Средние века: попытки перехода к христократии.
Государство иезуитов в Парагвае. Охранительный барьер. Атака мамоны на
сотериологическое общество (культура и политика). «Великая трансформация».
Россия: коллективистское общество.
Теоретические выкладки, сделанные в прошлой лекции, можно подтвердить историческим материалом. История явственно показывает нам оба прогнозируемых процесса: и развитие материального производства, заставляющее общество сползать к мамонизму, и попытки построения общества высшего типа – христократического. Сначала поговорим о втором.
Средние века: попытки перехода к
христократии
Понимание
того, что если общество декларирует себя христианским, то оно должно реально воплощать
в себе христианскую мораль, было
присуще многим христианским мыслителям.
И всегда выход из создавшейся ситуации они видели в построении общества
христократического типа. В «Утопии»
Томаса Мора [1](1478-1535) деньги
присутствуют только при расчетах с иностранцами, золото используется для
изготовления ночных горшков, частной собственности нет, все трудятся. Однако,
уравниловки тоже нет. Каждому воздается «по справедливости». В «Городе Солнца»
Томмазо Кампанеллы[2] нет и личной
собственности, даже трапезы всегда общие. Но опять-таки все трудятся (всего по
Века XVIII-XIX также полны религиозных социалистических движений. Анри Сен-Симон пишет «Новое христианство» – трактат, в котором предлагается строить социализм на базе христианской морали. Шарль Фурье создает свою социальную систему как реализацию божественного замысла. «Мы ставим Бога на первый план, — говорит он, — а человеческий разум на второй». Правда, католическая церковь его яростно критиковала как еретика. Роберт Оуэн – человек, глубоко верующий, хотя он отвергает христианство, но лишь потому, что церковники не хотят исправлять несправедливость в обществе. В середине XIX в. В Англии возникает движение христианских социалистов, утверждавших, что кооперация и общественная собственность естественным образом вытекают из принципа христианской любви.
Но дело не ограничивалось словами – в делах тоже не было недостатка. В XV веке в Чехии священник Ян Гус проповедовал причащение под двумя видами – Христовыми телом и кровью. Постепенно его проповедь выросла в учение о преображении этого мира под действием благодати Христовой. Гус был вызван на Церковный собор, арестован и сожжен, что вызвало массовые волнения в Чехии и вызвало движение таборитов, превративших свой лагерь в христианскую коммуну. На флаге таборитов была изображена евхаристическая чаша. Табориты продержались более 15-ти лет, хотя против них папой и феодалами было организовано шесть крестовых походов – лишь последний сумел взять Табор и перебить его жителей.
Через столетие нечто подобное, но в большем масштабе произошло в Германии. Священник Томас Мюнцер в период реформации выступил с проповедью теократического коммунизма. Эта проповедь, сочетавшаяся с яркой критикой существующей несправедливости и призывом устроить свою, подлинно христианскую власть без князей и бюргеров, нашла широкую поддержку среди крестьян, что привело к массовым выступлениям (1525). Но выступления были быстро подавлены, причем с невообразимой жестокостью (Мюнцер после страшных пыток казнен, десятки тысяч крестьян были посажены на кол, повешены или обезглавлены).
Собственно, все это люди старшего поколения «проходили» не только в институте, но и в школе. Однако в советские времена все объяснялось борьбой народа с эксплуатацией, хотя признавалось, что форма этих выступлений была религиозной. Ныне же мы часто встречаем «церковный» взгляд на эти события, сводящийся к тому, что и табориты и германские крестьяне были отпетые бандиты, захватывавшие чужое имение и, к тому же исповедовавшие явную ересь. Думается, что настало время выработать более глубокий взгляд на все упомянутые (и не упомянутые) трактаты и народные движения. Это были попытки перехода от сотериологического общества к обществу христократическому. И среди этих попыток были не только неудачи: укажем на удивительный «парагвайский феномен».
Государство иезуитов в Парагвае.
Полтора столетия, в период (если мерить русской историей) от Смутного времени и до императрицы матушки Екатерины II, на противоположной стороне земного шара, в Парагвае существовало удивительное государство, воплотившее в себе чаяния как ревнителей социального христианства, так и простых батюшек, стремящихся просто к общинной жизни прихода. Все началось с Кампанеллы – иезуиты-миссионеры настолько были восхищены «Городом Солнца», что решили реализовать его среди дикого племени гуарани, известного своим людоедством. И получилось!
Представьте себе такую картину. Рано утром большой отряд земледельцев, хорошо помолившись в храме, выходит на работу, неся впереди на специальных носилках огромную икону Божией матери. Придя на поле и поставив носилки на видном месте, работники с молитвой и церковными песнопениями с большим энтузиазмом целый день работают. А вечером, также с песнями такой своеобразный «крестный ход» возвращается домой и снова всем составом идет помолиться в храм. Есть от чего прийти в изумление!
Но историки
приводят еще более удивительные сведения. Иезуиты ввели общественную
собственность, разделив поля на общественные и личные. Деньги и торговля
отсутствовали. Все выработанное на общественных полях сдавалось на склады и
оттуда выдавалось поровну. Причем, очевидцев ставило в тупик то, что общественные
поля колосились и были хорошо ухожены, а личные – наоборот, заброшены. Племя
гуарани преобразилось. Из людоедов они превратились в искренних христиан. В
своих поселениях (редукциях) были построены великолепные храмы, всегда полные
молящихся. Туземцы оказались очень мягким, художественно восприимчивым народом.
Появилось много замечательных музыкантов, певцов, композиторов, расцвели
ремесла. Резко снизилась преступность, да и за проступки в подавляющем большинстве случаев назначалась церковная
епитимья. Искренность и глубину принятия туземцами христианства подтверждает
любопытный факт: в каждой редукции было
только два (!) отца-иезутиа: один был духовником, другой – администратором. Все остальные
начальствующие были индейцами, причем их выборы были публичными и
демократичными. Для защиты от белых (!) разбойников, которые охотились за
скальпами индейцев, была создана армия, где даже офицеры были туземцами.
Численность гуарани резко увеличилась и достигала 300 тыс. Распад процветающего
государства был обусловлен внешними обстоятельствами – запретом в
Впрочем, случай государства иезуитов вовсе не иллюстрирует переход от сотериологического общества к христократическому. Тут христианское общество создавалось с чистого листа, причем среди народа, который до этого жил племенами, без частной собственности. Феномен парагвайского государства говорит нам о том, что построение христократического общества возможно в принципе, причем даже на этой грешной земле. Но урок истории как раз заключается в том, что если сотериологическое общество построено, то переход от него к обществу христократическому весьма и весьма труден.
Атака мамоны на сотериологическое общество
(культура, религия и политика).
Но вернемся к судьбам сотериологического общества. Как мы предположили, в дальней перспективе оно неустойчиво, ибо предоставленная самой себе экономика, вытесняя веру, стремится подчинить себе всю жизнь. История этот прогноз полностью подтверждает.
Первую атаку мамонизм предпринял еще в XI в., когда новоявленные капиталисты Венеции и Генуи захватили ключевые позиции в торговле Византии. А когда византийцы воспротивились, то «республика св. Марка» (Венеция) профинансировала 4-ый крестовый поход, приведший к взятию Константинополя (1204). От этого удара Византия так до конца и не оправилась.
Атака ведется и на поприще культуры. Европа, начиная с XIV в., вступает в эпоху ренессанса, или возрождения. Спрашивается, возрождения чего? Подлинного христианства? Нет. Оказывается, это возрождение культуры и мироощущения античности – языческой Римской империи и языческой Древней Греции. Культура обмирщается, из церковной превращается в светскую. Уже не Бог – мера всех вещей, а человек. Антропоцентризм – вот то, что приносит ренессанс, разрушая тем самым христианское теоцентрическое мировоззрение.
Следующий пункт атаки – религия. Католичество, до XIII в, поддерживает идею христократического строя. Однако эта поддержка имела лишь теоретический характер, поскольку на деле католичество всегда противилось любым попыткам установления христократии. А с XIII, трудами Фомы Аквинского, оно начинает активно поддерживать концепцию сотериологического общества, (как в теории, так и на практике). Хотя католичество старается противостоять давлению развивающегося капитализма, но, пятясь как рак, оно сдает одну позицию за другой.
Однако пьянящий звон золотых монет оказывается столь притягателен, что многие и многие начинают считать, что католики уж очень консервативны – они слишком оглядываются на сотериологическую доктрину, слишком медлят с легализацией капитализма. Нужно новое христианство, без предрассудков, и без Церкви как социообразующего института – пусть спасение перестанет быть заботой общества и станет сугубо личным делом. И такое христианство в лице протестантизма появляется. В Европе происходит религиозная реформация. Бюргеры и рантье подхватывают почин Лютера и защищают новое христианство от католической реставрации. Кальвин разрешает в Женеве брать в рост под любой процент, и туда съезжаются еврейские ростовщики, оживляя (к своей выгоде) предпринимательскую деятельность. Кстати, Лютер и Мюнцер начинали вместе. Но, быстро поняли, что ведут общество в разные стороны: Лютер – в мамоническое общество, Мюнцер – в христократическое, и стали заклятыми врагами.
Отметим, что это не просто конфликт между нарождающейся буржуазией и отжившими свой век феодалами. Идет яростное сражение между сотриологическим строем общества и обществом мамоническим. Идет на всех фронтах: богословском, церковном, культурном, научном, экономическом, общественно-гражданском, политическом. На поприще политики борьба особенно обостряется. Мы помним, что в сотериологическом обществе огромное значение имеет монарх. Он является гарантом стабильности, уравновешивая интересы Церкви и мира. Поэтому, чтобы свалить сотериологическое общество, нужно в первую очередь ликвидировать монархию, заменив ее зависимой от мира властью. Для этого мамонические силы изобрели технологию народоправства: руками народа свергнуть монарха, а затем поставить управляемую администрацию из своих людей. Покатились головы королей. И хотя технология не всегда безупречно срабатывала (монархии иногда восстанавливались), но в целом результат налицо: на Западе, если где монархия и сохранилась, то стала «конституционной», т.е. абсолютно безвластной, потешной, бутафорской, выродилась в превосходный объект сплетен и пересудов для СМИ.
И еще один предварительный удар наносит мамона. У историков он носит название «просвещение». В Европе в большом количестве появляются «просветители», которые учат, что церковные представления о мире отжили свой век, стали анахронизмом. Наука все это опровергла, выяснив подлинные основы мироздания, происхождение человека и сущность социума. Только взгляды современной науки, в отличие от невежественных церковных, истинны и непререкаемы. Если Ренессанс еще признавал Бога и Церковь, хотя и ставил человека вровень с Богом, то Просвещение вообще упраздняет Бога, ставя на его место науку, рационализм, пользу, выгоду.
«Великая трансформация».
Наконец, с небольшим отставанием по фазе силы мамоны стали решать главную задачу – введение в глобальном масштабе мамонических социально-экономических отношений. Этот процесс, названный социологом Карлом Поланьи «великой трансформацией» /1/, занял всего-то век с небольшим. Все началось в конце XVIII в. с замечательных технических изобретений (явившихся следствием эпохи просвещения): сначала прядильные машины, затем паровая машина, наконец, дизель и электромотор. Разразилась промышленная революция, позволившая организовать массовое производство продукции и подтолкнувшая основные производства работать не на гарантированный заказ, а на рынок, который, при удаче, мог дать несравненно большую прибыль.
Надо сказать, что рынок был всегда и везде. Но до «великой трансформации» он не был принудительно-тотальным. Существовало натуральное хозяйство, существовали частные и государственные заказы – большинство ремесленников работало именно так. Позднее появились предприниматели («купцы»), которые стали организовывать ремесленников в мануфактуры, где уже было введено разделение труда. Но вследствие ручного характера труда прибыли этих предпринимателей были довольно скромными.
Внедрение машин в производство все резко изменило. Благодаря машинам производительность труда резко выросло, а количество необходимых рабочих – резко сократилось. И предпринимателям становятся выгодна работа на свободный рынок – в случае удачи такая стратегия может принести колоссальные барыши, несравнимые с работой на заказы. В результате чего рынок быстро развивается. Жить без рынка оказывается просто невозможно.
С другой стороны, крестьяне, которых фермеры заменили машинами, остаются без приработков, и начинают беднеть. Они толпами бросаются в город и поступают работать на фабрики. Образовывается рынок труда. Теперь жизнь и смерть большинства людей становится напрямую зависящей от денег и прибыли.
Историки и светские социологи этот процесс назвали превращением традиционного общества в индустриальное. Но с точки зрения христианской социологии тут более уместно видеть точку, в которой сотериологическое общество трансформировалось в мамоническое. Вот он – момент, когда воцарился мамона! Отныне мир поклонился ему и признал, что вне его владычества он жить не может и не хочет.
Если обратиться к России, то там трансформация сотериологического общества получила совершенно нестандартный оборот. Можно утверждать, что Россия пошла по третьему, уникальному пути трансформации.
Русь приняла христианство от Византии. Причем это произошло в X веке, когда Империя прочно остановилась на парадигме сотериологического общества. Естественно, учителя стали навязывать свою доктрину ученикам. Ученики же, ошеломленные свалившимися на них величием христианских идей и великолепием служб, стали послушно копировать учителей. В Московский период Русь становится типичным сотериологическим государством, в этом смысле следующим византийским образцам.
Но по самой своей природе русы – более общинный, комъюнотарный (по выражению Бердяева) народ, чем греки. Чаяние христократического общества на Руси было сильнее, чем у греков.
В результате весьма сложных исторических процессов (о которых мы будем говорить в последующих лекциях) в России в начале XX в. сформировалось особое, еще нигде не виданное общество, которое мы будем именовать коллективистским. Его экономика была построена на социализме – необходимой компоненте христологического общества. Но идеология была «человекобожеской», т.е. атеистической, ориентированной на земное благополучие.
Коллективистское общество является еще одним, четвертым общественным типом, логически завершающим систему. Таблица 1 иллюстрирует наш подход к классификации общественных формаций. Согласно ей, общества классифицируются по двум признакам: а) духовная составляющая и б) материальная составляющая. Каждый из признаков имеет два значения: положительный и отрицательный в смысле христианской морали.
Таблица 1. Классификационные признаки предлагаемой системы общественных формаций |
Экономика (материальная составляющая) |
||
Социализм (общественная собственность) |
Мамонизм (частная собственность) |
||
Идеология (духовная составляющая) |
Религия Богочеловечества (христианство) |
Христократическое
общество |
Сотериологическое общество |
«Религия человекобожия» (атеизм) |
Коллективистское
общество |
Мамоническое
общество |
Называя себя Святой Русью, Россия всегда стремилась к реализации своей, русской идеи – построению христократического общества. Дважды она приближалась к этой цели, причем с разных сторон: один раз, построив в средние века общество сотериологическое, и второй раз, в советское время, живя в обществе коллективистском. Господь дал возможность русскому народу прочувствовать и православие и социализм – обе стороны христократического общества. Достигнуть синтеза, увы, не удалось, и в этом наша главная трагедия. Но веление Божие непреложно, и этот синтез все равно требует своего осуществления.
Литература
1. К. Поланьи. Великая трансформация: политические и экономические истоки нашего времени – СПб.: Алетейя, 2002. – 320 с.
Дополнительные авторские материалы:
[1] Томас Мор (1478-1535)
Отец
Джон Мор – судья, был известен своей справедливостью. Желал, чтобы и сын стал
юристом.
Томас
получил образование в Оксфорде, хотел стать монахом, но желание послужить
стране пересилило, и уже в
Мор
был дважды женат (первая жена умерла от родов). Был всегда верен католицизму.
Написал «Ответ Лютеру».
Король
Генрих VIII задумал развестись со своей женой (Екатериной
Арагонской) и жениться на Анне Болейн. Папа был против этого. И тогда Генрих
решил порвать с Римом и создать новую веру – Англиканскую. Мор возражал. Он
отказался присягать королю (и новой наследнице Елизавете), за что был посажен в
Тауэр и затем казнен.
Канонизирован
католиками в 1935г.
Книга
«Утопия» была опубликована в
В первой части Мор разговаривает с Рафаилом Гитлодеем – образованным моряком, который судит о современной жизни. Именно Гидлодей (а не Мор из книги) высказывает заветные мысли Мора-мыслителя. Так, выступая резко против огораживания, Гидлодей передает свой разговор с кардиналом о причине повсеместного воровства:
"Какая
же это?" - спросил кардинал.
"Ваши
овцы, - отвечаю я, - обычно такие кроткие, довольные очень немногим, теперь,
говорят, стали такими прожорливыми и неукротимыми, что поедают даже людей,
разоряют и опустошают поля, дома и города.»
Это
означает, что процесс огораживания земель под пастбища привел к пауперизации
крестьян и образованию огромного количества нищих. Отсюда и воровство.
Далее
разговор переходит к более общим темам. Гитлодей говорит:
«При
неоднократном и внимательном созерцании всех процветающих ныне государств я
могу клятвенно утверждать, что они представляются не чем иным, как некиим
заговором богачей, ратующих под именем и вывеской государства о своих личных
выгодах».
Разговор
переходит к проблеме собственности.
«Впрочем,
друг Мор, если сказать тебе по правде мое мнение, так, по-моему, где только
есть частная собственность, где все мерят на деньги, там вряд ли когда-либо
возможно правильное и успешное течение государственных дел; иначе придется
считать правильным то, что все лучшее достается самым дурным, или удачным то,
что все разделено очень немногим, да и те получают отнюдь не достаточно,
остальные же решительно бедствуют».
«Этот
мудрец (Платон – Н.С.) легко усмотрел, что один-единственный путь к
благополучию общества заключается в объявлении имущественного равенства, а вряд
ли это когда-либо можно выполнить там, где у каждого есть своя собственность.
Именно, если каждый на определенных законных основаниях старается присвоить
себе сколько может, то, каково бы ни было имущественное изобилие, все оно
попадает немногим; а они, разделив его между собою, оставляют прочим одну
нужду, и обычно бывает так, что одни вполне заслуживают жребия других: именно,
первые хищны, бесчестны и никуда не годны, а вторые, наоборот, люди скромные и
простые и повседневным трудом приносят больше пользы обществу, чем себе лично.
Поэтому
я твердо убежден в том, что распределение средств равномерным и справедливым
способом и благополучие в ходе людских дел возможны только с совершенным
уничтожением частной собственности;
Но
пока у каждого есть личная собственность, нет совершенно никакой надежды на
выздоровление и возвращение организма в хорошее состояние.
-
А мне кажется наоборот, - возражаю я, - никогда нельзя жить богато там, где все
общее. Каким образом может получиться изобилие продуктов, если каждый будет
уклоняться от работы, так как его не вынуждает к ней расчет на личную прибыль,
а, с другой стороны, твердая надежда на чужой труд дает возможность лениться? А
когда людей будет подстрекать недостаток в продуктах и никакой закон не сможет
охранять как личную собственность приобретенное каждым, то не будут ли тогда
люди по необходимости страдать от постоянных кровопролитий и беспорядков?»
Гитлодей
отвечает:
«вот
если бы ты побыл со мною в Утопии и сам посмотрел на их нравы и законы, как это
сделал я, который прожил там пять лет и никогда не уехал бы оттуда, если бы не
руководился желанием поведать об этом новом мире, - ты бы вполне признал, что
нигде в другом месте ты не видал народа с более правильным устройством, чем
там.
Друг
Рафаил, - говорю я, - убедительно прошу тебя - опиши нам этот остров; не
старайся быть кратким, но расскажи по порядку про его земли, реки, города,
жителей, их нравы, учреждения, законы и, наконец, про все, с чем ты признаешь
желательным ознакомить нас, а ты должен признать, что мы желаем знать все, чего
еще не знаем».
Вторая
часть: организация жизни в г. Утопия.
Конфедерация
54 городов, причем не понятно, как формируется центральное правительство.
Общественная
собственность, денег нет, все получают со складов, устроенных в домах
сифогрантов.
Из
золота делают ночные горшки и цепи для рабов.
Политическое
устройство: в одном городе:
1 Князь
Сенат:
Собрание 20
Семьи - 6 000 чел.
Семья
– «многоэтажная», более 10 чел., скорее это трудовая ячейка.
Все
работают (кроме высших должностных лиц и ученых). Работа в деревне – вахтовым
методом : надо отработать 2 года. Всего работают по
Войны
ведутся в основном подкупом – жизнь каждого утопийца очень ценится.
Религиозная
терпимость. Язычество. Христианство приносят с собой только спутники Гидлотея.
Выводы
Гитлодея:
«При
неоднократном и внимательном созерцании всех процветающих ныне государств я
могу клятвенно утверждать, что они представляются не чем иным, как некиим
заговором богачей, ратующих под именем и вывеской государства о своих личных
выгодах».
«Утопия»
- вовсе не утопия, а вполне реальный план социалистического общества.
[2] Томмазо Кампанелла (1568-1639)
Джиан
Кампанелла
В
тюрьме написал «Город солнца» (1602- на итальянском, 1623 – издана на латыни).
Отношение
к труду в городе Солнца.
«никто
не считает для себя унизительным прислуживать за столом или на кухне, ходить за
больными и т.д. Всякую службу называют они учением… Поэтому каждый, на какую бы
службу ни был он назначен, исполняет ее как самую почетную».
«Самые тяжелые ремесла, например, кузнечное или строительное, считаются у них и
самыми похвальными, и никто не уклоняется от занятия ими, тем более что
наклонность к ним обнаруживается от рождения, а благодаря такому распорядку
работ всякий занимается не вредным для него трудом, а, наоборот, развивающим
его силы».Но опять-таки все трудятся (всего по
Кампанелла
намного больше, чем Мор, приблизился к идее «от каждого по способностям». Это
объясняется не тем, что «уровень жизни» соляриев несколько выше, чем утопийцев.
Главное тут в ином отношении к труду: солярии работают «всегда с радостью». В
труде, сообразном с природной склонностью, Кампанелла видит залог «сохранения»
личности. Не случайно его солярии куда внимательней, чем утопийцы, относятся к
природным наклонностям человека, их выявлению, пестованию и даже
«программированию».
Распределение
«потому
что все, в чем они нуждаются, они получают от общины, и должностные лица
тщательно следят за тем, чтобы никто не получил больше, чем ему следует,
никому, однако, не отказывая в необходимом».
Деторождение.
«так
как частные лица по большей части
и дурно производят потомство, и дурно его воспитывают, на
гибель государства, то священная
обязанность наблюдения за этим, как
за первой основой
государственного благосостояния, вверяется
заботам должностных лиц, и ручаться за надежность этого может только община, а не частные
лица. Поэтому производители и
производительницы подбираются наилучшие
по своим природным качествам, согласно
правилам философии».
Таким
образом, Город Солнца предстает как огромная фабрика по производству здорового
потомства.
В
целом «Город Солнца» оказывается куда более фантастической и куда менее
христианской книгой, чем «Утопия» Мора.