Лекция 7. Общественные формации в христианском мире

 

Библейская классификация обществ. Византия. Сотериологическое общество. Проблема нестабильности сотериологического общества. Пути трансформации: мамонизм и христократическое общество.  Церковные имущественные доктрины: умеренная доктрина, святоотеческое учение, протестантская этика и «экономика чуда».

 

Библейская классификация обществ. Из Священного Писания можно вывести вполне определенную классификацию обществ. Чловечеству предоставлены три социальные альтернативы: «общество эгоизма», «общество справедливости» и «общество любви». 

В первом – обществе эгоизма – жило и ранее, и живет сейчас большинство населения. Люди в этом обществе эгоистичны, и быть такими их заставляют законы этого социума. Это общество – под властью мамоны, под маской которого скрывается сам сатана. Примерами таких обществ в Ветхом Завете являются народы, окружающие Израиль – они пленены не только язычеством, но и материалистической жаждой наживы и удовольствий.

Новый Завет провозглашает общество любви – высший тип общества, в котором все, сознательно и по любви, служат друг другу. Это «заповедь новая», ибо в рамках Закона достичь ее невозможно – она есть плод благодати, которую дает Христос любящим Его. Новый завет дает нам и пример реализации такого общества Это апостольская Иерусалимская община, продемонстрировавшая удивительно высокий уровень социальной жизни.

А границей между этими двумя  противоположностями служит общество социальной справедливости. В Ветхом Завете Господь дает Израилю Закон, лейтмотивом которого является справедливость,  и требует неукоснительного соблюдения его. Новый Завет также не уничижает идею социальной справедливости, зовя христиан к исполнению ее.

Но эти три образа общества – «общество эгоизма», «общество справедливости» и «общество любви» – нужно скорее рассматривать как некие ориентиры, нравственные  уровни, реперные точки, с которыми нужно сопоставлять реальные общества.  Именно с этими уровнями мы будем соотносить уже реальные общества, существовавшие в христианском и постхристианском мире. Первым из них рассмотрим общество Византийской Империи

 Византия. Сотериологическое общество.

Раннее христианство дало нам удивительные примеры общинной жизни христиан. Однако гонимое положение Церкви в языческой Римской Империи не давало возможности выйти на макросоциальный уровень. Но вот неожиданно все изменяется. В начале IV века христианство становится государственной религией, вытесняя языческие культы. Новую веру исповедуют государи, элита и практически все население империи. Теперь уже наоборот – отказ от крещения делает человека изгоем общества. Окрепшая Церковь занимает господствующее положение и начинает выстраивать особые отношения с обществом и государством. Нарождается новый тип общества, в котором Церковь и государство тесно связаны между собой. К середина VI  в –  отношения между Церковью и государством окончательно устанавливаются. Если до этого момента Церковь пыталась влиять на социальную сферу, споря с государством, то теперь государство окончательно побеждает. Император Юстиниан (правил 38 лет, ­527-565 гг.) в дополнение к основному своду законов издал «новеллы» (изменения закона, касающиеся принципиальных вопросов), где (в 6-ой новелле, 535г.) было закреплено разделение сфер влияния. В то же  время  там декларируется единство целей Церкви и государства, и отсюда выводится необходимость их тесного союза, «симфонии», вплоть до того, что церковные каноны приравнивались к государственным законам. Вот как формулирует «симфонию» Юстиниан:

«Два великих дара Господь в Своей любви к человеку даровал ему свыше – священство и царство: одно служит вещам Божественным, другое управляет и заботится о вещах человеческих; и то и другое происходит от одного и того же начала и богоукрашает человеческую жизнь, так что ни о чем так не пекутся цари, как о чести священников, а сии и о самих царях всегда Бога молят. Если то (священство) будет во всем безупречно и причастно дерзновения к Богу, а это (царство) будет правильно и подобающим образом упорядочивать врученное ему общество, то будет благое некое согласие (симфония) дарующее человеческому роду всевозможную пользу»[1].

Подлинный смысл «симфонии» – в преображении общества по заповедям Христовым совместными и согласованными усилиями Церкви и государства.  Однако Юстиниан перетягивает одеяло на себя: Церкви остается только молитва за Царя и индивидуальное окормление человеческих душ. Вся же социальная сфера, включая политику и экономику, полностью берется под контроль государства.

Однако императоры, хотя и были в большинстве своем искренне православными, вовсе не собирались выстраивать социум по заповедям Христовым. А потому никакого кардинального преображения социально-экономической сферы, по сравнению с Римской империей, с приходом христианства не произошло. В целом экономика остается вполне языческой. Рабство хотя и смягчается, но остается легитимным институтом вплоть до падения Византии (1453 г.). Рабов имеют все слои населения – от крестьян до епископов. Процветает зависимость крестьян от землевладельцев, причем формы этой зависимости медленно, но верно становятся все более и более кабальными. Расслоение на бедных и богатых ничуть не  меньше, чем в окружающих Империю языческих странах. Кроме семьи, любые светские формы общежития или совместной деятельности не приветствуются.

Налицо двойственная ситуация. С одной стороны христианство господствует, Церковь занимает самое почетное место, страна называет себя Христианской Империей, развивается высокое богословие и процветает практика монастырского аскетизма. Учение Христово проповедано каждому и стало государственной идеологией. Но с другой стороны, социальная сфера остается непросветленной, фактически языческой. Христианство не подчиняет себе всю жизнь человека. Оно обитает в храмах и монастырях, оплодотворяет культуру, но повседневная экономическая жизнь, социум остается не только не воцерковленным, но существуют в дохристианском состоянии.

Такое дуалистичное, противоречивое общество не раз подвергалось критике многими христианскими мыслителями, такими как А.С. Хомяков и В.С. Соловьев. В частности, Соловьев писал:

«Византийцы на свой лад применяют евангельские слова: «Отдайте кесарево Кесарю и божие Богу». Богу – формула православной догмы, великолепие литургий, пустота отвлеченного созерцания. Кесарю – деятельная жизнь, все человеческие отношения, общество, история. Царство Божие ограничено храмом, кельею монаха, пещерою отшельника; все остальное – и даже Церковь, как только она выходит из монастыря, – подпадает безусловной и неограниченной власти светского монарха, выше которого нет ничего на земле. Таким образом, исключительное аскетическое понимание христианства необходимо приводит к цезарепапизму, к утверждению абсолютного Государства, поглощающего социальную функцию Церкви и оставляющего религиозной душе лишь личное удовлетворение в одинокой и бездеятельной добродетели. На христианском Востоке мы встречаемся с полным и резким разделением божеского и человеческого, а между тем их внутреннее единение было самой сущностью христианства» /1:652/.

Правильно указывая на дуализм византийского общества, философ не замечает, что в этой двойственности – суть нового общества. Оба социообразующих субъекта, – и государство и Церковь, – эту социальную конструкцию приняли. Государство приняло потому, что, оставляя за собой все ключевые области управления, получало в лице Церкви помощника в деле упрочения социальной стабильности и улучшения нравов населения. Церковь же приняла это устроение общества, поскольку оно, обеспечивая защиту и помощь со стороны государства, позволяла с большим размахом заниматься ей основным своим делом – спасением душ человеческих. Под эту цель в конце-концов и была выстроена вся социальная конструкция Византии, о чем и говорит шестая новелла Юстиниана. Поэтому такое общество имеет смысл назвать сотериологическим, т.е. ориентированным на спасение. Но ввиду того, что само общество было организовано далеко не христианским образом, спасение мыслилось исключительно в личном плане, как индивидуальное духовное усилие, как правило, вопреки социальной реальности.

Обычно для обществ, подобных византийскому, социологи применяют термин «традиционное общество», имея в виду такие базовые ценности как семья, религия, община, натуральное хозяйство. Однако, при этом религия ставится в один ряд с другими ценностями, что принижает ее значение. Вера имела в византийском обществе столь большой вес, что желание спасения в вечности было для христианина-византийца одним из главных жизненных мотивов. И главное, что и Церковь и государство вместе всячески поддерживали именно такой сотериологический модус жизни: имелись все возможности для личного восхождения к Богу – и мирян и монахов.  Удивительно, но столь очевидный факт, как сотериологическая ориентация традиционного общества упорно не замечалась социологами, случайно или преднамеренно – Бог ведает. Но думается, что для христианской социологии, сотериологичность может стать одним из базовых понятий.

Судьба образовавшегося в Византии сотериологического общества настолько важна, что его следует рассмотреть в более широком контексте.

 

Проблема нестабильности сотериологического общества.

Казалось бы, концепция сотериологического общества превосходна: спасение бесконечно важнее земной жизни. А то, что  экономика осталась языческой – в этом нет ничего страшного: ведь мы лишь странники на этой земле, наше отечество – на небесах. И потому можно предположить, что сотериологическое общество – подлинно христианское. Однако, более внимательный анализ показывает, что это не так.

Главная проблема сотериологического общества  – его устойчивость. В обществе сотериологическом, как уже указывалось, выстраивается паритет, равновесие между преображенной частью мира (Церковь) и непреображенной (экономика). Эти сферы уживаются вместе, внешне даже взаимодействуют, хотя по своей сути остаются разными несоединимыми полюсами («не можете служить Богу и мамоне»). И преуменьшать значение этого обстоятельства было бы неправильно. Общество формирует, воспитывает, и непросвещенная светом Христовым часть общественных институтов (причем, весьма влиятельных) вовлекает людей в грехи, мешающие спасению. Соблазн экономической сферы, увлекающей перспективой богатства, очень велик, и многие и многие попадают в эту ловушку, начиная служить вместо Бога мамоне. В результате усилия Церкви по возведению душ на Небо оказываются тщетными.

Указанный дуализм носит принципиальный характер, делая сотериологическое общество потенциально нестабильным. Что-то в конце концов должно победить – либо христианская духовность, либо экономический материализм. И надо отметить, что византийцы эту проблему, пусть и не вполне осознанно, понимали и принимали меры к сплочению социума.

Значительную устойчивость сотериологическому обществу придавала фигура императора, приобретшая в Византии огромное значение. Император имел громадную светскую власть. Формально все земли империи  принадлежали ему: любой собственник может быть властью императора лишен своих владений и репрессирован. В то же время, Церковь, нуждаясь в могущественном защитнике, усваивала императору особый церковный статус. Не являясь епископом или даже клириком, он, тем не менее, фактически являлся главой Церкви. Таким образом, император выступал как некое связующее звено, цементирующее весь византийский социум. Без императора византийцы свое существование не мыслили, рассматривая его как «живой закон». Столь сильное возвышение фигуры императора  социологически как раз и обусловлено тем, что сожительство волка и ягненка  (непреображенной экономики и преображенной духовности) возможно только при наличии сильной власти, которую олицетворяет в себе монарх. 

Более того, мощным инструментом сплочения общества явилась «симфония» между государством и Церковью. В симфонии были заинтересованны обе ветви власти – и Церковь и государства. В дальнейшем этот альянс хотя и омрачался отдельными конфликтами (например, иконоборчеством, которое поддерживало государство), но оставался  нерушимым вплоть до падения Византии.

Сомфония властей создавала мощный охранительный барьер, мешающий трансформационным силам изменить сотериологический строй. «Симфония» сопротивляется любым попыткам как увести общество вниз, в мамонизм, так и улучшить его, перейти на более высокий христианский уровень. Собственники не хотят расставаться с собственностью, хорошо понимая, что именно она (а не труд) дает им все: комфорт, устойчивость в жизни, общественный статус, власть.  Церковь, кроме собственности, боится потерять еще с таким трудом достигнутое  привилегированное положение. Кроме того, Церковь оказывается экономически зависимой как от собственников, так и от государства, и вынуждена следовать их целям.

Силы, стремящиеся сохранить в обществе «статус кво», обычно называют консервативными. Однако часто консерватизм понимают в более узком смысле, как попытку сохранить традиционные ценности. Такое понимание консерватизма, в связи с введением новых понятий, может быть уточнено: это общественные силы, стремящиеся сохранить сотериологическое общество путем создания охранительного барьера. Более конкретно с работой консервативных сил мы познакомимся при рассмотрении сотериологического общества в России.

Третий способ, который применяли византийцы для стабилизации общества, было административное воздействие на экономическую сферу. Она понимали, что если пустить экономику в свободное плавание, то она может разнести сотеиологическое общество в щепы. И поэтому они пытались ее «подмораживать», т.е. поставить под опеку государства, контролировать капиталы самых богатых, диктовать цены на наиболее значимые товары. Однако такое искусственное «стреноживание» частнособственнической экономики чревато неприятными последствиями – другие страны могут обогнать такую страну в экономическом (а значит – и в военном) отношении, и ее завоевать (что, собственно, и произошло с Византией).

Надо признать, что принятые меры дали определенный результат, и Византия как суверенное государство, пусть и с проблемами, но перешагивало из века в век. Казалось бы, создатели сотериологического общества все замечательно рассчитали, создав стабильную социальную систему. Но, все же оказалось, что они мыслили статически, предполагая, что такой своеобразный паритет храмового христианства и экономического язычества может длиться вечно. В конце концов, просуществовав более тысячелетия, Византия, под ударами своих геополитических противников, пала. И эту гибель прежде всего предрешила та самая внутренняя нестабильность, о которой мы уже говорили.

 

Пути трансформации.

Теперь, после того, как хозяйство прошло  значительный путь развития, мы знаем, что сфера производства,  предоставленная сама себе, имеет тенденцию к  развитию, причем столь интенсивному и неуклонному, что все остальные сферы общества становятся ей подчиненными. Если религия консервативна и стабильна, то экономика, движимая технологическим прогрессом, динамична. Развиваясь, она подминает под себя все – государственное устройство, религию, культуру, даже семью. И все и вся превращает в объект меркантильного интереса. Если мамоне не закрыть дорогу, он вырастает до небес и всех заставляет служить себе. Поэтому сотериологическое общество в масштабе больших временных периодов оказывается нестабильным – с развитием производства оно не может не деградировать. Распадаясь, оно превращается в материалистическое общество производства-потребления. Такое общество, – общество, где фактически правит мамона, – мы в дальнейшем будем называть мамоническим.

Как можно с этим бороться? Что можно напору мамоны противопоставить? Только подлинное христианство, охватывающее все стороны жизни, включая и экономику. Христиане должны всегда и везде жить по-христиански, и обязательно сфера экономико-хозяйственная должна быть воцерковлена, иначе она возобладает и мамона вытеснит Христа. Наоборот, победа христианских отношений в экономике гармонизирует социум и создаст прочную  основу для построения подлинно спасающего общества, где спасается не «малое стадо», а масса, большинство. Такое общество, где весь социум и прежде всего экономика преображены светом Христовым, уместно назвать христократическим.

Каким же должен быть христианский экономический строй? Он должен способствовать спасению членов общества. Многие христиане считают, что христианская экономика может основываться  на частной собственности – мол, достаточно того, что в ней будут действовать православные предприниматели, и тем самым христианский характер экономики будет достигнут. Увы, это тяжелая ошибка. Частная собственность неприемлема для  православного христианина по двум кардинальным причинам. Во-первых, она несправедлива: обладание ею дает возможность получать нетрудовые доходы, т.е. жить за счет других. Во-вторых, частная собственность раздувает все множество грехов; прежде всего – сребролюбие и любостяжание, а через них – и другие, ибо за деньги можно купить любые удовольствия. «Ибо корень всех зол есть сребролюбие» (1 Тим.6,10) – точно фиксирует этот факт ап. Павел. Если частная собственность ставится в основу экономического строя, то обе причины начинают работать совместно и в полную  силу, превращая общество поистине в преддверие настоящего метафизического ада.

Как избежать этих опасностей, делающих из людей похотливых эгоистов, сплотить народ в единую семью и одновременно обеспечить приемлемый для нужд защиты строя уровень производства? Только беря за основу общественную собственность. Социализм (как ни неприятно это слово некоторым православным), общественная собственность на средства производства – вот главное, на чем должна базироваться христианская экономика. Заметим – социализм (или лучше сказать, коммунизм) тут понимается только в смысле экономическом; идеология этого строя, разумеется, христианская. И это вовсе не противоречие. Наоборот, Деяния Апостольские дают нам яркий пример христианского коммунизма. Первое, что сделали апостолы после  принятия Духа Свята – организовали иерусалимскую общину новообращенных христиан, где установили строгий коммунизм в смысле общности имуществ (Деян.2, 44-4; 4,32-37). Правда, первые христиане настолько чаяли Царства небесного,  что даже  не озаботились организацией производства в общине, что привело в дальнейшем к трудностям. Но сам принцип  общности имуществ как христианский общественный идеал был  провозглашен раз и навсегда.

Автономно же, без просвещения духом, экономика устраивается на основе частной собственности, что соответствует падшей природе человека. Так было в сотериологическом обществе, тем более так имеет место в обществе мамоническом. Чтобы этого не произошло, Церковь должна проявлять активность на социальном поприще. Она должна воцерковить основные действующие лица социальной драмы – государство и экономику, должна сделать из них благодатные средства спасения человечества. Если же Церковь от этой задачи отказывается, то они проявляют свой  строптивый нрав. Государство, призванное поддерживать общественный строй, изменяет этому назначению, стараясь присвоить себе всю власть. И прежде всего это выражается в попытках подчинить себе Церковь. Экономика, развивая производительные силы, сталкивает общество к потребительству, лишая Церковь какого-либо влияния на общество и подчиняя государство задаче поддержания мамонизма. Все это приводит к весьма плачевным результатам.

Таким образом, сотериологическое общество – не конечная цель христианской социологии, а наоборот, ее исходный пункт. Сотериологическое общество неустойчиво, и возможны два пути его трансформации: спуск в мамоническое общество или подъем в христократическое. Тут нет предопределенности. Человеку дана свободная воля, и потому последовательность трансформаций априори не задана. Конечно, автономная экономика толкает человечество вниз, в мамонизм, но христианство наоборот задает противоположный вектор развития, возводя к христократии. От того, по какому пути пойдет развитие общества, зависит судьба мира.

 

Церковные имущественные доктрины.

Церковь и экономика – два основных «действующих лица» в описываемой социологической драме. И очень важно проследить, как взаимодействие с миром отражается на имущественном богословии самой Церкви. В предыдущих лекциях мы много говорили об имущественном учении святых отцов и учителей Церкви. Однако никогда какая-либо из святоотеческих позиций не была догматизирована и утверждена на Вселенских соборах. Это означает, что Церковь не считает возможным «на все времена» зафиксировать свое имущественное учение. Наоборот, она допускает его изменчивость и возможность приноравливания к тому или иному обществу, рассматривая имущественное учение как своего рода «интерфейс», через который Церковь налаживает отношения с социумом. Во всяком случае, для каждого из типов обществ – сотериологического, христократического и мамонического – можно указать свою специфическую церковную имущественную доктрину.

 «Умеренная доктрина». Эта концепция соответствует сотериологическому обществу. Она всем хорошо известна. Именно ее обычно описывают учебники и православные брошюры. Согласно этой концепции иметь собственность, даже значительную, - т.е. быть богатым, - не предосудительно. Собственность дает средства к существованию, будучи гарантом гражданских свобод и нравственного развития личности. Однако, непременным условием обладания богатством является независимость от него: не богатство должно обладать вами, а вы – богатством. Если  вы внутренне независимы от имения, не прилепились к нему, то тогда богатство – благо. Если же  вами владеет страсть любостяжания, то тогда богатство становится  грузом, не пускающим вас подняться в Царство Небесное. Поэтому нужно быть милостивым, благотворить бедным, жертвовать на Церковь, и тогда Господь благословит и вас и ваше дело. Такая концепция кажется настолько естественной, что в ее православности обычно сомнений не возникает. Поэтому не будет преувеличением называть умеренную концепцию «общепринятой».

 «Святоотеческое учение». Однако, в IV-V  веках точка зрения Климента Александрийского была преодолена святыми отцами: св. Василием Великим, св. Григорием Богословом, св. Амвросием Медиоланским и св. Иоанном Златоустом. Они рассматривают вопрос на двух уровнях: личном, развивая, так сказать, «психологию собственного» и уровне взаимоотношений с ближними – «социологию собственности». На первом уровне определяющим оказываются аскетические соображения, поскольку собственность является сильнейшим соблазном, преодоление которого требует отказа от имущества. Для второго уровня святыми отцами формулируется критерий подлинности христианского отношения к собственности – это заповедь «люби ближнего как самого себя». Отсюда истинно христианским отношением к собственности и богатству является: на личном уровне – полное отвержение собственности, а на уровне христианских общин – общность имущества. Такой взгляд освящен Писанием и апостольским Преданием (имеются в виду знаменитые «коммунистические фрагменты» из Деяний Апостольских (Деян. 2,44-45; 4,32-36)), а также традиционной церковной практикой (общежительные монастыри). Особенное место в ряду создателей святоотеческого имущественного учения принадлежит Св. Иоанну Златоусту. Его воззрения столь глубоки по содержанию и столь ярки по выражению, что поистине являются вершиной святоотеческой имущественной этики.

Таким образом, святоотеческое учение ориентировано на христократию. Заметим, что эта имущественная концепция дает иное, более глубокое понимание фрагмента «О птицах небесных». В самом деле, прислушаемся: «говорю вам», «для души вашей», «что нам есть?», «кто из вас, заботясь», «что вам есть и что пить, ни для тела вашего, во что одеться». Везде говорится, что следует не заботиться о себе, но нигде не говорится, что нужно не заботиться о других. Забота о себе означает эгоизм, но забота о других есть любовь. Поэтому в обществе с высокой степенью нравственности каждый должен заботиться о других. И тогда чудным образом выполнится смущающее «не заботьтесь и не говорите «что нам есть?» или: «что пить?» или :  «во что одеться?», ибо в таком обществе человек и в самом деле может не заботиться о своих земных нуждах, ибо ближние позаботятся об этом. Но с точки зрения социальной такое по-настоящему возможно только в обществе, базирующемся не на частной собственности, а на собственности общей. Коммунизм вытекает из христианской любви и в свою очередь служит ее укреплению.

«Протестантская этика». Эта концепция соответствует мамоническому обществу. С легкой руки известного немецкого социолога Макса Вебера, ее обычно называют «протестантской этикой». Суть этой доктрины, четвертой по счету, в том, что благополучие и богатство  рассматриваются как положительные христианские ценности. А потому стремление к увеличению богатства с помощью легитимных капиталистических механизмов рассматривается как  добродетель. Если в состав «умеренной» доктрины всегда входило требование быть независимым от богатства и не гнаться за ним, то «протестантская этика» наоборот считает предпринимателей, которые день и ночь поглощены извлечением  прибыли, весьма уважаемыми христианами, ибо их деятельность приводит к увеличению благосостояния всего общества. «Протестантская этика» наиболее далека от целей, которые ставит перед человеком христианство.

Впрочем, среди христиан бытует еще один, четвертый, способ отношения к экономической сфере, который можно назвать «экономикой чуда». Суть этой доктрины в том, что Господь все дает по вере, в том числе – и материально необходимое. Для этой доктрины есть и евангельское обоснование – фрагмент «о птицах небесных» Мф.6,25-34, приводившийся нами ранее. Из него родилось целое богословие: только веруй – и тогда все тебе будет, в том числе и «что вам есть и что пить» и «во что одеться».  Причем, будет без всяких трудов на хозяйственной ниве.

В результате получается, что не нужно возделывать поля, строить заводы – все потребное для человека даст Господь. Не нужно создавать армию и вооружать ее. И так далее и тому подобное. Такая теория характерна не только для монашествующих, но и для многих и многих мирян. Что сказать об этом?

Конечно, с точки зрения экономики все это абсурдно. Но и с точки зрения веры подобная теория представляется сомнительной. Чудо тут рассматривается как производственная технология. Слов нет –  и вера необходима и чудеса существуют: отрицать их было бы   просто глуповатым материализмом, верящим, что кроме атомов и пустого пространства в мире больше ничего нет. Но приверженцы «экономики чуда» почему-то уверены, что Господь – это джин, который бросается выполнять любое наше желание.  Да, Господь всемогущ и добр, но в то же время Он абсолютно независим. Да, по своей милости Он, причем дважды, умножал хлебы. Но думать, что Он это будет делать постоянно и по нашему графику – просто самонадеянность. Однако именно это предлагают православные приверженцы «экономики чуда» нашему народу. Фактически «экономика чуда» означает отказ от любого устроения социально-экономической сферы, что представляется несоответствующим воле Божией о назначении тварного мира и роли в нем человека. Думается, что воля Творца осуществляется прежде всего через  надлежащую организацию экономической сферы.

 

 

Литература

 

1. В. Соловьев. Владимир Святой и христианское государство // Сочинения в двух томах. Т. 2.  М.: «Правда», 1989. – С. 247-262.  (1888).

 

Дополнительные материалы по вопросу имущественной церковной доктрины:

Сомин Н.В. Основные христианские доктрины о богатстве и собственности. История этих доктрин в Православии, католичестве и протестантизме;

Сомин Н.В. Институт частной собственности: взгляд из Евангелия

Сомин Н.В. Понять Златоуста