостыня - Н.С.) есть мать любви, любви, отличающей христианство, превосходящей все знамения, служащей признаком учеников Христовых..., лестница, ведущая на небо" /XI:880/.
"Милостыня есть более великая жертва, чем молитва, пост и многое другое" /XII:672/.
Комментируя Мф.25,40: "так как вы сделали это одному из братьев Моих меньших, то сделали Мне", Златоуст говорит:
"И вот что удивительно: ни о какой другой добродетели не упоминает Он, кроме дел милостыни... но умалчивает об этом не потому, чтобы недостойно было упоминания, а потому, что эти добродетели ниже милосердия" /II:376/.
Мысль о том, что милостыня изглаждает грехи, множество раз встречается в творениях Златоуста, например:
"Достаточно отдать серебро в руки бедных, и все грехи тотчас омоются без боли и труда... Ты даешь серебро, а получаешь отпущение грехов" /III:198/).
"милостыня стоит пред судом Христовым, и не только защищает, но и самого Судию преклоняет защищать подсудимого и произнести милостивый приговор на него. Хотя бы он был виновен в бесчисленных согрешениях, она венчает его и провозглашает победителем: "дадите, - говорит Господь, - милостыню, и се вся чиста вам будут (Лк.11,41)" /VII:541/.
"Дай бедному, и, - пусть сам ты будешь молчать, - тысячи уст заговорят в защиту тебя, потому что милостыня восстанет и защитит тебя: милостыня есть выкуп души...она может и загладить грехи и избавить от суда" /III:147-148/.
Давая милостыню нищим, мы проявляем любовь к самому Христу. Поэтому Златоуст даже сравнивает милостыню с евхаристией:
"Ужели ты почитаешь маловажным держать ту чашу, которую будет подносить к устам и из которой будет пить Христос? Ужели ты не знаешь, что один только священник имеет право предлагать чашу крови? Но я на это не смотрю строго, - говорит Христос, - а принимаю и у тебя. Хотя бы ты был мирянин, Я не отвергну тебя и не требую того, что Я сам тебе дал. Я требую не крови, но студеной воды. Представь, кому ты предлагаешь питие; представь - и трепещи. Помысли, что ты сам делаешься священником Христа, когда руками своими подаешь не тело, не хлеб, не кровь, но чашу холодной воды" /VII:479/.
Благодаря милостыне ты, мирянин, "сам делаешься священником Христа". Вот сколь высока милостыня!
Притча о десяти девах. Высоту милостыни Златоуст не раз иллюстрирует ссылками на притчу о десяти девах (Мф.25,1-12). И везде под елеем, которого недостало у пяти юродивых дев, святитель понимает милостыню:
"За то они и были исключены из брачного чертога, что не имели елея; а елей есть не что иное, как человеколюбие, и милостыня, и благорасположение, и предстательство на терпящих несправедливость, и утешение плачущих; этого они не имели, потому отошли, и лишились брачного чертога" /III:346/.
"Светильниками называет Он здесь самый дар девства, чистоту святости, а елеем - человеколюбие, милосердие и помощь бедным” /VII:785/.
Отсюда святитель заключает:
"Без девства можно видеть царствие; а без милостыни никакой нет тому возможности. Милостыня всего нужнее, в ней все заключается" /VII:494/.
Милостыня выше девства - вот, по Златоусту, смысл этой притчи. В чем же заключается, по мнению святителя, эта удивительная спасающая сила милостыни? Почему она столь благодатна?
Рассмотрим, какой смысл присваивает Златоуст милостыне в деле спасения индивидуальной души человеческой.
Милостыня важна прежде всего для дающего. Эту мысль святитель повторяет особенно часто:
"И сам Бог повелел давать милостыню не для того, чтобы только насыщались бедные, но чтобы и подающие получали благодеяние, и - даже больше для последних, чем для первых" /III:270/.
"Бог предписал заповедь милостыни не столько для бедных, сколько для самих подающих" /X:211/.
Почему? Потому что принимающий получает лишь материальную помощь, дающий же получает душевную пользу, а это гораздо важнее:
"У них питается тело, а у вас душа делается приятной Богу. Им, когда принимают, не отпускается ни один грех, а вам прощаются многие прегрешения" /XI:230/.
"Бедные - врачи наших душ, благодетели и предстатели, потому что ты не столько даешь им, сколько получаешь: даешь серебро, а получаешь царство небесное; облегчаешь бедность, и примиряешь себя с Владыкой. Видишь ли, что воздаяние неравномерно?" /III:308/.
Какие же духовные дары дает милостыня?
"Дающий милостыню научается презирать деньги". Личный смысл милостыни состоит прежде всего в избавлении с ее помощью от власти собственности и денег, которые упорно стараются пленить нашу душу. Иоанн Златоуст об этом говорит не раз, например:
"Милостыня есть великая красота и драгоценность, великий дар; или лучше, великое благо. Если мы научимся презирать деньги, то научимся и прочему. Смотри, сколько добра происходит отсюда. Дающий милостыню, как должно давать, научается презирать деньги; научившийся презирать деньги, исторг корень зол. Посему он делает добро не столько другим, сколько себе; не только потому, что милостыне подлежит воздаяние и награда, но и потому, что душа делается любомудрою, высокою и богатою. Дающий милостыню приучается не дорожить ни деньгами, ни золотом. А приучившийся к сему весьма великий сделал шаг к небу, и уничтожил бесчисленные предлоги к вражде, ссоре зависти и печали. Ибо знаете, знаете и сами, что все зло от денег, - и что из-за денег бесчисленные брани. А кто научился презирать деньги, то поставил себя в тихом пристанище, и уже не боится лишения. Ибо сему научила его милостыня. Он уже не желает принадлежащего ближнему. Ибо как может желать сего тот, кто уступает и свое отдает?" /XI:222/.
В предыдущей главе достаточно говорилось о жизненной необходимости для богатых подавать щедрую милостыню вплоть до отдания всего имения. Поэтому ограничимся лишь одной цитатой, подтверждающей некоторые из высказанных положений:
"Но как, скажут, все это ("оставить дом или земли") привести в исполнение? Как может восстать тот, кем уже овладела ненасытимая страсть к богатству? Если он начнет раздавать имение и разделять свои избытки, - чрез это он мало-по-малу будет удаляться от своей страсти, и впоследствии поприще для него облегчится" /VII:647/.
Однако, если подаяние делается из неправедно нажитого, то оно вменяется в осуждение:
"Разве не знаешь, что , если в великое множество имущества попадет и одна капля неправды, то все оно оскверняется?" /III:469/.
"...часто немногое, приобретенное бесчестно, ниспровергало многое, накопленное честно" /X:148/.
Милостыня как проявление христианской любви. Освободившись от ига стяжания человек с помощью милостыни может двигаться дальше ко Христу, ибо милостыня - наиболее яркое проявление любви к ближнему:
"если уничтожится милосердие, то все погибнет и истребится. Как на море нельзя плыть далее берегов, так и земная жизнь не может стоять без милосердия, снисхождения и человеколюбия" /VII:541/.
"Человек всего более должен учиться милосердию, потому что оно-то и делает его человеком" /VII:542/.
"Милостыня ценится не по количеству подаваемого, но по обилию расположения" /VII:539/.
Давая милостыню нищим, мы проявляем любовь к самому Спасителю (Мф.25,35-46). Это - одна из самых излюбленных и красивых мыслей святителя:
"Напитаем Его алчущего, напоим Его жаждущего. Подай Ему только чашу холодной воды, - Он и это примет, потому что любит тебя; приношения лиц любимых, как бы малы они не были, велики кажутся любящему. Только не покажи нерадения. Повергни пред Ним две лепты, - Он не отвергнет и их, но примет, как большое богатство. Он не имеет недостатка ни в чем и принимает это не по какой-либо нужде; поэтому и справедливо измеряет все не мерою даваемого, но расположением дающего" /VIII:134-135/.
"Ты освобождаешь рабов? Освободи Христа от голода, нужды, темницы и наготы. Ты ужасаешься, слыша это? Следовательно, еще ужаснее, когда ты этого самого не делаешь" /XII:674/.
"Ты одеваешь Христа, когда одеваешь нищего" /II:374/.
Любовь - вот что в конце концов дает милостыня. А значит - приближает к нам Самого Господа. В этом учении удивительным образом отождествляются обе главнейшие заповеди Христа (Мф.22,37-40) - о любви к Богу и о любви к ближнему: в лице нищего, которого ты возлюбил, ты даешь милостыню (и значит проявляешь любовь) Богу и одновременно совершенному человеку.
Пастырские приемы в проповеди милостыни. Как и в теме богатства, святитель, приноравливаясь к экономически-приземленному менталитету своих слушателей, одухотворяет такие житейские понятия, как "продажа", "купля", "сбережение", "прибыль", "должник" и т.д. Вот некоторые примеры:
"Доколе предлежит торг, купим милостыню, лучше же сказать - милостынею купим спасение" /II:374/.
"Милуяй нища взаим дает Богови (притч.19,17). Дадим взаймы Богу милостыню, чтобы воспринять от Него милосердное воздаяние. О, сколь мудро это изречение милуяй нища взаим дает Богови!... Если Бог берет у нас взаймы, то Он уже наш должник. Итак, каким же хочешь ты иметь Его - судиею, или должником?" /II:374/.
"Когда ты сидишь дома, приходит нищий, продающий рай, и говорит: дай хлеба и получи рай; дай подержанную одежду и получи небесное царство; и не говорю тебе, сколько (нужно дать), чтобы ты не медлил, ссылаясь на (свои) недостатки. За сколько хочешь, купи рай: дай хлеба; не имеешь хлеба, дай овол, дай чашу холодной воды; дай что хочешь, что имеешь; все принимаю, только купи рай" /XII:970/.
"Если даешь мученикам, бедным, Бог позовет, чтобы отдать долг" /XII:969/.
Признаки подлинной милостыни. Святитель говорит о целом ряде признаков подлинно христианской милостыни. Среди них наиболее важными является следующие три.
Во-первых, милостыню обязаны давать все, не только богатые, но и бедные. Абсолютная величина милостыни здесь не играет значения. Златоуст пишет:
"Я часто говорил и теперь повторяю: важность милостыни измеряется не количеством подаваемого, но расположением подающего. Вы знаете о вдовице; хорошо всегда на память приводить этот пример, дабы и бедный не отчаявался, представляя ее, положившую две лепты" /VII:229/.
"Не богатым только, говорит (Апостол - Н.С.), внушаю это, но и бедным; не свободным только, но и рабам; не мужам только, но и женам; пусть никто не будет свободен от этого служения, ни лишен прибыли, но пусть всякий делает пожертвование. И бедность не может быть препятствием к такому пожертвованию." /III:269/.
Во-вторых, милостыню необходимо давать всем без разбора, в том числе и - по нашему мнению, недостойным. Мы не имеем право выбирать, кому дать милостыню.
"Милостыней потому и называется, чтобы мы подавали и недостойным. Милующий не исправного, а согрешившего милует; исправный достоин похвал и венцов, а грешник милости и снисхождения. Таким образом мы и в этом будем подражать Богу, если будем давать порочным" /III:294/.
"Иное - судия, иное - податель милостыни. Милостыня потому так и называется, что мы подаем ее и недостойным" /I:807/.
Златоуст обрушивается на тех, кто отказывает в милостыне из-за притворства нищих:
"Если он и претворяется, то претворяется по бедности и по необходимости, по причине твоего жестокосердия и бесчеловечия, требующего такого притворства и иначе не преклоняющегося на милость" /X:208/.
"Но для чего, скажешь, они обнажают изувеченные члены? Из-за тебя; если бы мы были сострадательны, им не было бы нужды прибегать к таким средствам" /XII:669/.
Обратимся теперь к третьему свойству подлинной милостыни. Оно, по Златоусту, заключается в том, что отдать нужно всё. Требование, на первый взгляд, неисполнимое и не соответствующее нашим представлениям о милостыне. Но мы уже знаем, что спастись богатому можно только отдав все. Но если это возможно для богатого, то тем более возможно и для бедного. Златоуст не раз приводит пример евангельской вдовы, которая, положив в сокровищницу две лепты, отдала все. Иное, более скупое подаяние, святитель и не считает милостыней:
"Но для чего я напрасно говорю это людям, которые не хотят даже отказаться от привязанности к деньгам, считают их как бы бессмертными и, если подадут только малое из многого, то думают, что уже исполнили все? Нет, это - не милостыня; милостыня - (подаяние) той вдовы, которая пожертвовала "все житие свое" (Мк.12,44)". /XII:233/.
Итак, подлинная милостыня - милостыня щедрая:
"Ты говоришь: я подал. Но не должно прекращать подаяний. Тогда только ты можешь иметь извинение, когда сам не имеешь, когда сам ничем не обладаешь. Доколе же у тебя чего-нибудь есть, то хотя бы ты подал и тысячам нищих, но пока еще есть другие алчущие, тебе нет извинения" /X:627/.
Святитель ссылается и на ап. Павла: «Дающий же семя сеющему и хлеб в пищу подаст обилие посеянному вами и умножит плоды правды вашей» (2 Кор.9,10):
"Так как он требует не просто милостыни, но милостыни щедрой, то постоянно называет ее семенем. Подобно тому, как семя, брошенное в землю, произращает тучную жатву, так и милостыня приносит полные рукояти правды и произращает бесчисленные плоды" /X:644/.
Но, по мысли святителя, значение милостыни сферой индивида не ограничивается. Златоуст дает нам удивительное по своей полноте и глубине разъяснение пути милостыни не только для отдельного человека, но и для всего человечества.
Вернемся к признакам подлинной милостыни: ее должны творить все, давать всем и отдавать всё. Казалось бы, все это вмещается в традиционные рамки строгой православной аскетики. Но давайте представим, что все эти требования выполнены, представим, что все отдали всем все. Что же произойдет? Иоанн Златоуст вполне определенен. Для него результатом будет... христианская община, подобная первохристианской Иерусалимской общине, где торжествует принцип общения имуществ. Именно там реализуются упомянутые "все, всем и все". Говоря о Иерусалимской общине Златоуст пишет:
"Таков плод милостыни: чрез нее упразднялись перегородки и препятствия, и души их тотчас соединялись: "у всех их бе сердце и душа едина" /XI:880/.
И святитель с восхищением и даже удивлением замечает, что в данном случае милостыня преображается в более высокую добродетель - благодатное общение имений:
"Как в доме родительском все сыновья имеют равную честь, в таком же положении были и они, и нельзя было сказать, что они питали других; они питались своим; только удивительно то, что, отказавшись от своего, они питались так, что, казалось, они питаются уже не своим, а общим" /IX:110/.
Потому-то Златоуст так высоко и превозносит эту общину, что она возникла закономерно, как благодатная реализация заповеди Христовой о милостыне. Потому-то так высоко превозносит святитель милостыню, что она является подлинным путем к совершенству, причем не только личному, но и общественному. По этому поводу Экземплярский замечает: "Милостыня, таким образом, оказывается общеобязательным путем к уврачеванию человечества от имущественного неравенства" /9:202/.
Однако следует особо подчеркнуть, что превознося милостыню, святитель отнюдь не считает ее универсальной панацеей от всех социальных бед. Милостыня не всесильна. Например святитель замечает:
"Уврачевать милостыней в соответствующей мере то зло, которое
нанесено любостяжанием невозможно. Если ты отнял у кого обол, то тебе мало уже
обола, чтобы посредством милостыни залечить рану, нанесенную любостяжанием, но
потребен талант. По закону, пойманный вор должен возвратить вчетверо больше
украденного им. Ни хищник хуже вора. Он должен возвратить в десять раз больше
похищенного. Впрочем и тога он только получит
отпущение в своей неправде, но не насладится плодами милосердия"
/VII:543/.
Милостыня для святителя не совершенство, но инструмент исправления несовершенства. Святитель подчеркивает это следующим фрагментом:
"Сделаем душе золотое ожерелье, то есть милостыню, доколе мы здесь. Ибо когда пройдет сей век, тогда уже не будем творить ее. Почему? Потому что там нет бедных, там нет денег, там нет нищеты. Пока мы дети, не лишим себя сего украшения. Ибо как с детей, достигших мужеского возраста, снимают прежний наряд, и надевают на них другой: так и с нами. Там милостыня будет уже не из денег, а какая-то другая, гораздо большая. Посему, чтобы нам не быть без той, постараемся сею украсить душу" /XI:222/.
Если бы милостыня была абсолютным совершенством, предназначенным для исполнения всегда, то она оставалась бы и в Царстве Небесном. Но там материальная милостыня уже не нужна, ибо «там нет бедных, там нет денег, там нет нищеты». Там Формы любви будут другими – человек как бы вырастает из милостыни, как из детских одежд.
Впрочем, говоря о сборе пожертвований в Иерусалимской общине, святитель постоянно упоминает, что вырученные от продажи имения деньги приносились к ногам апостолов. Это - уже не обычная, неупорядоченная милостыня, а новая, высшая форма жертвы, где Церковь становится и организатором сбора и распорядителем материальных благ:
"Так как они не смели отдавать в руки (апостолов) и не с надменностью отдавали, но приносили к ногам их предоставляли им быть распорядителями и делали их господами, так что издержки делались уже как из общего имения, а не как из своего" /IX:113/.
В случае Иерусалимской общины количество как бы переходит в качество: милостыня, которая обычно важна лишь для дающего, оказывается столь щедрой, всеохватывающей и организованной, что переходит в благодатное общение имуществ. Здесь, помимо решения личных нравственных проблем, связанных с зависимостью от имения, решается еще и социальная проблема избавления от нищеты. Человек в таком обществе одновременно и не обладает собственным имением (добровольно беден), и в то же время недобровольная бедность побеждена общением имуществ. Это-то и приводит в такой восторг святителя. Отталкиваясь от факта наличия частной собственности, этот путь, по мысли Иоанна Златоуста, должен изнутри привести к разрушению частнособственнических безблагодатных отношений и созиданию подлинно христианских любовных отношений между людьми, экономической основой которых является общение имуществ /40/.
Итак, милостыня, является не только способом обретения личного совершенства, но и путем к социальному христианскому идеалу. Однако,
- подчеркнем это еще раз, - это путь не внешних реформ, а внутреннего преодоления несовершенства общества необычайным возрастанием дел милостыни и благотворительности, иначе говоря, - путь возрастания христианской любви в мире. Здесь еще раз уместно вспомнить слова святителя о Иерусалимской общине: "любовь ли родила нестяжание, или нестяжание - любовь? Мне кажется, любовь - нестяжание, которое укрепляло ее еще больше". Любовь - первична, формы же общежития - вторичны. Но формы вовсе не должны остаться застывшими - их изменение, по Златоусту, и естественно, и даже необходимо ради укрепления любви.
